Вскоре после безвременной смерти Егора Тимуровича Гайдара «Известия» опубликовали мою заметку о неожиданном для многих антиреволюционаризме его последней крупной прижизненной публикации. Собранные выдающимся реформатором факты и аналитические выкладки приводят к однозначному выводу: сколь ни преступен правящий режим – его мгновенное падение порождает последствия столь разрушительные, что революция сама по себе оказывается едва ли не тягчайшим преступлением перед обществом.

В ходе обсуждения этой заметки мне не раз указали: случается, что правители всё же хуже любой революции. Так, красные кхмеры под чутким идейным руководством бывшего студента Сорбонны за несколько лет истребили более двух миллионов камбоджийцев – из восьми миллионов, наличествовавших в стране к моменту прихода новой власти. Причём не собирались останавливаться на достигнутом. Их свержение вторгшимися вьетнамскими войсками – несомненно куда меньшее зло, нежели возможное продолжение деятельности фанатичных детей, предводительствуемых циничными стариками.

На мой взгляд, камбоджийское исключение скорее подтверждает гайдаровское правило. Существенная часть смертей в период краснокхмерского правления вызвана не самими зверствами новоявленных властителей – хотя сами эти зверства (вроде забивания людей мотыгами ради экономии патронов) несомненно впечатляли даже тех, кто их творил. Куда больше жертв повлекло закрытие больниц, разрушение торговли, массовое выселение в деревню людей, имеющих опыт исключительно городской жизни… Словом, то самое разрушение сложной структуры общественного жизнеобеспечения, чьи последствия Егор Тимурович подробно и красочно описал применительно к революциям и чью неизбежность после любой революции он убедительно доказал.

Этого и следовало ожидать. Ведь сам приход красных кхмеров к власти – типичная революция. По всем параметрам – начиная с насильственного свержения предыдущих правителей и кончая наличием у новой власти обширной идеологической концепции, чьё полное претворение в жизнь представляется достойным любых жертв.

Обсуждая мои комментарии к книге Гайдара, многие упоминали другой – не столь яркий, как красные кхмеры, зато несравненно более знакомый в нашей стране – пример заведомо преступного режима. Последствия деятельности национальной социалистической немецкой рабочей партии общеизвестны: более полусотни миллионов смертей, в том числе двадцать семь миллионов (из них восемь с половиной миллионов – непосредственно вследствие боевых действий) в нашей стране и более десятка миллионов (из них примерно шесть миллионов – непосредственно вследствие боевых действий против нас) в самой Германии. Если бы власть нацистов пресекли до начала Второй мировой войны – всех этих смертей не было бы.

Увы, это стало очевидно лишь задним числом. До начала зверствования в СССР национальные социалисты практически не выходили за пределы приемлемого в тогдашней Европе. Даже пакет антисемитских законов, принятый в 1935-м и обычно именуемый Нюрнбергским по месту официального подписания, всего лишь творчески заимствовал опыт сопредельной Польши, а окончательным решением еврейского вопроса считалось выселение ненавистного народа за пределы Европы. Даже взятие заложников практиковалось ещё до Первой мировой – причём не только немцами (во Франции), но и их противниками (в бесчисленных колониях). Даже в скандальной «Моей борьбе» Адольф Алоизович Хитлер (и его секретарь и фактический соавтор Рудольф Вальтер Рихард Йоханн-Фрицевич Хесс) всего лишь довёл до логического завершения теории расового неравенства и жизненного пространства, задолго до него разработанные уважаемыми английскими и французскими исследователями и пропагандистами. В Западной Европе нацистов не любят, по сути, только за то, что они осмелились применять к её обитателям некоторые из методов, активно применяемых самими же этими обитателями за пределами самой Западной Европы. Причём вплоть до начала этого применения никто – ни рядовые неосведомлённые обыватели, ни всезнающие политики – не верил в возможность столь невежливого обращения с собою. Иначе вряд ли сэр Артур Невилл Джорджевич Чембёрлен в Мюнхене в сентябре 1938-го выкручивал бы руки союзным французам и чехам, чтобы подарить немцам (по кусочкам, начиная с Судетской области с первоклассной системой укреплений) Чехословакию с её крупнейшим и высококачественнейшим в Восточной Европе производством боевой техники, вооружения и боеприпасов.

Более того, при всех невзгодах и лишениях войны Германия до 1945-го пребывала в образцовом порядке. Даже регулярные бомбёжки городов (в те годы ещё почти не было управляемых авиабомб, так что английские и американские тяжёлые бомбардировщики, забираясь на недосягаемую для немецких зениток высоту, практически лишались шансов поразить конкретный завод) не нарушили спокойствие общества, привычного к дисциплине. Военный переворот – не говоря уж о стихийной революции – дезорганизовал бы страну несравненно сильнее. Поэтому генералы попытались убить главу государства лишь тогда, когда договорились с западными противниками о немедленном прекращении боевых действий после своей удачи. Правда, вождь почти не пострадал от взрыва, так что порядок сохранился вплоть до военного поражения.

Но само согласование с противником действий после переворота – действие совершенно разумное. Ведь любой провал делегитимизирует власть. Значит, поражение может дать те же последствия, что и революция. Единственный шанс избежать полного распада общества – установление порядка извне.

Международное право не только признаёт право оккупантов брать на себя управление занятыми территориями, но и настоятельно рекомендует такой образ действий. И немцы в захваченных ими странах, и государства антинацистской коалиции в самой Германии, и вьетнамцы в Камбодже, очищенной от ультралевых фанатиков, считали наведение порядка своей обязанностью.

Если оккупанты пренебрегают управленческими функциями, свержение даже явно преступного режима влечёт поток новых преступлений. Хрестоматийный пример – вторая иракская кампания. Американцы распустили правящую партию, уволили всех состоявших в ней государственных служащих – то есть едва ли не весь аппарат управления – и долго не создавали ничего взамен. На совести Саддама Хусейна сотни тысяч погибших в ирано-иракской войне. Но за вычетом этих потерь, случающихся не только в диктаторских странах, по его вине убито куда меньше, нежели в разразившейся на почве безвластия схватке множества общин, чьи распри он сдерживал самыми жестокими способами.

С этой точки зрения разумно выглядит сотрудничество отечественной внесистемной оппозиции – и до 1917-го, и сейчас – с зарубежными политиками. Разрушаешь управленческую структуру государства – держи в запасе систему внешнего управления, дабы переворот не обернулся пагубным безвластием.

Но если оккупанты отсутствуют или по каким-то собственным соображениям (скажем, ради окончательного избавления от оккупированного конкурента) не желают исполнять свои международно признанные обязанности – даже свирепейшая диктатура лучше революции.