ГЛАВА 27
Партизанскими методами

Девчата, одетые в камуфляж, с кобурами лазерных пистолетов, и легкие кислородные маски, отправились наносить визиты местному бомонду — лицам официальным и просто влиятельным.

Мы сосредоточились на чисто утилитарной функции: добыть топливо и заправить транспорт до того, как руководство колонии в этом откажет.

— Александр, приготовься принимать заправщики. Алексей, раздобудь заправщики и подъезжай к складу ГСМ(Горюче-смазочных материалов). Федор, следи за люком.

Планета Эмпериус несколько меньше просто Земли и, соответственно, слабее сила тяжести, около ноль девять «жэ». Шагать, даже в скафандре, одно удовольствие.

Посадочная площадка — забетонированный участок километр на километр, ограниченный с одной стороны полупрозрачной уходящей высоко в небо стеной купола, с другой — нагромождениями камней переходящих в невысокую горную гряду.

Куполом я не перестаю восхищаться. Слова «дерзость», «смелость», «гениальная простота технического решения» — вполне уместны и не являются преувеличением. Ученные использовали обычный, широко известный метод выдувания большой пластиковой бутылки из маленькой пресс-формы. Просто, но не совсем: нужно было выдуть «бутылку», внутри которой поместится целый город. И люди справились с задачей. После трехлетней подготовки «выдули» за два дня, дали застыть, а потом внутри выдули еще одну. Получилась надежная двухслойная полупрозрачная конструкция, которая укрывает людей от внешней углекислотной среды уже тридцать лет.

Вот так и рождаются из простоты Чудеса Света. Обычная пирамидка никого не удивит, но гигантская привлекает зевак с других планет, из других галактик и звездных миров. Садоводство, достигшее небывалых высот, превращается в Висячие Сады Семерамиды, а Колосс Родосский…, а правильно ли его назвали? Я оглянулся на пятидесяти метровую трубу нашей ракеты: Колосс Родосский — Фалосс Родосский. Пожалуй, передышал кислородом.

Остановился перед бункером оператора и приложил ладонь к экрану сканера. После недолгого характерного жужжания открылся люк шлюзовой камеры. Мой отпечаток не удалили из памяти, значит, любят и ждут.

— Ну, здравствуй…

Оператор Ирина, тридцатилетняя, стройная, полногрудая брюнетка, с глубоким взглядом притемненных пушистыми ресницами черных глаз. Ей бы в кино сниматься, страстных героинь в сериалах играть, а она по двенадцать часов в день заправляет грузовики, бульдозеры, изредка космолеты да пишет вечерами сюрреалистические картины и романтические стихи, создавая собственное внутреннее королевство, полное любви, верности и нежности.

Ирина величает меня своей последней любовью, хотя уже в начале знакомства выяснилось, первая любовь, если и была, не ушла дальше конфетно-букетного периода, да и наши «постельные» отношения напоминали любительские театральные постановки пасторально-лирического свойства. Черные глаза смотрели в пространство, губы шептали стихи, обращенные к некому герою космоса, с которым мне никак не получалось себя ассоциировать.

— Андрей! — Ирина положила руки мне на грудь и слегка прижалась, очевидно, многократно продуманным и репетированным движением. — Я ждала тебя. Выпьешь? — не дожидаясь согласия набулькала из квадратной бутыли в стаканчик бренди, бросила пару кубиков льда.

— Ты вышла замуж? — трудно было не заметить округлившийся животик. — Близок срок. Восемь месяцев?

— Почти девять, — мимоходом поправила Ирина.

Мне стало не по себе: я встречался с девушкой и раньше, и позже, и тогда, не подозревая о ее замужестве и делая «рогатым», может быть, вполне приличного человека. Схватил бутылку, долил стаканчик до края и выпил большим глотком.

— Ирина, давай поговорим, — опоздал, девушка уже ступила на поэтическую тропу, и мне осталось только роль зрителя в представлении.

Не отвечая прямо на вопрос, Ирина начала читать стихи: «Мой любимый мужчина», «Навстречу долгожданной вести», «Я открываю новое в себе», «Темный вечер обещал сюрприз»; и я порадовался переходу наших отношений в «платоническую» фазу.

Стараюсь доброжелательно выслушивать и не прерывать поэтов. Поэзия — легкое творческое помешательство, почти всегда не опасное для окружающих. В студенческие годы козыряли фразой: «Человечество началось, когда дикарь бескорыстно залюбовался полетом бабочки, и тут же закончилось, потому что соплеменники убили поэта за непохожесть на них.» Пусть живут поэты как хранители человеческого.

Подумал и долил в стакан пару глотков. Краем глаза я посматривал на экран наружного наблюдения. Подкатили два заправщика-двадцатитонника. Из кабины первого выскочил Леха, махнул рукой видеокамере.

— Ирина, включи первую и вторую колонки.

— Да. А вот еще, — Ирина машинально нажала на мониторе нужные значки и вновь повернулась ко мне, — «Когда волнуя мысль, забьется нежно сердце».

Я быстро разобрался с процессом отгрузки топлива и уже не напрягал Ирину земными заботами, не забывая подливать в стакан из бутылки.

— «И сердце-компас обернется на звезду.»

— Ирина, к звезде и за жизнь не дошагаешь.

— Пусть звезда не ответит взаимностью, но ты был счастлив и весел, когда шел к ней. «Усталой блесткой в руку упадет».

Нам нужно десять цистерн топлива, и поэтико-романтическое настроение на сегодня обеспечено: «Кружась в объятьях чистой синевы».

Залитый по самые уши коньяком и лирическими откровениями неземной красоты женщины, я устало топал по бетонке и присматривался к транспорту: то ли спиртного перебрал, то ли поэтическая контузия сказывается. Тряхнул головой, освобождаясь от наваждения, но пятидесяти метровая сигара продолжала ритмично раскачиваться и вздрагивать. «Уставший от эротики бездумной…» Ускорил шаг и столкнулся с выходящими из-за трапа Лехой и Сашкой.

— Пару часов тому вернулась Светка, — развеял недоумение Леха и подмигнул. — Наверняка, снова попыталась захватить корабль, а Федор, как водится, встал на пути.

— Бурно они сражаются. Как бы не разнесли к чертям собачьим корабль.

— Не понял, — Сашка принял боевую стойку. — Помогу?

— Не стоит мешать Федору зарабатывать очередную благодарность.

— Перебирает Боцман. Подвиг должен быть разовым, — насмешливо возразил Леха. — Для легенды хватит и одного случая.

— Командир, а я, типа, ничего не совершаю? У меня благодарностей нет.

— Прости, Саша, — искренне повинился я, — недоработка; ты замечательный парень, и на твоих сильных плечах и умелых руках держалась вся техническая часть «Витязя», а теперь «Надежды».

— И еще я по продуктовой части…

— Кормилец, — подтвердил Леха.

— Только поклониться за подаренное нам всем ощущение уверенности и свободы. Холодильник полон, топливные баки не пусты, ракетные шахты заряжены, а ты, Саша, ко всему этому приложил свою крепкую руку. Разреши пожать, — я с чувством тряхнул Сашкину ладонь. — Свобода — это когда ни в чем и ни в ком не нуждаешься. Ты подарил нам абсолютную свободу.

— Абсолютно свободен булыжник на обочине дороги, — вновь возразил Леха, — у всего остального ограничения. Наворованные миллиарды у наших олигархов связали бедолаг по рукам и ногам: боятся потерять, без охраны никуда, пивка с друзьями на скамейке дерябнуть — и то нельзя — нолис оближ. Кто освободит от любви? от злости? от необходимости спать треть жизни? от погоды, мать ее?

— Хочешь пожрать, а нету, — неожиданно поддержал Сашка, — сходить в туалет, а негде — уже не свободен. И на хрен такая свобода?

— Ребята, вы заболели? — я искренне удивился красноречию друзей. — Съели не то или надышались не тем. Я, вообще-то, шутил. Свобода в чистом виде — умозрительное понятие, повод поспорить о ней, когда требуется неисчерпаемая тема. Давайте на этом остановимся.

Корабль перестал качаться, и я осторожно тронул мочку уха:

— Федор? У тебя все в порядке?

— Нормально, Капитан. За время вахты происшествий не случилось.

— Рад. Разогревайте ужин. Мы заходим. «Качался вечер в муках сладкой страсти»

— Андрей, ты что?

— Извини, Леша, заработался.