8

Ави оказался эрудитом и прекрасным рассказчиком. Он был влюблен в эту страну и, рассказывая историю ее камней и людей, загорался особым огнем. Искусно подбирая слова и интонации, он, казалось, пребывал в состоянии постоянной борьбы за то, что составляло главное его счастье, добиваясь от слушателей сначала удивления, потом заинтересованности и, наконец, страстной увлеченности – чувств, которые он испытал сам, впервые услышав все эти истории.

Иерусалим не желал укладываться в рамки стереотипов, сложившихся в коллективном бессознательном благодаря средствам массовой информации и книгам. Он не был ни раздираем религиозными противоречиями, ни осиян Божией благодатью. Приезжим город открывался во всем своем величии, которое зиждилось, конечно, на его истории, на том вожделении, которое он всегда возбуждал (как тут не вспомнить, что на Иерусалим обращены взоры всего мира?). Это величие жило в душах его обитателей и гостей, связанных с этими древними камнями неразрывными узами.

Прибыв в Иерусалим, Ноам остановился в «Мамиле», одной из самых престижных гостиниц города, и сразу же позвонил в Институт Вейценберга, где жила Сара.

– Сара страдает аутизмом и наделена… особыми способностями, – пояснила ему Линетт Маркюс. – Обычно она ни с кем не видится. Религиозные власти запрещают любые консультации. Это считается чем-то вроде гадания, предсказания судьбы, а иудаизм запрещает подобную практику. Но директор института, господин Портман, мой друг. Я созвонилась с ним: он примет вас и познакомит с Сарой. Вам разрешена только одна встреча.

Итак, Ноам известил Илана Портмана о своем прибытии и договорился о встрече на следующий день. До знакомства с девочкой-прорицательницей оставалось двадцать четыре часа.

Ави Танугги, с которым Ноам связался по телефону накануне отъезда в Святую землю, предложил заехать за ним вечером в день приезда и провести ночную экскурсию по городу.

«Душа Иерусалима раскрывается с наступлением ночи и на рассвете», – сказал он.

Подъехав к стоянке перед отелем, гид без тени смущения втиснул свой старенький внедорожник между шикарными автомобилями. Ави оказался маленьким полноватым человечком с всклокоченной шевелюрой, то и дело переходившим в разговоре от крайнего возбуждения, когда он с воодушевлением размахивал руками, до абсолютного спокойствия. Его кроткий взгляд светился живым умом и какой-то особой доброжелательностью. На нем были джинсы, старая футболка и поношенные кроссовки, такие старые, что вполне могли сойти в модных журналах за винтажные. Поспешной походкой он подошел к Ноаму, крепко пожал ему руку и велел поторапливаться.

– Скорее! А то пропустим закат над Старым городом!

Озабоченный тем, чтобы вовремя попасть на Масличную гору, во время поездки гид почти не говорил, только ругался на слишком медлительных автомобилистов – туристов, как он их называл, – искал менее загруженные улицы, тут же проклинал себя за сделанный выбор. Наконец, издав победный клич, он припарковался на небольшой возвышенности.

– Пойдемте, у меня тут есть свое местечко. Там нам никто не помешает. А то солнце уже садится.

Ноам прошел вперед по земляной насыпи, откуда ему открылся сказочный вид. Перед ним во всем своем великолепии лежал Старый город: стены, каменные дома, город Давида, золотой купол мечети Аль-Акса составляли единую картину, поражавшую воображение и разум своими формами, красками и светом. Словно души всех, кто когда-либо жил в этом городе и кто стремился сюда, окружили его пронзительно-печальным ореолом, поддразнивая приезжего, подстрекая его, коль скоро ему повезло оказаться здесь, любоваться им, полюбить его, почувствовать дыхание его Бога, поверить в него, миролюбивого или воинственного, единого и в то же время принадлежащего всем.

Пока солнце медленно клонилось к горизонту, а луна смиренно предлагала взамен его сиянию свой мягкий свет; пока остывали раскаленные крыши, а в домах и на улицах зажигались огни, Ави переводил исступленный взгляд со Старого города на Ноама и обратно, с радостью наблюдая, как тем постепенно овладевает восторг.

– Потрясающе, правда?

– Я всегда думал, что задача гида заключается в том, чтобы объяснять туристам, что они видят, – пошутил Ноам. – Тем временем мы уже минут пятнадцать стоим здесь, а вы еще ничего не сказали.

– Всему свое время: сначала надо прочувствовать, а комментарии будут потом. Подумайте о всех тех, кто стоял здесь, впервые глядя на эту жемчужину Земли обетованной. Подумайте об иудеях, изгнанных из родной земли, которые со слезами на глазах оглядывались на город, признаваясь ему в любви. Подумайте об Александре Великом, о римлянах, о крестоносцах. Подумайте об Иисусе, который, возможно, именно здесь готовился ко въезду в Иерусалим и просил привести ему ослицу. Ни один город в мире не был столь желанен, столь любим, как этот.

И Ави начал свой рассказ, взяв за основу историю трех религий, обосновавшихся в Иерусалиме, расцвечивая его множеством подробностей и исторических анекдотов, говоря за персонажей, как будто он был знаком с ними лично.

Когда они покинули Масличную гору, Ави отвез Ноама в самое сердце Старого города. Здесь каждый камень имел свою историю, древнюю или не очень, подлинную или выдуманную. «На этом месте Иисус упал в первый раз под тяжестью креста»… «Здесь хранились Скрижали закона»… «Здесь во время войны тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года погиб первый израильский солдат»…

Уже совсем стемнело, когда гид предложил зайти поужинать в какой-нибудь ресторан.

– Я хочу попробовать израильскую кухню, – попросил Ноам.

– Израильской кухни не существует, есть израильские кухни. Израильтяне изобрели мировую кухню. Они приезжали сюда со всех уголков света и приносили с собой свои кулинарные традиции. Зайдем вот в этот ресторанчик, тут готовят самые разные вещи.

Ави сказал что-то хозяину, и через несколько минут их стол оказался уставлен невероятным количеством тарелочек с разноцветными и разнообразно пахнущими яствами. Они стали пробовать блюда, заедая их питой – плоскими белыми лепешками.

– Аврора сказала, что у тебя важная встреча, – сказал Ави с полным ртом. – Ты приехал по работе?

– Нет. У меня завтра встреча в Институте Вейценберга.

– В институте для детей-аутистов? Ты врач? Ученый?

Ноам запнулся, но потом все же решился рассказать Ави о цели своего приезда. В конце концов, как ему говорила Аврора, у Ави могло быть свое мнение на этот счет.

– На самом деле я должен встретиться с… девочкой-прорицательницей.

Гид вдруг перестал жевать, опустил вилку и недоверчиво взглянул на Ноама.

– Но… никаких девочек-прорицательниц больше нет. То есть я хочу сказать, что… посещения таких детей с целью консультаций или ради предсказания судьбы запрещены.

– Знаю. Но моя знакомая – психотерапевт – добилась для меня свидания.

Ави задумчиво кивнул.

– Ну, что ты мне скажешь по этому поводу? – спросил Ноам.

– Что ты хочешь услышать: что мне известно или во что я верю?

– И то, и другое.

– Сначала о том, что мне известно. О пророчествах детей и душевнобольных написано еще в Торе. А в наше время об этом вспомнили в связи с методикой, которая, как предполагается, должна помочь аутистам в самовыражении.

– Облегченная коммуникация. Я нашел в Интернете кое-какие данные.

– Именно. Как тебе, должно быть, известно, методика облегченной коммуникации была впервые применена в 1980-х годах в Австралии, после чего ее стали быстро развивать в Соединенных Штатах и в Европе. Разработчики исходили из предположения, что отсутствие общения у некоторых психических больных может быть результатом функционального расстройства. Иными словами, среди них могут быть люди, обладающие структурированным мышлением, но не умеющие выразить свои мысли в силу этих расстройств. Поборники этой теории считали, что их можно вывести из внутреннего заточения при помощи компьютера. Они провели серию опытов, которые доказали их правоту. Это произвело среди психологов и психиатров эффект разорвавшейся бомбы. А у родителей больных детей появилась огромная надежда.

– Методика предполагала наличие третьего человека, который помогал аутистам составлять послания, так?

– Именно. Этот человек – его называют помощником – помогает больному, удерживая его руки над клавиатурой. Между ними устанавливается связь, благодаря которой помощник направляет пальцы аутиста к клавишам, на которые тот хочет нажать, и буква за буквой, слово за словом, набирает текст. Вот так, если вкратце.

– Откуда ты все это знаешь?

– В свое время я прочел великолепную книгу – «Душа в заточении», которую написал молодой немецкий аутист Биргер Зеллин. Он никогда не учился чтению и письму, но при помощи этой методики, как бы неправдоподобно это ни выглядело, смог описать свой внутренний мир, свои страдания, выразить свою любовь к близким.

– Точно! – воскликнул Ноам. – Я же слышал об этой книге. Это было в девяностые годы. Я даже видел репортаж об авторе.

Ноаму вспомнились щемящие кадры, на которых молодой аутист медленно стучал по клавиатуре, рассказывая о своих чувствах и о том, каким тяжелым грузом была его болезнь для близких. А еще он говорил им, как любит их. Ноама, бывшего «молчаливого мальчика», это особенно потрясло.

– Но мне так и не хватило… духу, чтобы прочитать ее, – добавил он.

– Неудивительно, что эта методика наряду с восторгом стала предметом жесткой критики. Она ставила под сомнение традиционные психологические и нейропсихологические теории, согласно которым аутисты и больные с некоторыми другими психическими расстройствами относятся к умственно неполноценным. Те, кто считался раньше полным дебилом, начали вдруг говорить, раскрывать свои чувства, рассказывать о своей болезни. Аутисты показали исключительные способности к обучению, пониманию, анализу. Тогда ученые сказали, что эти неверояные способности развились у них именно благодаря их закрытости. Они замечали и впитывали все, что слышали.

– Вполне правдоподобно, – сказал Ноам.

– Да, действительно правдоподобно.

– И весьма утешительно для их родных.

– Когда методика срабатывала, – уточнил Ави. – Потому что многие очертя голову бросились в этот эксперимент, чтобы наладить связь со своими детьми, но не у всех это получилось. А методика продолжала развиваться. Пока ее применение не вышло за рамки чистой науки.

– То есть?

– Ну, кое-кто из аутистов начал вдруг выдавать знания, которых он не мог приобрести в той среде, в которой находился. Например, некоторые заговорили на языках, которых никогда не слышали.

– Какая-то фантастика.

– Ты еще не все знаешь. Израильские ученые применили эту методику, чтобы разговорить аутистов-евреев. Так вот, некоторые из них показали совершенно невероятное знание Торы и ее тайн. Такое под силу только очень большим эрудитам.

– Дичь какая-то.

– Только не для священнослужителей, потому что, согласно Торе, психические больные – это чистые души, которые приходят в этот мир, чтобы искупить последний грех перед обретением загробного блаженства или чтобы помочь близким искупить их грехи.

– Поясни.

– Согласно Торе, люди приходят на землю, чтобы самореализоваться, то есть чтобы проявить ту частичку божественного огня, которую они несут в себе и которая составляет основу их души. Этого можно добиться праведной жизнью. Когда они умирают, божественная искра возвращается к своему источнику – к Всевышнему. А их душа познает высшее блаженство. Если же они в течение земной жизни совершают ошибки, которые мешают осуществлению этого высшего замысла, их души снова возвращаются на землю, чтобы пройти через испытания, которые позволят им искупить прежние грехи.

– А психические больные – это как бы последняя фаза искупления?

– Некоторые из них. А некоторые – это уже чистые души. Но они возвращаются на землю, чтобы спасти своих родных. Их болезнь – испытание. Но на самом деле это шанс, который дается им, чтобы они могли прозреть и найти путь к истине. В голове у этих больных хранятся все знания, потому что их разум соединен с божественным источником.

Ави внимательно вглядывался в лицо своего собеседника и обрадовался, когда увидел выражение крайнего удивления.

– Впрочем, была еще одна книга, наделавшая много шуму: «Книга Аннаэль». В ней девочка по имени Аннаэль Шимони, страдающая аутизмом и много лет проведшая в полном молчании, рассказывает при помощи облегченной коммуникации о причинах своей болезни и о своем желании помочь родным приблизиться к Богу и исполнить свое предназначение.

– Позволю себе проявить здесь скепсис, – прервал его Ноам.

Ави пожал плечами.

– Что, Ави? Неужели ты в это веришь?

– А это уже вторая сторона вопроса: во что я верю. Потому что мы действительно можем свести эту тему к вопросам веры. Хочешь спросить, верующий ли я? Да. Я верю в некую высшую силу. Я каждый день ощущаю эту силу на улицах города. Называется ли эта сила Богом? Не знаю. Но, если оставить в стороне веру, всякий любознательный и духовно развитый человек в какой-то момент задается такими вопросами. Перефразируя Декарта: я любознателен, значит, я стараюсь понять; я стараюсь понять, значит, я сомневаюсь. Я сомневаюсь… э-э-э… значит, я верю, пусть частично, в то, что все в этом мире не может сводиться к одним научным теориям, которые на данный момент объяснили лишь ничтожную часть того, как устроен и действует наш мир. Короче, если что-то оказывается выше моего понимания, это вовсе не означает, что я должен это отбрасывать напрочь. В конце концов до Галилея было так же ненормально думать, что Земля вращается вокруг Солнца.

– Ну, это просто красивые слова.

– Возможно. Но тогда что ты, такой закоренелый рационалист, тут делаешь? Ты приехал получить ответы на свои вопросы – и не к кому-нибудь, а к девочке-прорицательнице, ведь так?

Ноам почувствовал, что попался, и махнул рукой.

– Скажем так: пойти по этому пути меня заставило некое стечение обстоятельств, – проговорил он. – Все началось с психотерапевта, которой я полностью доверяю, и вот…

– С психотерапевта? – насмешливо перебил его Ави. – Еще совсем недавно психотерапия считалась сплошным надувательством.

– Ладно, продолжим. Расскажи мне об этих новых пророках.

– Когда у некоторых детей открылись сверхъестественные способности, многие – верующие или просто суеверные люди – стали ходить к ним за ответами, как раньше ходили к каббалистам или ясновидящим. Дети принимали посетителей, давали советы, говорили, каким путем им следует идти, чтобы вновь обрести душевное равновесие, укрепить веру, добиться успеха в жизни, сделать правильный выбор. Но этому воспротивились сразу с двух сторон.

– Психологи?

– Да. Вернее, ученые вообще. Они провели серию экспериментов, доказывавших, по их словам, что на самом деле с посетителями общаются не аутисты, а помощники и что исключительным знанием обладают не психически больные люди, а те, кто водит их пальцами.

– Неприятный оборот для сторонников этой методики.

– Разумеется, они стали защищаться и оспаривать правомочность этих экспериментов. Но направлению в целом все же был нанесен удар. Вторыми, кто выступил против, здесь, в Израиле, стали раввины. Эти не оспаривали результаты, а воспротивились тому, как используются знания аутистов. Они ссылались на то, что Тора запрещает проявлять к кому-либо благоговение, подобное тому, с каким относились к прорицателям посетители, как запрещает и предсказания судьбы в любой форме. Эксперименты были остановлены, консультации запрещены.

– И что же, облегченная коммуникация исчезла?

– Нет, но для нее настали не лучшие времена. Методику продолжают применять, разные общества борются за ее признание. В Институте Вейценберга она по-прежнему используется для общения с аутистами, но посетителей к ним больше не допускают. И по-моему, это не так уж плохо, потому что использование этих детей в качестве каких-то инструментов производило тяжелое впечатление. Ну, ты-то особа привилегированная.

– Привилегированная? Я чувствую себя не привилегированным, а сумасшедшим, оттого что жду чего-то от этого свидания.

– Такой у тебя путь. Ладно, ешь. А то ты только слушаешь меня. На завтра я запланировал для тебя довольно насыщенную программу.

Они закончили ужин, и Ави отвез Ноама обратно в отель. Оставшись один в номере и глядя в окно на огни священного города, Ноам думал о том, что рассказал ему гид. В голове у него, перебивая друг друга, звучали два голоса. Первый, насмешливый, велел ему отказаться от этой встречи и возвращаться домой к нормальной жизни. Второй, более вкрадчивый, почти фальшивый, нашептывал, что ответ на волнующие его вопросы наверняка существует где-то совсем близко, на одной из улиц этого таинственного города.

Ави был неистощим на рассказы, так что изливавшиеся из него потоки слов в конце концов утомили Ноама. Чем ближе был час свидания, назначенного ему в Институте Вейценберга, тем рассеяннее он слушал гида.

Гуляя по центру Старого города, в еврейском квартале, они прошли по узкой, вымощенной булыжником улочке и оказались на площади Хурва. Здесь, в двух шагах от Стены плача, отдыхали многочисленные туристы, утоляя жажду прохладительными напитками, а голод – сэндвичами, которые продавали в соседних кафе. Ноам предложил передохнуть, и они присели на парапет. В этот момент из подворотни выбежала стайка ребятишек. Их смех и крики привлекли внимание Ноама. Черные одежды, белые рубашки, на головах ермолки, развевающиеся на бегу длинные пейсы – они являли собой еще одну живую и очень живописную иллюстрацию к истории Иерусалима.

– Какие… смешные, – сказал Ноам и тут же пожалел о пошлости своего замечания.

– Они удивительные, – ответил Ави, по-своему оценивая сцену. – Они живут в XXI веке, но по законам, которые действовали две тысячи лет назад. Они дети, тем не менее вся их жизнь посвящена учебе. Многие в четыре года уже умеют читать и писать. В пять лет они знают наизусть целые куски из Торы. В шесть могут их толковать.

– И все же… они лишены всего, что так любят дети их возраста.

Это замечание, казалось, глубоко разочаровало Ави.

– Что означает это твое «всё»? Игровая приставка? Плазменная панель? Сериалы, где каждые пять минут кого-нибудь «мочат»? Кроссовки за сто баксов, сшитые голодными детьми?

– Нет, я хотел сказать… детство. Если они столько времени учатся…

– Они показались тебе грустными? – перебил его Ави. – Смотри, как они смеются, как веселятся! Учеба для них – это игра, удовольствие. Всё у них есть! По крайней мере, у большинства из них. Любовь родителей, уважение – в том числе и к их учености.

– Но ведь есть еще остальной мир, путешествия, знакомство с другими культурами.

– Задумайся над тем, что ты только что сказал. А теперь подумай о своих близких, там, в их искусственном раю. Ты можешь поклясться, что они счастливее вот этих ребят? Да ты сам: тебе ведь доступны все радости современной цивилизации. Можешь ты утверждать, что они пошли тебе на пользу, обогатили тебя, сделали счастливым? Ты, Ноам, смотришь на жизнь тех, кто живет иными ценностями, глазами туриста – вот в чем загвоздка.

Ноам кивнул.

– Ты прав. Мы там, на Западе, вечно считаем, что наш образ жизни – это пример для всех остальных.

Один из мальчишек подошел к Ноаму и встал перед ним. Зеленые живые глаза занимали непомерно много места на его личике с белой, почти прозрачной кожей. Он произнес что-то на иврите. Ноам улыбнулся, чтобы показать ему свою симпатию и пояснить, что он не понимает.

За него ответил Ави.

– Что он спросил? – поинтересовался Ноам.

– Из какой ты страны.

Мальчик снова что-то сказал.

– Он говорит, что его бабушка и дедушка жили и умерли во Франции.

Ноам не решился его расспрашивать и только изобразил на лице сожаление.

Мальчик продолжил его разглядывать, затем опять что-то спросил.

– Он спрашивает, почему ты не веришь в Бога, – перевел Ави и едва заметно улыбнулся.

– Откуда он знает?

Мальчик не стал дожидаться перевода.

– Он говорит, что у тебя грустные глаза.

Ави немного помедлил.

– Как будто ты уже умер, – добавил он наконец.

Эти слова задели Ноама, но он предпочел не показывать этого.

– Спроси его, что они проходили сегодня.

Ави улыбнулся.

– Тебе известна эта практика?

– Я знаю о ней от Авроры, а она – от тебя, – пояснил Ноам.

– Что, рационалист, хочешь поиграть с судьбой?

– Спроси, пожалуйста.

– Ну, если тебе так хочется.

Ави спросил.

Мальчик произнес в ответ несколько длинных фраз и подождал, пока Ави переведет их.

– Они проходили отрывок про смерть царя Давида, – сказал он.

Ноам вздрогнул.

– И о чем там говорится?

– В Торе приводится диалог между царем Давидом и Богом. Давид просит: «Господи, позволь мне узнать мой конец; какова мера дней моих; могу я узнать, когда умру?» Бог отказывается назвать Давиду дату его смерти, но открывает ему, что это произойдет в субботу. После этого, в одну субботу царь Давид, почувствовав близость конца, стал читать Тору, потому что ангел смерти не может взять душу человека, пока тот читает священный текст – источник жизни. Он читал весь день – не спал, не ел. Когда ему настало время умереть, ангел смерти, чтобы отвлечь Давида от чтения, пошевелил ветви дерева. Тот встал, споткнулся, упал и умер.

Слушая этот рассказ, Ноам окаменел. Отрывок, который пересказал мальчик, был словно про него. Более того, тревога, которую испытывал царь Давид, была его тревогой! Что же это такое: откровение, знак судьбы или просто случайное совпадение?

– Эй! Что с тобой? – воскликнул Ави. – Это история на тебя так подействовала?

– Да. Потому что она перекликается кое с чем, – пояснил он, не вдаваясь в подробности.

Неужели ему придется признать, что этот мальчик – посланник небес и что учение о пророчествах невинных – правда?

– Видишь, в этом городе на все найдется ответ, – со странной улыбкой прошептал Ави.