Глава тридцать шестая

Из одного входа вбежала Клодия, из другого – Домино. Он провел рукой по своим черно-белым кудрям и спросил:

– Что случилось?

Я сидела верхом на теле Никки, пытаясь запустить сердце.

– Не знаю, – ответила я.

Клодия по сотовому вызвала дежурного доктора, выключила воду. Домино нащупывал пульс у Никки на шее.

– Блин, – сказал он.

– Ага, – подтвердила я, готовая сорваться в слезы. Я орала, звала его по имени, приподнялась над телом, сложила руки в один большой кулак и двинула в эту бочку груди.

– Дыши, черт тебя возьми! Дыши!

Будь это кто-нибудь другой из тех, с кем у меня метафизическая связь, я бы поделилась с ним энергией, но он – моя невеста, а это значит, энергия идет только в одну сторону. Взять у него я могу, а автоматически передать – нет. Вот черт!

Я открыла канал связи с Жан-Клодом, получила мелькнувший образ его с Ашером на кровати. Он поглаживал Ашеру волосы, обнимаясь после секса. Я широко открылась и спросила бессловесно, дав ему почувствовать, что случилось, так что слова не были нужны. Я просила помощи, просила подсказки, мысленно орала:

– Никки!

Жан-Клод в моем представлении поднялся, оставив Ашера лежать ничком, сел и посмотрел на меня:

– Ma petite…

– Его надо спасти!

– Пытаемся, – ответила Клодия.

Я не стала тратить времени, объясняя, что говорю не с ней. Домино – один из тигров моего зова, и он знал, что я делаю, потому что чувствовал. Опустившись на пол возле головы Никки, он положил руки ему на плечи.

Жан-Клод передал мне воспоминание: Белль Морт сидит верхом на теле мужчины. Она чуть ли не пылает энергией, кожа у нее не вампирски бледная, а почти человечески румяная. Вампир под нею бледнее смерти. Я знала: это Жан-Клод и Ашер смотрят, как она убивает одну из своих невест.

Я знала, что они идут сюда, но это не имело значения. Жан-Клод понятия не имел, как помочь Никки.

Прибежали медики. Домино помог снять меня с Никки, помог им вытащить его из душа в раздевалку. Я пошла за ним, но пришлось остаться в дверях, потому что в раздевалке на всех не было места. Его положили на мат возле той скамейки, где мы только что занимались любовью. У докторши уже были в руках контакты дефибриллятора, они заряжались. Одна из наших медсестер, которая латала меня до этого по мелочам, стала накладывать ему на грудь контакты с проводами.

Докторша с дефибриллятором сказала:

– Готов!

– Чисто! – ответили все остальные.

Тело Никки дернулось от разряда. Дефибриллятор уже заряжался снова. Второй врач сказал:

– Еще раз.

Она ударила разрядом посильнее. Послышался запашок горелого мяса.

– Еще раз!

Сжавшись в комок в дверях, я молилась:

– Господи, пожалуйста, спаси его. Не дай ему умереть, прошу тебя, Господи!

Никки сделал мощный, резкий вдох. Глаз широко открылся, лицо было перепуганным – будто он проснулся от кошмара, а оказалось, что это на самом деле. Он стал отмахиваться от врачей, одного впечатал в стенку, но выглядело так, будто сил у него не было.

Я протолкалась к нему:

– Никки, Никки! Это я!

Он увидел меня, и на лице его появилось осмысленное выражение, не такое бешеное, и он попытался протянуть ко мне руку, но мне пришлось самой взять его за руку. Он даже не мог пальцы сжать на моей руке, сил не хватало. Я его большую руку взяла двумя и прижала к голой груди.

Врач присел с другой стороны от него, стал ему слушать сердце стетоскопом. Кажется, то, что он услышал, его устроило.

– Медленно, но ровно. Что с ним случилось?

Я покачала головой и поняла, что у меня по щекам текут слезы. Будто сами по себе, а не я плачу, без моего участия.

– Не знаю. У нас был секс, и вдруг он просто свалился. Сердце остановилось, я не могла его запустить.

– Как себя чувствуете? – спросил доктор, но Никки если и слышал, то виду не подал. Продолжал смотреть на меня, будто в комнате ничего больше не было.

– Никки, ты меня слышишь? – спросила я.

– Да, – ответил он шепотом и проглотил слюну, будто ему было больно.

– Доктор спрашивает, как ты себя чувствуешь.

Он нахмурился, осмотрелся, будто только теперь увидев других в комнате, и снова стал смотреть на меня, будто, кроме меня, никого и ничего в этой комнате не было. Что-то с ним не так. То, что произошло, не исправилось немедленно.

– Спросите его, как он себя чувствует, – попросил врач.

– Как ты себя чувствуешь?

Он нахмурился сильнее.

– Плохо. Слабость.

Я наклонилась, поцеловала его пальцы, все еще слишком вялые у меня в руке. Он слегка улыбнулся.

– Что он помнит последнее? – спросил врач.

Я повторила вопрос.

– Секс. Потрясающий секс, – ответил он, и на этот раз улыбка была шире и счастливее.

Но выглядел он все равно слегка не в себе, будто что-то болело или было неправильно.

Я ответила улыбкой:

– Охренительно потрясающий.

Он улыбнулся широко, и хотя несколько вяло по сравнению со своей обычной ухмылкой, но это был шаг в нужном направлении. От вида этой улыбки у меня растаял в груди ком, который я только что заметила.

В раздевалку вошел Жан-Клод и остановился, чтобы не пробиваться через толпу медиков и охранников. Я, еще не видя его глазами, знала, что он здесь. Лицо его было красиво и непроницаемо, но по положению плеч, по неподвижности лица я поняла: он знает что-то насчет того, что случилось с Никки, и боится, что мне это не понравится.

– Он может идти или нужна каталка? – спросил врач.

Никки ответил, что идти он может, но нам с Домино пришлось его подхватить, когда у него подкосились ноги. Если бы на нем был пояс, чтобы за него держать, было бы легче, но он был все еще гол. Домино принял на себя большую часть его веса, а я пыталась держать свою сторону. Черт побери, ну совсем роста не хватает. Подошла Клодия, и я уступила ей место. У нее никаких проблем не было вместе с Домино поддержать Никки и вывести его из раздевалки. Я пошла следом, но сразу у выхода возле стены стоял Жан-Клод. Он был одет в шелковые пижамные штаны небесного цвета, почти как глаза у Ашера. Интересно, где пижамная куртка – не на Ашере ли? А у Жан-Клода был все тот же встрепанный вид – «только что потрахавшись».

– Ты что-то знаешь, – сказала я, не удержавшись от обвиняющего тона.

– Да, – ответил он голосом таким же нейтральным, как лицо.

– Говори.

– Не здесь, ma petite.

– А где?

Я сама понимала, что мой голос звучит сердито.

– У Ашера или у нас.

– Почему у Ашера?

– Потому что я дурак.

Это сказал Ашер. Он стоял в тени в конце коридора. Или он там был все время, или я так переживала из-за Никки, что перестала замечать такие мелочи, как стоящий в тени вампир. Хорошо, что это не на работе.

– Если хочешь обсуждать, кто тут дурак, то у меня нет настроения.

Скрестив руки под грудью, я сообразила, что стою голая. Забыла как-то. Подумала, не смутиться ли, а потом решила: «Хрен с ним». Никки чуть не погиб, а эти два вампира знают, почему вдруг ardeur стал действовать так необычно и случилось вот такое. Я думала, что ardeur совершенно мной управляем – и вот, чуть случайно не убила Никки. Черт бы побрал.

Ашер вышел из тени – золотая масса волос будто вбирала свет в себя. Ашер подошел ближе, в халате, который я уже и раньше на нем видела. Золотой с синей и серебристой вышивкой сплошь по всему фону. И только на светлой меховой оторочке ее не было, потому что украшение не украшают ведь? Ну смысла нет.

Рот у меня зажил полностью, физически я была полна энергии, почти звенела силой. Психологически я находилась где-то посередине между рассерженной, угнетенной и растерянной. Что случилось у нас с Никки? Что я сделала не так?

– Сейчас возьму свое оружие и что-нибудь накину, и в любую комнату. Мне просто интересно знать, что вы такое сделали, что сейчас у вас вид нашкодивших мальчишек.

Против этого эпитета ни один из них не возразил – не слишком хороший признак. Значит, хотя бы один из них чувствует себя в чем-то виноватым.