Глава 18

Мрачное серое утро, слегка поманившее редкими солнечными лучами, перешло в мрачный серый день и сменилось серым непогожим вечером. С севера отвратительно задувало ледяным ветром, и сверху даже посыпало снежной крупой. За каких-то полчаса газоны, еще утром радующие глаз бархатистой зеленью, снова побелели. В доме сделалось прохладно, и он отдал распоряжение чуть прибавить температуру в трубах отопления.

Геннадий Степанович зябко поежился и отошел от окна, за которым возле гаража Валентина намывала машину. Вручную мыла, из ведерка, на ледяном ветру, в одной тонкой кофте. Запретить ей это делать он не мог. Позвать в дом и заставить выпить горячего чая тоже не мог. Потому что он был на нее жутко зол. А она на него наверняка обижена.

Сегодня в четыре часа пополудни – он даже время запомнил – он впервые поднял руку на свою помощницу. Впервые за долгие безупречные годы ее службы. Ударил сильно, очень сильно. Худенькая женщина, не ожидавшая нападения и не успевшая сконцентрироваться, отлетела в угол и больно ударилась головой о стену. На левой щеке под глазом у нее тут же вздулась громадная гематома. На голове выросла шишка. Он увидел ее, когда она поднялась. Сквозь редкие волосы рассмотрел.

Ему ненадолго сделалось жалко свою помощницу, но он не протянул ей руки, чтобы помочь подняться из угла, куда она свалилась тряпичной куклой. Он просто сказал:

– Пошла вон!

– Простите… Простите меня, Геннадий Степанович… – забормотала Валентина, не плача, не шмыгая носом, не пытаясь прикрыться от его гнева. – Я думала, что так будет лучше…

– Ты хоть понимаешь, что натворила, дура? – заорал он.

Он затрясся, лицо побагровело, на висках вздулись вены, он увидел это в зеркальных дверцах шкафа. И перепугался. Инсульта он боялся. Немощности, неподвижности, собственного подбородка в слюнях. Всего этого он боялся пуще смерти и тут же сбавил обороты.

– Ты чем думала, когда сотворила такое?! – чуть тише спросил он и осторожно уселся в неглубокое удобное кресло.

– Я подумала, что так будет лучше, Геннадий Степанович.

Валентина стояла перед ним навытяжку. Громадная гематома наливалась сизым, глаз заплывал. Ее чуть колотило. То ли от боли, то ли от обиды на хозяина, то ли от страха, что облажалась.

– Тебя никто не уполномочивал думать, идиотка! – рявкнул он, шевельнул крупным телом, усаживаясь удобнее. – Надеюсь, ты не причинила ей вреда? Ты не била ее?

– Нет. Ее просто усадили в машину. И привезли сюда.

– О господи! – выдохнул он снова с досадой и поморщился, сердце болезненно ныло. – В гроб меня загнать хотите?! На кой черт мне будет тогда все это нужно?! И Настя Дворова с ее капиталами на кой черт мне тогда?

Он повел мощными руками вокруг себя. Оглядел богатую гостиную.

А и правда, кому все после него достанется? Жене? Детям? Он их последний раз когда видел? Забыл! А они сюда и не спешат, и звонят раз в две-три недели, когда деньги кончаются и счета пополнить надо. Он им строго лимитировал расходы. Чтобы контролировать. Подозревал, что они его за это тихонько ненавидят. А что делать? Приходится мириться с этим! И, небось, обрадуются, если он сдохнет. И что, получается, он оставит после себя? Алчных родственников? И поплакать будет некому, твою мать!

Нет, вся эта затея с вдовой Льва пускай катится к чертям собачьим. Ему своих денег на его век хватит. С лихвой! А как родня станет выживать, когда он подохнет, ему нет дела! Ему о здоровье надо подумать. Да о душе. А не о том, чтобы овдовевшую девку на деньги кинуть.

Симонов подышал глубоко, задерживая вдохи, как велел ему кардиолог. Оглядел Валентину.

– Ты хоть понимаешь, что теперь все, что мы задумали, невозможно? – спросил после паузы, вдоволь надышавшись и немного угомонив ноющее сердце.

– Почему, Геннадий Степанович? – Валя глянула на него несчастным, не заплывшим глазом. Тонкие губы задрожали. – Почему? Она вот она, у нас. Она может сейчас любую бумагу нам подписать.

– Ох, и дура ты, Валька! Ох, и дура! – он глянул на сбитые костяшки пальцев своей правой руки. Пальцы подрагивали. – Ты откуда ее забрала? Из квартиры мента! Ты забрала ее прямо из квартиры капитана Алексеева, который ведет дело об убийстве ее мужа! Ты нарисовалась, мать твою, так, что стереть невозможно! Еще и его бабе бывшей догадалась позвонить. С чьего телефона? Со своего?

– Нет, у пацана на улице попросила. – Валентина закусила трясущуюся губу. Опустила голову.

– У пацана! – передразнил ее Симонов. – А то пацан не вспомнит, кому позвонить дал! И машину твою не вспомнит, да? Это же надо так накосячить, Валентина! Это же надо…

И она вдруг заплакала! По ее лицу побежали самые настоящие слезы, которых Симонов не видал у нее ни разу. Женские слезы его вообще-то никогда не трогали прежде. Он привык к капризам жены и дочери, запускающих слезу в качестве оружия по любому поводу. И отсылал своих баб с их соплями куда подальше.

Но слезы Валентины!..

Так, наверное, плачет раненое животное. Больное, брошенное, уставшее скулить от боли, раненое животное. Заплывший глаз поливал слезой громадный лиловый синяк, и, наверное, ей было очень больно. Второй смотрел сквозь пелену слез на него грустно, без укора, и это было особенно жутко. У Симонова подвело кишки и перехватило дыхание. Еле сдержался, чтобы не встать и не погладить ее по голове, как маленькую девочку.

– Эх, Валя, Валя. Что теперь делать прикажешь? Капитан этот максимум через час тут будет. Согласна?

Она кивнула. Слезы с подбородка закапали черную кофту на груди.

– Где она?

– В подвале.

– Приведи ее сюда. Устрой в гостевой спальне. Когда этот мент явится, скажем, что… – Он пожевал толстыми губами, неопределенно поводил пальцами в воздухе, снова со вздохом глянул на заплаканную помощницу. – Скажем, что спасали ее от Дворова-младшего. Что предоставили ей убежище. Что смотришь? А что еще придумать! Веди ее сюда, живо!

Валентина повернулась на низких каблуках черных, почти мужских туфель и нетвердой походкой пошла к двери. Узкая спина, тощий зад, обтянутый черными штанами, поникшие плечи под широкой трикотажной кофтой, опущенная голова. Она больше не казалась ему надежной и сильной. Казалась простой обиженной бабой, слабой и беззащитной. И это ему не понравилось. Это лишало его какого-то жизненного стержня, уверенности, которую она в него вселяла. Он рядом с ней ощущал себя сильнее. Когда она была сильной.

Она остановилась возле двери, вцепившись в дверную ручку, и замерла.

– Что? – спросил Симонов, не дождавшись, когда она выйдет или повернется.

– Может, это судьба? – проговорила помощница глухим, заплаканным бабьим голосом.

– Что, судьба?

Симонов поморщился. Он не терпел всяких тупых базаров про судьбу и карму, про магию чисел и прочую хрень. Он верил в себя, в свое умение делать деньги. Ну и еще немного в Бога, которого чуть побаивался. Особенно когда прихватывало сердце или резко поднималось давление.

– Может, так и должно было случиться, – снова невнятно проговорила Валентина, не поворачиваясь к нему.

– Что? Что должно было случиться, Валентина?!

Симонов скрипнул зубами. Жалость к этой странной бабе отступила, вытесняемая желанием дать ей под зад как следует. Чтобы перестала мямлить, чтобы говорила внятно.

– Мы его опередили. Опередили Дворова-младшего. То есть уберегли невинную душу. – Она все же повернула к нему лицо не тронутой его кулаком стороной. И даже сделала попытку улыбнуться. – Может, нам зачтется и вдовой, и Богом? А, Геннадий Степанович?

– Не пойму, о чем ты, – буркнул он недовольно.

Добрыми делами он не прославился. И невинной душой вдову Дворова он поостерегся бы считать. Кто знает, какими делишками она со Львом промышляла? Может, была его правой рукой? Или левой? Может, помогала мужу в его тайных занятиях, о которых Валентина вчера вечером докладывала. И вообще, ему была чужда вся эта сентиментальная хрень! Он сейчас просто подчищает косяки своей помощницы, заставив ее поселить Настю в одной из гостевых спален. Капитан Алексеев явится с претензиями, а предъявить-то и нечего. Вот она – Дворова Анастасия Сергеевна, жива и здорова. Гостит у него. Под его надежной защитой и опекой. А как еще? Они должны помогать ближним, попавшим в беду.

Тьфу ты, дрянь какая!

– Ну! Чего бормочешь-то, не пойму? – снова окликнул он Валентину. Та как повернулась к нему улыбающимся профилем, так и застыла.

– Она беременна, Геннадий Степанович. Настя Дворова носит ребенка Льва. А это что значит?

– Что?!

Он снова почувствовал тупую боль в сердце и поморщился. Только беременных баб ему и не хватало на его бедную старую голову! Когда он нанимал Русакова, он еще не определился в его конечной задаче. Приказал наблюдать, записывать, и все. Что он собирался с ней дальше делать? После всех наблюдений? Устранить, заставив подписать бумаги в его пользу? Может, да, а может, и нет. Сейчас он уже и не помнил. Особенно сейчас, когда узнал о ребенке. Особенно сейчас ему не хотелось помнить.

– Это значит, что у Льва Дворова появится еще один наследник. – Валентина продолжала страшно улыбаться неповрежденной стороной лица. – И как думаете, сколько бы прожила Настя, попади она к Дмитрию в руки?..

И ушла на улицу под ледяной северный ветер, наметающий на его изумрудные газоны белую крупу. Сначала привела перепуганную насмерть Настю, побледневшую до синевы, прижимающую к себе дорожную сумку. Устроила ее в гостевой спальне и сразу предложила поесть.

– Спасибо, – еле шевельнула молодая вдова бесцветными губами.

– Спасибо да? Или спасибо нет? – строго поинтересовалась Валентина, ничуть не смущаясь своего синяка.

– Нет… Нет, спасибо.

Настя уселась на краешек широкой кровати, растерянно осмотрелась, все так же продолжая прижимать к себе сумку. Потом выглянула из-за Валентины, уставилась на него перепуганными глазищами, отчего в левой стороне грудины снова неприятно заворочалось.

– Зачем я здесь? – спросила.

– Здесь вы в безопасности, – еле разлепил Симонов толстые губы, недовольно корчившиеся. Он не привык выглядеть в глазах окружающих добреньким. – Отдыхайте. Тут вы и ваш ребенок в безопасности. Отдыхайте.

– Алексеев… Он не знает, что я здесь, – пролепетала она. – Он будет волноваться. Он не знает, где меня искать.

– О, вот тут вы ошибаетесь! – ядовито ухмыльнулся Симонов своей мгновенно поникшей помощнице. – Он будет здесь очень скоро.

– Когда? – Настя вымученно улыбнулась.

– Думаю, что уже через пару часов…

Алексеев приехал через четыре с половиной часа. Было девятнадцать тридцать, когда его сердитый голос в домофоне дерзко потребовал открыть ворота.

– Что вы хотели? Зачем вы здесь, Игорь Николаевич?

Симонов решил вести переговоры сам, не доверившись охраннику. Одна уже дел наделала!

– Мне надо с вами поговорить, – ответил Алексеев и чертыхнулся. И отчетливо кому-то сказал: – Еще выделывается!

Он что же, с группой захвата сюда явился?! Симонов нахмурился и снова неприязненно оглядел Валентину, второй час мусолившую машину перед гаражом. Окоченела ведь насмерть, настырная!

– У вас и ордер имеется? – спросил Симонов после паузы, решив, что Алексеев с группой.

– Для разговора, Геннадий Степанович, не нужен ордер, – пророкотал искаженный динамиком голос Алексеева. – Я хочу поговорить.

– А завтра? Завтра никак? Я бы к вам в отдел явился, поговорили бы, – нарочно тянул время Симонов, чтобы поиграть на нервах у наглого мента.

– Завтра никак! – заорал Алексеев. – Открывайте, или я через забор полезу! И тогда…

– Давайте без угроз, – вздохнул Симонов и нажал кнопку, отпирающую ворота.

Группы захвата не было. Их было всего двое: Алексеев и какой-то франтоватый малый, которого ни за что не принять за мента. Он выглядел как приличный менеджер преуспевающей компании в своем кашемировом полупальто, сорочке нежно-лилового цвета, темно-сером галстуке, шелковом кашне, невероятно тщательно отутюженных брюках и начищенных дорогих ботинках.

А может, кто из прокуратуры? Симонов неожиданно перепугался и снова с неприязнью оглядел Валентину, обтирающую тряпкой давно чистый задний бампер. Вот задала задачу, дура!

Гости в ногу прошли мимо странной женщины. Алексеев покосился на ее вспухшее синее подглазье, но ничего не сказал. Не его дело. Так же в ногу они подошли к входной двери. Симонов ее тут же распахнул, решив без нужды не выпендриваться. Мало ли, может, и правда нарядный малый откуда-то сверху.

– Прошу, господа, – приветливо махнул он рукой в сторону столовой. – Давайте сюда. Как раз собирался выпить чаю. Не составите мне компанию?

Алексеев оглядел хозяина.

Широкие светлые джинсы, домашние мягкие туфли, фланелевая рубашка с длинными рукавами, на шее мотается джемпер с перекинутыми через плечи рукавами в тон к штанам. Выглядит спокойным, не дергается, не нервничает, не в пример Долгову-младшему, у которого они только что побывали.

– Чаю? – Игорь вопросительно глянул на Вадика, тот едва заметно, согласно кивнул. – Можно и чаю, Геннадий Степанович. Мы с коллегой плохо обедали и ужинать вряд ли будем.

– Ох-ох-ох, молодо-зелено…

Симонов неумело захлопотал возле стола. Это было для него непривычным занятием – заваривать чай, подавать чашки, нарезать лимон. Когда-то давно это делал, но забыл. И нисколько не удручался. Он для того и работал столько, чтобы успеть забыть. Посуда гремела, сахар просыпался, кипяток попадал мимо чашки. В заварочный чайник насыпал слишком много заварки, она разбухла и выдавливала на белоснежную скатерть крутой кипяток вместе с чаинками.

– Прошу к столу, господа.

Он с облегчением уселся, предоставляя возможность гостям самим себя обслуживать. Спутник Алексеева разлил чай себе и капитану. Стало быть, рангом пониже, решил тут же Симонов. Прокурорский не стал бы шестерить.

– Коллега ваш? – кивнул он в сторону Вадика, складывая на столе крупные ладони.

– Да, – коротко ответил Алексеев и с удовольствием отхлебнул из чашки крепкого ароматного напитка.

Чай был дорогим, элитным. Таким его знакомая Татьяна Ивановна не торговала. И такой он пил нечасто. И подумал вдогонку глотку, что с удовольствием бы съел сейчас бутерброд. Огромный такой, из свежего белого хлеба, с толстым слоем сливочного масла и таким же толстым куском сыра. Он запил мечту еще одним глотком и спросил:

– Вы ведь догадываетесь, зачем мы здесь, Геннадий Степанович?

– Не дурак, – кивнул хозяин крупной головой и ухмыльнулся.

– И где она? Где Настя?

– В спальне, – коротко ответил Симонов. И тут же внес ясность: – В одной из гостевых спален.

– И что она там делает? – удивленно воскликнул парень, явившийся с Алексеевым.

Он уже успел снять полупальто и аккуратно повесить его на спинку стула. Алексеев, в отличие от него, горбился на стуле в толстой неудобной куртке, морща рукавами белоснежную скатерть на столе.

– Не знаю, – пожал плечами Симонов. – Отдыхает. Может, спит, может, читает, может, телевизор смотрит? Я не захожу к своим гостям каждую минуту и не проверяю, чем они занимаются.

– Гостям?! – хищно улыбнулся Алексеев. – То есть вы хотите сказать, что Настя Дворова – ваша гостья?!

– Я не хочу сказать, это так и есть, – пожал плечами Симонов и вытер пот рукавом джемпера, что мотался у него на шее.

– Я могу в этом убедиться? – Алексеев резко поднялся. Шагнул к двери. – Куда?

– Второй этаж. Третья дверь слева, – крикнул ему в спину Симонов.

Пока мчался через две ступеньки, какая ерунда только не пришла в голову. Это ведь могла быть ловушка! Старый матерый Симонов мог таким вот образом их с Вадиком разделить, чтобы тихонько шлепнуть поодиночке. А потом вывезти куда-нибудь и свалить в овраг их тела. На чистой машине, которую с остервенением намывает его избитая помощница. Никто не знал, куда отправился Алексеев с помощником. Никто! И это было ошибкой. Как было ошибкой и то, что они теперь разделились. И на втором этаже, за третьей дверью слева, Игоря мог ждать стрелок, который способен был выбить ему мозги одним выстрелом.

Стрелка не было. На широкой кровати, в просторной спальне, выполненной в золотисто-белых тонах, спала Настя. Свернувшись калачиком поверх одеяла прямо в одежде, она спала, подложив руки под щеку.

Игорь присел перед кроватью на корточки, послушал ее ровное дыхание. Осмотрел лицо, насколько ему позволял полумрак спальни. Синяков, ссадин, царапин – ничего не было. Может, ее усыпили?!

– Эй… – тихо позвал он и тронул ее за плечо. – Анастасия! Ты спишь?

Она завозилась и приоткрыла глаза.

– Алексеев… – шепнула она и странно, блаженно улыбнулась. – Ты нашел меня…

– С тобой все в порядке? – его ладонь сползла ей на щеку и осторожно погладила. – Тебя не обижали?

– Все нормально. Я посплю, ага? Жутко хочется спать. И есть. Потом хочу есть. Много!..

Он вышел из спальни на цыпочках, ощущая в сердце удивительное смятение. Оно было неправильным – это чувство, – недопустимым. Но оно было! И не тормози он себя остатками рассудка, запросто подхватил бы ее на руки, вынес из дома Симонова и отвез снова к себе. И снова через стенку слушал бы всю ночь ее дыхание и рисовал себе всякие благородные свои поступки, к утру обрастающие пошловатым подтекстом.

– Как моя гостья? – широко, но фальшиво заулыбался Симонов, когда Игорь вернулся.

– Нормально, – буркнул Игорь, усаживаясь к своей чашке с остывшим чаем. – Спит. Потом, говорит, есть хочу, много.

Вадик не подвергся нападению в его отсутствие. Выглядел вполне довольным. И жрал, гад такой, бутерброд. Громадный, как тапка. Большущий толстый кусок хлеба с маслом, потом лист салата и огромный пласт копченого лосося. В животе у Алексеева громко заурчало.

– Накормим, непременно накормим гостью, когда проснется, – продолжал расточать деланое радушие Симонов. И, услыхав недовольный клекот алексеевского желудка, предложил: – Сделать хлебушка с рыбкой, капитан? Разговор, чую, будет долгим.

– Делайте, – неохотно согласился Игорь и покосился на Вадика.

Лейтенант уже слопал свою порцию и осторожно собирал крошки с пиджака. Симонов вылез из-за стола и потрусил к холодильнику. Вывалил копченую рыбину с острым чешуйчатым хребтом на разделочную доску. Откромсал от нее сантиметра три. Уложил ломоть на кусок ситного. От масла Алексеев отказался. Положил на тарелку и поставил перед капитаном.

– Приятного аппетита! – Симонов полез на свое место, глянул на часы. – А вы припозднились, капитан. Я ждал вас раньше. Не могли вычислить, кто увез Настену?

– Чего тут вычислять, Геннадий Степанович! Вариантов-то немного. Кого еще могла интересовать вдова Льва Дворова, кроме вас и его брата? Вас оставили на потом. – И Игорь, демонстративно широко открыв рот, откусил огромный кусок от бутерброда. И забубнил с набитым ртом: – К Дворову заезжали. Так, на всякий случай.

– И что Дмитрий Дмитриевич? Как себя чувствует? – толстые губы Симонова сжались жесткой полосой.

– А знаете, неплохо! – воскликнул за Алексеева Вадик, когда капитан с раздутыми от хлеба и рыбы щеками умоляюще глянул на него. – Выглядит довольным, счастливым.

– О как! А с какой стати? – жесткая полоса симоновского рта побелела.

– Жениться будто бы собрался.

– На ком? – толстый зад Симонов оторвался от стула и завис в воздухе, щеки побагровели. – На вдове брата?

Такого поворота он ждал. Но был уверен, что Настя ему откажет. Они, по слухам и наблюдениям, едва терпели друг друга.

– Нет. – Вадик лучезарно улыбнулся. – На дочери бизнесмена Берегова. Знаете такого?

И Симонов с силой шлепнулся обратно на стул. Рот его обмяк, губы разъехались в хищном оскале. Пальцы расплелись из кулаков, безвольно обвили чайное блюдце, на котором стояла его чашка с нетронутым чаем.

– Берегов? Собрался выдать за него свою дочь?! – сипло переспросил он.

– Будто бы. – Алексеев и Вадик переглянулись, не понимая хозяйского потрясения. – А что-то не так?

– Этого просто не может быть. – Симонов интенсивно замотал головой и вдруг взревел: – Валентина!

Как она услыхала рев хозяина с улицы, где все еще горбилась с тряпкой возле абсолютно чистой машины, осталось для Игоря загадкой. Но на пороге столовой она возникла через тридцать секунд. И сразу заняла профессиональную позицию, мысленно похвалил ее Алексеев. Как-то так она умело встала, что отсекла их от хозяина и спину свою не подставила. Никаких вопросов. Просто встала заслоном. Сжала красные от холода пальцы в кулаки и замерла.

Умрет за него, понял сразу Алексеев, и подивился такой преданности. Синяк наверняка хозяйский кулак оставил. А она не в обиде. А она тут же в обороне.

– Ты что-то слышала о помолвке Дворова-младшего с дочкой Берегова?! – спросил Симонов, неодобрительно глянув в напряженную спину помощницы.

От ментов его собралась защищать! Ну, дура, совершенная дура!

– Нет. Не слышала, – ответила она коротко. И добавила с легким изумлением: – Это же невозможно, Геннадий Степанович.

– Вот я и говорю, господа полицейские, что это невозможно! – Симонов чуть расслабился. – Что-то вы напутали, гости дорогие.

– Ничего не напутали, – обиделся сразу Вадик и еще раз прошелся ладонью по пиджаку, где не осталось даже крохотной крошечки. – Он женится на Береговой. А почему это вдруг невозможно?

– Да потому что ее папаша не отдаст за Дворова свою дочь, – улыбнулся Симонов.

В присутствии Валентины он почувствовал себя сильнее, хотя она и вела себя как дура. Встала в стойку перед полицейскими! Нашла гопников! У них под мышкой по стволу. Мордой в пол положат за мгновение.

– Почему? Почему не отдаст? – настырничал Вадик.

Дворов просто светился от самодовольства и неожиданного счастья, когда они с Игорем его навестили. Его даже новость о похищенной Насте встревожила мало, что озадачило обоих. Он разгуливал босиком по своему дому, время от времени прикладывался к стакану с виски и слушал их рассеянно, если вообще слушал. И поморщился недовольно лишь раз. Это когда Алексеев неожиданно захотел переговорить с водителем Дворова. Поморщился и проговорил:

– Знать бы, где это чудовище! Кинул меня, представляете! Пока я с Береговым говорил… Просто взял, развернул машину и уехал! И нет его нигде. Найду, шкуру спущу!..

Тут же поспешно извинился, рассмеялся, сказал, что, конечно же, он не собирается сурово наказывать своего водителя. Максимум, что сделает, – это уволит. У него такое прекрасное настроение, что портить его из-за того, что его водитель поступил дурно, он не собирается.

– У меня сегодня состоялся разговор с будущим тестем, – хмельно улыбался симпатичный Дмитрий Дмитриевич, демонстрируя им ухоженные ступни. – Фактически помолвка. Мы пришли к обоюдно устраивающему соглашению. У меня скоро свадьба. Так что… Пусть катится ко всем чертям.

Это он про водителя, который бросил его во дворе будущего тестя без машины.

– Он нам сказал, что сегодня состоялась его помолвка, – бубнил сердито Вадик. Он не любил, когда его принимали за идиота. – Сегодня он разговаривал с будущим тестем, они пожали друг другу руки и…

– Берегов наметил крупные перемены в своем бизнесе. Ему срочно нужен капитал, – перебил его Симонов, задумчиво покусывая губы. – При чем тут Дворов-младший?! Он же гол как сокол! У него ничего нет!

– Может, Берегов об этом не знает? О том, что Лев оставил брата без наследства? – предположил Игорь.

Он доел бутерброд, допил остывший, но все равно бесподобно вкусный чай, он увидел живой и невредимой Настю и теперь готов был сидеть и говорить с этим авторитетным, не всегда безупречно законопослушным бизнесменом хоть до утра. Тем более что Настя могла вот-вот спуститься в столовую, чтобы поесть. Она проголодалась. И он ее сможет увидеть.

– Если об этом знает Дмитрий Дмитриевич Дворов, знает вся его адвокатская свора, знаю я и мои люди, то знать могут многие. А Берегов… Берегов очень серьезный мужик. Он не станет полагаться на предположение. Если он поставил на Дворова-младшего, то знает наверняка, что у того есть деньги. И у меня вопрос, капитан… – Симонов уставил на Алексеева прищуренные злые глаза. – Откуда?