Глава тридцать седьмая

Так как мы не знали точно, что случилось в душе, охрана настояла на увеличении числа телохранителей. Я напомнила, что если ardeur решит кого-нибудь сожрать, то ни ножи, ни пистолеты, ни мышцы никого не спасут, но Клодия твердо держалась своего плана: усилить охрану мою и Жан-Клода. Она на решение этой проблемы могла бросить только дополнительные единицы живой силы, и это она и сделала. Мне это выражение ее лица было знакомо, и когда оно становится таким, спорить с ней бесполезно, так что я и не стала. Не хотелось тратить энергию на ссору с Клодией – я ее берегла для ссоры с Ашером и, быть может, Жан-Клодом.

Одежда, в которой я была на месте преступления, все еще была грязная, а я уже отмылась, так что я одолжила шелковую пижамную куртку, которая была у Ашера под халатом. Она точно подходила к пижамным штанам Жан-Клода, и почему-то это меня доставало. Куртка была из чудесного небесного шелка, ласкала кожу, но она висела на мне до колен, и пришлось закатать рукава – валиком размером с пончик на каждой руке. Выглядела я как девочка в папиной рубашке, но так лучше, чем голой.

Я смогла надеть наручные ножны с ножами, но для внутренней брючной кобуры все-таки нужны, извините, брюки. Наплечную кобуру я смогла приспособить поверх пижамы, но это было как надевать на плечи лифчик с передней застежкой, только еще сложней. Надеть ее удалось, но она хлопала и ерзала без продетого в петли ремня. Я несла непригнанное снаряжение, и только радовалась, что главное мое барахло уже в сумках в спальне.

Охраны с нами было столько, что мы трое натыкались друг на друга. Когда процессия дошла до комнаты Жан-Клода, я велела им всем остаться снаружи.

– Извини, Анита, – сказал Богофредо, – но Клодия распорядилась достаточно ясно. По крайней мере двое из нас должны быть по другую сторону двери и все время за тобой присматривать.

– Почему? – спросила я.

– Потому что Ашер сегодня на тебя напал, а Сина отправил в больницу. Теперь еще Никки пострадал. Клодия не хочет новых проблем.

– Ашер меня больше не тронет, а то, что случилось с Никки, ни один охранник не мог бы предотвратить. Будь Клодия с нами в душе, это бы ничего не изменило, только мне и ей было бы неловко, что она смотрит, как Никки меня трахает.

Бог приоткрыл глаза чуть шире. Ему не нравится, когда я говорю о сексе по-мужски.

– У меня приказ точный, Анита, так что извини.

– Так что ты меня извини, но никто из вас внутрь не войдет. Это дело мы разберем сами. – Он попытался возразить, но я подняла руку: – Насколько мне известно, мы с Жан-Клодом по команде старше Клодии. Так что я накладываю президентское вето. Зрители мне не нужны.

– Ты недостаточно тверда с Ашером, поэтому он и разболтался.

Я кивнула:

– Это правда, но это дело прошлое.

– Анита… – нахмурился Бог.

– Нет, это решено. Ашеру больше ничего не сойдет с рук только потому, что я его люблю… что Жан-Клод его любит и постоянно меня индуцирует.

– Я тебе не верю, – ответил Бог.

Я обернулась к двум вампирам, стоящим возле двери. Жан-Клод открыл дверь, Ашер стоял рядом с ним. Мы переглянулись.

– Ma petite права. Больше никаких поблажек для mon chardonneret.

– То, что ты его называешь щеглом, не заставляет нас тебе верить, – сказал Бог.

Вперед шагнул Домино:

– Никки взял с меня обещание оставаться с тобой.

– Это не я сейчас чуть не погибла, – ответила я.

Домино пожал плечами, снова встрепал руками черно-белые локоны – такой у него жест, когда он нервничает. Волосы у него в основном черные с примесью белых кудрей, потому что он наполовину белый тигр и наполовину черный. У Этана, единственного другого из моих тигров со смешанной клановой кровью, тоже по волосам видны все его тигриные формы. Волосы у Домино в основном черные с примесью белого, а значит, он последний раз перекидывался черным тигром. Если бы он перекидывался белым, господствовал бы этот цвет. У Этана волосы сохраняют человеческий цвет независимо от того, в какого тигра он превращался последний раз. Домино моргнул оранжевыми огненными глазами. Ему еще труднее сойти за человека, чем Мике с его леопардовыми глазами, но с такими глазами он родился. Это у него метка клановой крови, а не наказание, как у Мики.

– Никки взял с меня слово, что ты не останешься наедине с Ашером.

Я засмеялась, но не весело и не добро.

– Что ж, его можно понять. – Я посмотрела на Жан-Клода.

– Я считаю, что это будут твои тайны, а не наши. Может быть, ты захочешь, чтобы Домино их слышал.

– Я даже не знаю сейчас, что это значит.

– Это значит, позволь своему тигру быть с нами, и если захочешь, чтобы он чего-то не слышал, твое дело будет заставить его уйти.

Я обратилась к Домино:

– Что ты сделаешь, если я войду в эту комнату без тебя?

Он мотнул головой:

– Ты видела, что Никки сделал с Аресом?

– Да.

Домино глянул на меня огненными глазами, и взгляд был красноречив.

– Я ценю твою безопасность, Анита, но мне очень не хочется драться с Никки всерьез.

Он улыбнулся и еще раз мотнул головой.

– Так что ты войдешь со мной в комнату, хочу я того или нет?

– Анита, Ашер тебя порезал, а Сина отделал так, что он на всю ночь в больнице. Как могут твои телохранители ему верить?

Звучало разумно. Я повернулась к Ашеру, стоящему в дверях.

– Будешь вести себя прилично?

– Что бы я ни говорил, твоих телохранителей это не убедит. Они мне не поверят, и я их понимаю. Это было хуже мальчишества.

– Ты всегда потом раскаиваешься, Ашер, но никогда надолго. Какое-то время ведешь себя лучше, потом тебя опять что-нибудь разозлит, и ты забываешь.

Он кивнул:

– Это верно. Я раскаиваюсь, и искренне, но ты права. Извинения без перемены образа действий – пустые слова.

– Аминь, – закончила я.

Он наклонил голову, и золотые волосы рассыпались вокруг его лица. Обычно это вызывало у меня грусть: он думает, будто надо вот так прятать шрамы, стесняться себя, но сегодня это мне напомнило о Никки, о том, как у него волосы скрывают шрамы, и снова я разозлилась на Ашера.

– Ладно, пусть Домино войдет. – Я глянула на Богофредо. – Скажешь Клодии, что выполнил ее распоряжение.

– Она хотела, чтобы с тобой было два охранника.

– Не пережимай, – сказала я, и что-то было в моем голосе или в лице такое, что он сдал назад – в буквальном смысле слова шагнул назад – и руки протянул вперед, будто показывая, что не имеет дурных намерений.

– Ладно, – сказал он. – Раз ты берешь с собой Домино, может, Клодия мне морду бить не станет.

– Скорее она тебе даст раза по заднице.

Он улыбнулся:

– И это тоже.

Я ощутила прикосновение к моим метафизическим щитам – аналог стука. Прикосновение знакомое, и я опустила щиты слегка и увидела Дамиана. Все те же шесть футов самой белой кожи, которую я только видела у вампира, потому что рассыпанные по плечам волосы у него были красные, как свежая кровь, а глаза – зеленее травы. Он был бледен еще при жизни, но сотни лет без солнца сделали кожу еще бледнее, а волосы такими красными, какими они только могут быть. Я чувствовала, что у него в руке – чья-то рука, и увидела мысленно рядом с ним женщину почти такого же роста. У Кардинал цвет волос скорее оранжевый, волосы курчавые рядом с его совершенно прямыми, но оба они природно рыжие, оба высокие и изящные, хотя у него в момент смерти были мощные мышцы, а она тоща, как модель. Но физически они очень друг другу подходят. Как пара хорошо подобранных красивых лошадей.

Дамиан служит управляющим в танц-клубе Жан-Клода «Данс Макабр», а Кардинал там выступает танцовщицей. Она служит Дамиану партнером для демонстрации старых танцев, которые существовали, когда он еще был жив, а до ее рождения еще оставались сотни лет. Еще она – наемная танцовщица, когда клиент платит за право танцевать с вампиром, пока играет песня. В «Данс макабре» клиенты любят танцевать с оборотнями и вампирами. В клубе есть даже учитель, работающий с новыми клиентами и обучающий их старинным групповым танцам. Я видела этот клуб, битком набитый народом: люди, вампиры, оборотни, все стройными рядами, держась за руки, движутся в танце, которого уже сотни лет никто не видал. Здорово прикольно.

Дамиан дал мне увидеть другую женщину, стоящую перед ним. Миниатюрная, на несколько дюймов ниже меня, я вполне могла бы обнять ее рукой за хрупкие плечи. Блестящие черные волосы падают лакированной водой прямо и ровно до талии. Раскосые глаза кажутся карими, но я их достаточно хорошо рассмотрела уже давно – они темно-оранжевые. При правильном освещении они цвета огня, когда он горит глубоко в полене, и кажется, что пламя уже погасло, но если не залить его водой, оно полыхнет и дом сожжет. Ее китайское имя переводится как Черный Нефрит, так что для меня она просто Нефрит, моя Нефрит. Она черный тигр моего зова и первая женщина, сделавшая меня из гетеросексуала гетерофлексом.

Нефрит была разъярена, отдернулась от руки Дамиана и побежала по коридору. Дамиан поднял глаза, как почти все мы поступаем, «видя» друг друга мысленным взором.

– Ей сказали, что ты ранена.

– Черт! – сказала я вслух.

– Что случилось? – спросил Бог.

– Кто-то сказал Нефрит, будто я ранена. Она должна сама увидеть, что у меня все зажило.

– А мысленным взором, телепатией? – спросил Бог.

– Она слишком испугана и в панике. От этого она телепатически слепнет.

– Не хочу никого обидеть, – заметил Бог, – но для убийцы и супершпиона ниндзя она слишком уж пуглива.

– А ты попробуй прожить несколько веков, чтобы над тобой издевался мастер-вампир, и тогда посмотрим, каков ты будешь, – ответил Домино.

– Я же не в обиду, – возразил Бог.

– Никто не в обиде, – вмешалась я и тронула Домино за руку, стараясь успокоить его до прихода Нефрит. Он всегда за нее стоит горой.

От прикосновения жар его зверей попытался прыгнуть ко мне и пробудить тигров соответствующих цветов, но я теперь понимаю, как усмирять эту энергию. Не отключать ее, не запирать зверей, но успокаивать их, как стала бы гладить и тискать большого котенка. Конечно, эти котята радостно разорвали бы меня на части, чтобы выбраться наружу в собственных телах, если бы это было возможно. Мы наконец сообразили, что это метки Жан-Клода не дают мне стать оборотнем реально. Современная ликантропия для вампиров не заразна, а я слишком близка к состоянию вампира из-за его меток и собственной силы некроманта. Древние штаммы ликантропии для нежити были контагиозны.

– Остынь, – сказала я Домино.

Нефрит по отношению к Домино выразила высочайшую похвалу, которая есть у нее для мужчин: она его пустила к нам в постель. Натэниела она в постели терпела, а еще Криспина – он белый тигр и танцор в «Запретном плоде», – но спала она со мной редко, потому что я настаивала, чтобы все они с нами были. Ее мучитель был мужского пола и оставил у нее неприятное впечатление о всех мужчинах. Единственно, кого она не любила больше мужчин – это мужчин-вампиров. Дамиан завоевал ее симпатии тем, что пришлось ему претерпеть от рук Той, кто его создала. Его вампирская госпожа могла мастеру Нефрит сто очков дать вперед, и Нефрит пришлось признать, что женщины тоже бывают мучительницами. Жан-Клод и Ашер могли бы много чего порассказать о Белль Морт, и еще была Мать Всей Тьмы, и Николаос, первый мастер города Сент-Луиса, тоже была обезумевшей стервой. Безумие не проводит гендерной дискриминации.

Жан-Клод ее завоевал тем, что он такой, как есть. Интересно было смотреть, как он постепенно приобретал ее доверие. Я всегда от него слышала, что единственная женщина, когда-либо срывавшая его планы, – это я. Глядя, как он очаровывает Нефрит, я этому утверждению начинала верить.

Нефрит влетела размытым вихрем черного с белым. Я быстро отдала Домино оружие, которое держала в руках, и сгруппировалась. Она маленькая, а я сильная, но при такой скорости инерция все равно приличная.

Она притормозила, я успела рассмотреть длинные разметавшиеся за спиной волосы, бледное лицо, лихорадочно блестящие глаза, а потом она на меня напрыгнула, как мартышка. Жан-Клод придержал меня ладонью за спину, когда я пошатнулась от удара этой скорости и энергии, и не дал упасть. Нефрит обхватила меня ногами за пояс, руками за шею, зарылась лицом в волосы, ткнулась в шею. Я взялась руками за единственное место, за которое могла бы ее поддержать – за худощавый зад. Только что Никки так меня держал в душевой.

От этой мысли в груди свернулся ком.

Она что-то забормотала мне в шею, но по-китайски. Даже после года общения нюансы языка, на котором мне лепечут в волосы или в шею, от меня ускользали.

Я уже хмыкала успокоительно, но сейчас еще перенесла руку – погладить невероятно шелковистые волосы, другой рукой продолжая держать ее вес.

– Нефрит, милая моя, я не понимаю тебя, когда ты говоришь в таком расстройстве. Давай помедленнее, лапушка, и по-английски, очень тебя прошу.

Она подняла голову, обратила ко мне лицо. Краска на глазах размазалась – наверняка у меня остались от нее следы на шее и на голубом шелке пижамной куртки.

Она прошептала, шумно дыша:

– Мне сказали, что ты ранена.

– Мне уже лучше, все зажило.

Она изучала мое лицо, серьезно, как ребенок, как будто подозревала, что я могу и обманывать. Я когда-то могла бы, но выяснила, что правда действует лучше утешительной лжи. Нефрит куда более женственна, чем мне вообще доступно быть, но правду любит точно так же, как и я. Если ей соврать, она этого никогда не забудет.

Опять же как я.

– Поклянись, – прошептала она.

Я кивнула с той же серьезностью, с которой она просила:

– Клянусь.

Она улыбнулась, и торжественная красота на ее лице сменилась сияющим счастьем. Она засветилась, и когда на тебя так смотрят, что остается делать?

Я ее поцеловала, она обняла меня, обернув руки вокруг моей шеи, радостно прижалась. Вдруг оказалось хорошо, что куртка доходит до колен: ее энергичные движения задрали бы короткую юбку и охранникам досталось бы слишком роскошное лесбийское шоу.

– Ma petite, не зайдете ли вы с милой Нефрит в комнату?

Он сделал приглашающий жест, придерживая дверь. Ашер уже скрылся внутри.

Я вздохнула, но Жан-Клод был прав. Нефрит бы ни за что не позволила мне сейчас себя поставить на пол и сказать, чтобы бежала где-нибудь пока поиграть. Я ее спасла от столетий издевательств просто тем, что оказалась более сильна в метафизике, чем ее мучитель. На самом деле я оказалась более сильным вампиром, так что он до сих пор жив. Другие арлекиновцы охотились за ним и несколькими оставшимися бандитами, но он не погиб. Нефрит считает, что если я умру, она снова попадет под власть прежнего мастера. Я не спасительница, я ее защита. И мы даже не можем ей доказать, что она ошибается, потому что считается, что перерезать связь между мастером и зверем его зова невозможно, не убив мастера. Но что знала я, а он не знал тогда – этому отчасти помогло желание Нефрит. Она хотела свободы, и когда я ей это предложила, она объединила свою свободную волю с моей. А пленников куда легче спасать, если они хотят уйти с тобой. Я ей предложила любовь и безопасность, он предлагал ненависть и страх. Кто не выбрал бы любовь?