Глава пятнадцатая
Зебровски меня удивил, взяв себе салат с курицей на гриле.
– Неужели не бургер? – спросила я.
– Холестерин недавно проверил. Какое-то время придется без бургеров.
Вид у него был траурный.
– Так что, без бургеров из фастфуда?
Он мотнул головой.
Я потрепала его по спине.
– Друг, сочувствую.
– Я чего-то не понял? – спросил Брайс. – Вы так говорите, будто у него умер кто-то.
– Покатаешься у Зебровски в машине, поймешь. Он живет на бургерах из фастфуда, а обертки бросает на заднее сиденье.
– А найдется мне там место на заднем сиденье среди всех этих оберток? – засмеялся Брайс.
Я посмотрела на Зебровски. Он пожал плечами:
– Могу там убрать, сзади.
– Я пошутил, – сказал Брайс, переводя взгляд с меня на Зебровски и обратно. – Вы серьезно, что там столько мусора, что даже сесть нельзя?
– Серьезно, – ответила я.
– Приберу я там. Запах от этих оберток такой, что жрать охота.
Зебровски с грустным видом забрал свой салат из здоровых продуктов.
Свободных столов хватало, потому что для ужина уж было поздно, а до завтрака еще несколько часов. А нам и надо было иметь большой выбор сидячих мест, потому что все мы копы, а это значит, что никто не хочет сидеть спиной к двери или к ресторану вообще, тем более к людному месту, где у тебя за спиной все время будут ходить туда-сюда. Не особенно нам нравятся окна, где снаружи вполне можно подойти к месту, где мы сидим, особенно если приходится сидеть спиной. Разумеется, шансы на то, что кто-то подойдет и начнет в нас палить, ничтожны, но ничтожны – это не значит, что такого не бывает. Полицейские параноидальны не из-за психического расстройства, а потому что с ними на самом деле бывает всякое, и наша профессиональная паранойя – просто другое название способа остаться в живых.
Так где же сесть?
В углу расположилась кабинка, возле выходящей на кухню стены, где нет окон, и места достаточно для четверых, чтобы достать оружие, не мешая друг другу. И у каждого ничем не загороженный вид на дверь. Идеально. Мы вошли в кабинку, я в середине, что могло бы помешать Брайсу или Зебровски, но я достаточно миниатюрна, чтобы в случае чего нырнуть под стол и стрелять по ногам, а потом в лицо или в грудь, когда раненые упадут на колени – потому что именно это случается обычно с людьми, когда пуля перебьет кость ноги. Да, именно так рассуждают копы. И всякий, кто живет при оружии. Об этом не говорят, но все вопросы выживания предусматриваются заранее.
Мы задвинулись в кабинку, разложили еду и тут же молча за нее принялись, потому что поговорить можно и в машине, а вот съесть в машине то, что мы взяли, – сомнительно. Пытались когда-нибудь есть на ходу салат? Конечно, я не салат взяла, а бургер, но и бургеры Джимми в машине есть не стоит – если не хочешь размазать всю эту вкуснятину соусов по собственной одежде.
– А красное мясо вредно, – сказал Зебровски несколько грустно.
– У меня холестерин в порядке, – ответила я, накладывая на булку все слои овощей бургера.
– И у меня, – поддержал Брайс, откусывая первый кусок.
– Надо было тебе заранее сказать, когда заказывали, если ты собирался дуться, Зебровски.
– А вы бы тогда заказали салат со мной за компанию?
– Нет, но я бы чувствовала себя виноватой.
Я откусила кусок бургера. Он оказался сочным и идеально прожаренным. Овощи хрустящие, спелые, объедение. Попыталась скрыть выражение блаженства на физиономии, но, видимо, не получилось: у Зебровски вид стал слегка обиженный.
Мы с Брайсом несколько минут ели в счастливом молчании, а потом я сказала:
– Зебровски, ты прости, но салаты я ем дома, потому что меню составляет Натэниел, а когда я не дома, так ем что хочу.
– Натэниел – это бойфренд, который с тобой живет? – спросил Брайс, проглотив очередную порцию бургера.
– Ага, – ответила я и тоже откусила кусок.
Зебровски глянул на меня страдающим взором.
Я сделала вид, что не вижу.
– Ты сказала, что он составляет меню. Это как?
– В основном готовит он, либо как шеф-повар, либо как помощник кому-то из других.
– У тебя там прямо ресторан, – заметил Брайс.
Я пожала плечами:
– Этот порядок завели мужчины: тот, кто готовит блюдо, назначается шеф-поваром, остальные его помощники. Такая у них система, и она работает, так что меня она устраивает. Я так считаю, что если готовлю не я, то не мне возникать, как они это делают.
– Очень разумно, – сказал Брайс.
Я опять пожала плечами и откусила еще кусок.
– Она всегда такая, – согласился Зебровски, откусывая лист салата. Пожевал его как что-то очень невкусное.
Он меня всего на девять лет старше. Мне тоже придется когда-нибудь отказаться от бургеров? Конечно, я такая же тощая, какой была в колледже, только мышц нарастила. А у Зебровски стало расти пузо – не так чтобы сильно, но вес он набрал. При жене и двух детях ему труднее выкроить время для тренажерного зала. Дети здорово осложняют жизнь – хорошо, что об этом конкретном осложнении мне вряд ли придется думать.
– Земля вызывает Аниту, – говорил Зебровски.
– Чего? – заморгала я.
– Ты о чем так думала сейчас напряженно? – спросил он подозрительно.
– Ни о чем.
– Врешь, у женщин так не бывает.
– Когда ты говоришь, что ни о чем не думал, я тебе верю.
– Я мужчина, и я на самом деле ни о чем не думаю.
Я раздраженно улыбнулась:
– Какого черта это все значит?
– Это значит, я хочу знать, о чем ты только что так напряженно думала.
– Я тебе уже сказала: ни о чем, и потому отвечать тебе не стану.
Он осклабился:
– Видишь, о чем-то ты все-таки думала.
– Брось, ладно?
– Не-а.
– Как тебе твой кроличий корм?
– Удар ниже пояса, Анита, – ответил он и помешал салат вилкой, но есть его всерьез пока не стал.
Может, так и худеют на салатах: просто есть их не хочешь, вот и не ешь. И вуаля – теряешь вес.
Я съела первый ломтик жареной картошки. Хрустящий, соленый, вкусный-вкусный.
– Но если твои любовники все как один оборотни, зачем тогда они едят кроличий корм? – спросил Брайс.
– Ты хочешь сказать, они должны есть кроликов?
– Я тебя обидел?
Я подумала.
– Нет, прости. Это я ворчу. Они почти все – исполнители экзотических танцев, а избыток мяса в диете иногда приводит к одутловатости, появлению пузца. Когда профессионально раздеваешься, так хочешь при этом выглядеть наилучшим образом.
– И опять разумно, – сказал он.
– А чему ты удивляешься?
– Если бы ты слушала, знала бы, что Брайс говорил о твоей репутации среди других копов. Считается, что ты очень взбалмошна.
Я посмотрела на Брайса:
– Это правда?
Он ответил, глядя внимательно мне в лицо:
– Считается, что у тебя взрывной характер и что ты чуть что – бьешь по яйцам.
Зебровски фыркнул и чуть не подавился своей газировкой.
Я посмотрела на него сердито.
– Я не отступаю, и если они это воспринимают как удар по яйцам, так пусть их.
– Они ревнуют, что мелкая пигалица уделывает их по работе, – сказал Зебровски, когда наконец прокашлялся.
– Мелкая пигалица?
– Поспоришь?
Я было нахмурилась, а потом просто улыбнулась:
– Ага, я маленького роста. И хрен ли?
Брайс засмеялся, я посмотрела на него. Он поднял руки, будто оттолкнулся от чего-то.
– Так я разве что? Я ничего.
– Ну и хорошо. Мы же вроде собирались говорить о тебе, а не обо мне?
Он кивнул:
– Как мне осадить Арнет так, чтобы она не разозлилась?
– Не уверена, что это возможно, – ответила я.
– В смысле?
– Мы с Натэниелом Грейсоном жили вместе, но я не рассказала об этом всем на работе. Так что Арнет, когда пару раз его видела, решила, что он просто мой друг. И решила, что хочет с ним встречаться, а потом посчитала, что я ее выставила дурой, не сказав заранее, что он мой.
– Он – леопард-оборотень?
Я на него посмотрела взглядом, который дружелюбным не назовешь.
– А как ты узнал, какого он вида оборотень?
– Он есть на веб-сайте «Запретного плода», там для всех стриптизеров – танцоров то есть – указан вид животного, если они оборотни.
– Ты собирал данные на моих мужчин?
– Я могу смотреть данные мужчин в «Запретном плоде» в порядке расследования, ознакомления с местными оборотнями и вампирами, и никому не покажется странным, что мужчина-полицейский разглядывает мужчин-стриптизеров.
У меня возникло некое странное чувство при мысли, что маршал Брайс смотрел на фотографии Натэниела, или Джейсона, или Жан-Клода и вожделел. Потому что он мужчина? Нет, вряд ли. Думаю, дело тут просто в том, что мы вместе работаем, а вожделеть к партнерам другого копа не полагается. Или, во всяком случае, этому другому копу о своем вожделении не говорить. Как-то это некузяво получается.
– Понятно, – сказала я.
– Хотя ты как-то напряглась насчет того, что я разглядываю твоих парней.
– Не в том дело, что кто-то к моим парням вожделеет – я знаю, какие они соблазнительные. А вот мысль, что ты мог искать на них данные для последующей охоты, мне очень не понравилась.
Он искренне возмутился:
– Я бы никогда не сделал такого коллеге!
– А Джессика Арнет вполне. Она чуть не прямо мне заявила, что когда-нибудь Жан-Клод взбесится и придется с ним решать вопрос.
– Не может быть! – сказал Зебровски. Он тоже был потрясен.
– Она угрожала твоему бойфренду? – спросил Брайс.
Я кивнула. Вдруг у меня резко пропал аппетит.
– Что точно она сказала? – спросил Зебровски.
– Она мне сказала, что Жан-Клод – обычный монстр, хоть и красавчик, и если бы не он, Натэниел был бы свободен строить свою жизнь.
– Именно этими словами?
Я кивнула.
– Когда?
– Три дня назад.
– Почему ты не сказала мне?
– Я пыталась понять, такое ли это дело, которое надо утрясти между Арнет и мной, или его следует пихнуть вверх по пищевой цепи.
– И? – спросил Зебровски.
– И я думаю, что она слишком далеко зашла, угрожая моему бойфренду. Она приходит в клуб по вечерам, когда работает Натэниел. Она ему сказала, что спасет его от меня и Жан-Клода. Мне она сказала практически то же самое, но это было больше года назад, почти два. Я думала, она остыла и живет дальше своей жизнью. – Я посмотрела на Брайса. – Ничего личного, но если она может отцепиться от моего парня и вцепиться в тебя, я тебя ей скормлю.
– Ну спасибо, Блейк, – сказал он.
– Если бы я с самого начала ей сказала, что Натэниел – мой любовник, она бы тоже так на нем зависла? Я тогда смущалась, что живу с двоими, и пыталась изо всех сил не любить Натэниела. Бог ты мой, я так отвергала все свои чувства к нему в те времена.
– Ты и правда ковыряешься во всем, что делает тебя счастливой? – спросил Брайс.
– Ты не поверишь.
– Я поверю, – засмеялся Зебровски. – И не знаю никого, кто так бы портил себе личную жизнь, как ты умеешь.
Я зло на него посмотрела, но выражение сочувствия и подлинной заботы на его лице уняли мою злость. В конце концов я просто вздохнула и принялась за свою остывающую картошку.
– Ты не споришь? – удивился Зебровски.
Я мотнула головой:
– С правдой чего спорить?
Он встал, перегнулся через стол, хотел потрогать мне лоб. Я отпрянула, отбила его руку в сторону.
– Ты что делаешь?
– Температуру проверяю. Ты только что спасовала и сказала «Зачем спорить?» У тебя наверняка жар.
Тут я и правда на него вызверилась. Он ухмыльнулся:
– Вот он, мой склочный напарник. Я же знал, что ты где-то здесь прячешься.
Я попыталась не улыбнуться, но тоже расплылась в ухмылке.
– Да черт тебя побери, дай пару минут побыть в плохом настроении!
– Я твой напарник. Мне полагается поддерживать твое настроение, чтобы ты была самым большим и страшным слоном в этой дурацкой посудной лавке. Ты любишь сбивать барахло с полок и чтобы осколки летели куда ни попадя. Любишь быть крутой, и это людям внушает неверные мысли. А я помогаю внушить им верные.
– У тебя получается, что я забияка и хулиган.
– Вот чего нет, того нет, – ответил он.
– А твой класс соответствует твоей репутации? – спросил Брайс.
Я посмотрела на него пристальным взглядом:
– Да.
– Я бы тебя обвинил в хвастовстве, но если хотя бы половина того, что я слышал, правда…
– Я не знаю, что ты слышал.
– Что у тебя личный счет ликвидаций больше, чем у любого маршала.
– Правда.
– Что у тебя какой-то вид сверхликантропии, от которой ты стала быстрее, сильнее, тебя труднее ранить и невозможно убить, но ты не перекидываешься.
– Все, кроме невозможности убить. Я бы не стала жизнью ручаться за этот слух.
– Что ты – живой вампир.
Я пожала плечами:
– Не знаю, что на это сказать. Я не пью кровь живых, если ты про это.
– А кровь мертвых?
Мы с Зебровски уставились на него.
– Ты серьезно? – спросила я.
Он кивнул.
– Ходят слухи, что ты питаешься от вампиров, как они от нас.
Я покачала головой:
– Неправда.
– Что ты – некий род суккуба и питаешься сексом с вампирами.
– Этого я не слышала, – сказала я, и это была правда.
Я слыхала, что меня обвиняют в том, будто я кормлюсь от секса, но никто не говорил, что мои «жертвы» – исключительно вампиры. Я серьезно пытаюсь не признавать во всеуслышание, что и правда питаюсь сексом, потому что разделила с Жан-Клодом его ardeur (это слово приблизительно переводится как «огонь», «страсть») – некоторое право крови, экстраособый дар линии крови вампиров, происходящих от Белль Морт – Красивой Смерти.
– Я так понял, что и это неправда?
Я обратила к нему пустое коповское лицо, потому что знала, что до этого дойдет, и это почти правда – с тем уточнением, что я вообще питаюсь от секса, не обязательно с вампирами.
– Давай к сути, – сказала я. – Суммируй все слухи, мне надоело перечисление.
– Что твоя способность поднимать из могил зомби дает тебе преимущество по отношению к любой нежити, в том числе к вампирам. Что поскольку ты оборотень, который не перекидывается, это тебе дает лучшее от человека и животного. Что причина, почему ты превосходишь всех нас, в том, что ты превосходишь любого человека, как бы силен он ни был, и остаешься при этом человеком.
– Слышу некоторую тему, – сказала я Зебровски.
– Не надо ее называть, – ответил он.
– Я лучше убиваю монстров, потому что сама монстр. Так?
– Я такого не говорил.
– Но именно так говорят некоторые?
Он неопределенно пожал плечами, ежась от неловкости.
– Вспомни, что некоторые ревнуют к моему послужному списку, а некоторые просто ревнуют, как Арнет.
– Некоторые боятся, Блейк.
– Боятся меня, – сказала я, отодвигая тарелку. Наелась.
– Не тебя, а стать тобой. Они боятся, что единственный способ достичь твоего уровня – стать такой, как ты.
– Ты имеешь в виду, стать монстром.
– Ты была в том деле, когда маршал Лайла Карлтон подхватила ликантропию.
– Да.
Это была первая вампирская охота Лайлы, и могла стать ее последней. Она выжила после нападения вервольфа, но сама стала такой же.
– Она сражалась за свой значок и осталась маршалом. Ей единственной разрешили остаться после того, как она перекинулась.
– Я была первой, кому разрешили остаться после положительного анализа, – ответила я.
– Но ты не меняешь форму.
– Это да.
– Говорят, ты ее накручивала драться за свою должность.
– Брайс, это с любым из нас может случиться. Единственная причина, почему я не в той же лодке, это что я не меняю форму.
– Вот почему она сохранила свой значок: потому что следующим может быть любой из нас. Они испугались, что если она подаст в суд, то выиграет. Сейчас она на канцелярской работе, но если ее вернут к оперативной, это откроет возможность поступать на службу тем, кто уже оборотень.
Я кивнула:
– Мне эта мысль близка. Я знаю отставных копов и военных, которые стали отставными лишь потому, что на работе подверглись нападению и сразу же были комиссованы.
Он посмотрел на меня, потом на Зебровски:
– А ты взял бы себе напарника, который полностью перекидывается?
– Если бы это была Анита – взял бы не думая.
Брайс посмотрел на свою тарелку: там мало чего оставалось. Копы-мужчины часто так едят – втягивают в себя.
– Так чего же ты все-таки сто́ишь в деле, Блейк?
Я посмотрела на Зебровски. Он показал «скажи ему», почти незаметным жестом, каким билетер направляет зрителя к его месту. Но куда мне привести Брайса: к правде, ко лжи? К чему?
– Я хороший коп, если меня не заставлять следовать приказам слишком буквально.
Зебровски фыркнул в банку с газировкой. Я не дала себе труда скривиться в его сторону.
– Но когда надо убивать, это я умею хорошо. А мое «хорошо» – это очень, очень высокий уровень.
– Про любого другого я бы сказал, что он хвастается, но говорить правду – это не хвастовство.
– Она не хвастается, – сказал Зебровски.
Я посмотрела на него, и мы обменялись одним из тех долгих взглядов, которые так любят мужчины и которые так озадачивают женщин. Взгляд, говорящий все о том, что значит вместе работать, быть друзьями, держать в руках жизнь друг друга. Я в буквальном смысле не давала вывалиться его внутренностям, когда его распорола очень не-викканская колдунья-оборотень. Если ты действительно держала в своих руках чужую жизнь, то слово «друг» этого не передаст. Но взгляд, один взгляд может передать и это, и еще многое.
– Тогда я хочу учиться охоте на монстров у тебя, а не у Киркланда.
– Можешь иногда записываться мне в пару, если хочешь, – сказала я.
– Ага, – подтвердил Зебровски. – Чем чаще, тем веселее.
– Так как мне все-таки избавить Арнет от навязчивой идеи романа со мной?
Я покачала головой:
– Понятия не имею.
– Я за свою жизнь понял только одну женщину, и она милостиво вышла за меня замуж, что избавило меня от необходимости расшифровывать кого-либо еще.
– Понимаю, – ответил Брайс. Он улыбнулся своей очаровательной полуулыбкой, потом во весь рот. Зубы у него были белые и ровные, как в рекламе зубной пасты. В каком-то чуть сниженном, домашнем стиле он был идеально красив. – Я стану встречаться с Арнет и посмотрю, отвлечет ли это ее внимание от тебя и твоих мужчин.
– А это не вызовет у нее одержимость тобой, чего ты как раз хотел бы избежать?
Он пожал плечами:
– Я буду встречаться с ней и еще с несколькими. Два-три месяца покручу такие романы, потом меня переведут в другой штат, а Арнет, даст бог, окажется достаточно ревнива, чтобы я закаялся заводить романы на работе, и это уже будет ее вина, а не моя.
– Идея неплохая, – сказала я.
– И, может быть, это избавит ее от одержимости твоим Натэниелом и остальными твоими мужчинами.
– Добровольно вызываешься прикрыть собой эту амбразуру? – Он мне улыбнулся своей фирменной улыбкой. – Ты знаешь, что на меня это не действует.
Улыбка чуть увяла. Он понимал, как ею можно пользоваться.
– Извини, запомню, чтобы на тебя не тратить улыбок.
Я невольно улыбнулась в ответ, а Зебровски покачал головой:
– Не можешь не флиртовать с женщинами?
– Люблю флиртовать. Это веселое занятие, и если я флиртую с женщинами, окружающие думают, что я ими заинтересован.
– Такой способ скрываться, – сказала я.
– Да, – подтвердил он, на этот раз без улыбки.
– Скрывать, кто ты и кто тебе на самом деле нравится, – изнуряющее занятие, – сказала я.
Он опустил взгляд к лежащим на столе рукам.
– Угу.
Улыбки не было сейчас абсолютно.
Не знаю, почему я так сделала, но я потянулась через стол и накрыла его руку своей – положила, потому что моя рука намного меньше, – но это заставило его поднять на меня грустные карие глаза.
– Я знаю, каково скрывать, кого ты любишь.
Это заставило его улыбнуться – улыбкой более грустной, более настоящей. Он повернул руку ладонью вверх, будто мы держимся за ручки, и тут вошла детектив Джессика Арнет с большой компанией женщин с работы.
Никогда в жизни мне не хотелось иметь незагороженный обзор двери меньше, чем в этот момент. Брайс посмотрел мне в лицо и спросил шепотом:
– Это Арнет?
– Да.
– Если у меня роман с тобой, то я в безопасности.
Я ответила, стараясь не шевелить губами:
– Не стоит делать из меня бороду – очень колется.
Он пожал мне руку и отпустил, чтобы развернуть плечи и адресовать улыбку вошедшим женщинам, они как раз направлялись к нашему столу. Выражения их лиц заполняли всю гамму от холодного до откровенно сердитого. Сердитые были не у полицейских – у канцелярских работниц. Копы учатся скрывать свои эмоции куда раньше, чем становятся детективами. По лицу Арнет трудно было что-либо прочесть, но выражение его добрым не было. Сужающееся книзу лицо казалось тонким и почти все время суровым, будто эмоции его иссушили так, что выступила костная структура. Глаза такой темноты, какой я в них раньше не видала. Светлые глаза светлеют от гнева, темные – темнеют.
Остальные дамы выстроились за ее спиной греческим хором неодобрения.
– Ты и с маршалом Брайсом тоже встречаешься?
– Нет, – ответила я.
Брайс встал, и я знала, что он одаряет их своей непревзойденной улыбкой. Женщины смотрели на него так, будто солнце выглянуло из-за туч, красивое, аппетитное, мужественное солнце. Арнет продолжала смотреть на меня.
– Я как раз спрашивал маршала Блейк и детектива Зебровски, – сказал Брайс, – у кого из вас есть бойфренд или что-то в этом роде. У меня на одной работе были некоторое недоразумения с красивой женщиной, которая забыла упомянуть, что у нее есть жених. Я к чужим подругам или невестам не пристаю.
– А зачем было Аниту спрашивать?
– Ну, мне нужно было мнение женщины, потому что они больше мужчин обращают внимание на такие вещи, и нужна была женщина, в которой я не заинтересован, чтобы не было конфликта интересов.
Тут Арнет на него посмотрела:
– Она тебя про кого-нибудь из нас предупредила?
– Она сказала, что вы все свободны и очаровательны.
Арнет обернулась ко мне:
– Ты сказала, что я очаровательна?
– Нет, но это же не я стою перед красивым перспективным холостяком и злюсь изо всех сил на другую женщину, что перед ним сидит. Это все ты, Арнет.
Это, кажется, до нее дошло, потому что она моргнула и посмотрела на Брайса – он как раз обошел ее и заговорил с другими женщинами. Они слушали от него комплименты и говорили комплименты ему. Арнет смотрела минуту, будто не могла сообразить, как встрять, и тут Брайс повернулся к ней, улыбнулся и сказал:
– Как раз думал, не окажете ли вы мне честь прийти на мое первое в Сент-Луисе свидание, детектив Арнет?
– Буду только рада, – ответила она, но радости в голосе слышно не было. Лица ее я уже не видела, но ручаюсь, она не смотрела на него, разинув рот, как остальные.
– Вот поймаем этих бандитов и договоримся точнее.
Она дала ему номер своего сотового, он взял ее руку и поцеловал, все невероятно очаровательно. Единственный мужчина, который мог бы это сделать так, чтобы не выглядеть в моих глазах дураком, это Жан-Клод, но ему больше шестисот лет и он родом из тех времен, когда целовать даме руку было куда более принято. У современных мужчин это просто не получается.
– Приятного аппетита, дамы, увидимся на работе.
Мы с Зебровски поняли это так, что надо вставать и идти за Брайсом. Арнет, когда я проходила, поймала меня за локоть, и я сумела подавить желание оттолкнуть ее руку.
– Блейк, от этого держись подальше.
– С удовольствием, – ответила я, не останавливаясь. Ей надо было либо отпустить руку, либо взяться крепче – она отпустила.
Зебровски и Брайс на нас смотрели, поджидая меня. Я поравнялась с Зебровски, и мы вслед за Брайсом пошли между столами в сторону парковки.
– Что она тебе сказала? – спросил Зебровски.
– Предупредила, чтобы держалась от Брайса подальше.
Я пошла к джипу, они за мной.
– Я усугубил твои проблемы с Арнет?
– Не знаю, – ответила я, пискнув ключами. Вдохнула свежий поздневесенний воздух и медленно его выдохнула.
– Прости, Блейк, я не хотел ухудшать ситуацию, – сказал Брайс поверх крыши машины.
Зебровски уже сидел на пассажирском сиденье, пристегнувшись и готовый ехать. Брайс сел на заднее.
– Тебе придется идти с ней на свидание. Это уже достаточная кара, – сказала я, включая мотор.
– Как это получилось, что я начал вечер, пытаясь ускользнуть от Арнет, а закончил, назначив ей свидание?
– Аналогичный случай, у меня так обычно с мужчинами.
– В смысле? – спросил Брайс.
Я медленно сдала назад, ожидая, чтобы машина сзади ушла с парковочного места, не зацепив нас.
– Большинство мужчин, с которыми я заводила роман, это как раз те, с которыми я старалась его не заводить. В тех, кого люблю, я влюблялась с воплями ужаса и отбрыкиваясь изо всех сил.
– Правда? – спросил Брайс.
– Правда, – ответили мы с Зебровски одновременно. Переглянулись, он улыбнулся широко, и я улыбнулась в ответ. – Зебровски уже сказал: ненавижу влюбляться.
– Почему? – спросил Брайс.
Я наконец-то объехала того идиота, который был сзади. Он будто не мог понять, то ли он паркуется, то ли уезжает.
– Не знаю точно. Наверное, боюсь слишком много давать над собой власти, а может быть, боли или обиды – выбери сам.
– А я люблю, когда я влюблен.
– А я люблю, когда я влюблен в Кэти, – сказал Зебровски.
Я улыбнулась и влилась в ночной поток машин, в Сент-Луисе весьма спорадический.
– И мне тоже нравится быть влюбленной в тех, кого я сейчас люблю, – сказала я.
– Слишком много в списке?
– Да нет. Я не могла бы честно включить всех мужчин, живущих у меня в доме, в список «я тебя люблю», так что я не буду называть имена, чтобы ничьи чувства не задеть.
– Мы никому не скажем, – сказал Зебровски.
– И я никому не скажу, – ответила я.
– Как получилось, что ты живешь с мужчинами, в которых не влюблена? – спросил Брайс.
– Я недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы отвечать на этот вопрос.
– Прости, а Зебровски ты можешь ответить?
– Он не спрашивал.
Зебровски выставил кулак, я до него легко дотронулась, ведя машину.
За все годы, что я знаю Зебровски, он мне не задал столько вопросов, сколько Брайс за один вечер. Как-то я не была уверена, что Брайс останется в списке топ-десять тех людей, с кем мне хочется общаться – если он всегда такой любопытный. Устройство моей жизни мне подходит, я им довольна, но я не обязана рисовать схему этого устройства кому бы то ни было. Тем более новоиспеченному федеральному маршалу, который в городе считаные дни. Я поняла, что не только об Арнет и ее мотивах знаю слишком мало. Хотя это дело поправимое. Брайс – он просто дружелюбный или что-то из меня выуживает? Я ведь, услышав, что он гей, очень много защит сняла. И Зебровски тоже. А если он соврал? Или я слишком подозрительна? Может быть. А может быть, пока не увижу Брайса с мужчиной в постели, то не буду знать, мне он врал или Арнет. Вот что я знаю точно – кому-то из нас он соврал.
