Глава 16
Урал. Марина

Коваль, в очередной раз шатнувшись на высоких каблуках, выругалась вполголоса и остановилась возле киоска с прессой:

– Подожди секунду.

Хохол тоже остановился и насмешливо посмотрел на жену, вытиравшую пот со лба:

– Говорил же, не пей столько.

– Отвали, – приказала она, убирая платок. – Что в конверте?

– Адрес и ключи от машины и квартиры.

– Ловко обставился, – пробормотала она, – тачка где?

– Тачка, дорогая, в городе. У подъезда припаркована.

– А… отсюда как же?

– А как все люди – на такси, – фыркнул Женька, – или, если хочешь, можем рейсовый автобус подождать.

– Ага, сейчас. Я только рейсовым отсюда не ездила. Лови машину. Деньги-то русские есть у нас?

Хохол только головой покачал:

– Что б я делал, если бы не ты, а? Залила глаза, спала весь полет, а теперь права качаешь? Что ж в Москве-то не вспомнила?

– Ой, все! Завелся! – отмахнулась Марина. – Зачем ты нужен-то еще?

– Ну, понятное дело, – покладисто кивнул Женька, отлично понимавший, что говорит она это не со зла, а потому что просто-напросто перебрала с алкоголем и сейчас испытывает если еще не похмелье, то уже его первую стадию. – Пойдем на улицу, постоишь с чемоданом, я тачку поймаю.

Квартира ей понравилась – в ней не пахло многочисленными постояльцами, а постельное белье на кровати оказалось абсолютно новым, как и полотенца в ванной и кухне.

– Леон молодчага, – сообщил Женька, заглянув в холодильник, – тут перезимовать можно. О, даже текилу твою любимую где-то раздобыл, – стукнув дверками навесного шкафа, поделился он. – Давай-ка, дорогая, махни соточку – и поспи. Сделать тебе?

Коваль помотала головой – пить больше не хотелось, спать – тоже.

– Я в душ, а потом пойдем погуляем?

– Куда погуляем? Вечер на дворе.

– Ты темноты боишься? – насмешливо спросила она, открывая дверь в ванную.

– До завтра не дотерпишь?

– Зачем? Вполне годится сегодня.

«Ну хоть не на кладбище собирается, и то хорошо», – со вздохом подумал Женька, открывая окно, чтобы немного проветрить. В последние визиты на родину Марина уже не считала городское кладбище главным местом, и Хохол думал, что это потому, что всякий раз ей предстояло неминуемо встретиться там с собой. А что ни говори, видеть собственное изображение на могильной плите – вещь не слабая даже для человека с такой силой духа, как у Марины. Хохла самого до сих пор передергивало от этого зрелища – вот она живая рядом и вот – почти живая смотрит с плиты с выбитыми датами рождения и смерти. Тут у кого угодно снесет крышу…

Марина шумела водой в душевой кабине, и Женька вдруг захотел вломиться к ней и взять прямо там, наказывая за все, что она вытворяла сегодня. Он любил смотреть на ее искаженное страстью и болью лицо – в такие моменты возвращалась та Коваль, которую он полюбил, а не эта холеная блондинка с идеальной кожей и выверенными до мелочи манерами. Его женщина могла появиться в кожаных брюках и черной обтягивающей трикотажной майке, надетых на голое тело, перед толпой отмороженных быков с ножами и пистолетами в карманах и не сомневаться, что никому и в голову не придет, что она – баба. Эта же всегда безукоризненно одета, тщательно накрашена и ни за что не позволит себе грубого слова на людях. Как Марине удавалось столько лет играть роль, Женька не понимал. Он видел, как ей тяжело, как из-под деловых костюмов и вечерних платьев рвется его бесшабашная Коваль, и как ей трудно совладать с собой, прежней. И только наедине с ним, в постели она становилась такой, как была раньше.

Хохол решительно взялся за ручку двери и, когда открыл ее, из-за запотевшего стекла кабины услышал насмешливое:

– Что-то ты долго. Я уж думала, что не придешь.

– Сука! – рванув на себе майку, рявкнул он. – Убью же сейчас, ведь знаешь! Зачем дразнишь?!

– Затем и дразню… ты ведь понимаешь…

На улицу она его все-таки вытащила, несмотря на сопротивление. Женька отговаривался как мог, но Марина была неумолима:

– Мы недолго, просто пройдемся чуть-чуть по центру, и все. Я не была здесь больше года.

– Страшная потеря, – пробормотал Хохол и незаметно сунул в карман джинсов «финку», которую всегда провозил в багаже.

Марина стояла перед зеркалом в коридоре и укладывала волосы. Хохол с удивлением отметил, что на ней, вопреки обычаю, джинсы и футболка с тремя пуговками на груди, а на ногах – босоножки на каблуках. Морские купания пошли на пользу – хромота временно исчезла, такое бывало после курсов реабилитации, и Марина использовала это время, чтобы вернуться к любимой обуви на шпильках. Потом, когда действие массажа и процедур ослабевало, она снова возвращалась к плоской подошве. Белые джинсы и высокие каблуки босоножек пробудили у Женьки вполне определенные воспоминания, но Коваль, перехватив его взгляд в зеркале, улыбнулась и отрицательно покачала головой:

– Передохни немного, сердечко не выдержит.

– Куртку возьмешь? – Он потянулся к чемодану и вынул тонкую джинсовку, заодно прихватив и свою. – Ну что, готова?

– Вполне.

– Только договариваемся сразу, – задержав ее на пороге, предупредил Женька. – Ты не рыдаешь у здания МБК, поскольку мы, ясное дело, туда пойдем, да?

Она смерила его взглядом и процедила:

– Вот не думала, что ты спустя столько лет продолжаешь ревновать меня к мертвому Малышу. Бред какой-то.

– Ну, бред или не бред, это мое дело. А ты пообещай, иначе с места не сдвинусь.

Она пожала плечами и взялась за дверную ручку:

– Значит, пойду одна.

Хохол схватил ее, поднял и придавил спиной к стене так, что ей пришлось закинуть ноги ему на бедра.

– Не пойдешь. Никуда не пойдешь без меня… – Дыхание его участилось, губы нашли кожу в вырезе майки, и Коваль застонала:

– Не надо… не сейчас, пожалуйста… я обещаю тебе все, что хочешь… – и он мгновенно опустил ее на пол:

– Так бы и сразу. Идем.

Ночной город ничем не отличался от Бристоля, например – разве что звуков порта тут не было. Они дошли до набережной и побрели вдоль, с любопытством рассматривая многочисленные открытые кафе, в которых было полно народа, играла музыка и кое-где даже пели вживую.

– С ума сойти… – останавливаясь у парапета, чтобы закурить, сказала Марина. – Жизнь-то и ночью продолжается.

– А ты думала, одни бродить будем?

Женька облокотился на парапет и смотрел вниз, в темную плещущуюся у гранитной стены воду. От реки пахло рыбой и подгнившей травой, но этот запах был совершенно иным, чем в Англии.

– Ты заметила, что здесь даже вода иначе пахнет? – спросил он, глянув на курившую жену.

– Что? Нет, не заметила. Это у тебя ностальгия просто.

– Жалко, что вернуться невозможно, – тихо сказал Хохол, не отводя взгляда от воды, – я б вернулся.

– Куда? Кто тебя здесь ждет? И что ты тут станешь делать? Пойдешь к Ворону на побегушки? – насмешливо спросила Марина, разглядывая тлеющий кончик сигареты.

– Зачем к Ворону? У меня есть ты.

– Да? Забавно. А не ты ли орешь вечно, чтобы я не смела даже думать о поездках сюда? – затягиваясь дымом, поддела она. – А тут, глядите, разговорился – «вернулся бы! – передразнила Марина, глянув на мужа искоса. – Мечтатель. Не надо было тут резню Варфоломеевскую устраивать.

– Ты не хуже моего знаешь, как все было – разнюхала ведь, хоть я и запретил. Я не мог иначе, понимаешь? Не мог. Это была моя вендетта.

– Ой, да перестань ты, сицилиец недоделанный! – поморщилась Марина и бросила окурок в урну. – Вендетта! Тоже мне – кровник нашелся. Да ладно, что об этом теперь – все сделано уже, ничего не вернешь. Бесит, что от меня скрывал столько времени.

Хохол повернулся и сгреб ее в охапку, прижал к себе и задышал в волосы:

– Я не хотел, чтобы ты знала. Не хотел пугать… руки в крови – как прикасаться-то к тебе?

– Глупости. Ты думаешь, я не понимаю? – Она развернулась в его руках и заглянула в лицо: – Я же тебя люблю, Женька. Любого люблю.

Он закрыл ей рот поцелуем, и они долго стояли так, опираясь на парапет. Мимо прошла стайка подростков, и кто-то прокомментировал:

– Во дают старперы – так засосались, аж не шевелятся!

Хохол аккуратно отодвинул Марину и сжал кулачищи, и пацанов, оценивших габариты и отличную спортивную форму «старпера», сдуло как ветром. Вслед им понесся хохот – это смеялась Марина, сползая по парапету на корточки:

– А ведь дети-то правы, Женька… что мы, как идиоты, посреди набережной целуемся?

– Где приспичило, там и целуемся, – буркнул он, подавая ей руку и помогая встать. – Буду я еще каждому сопляку отчитываться! Идем, холодно.

С реки вдруг действительно подул ветер, и по набережной заплясали огоньки от качающихся лампочек иллюминации. Обняв Марину за плечи, Хохол увлек ее в сторону длинной лестницы, ведущей на верхний ярус набережной, туда, где было разрешено автомобильное движение.

– Может, тачку поймаем? – предложил он. – Как ты на каблуках-то, давно же не ходила?

– Ничего, дойду, здесь не очень далеко.

…Они скрылись в подъезде и не видели момента, когда сидевший в припаркованной во дворе неприметной «Хонде» молодой парень вынул из кармана мобильный и позвонил кому-то:

– Все, они дома, полный порядок. Я сменяюсь утром. Отбой.