Глава 8
Заманчивое предложение

По окончании вкусного, хотя и позднего обеда настало самое время сообщить Корнезару о нашем окончательном и бесповоротном решении. Кому-то надо было идти в его комнату. Дормидорфу нельзя, не пристало солидному деду наносить визиты какому-то Корнезару, которого даже ворон поучает и, ни капли не смущаясь, тюкает в лоб по каждому пустяковому поводу и даже без оного. У Юриника после недавнего контакта со стенкой до сих пор был несколько неподходящий видок, да и настроение оставляло желать лучшего. Дорокорн же с оперным фальцетом и внушительным обликом мог вызвать не совсем желаемый, но вполне прогнозируемый эффект, который нельзя было бы назвать положительным. По этим причинам я не стал ждать, когда меня попросят, и самоотверженно вызвался сам. Возражений, как и следовало ожидать, ни у кого не было.

Решив поскорей покончить с этим малоприятным, но весьма ответственным делом, я уверенно направился к двери. Пройдя по коридору около полутора десятков метров, я оказался перед дверью номера Корнезара и, негромко постучав, принялся ожидать ответа. За дверью послышалась суетливая возня и приглушённое шушуканье, словно что-то быстро прятали. Только после повторного стука голос Корнезара произнёс как ни в чём не бывало:

– Входите-входите, не заперто.

Одновременно с этим в двери щёлкнула открывающаяся задвижка. Войдя, я увидел комнату чуть меньше нашей, но очень на неё похожую. Всё было выдержано в таких же тонах, даже покрывала и занавески сделаны из того же материала. По большому подоконнику, по-военному чеканя шаг, маршировал взад-вперёд неутомимый и, похоже, не вполне нормальный в умственном плане ворон, который некоторое время назад был с позором изгнан Юриником с дерева под нашим окном. Он в свойственной всем птицам манере вдруг ни с того ни с сего склонял набок и резко поворачивал голову, с живым интересом и любопытством разглядывая меня со всех сторон и разных ракурсов глазами-бусинками: то одним, то другим попеременно. Когда же дико блуждающий взгляд хищной птицы случайно падал на Корнезара, видимо, срабатывал условный рефлекс, и ворон с силой клевал то, что попадалось под руку, то есть под клюв. За неимением под клювом желаемого – толоконного лба – он оттачивал силу, резкость и точность удара на стене или подоконнике. Шишка на лбу Корнезара немного увеличилась после нашей недавней встречи. Скорее всего, на месте регулярного клювоприложения уже начала образовываться обширная костная мозоль, так что дальше ему будет намного легче переносить удары ворона. Главное, чтобы глаз не выклевал, там мозоли не добиться никакими тренировками.

Войдя и закрыв дверь, я сообщил им, что мы посовещались и единогласно решили принять заманчивое предложение Корнезара. Только нам хотелось бы знать: когда, в каком направлении мы отправляемся, и сколько времени займёт наш поход? Пока Корнезар, переминаясь с ноги на ногу, обдумывал мой вопрос, а ворон, замерев на месте и чуть покачиваясь, задумчиво разглядывал его, я краем глаза заметил подозрительное движение в левом углу комнаты. Украдкой бросив туда взгляд, едва сдержался от возгласа удивления. Там, наполовину высунувшись из стены, висела довольно скалившаяся физиономия домового! Шустряк-самоучка ловко завис, словно сказочный охотничий трофей, которому и положено висеть на стене у недалёкого умом охотника и хвастуна из моего мирка, как правило, отличающегося сильной любовью к подобным дешёвым эффектам. Домовик неприлично кривлялся, пускал пузырящиеся слюни и строил всевозможные изощрённые рожицы. Мелкий пакостник пытался рассмешить меня своими действиями и насладиться возможными неприятными последствиями этого. Его коварный план непременно бы удался, если бы не серьёзность возложенной на меня миссии. Поняв бесполезность своих потуг, он медленно растворился в стене, утомлённо-замучено закатив глаза и пуская носом пузыри.

В это время за Корнезара решил ответить ворон. Он произнёс хрипловатым человеческим голосом, как мне показалось, с небольшим прибалтийским акцентом:

– Всё узнаете в своё время! А пока ждите и задавайте поменьше вопросов, я этого страсть как не люблю. Меньше знаешь – ширше морда, потому что лучше спишь после еды. Ха-ха! Хрю!

– Да, да! – поддакнул Корнезар. – Могу лишь сказать, что мы отправимся очень скоро, будьте готовы в любую минуту. Я очень рад, что вы согласились! До этого мне удавалось за неделю найти одного-двух, максимум трёх человек, да и то не всегда. А тут сразу четверых, да каких красавцев! Какая удача!

Корнезар воодушевлённо посмотрел на ворона, ожидая подтверждения своих слов и поддержки, но ворон надменно отвернулся в сторону, потрескивая и пощёлкивая, как испорченное радио. Тогда Корнезар подытожил, чтобы хоть как-то сгладить неловкость:

– Повезло нам, говорю.

– Хватит! Надоел уже, балабол, хрю-хрю, кря! Навязался на мою голову, понимаешь! – гаркнул ворон. Голос у него был, как и полагалось ворону, резкий и хриплый, к тому же воспитание и манеры, судя по всему, оставляли желать лучшего. У меня невыносимо зачесались руки.

«Вот сейчас бы из рогатки запульнуть в него что есть силы чем-нибудь твёрдым и тяжёлым, например, гаечным болтом. Или хотя бы Юриника с арбалетом сюда», – подумал я, дипломатично улыбаясь, а сам в красках представил себе, как траурно и печально, чуть покачиваясь из стороны в сторону, опадают чёрные вороновы перья вперемешку с более лёгким пушком, забрызганным сочно-красными брызгами. А сам ворон намертво пригвождён арбалетной стрелой к стене.

– Скажите, Корнезар, – вежливо поинтересовался я, – а как зовут вашу учёную ворону? Чем вы её кормите и, вообще, сколько лет они живут? Я слышал, что не менее трёхсот, неужели это правда? Так долго?

Корнезар вздрогнул и умоляюще жалобно посмотрел на меня. Попытался было что-то сказать, но вместо этого лишь впустую шевелил губами. Ворон же, напротив, подскочил на месте, захлопал крыльями и вперился в меня немигающим взглядом.

– Я не ворона, а ворон! Попрошу запомнить это раз и навсегда! – задыхаясь от возмущения и злости, прокаркала птица. И тут же вкрадчиво продолжила: – И будьте любезны, молодой человек, если вы хотите дожить до зрелых лет, то впредь, коли пожелаете узнать что-нибудь обо мне, обращайтесь непосредственно ко мне, а не к этому бездарю, этому олуху царя небесного, этому недотёпе и…

Всё это время бедный Корнезарка с опаской и недоумением поглядывал то на меня, то на распоясавшегося ворона, сквернословившего, словно базарный попугай. Я решил прервать поток грязных слов, бьющий у него из клюва, как из рога изобилия, и сказал с ярко выраженным сарказмом, чего он, по-моему, в упор не заметил:

– Хорошо-хорошо, любезный ворон! Как же вас величать, милейший?

– Ну, то-то! Моё имя – Коршан! Запомни, человечишка, навсегда это благозвучное имя! Заруби его себе на носу или ещё на чём хочешь. Я, между прочим, очень редкой породы, чтоб ты знал!

– Да-а уж, это сразу видно! А сколько же долгих лет, позвольте узнать, живут вороны столь редкой породы?

– Много живут, пока не помрут! Но вы этакого счастья никогда не дождётесь, я ещё обглодаю ваши косточки и совью себе уютное гнёздышко из ваших скальпированных волос!

От его слов у меня зазудели корни волос на голове. Разговора явно не получалось, и я решил закругляться. Никто, как и следовало ожидать, не стал возражать, поэтому я попрощался и ушёл.

Войдя в наш номер и вкратце рассказав об этих страстях-мордастях, я уселся на свою кровать и стал с интересом слушать спор, тут же возникший между Юриником и Дорокорном. Юриник, стараясь придать голосу большую проникновенность, а тону убедительность, пророчил:

– Очень похоже, эта своенравная птица ещё изрядно попортит нам кровь, помяните моё слово! А потому её необходимо нейтрализовать любыми путями и доступными средствами! Например, не мудрствуя лукаво, просто сделать ей секир башка или придушить ненароком, и делу конец! И пусть тогда домовик спляшет гопака, топоча мохнатыми ножками на невысоком земляном холмике, утрамбует всё и спрессует, чтобы и следа не осталось. Впрочем, можно совершенно случайно наступить этому злобному ворону на дурную головёшку. Без всякой задней мысли, разумеется, оступиться ведь каждый может! Вот Корнезар же недавно оступился. Так оступиться, чтоб наверняка и без лишних мучений, гуманность в наше смутное время превыше всего, об этом нельзя забывать! Нет, настало время сделать что-нибудь доброе для матушки природы. Тогда наверняка всем станет светлей и спокойней, особенно Корнезару, у которого хоть лоб немного подживёт. Впрочем, мы и ему подровняем и лоб, и что-либо ещё, коли появится такая необходимость.

Дорокорн отвечал Юринику смиренным кротким тоном, блаженно потупив взор:

– Да что это с тобой? Зачем ты сегодня такой кровожадный, как лютый змей? Ворон, скорее всего, не такой страшный, каким хочет казаться. Всё бы тебе сплясать да отдавить! Охладись, любезный Юриник, остынь, прибереги свой пыл для более достойных подвигов. Бесспорно, где-то в глубине души ворон нежный, чуткий и легкоранимый, словно невинный желторотый птенчик, только что вылупившийся из змеиного яйца. А коли так, то я верю, что нам удастся найти с ним общий язык. Оторвать ему голову и вырвать с корнем змеиное жало можно попозже, если с общим языком ничего не получится. Тогда я лично берусь случайно оступиться.

– Хватит! Хватит, говорю тебе! – кричал в ответ импульсивный Юриник, мотаясь по комнате, словно муха в банке с пауком, размахивающая беспорядочно лапками. Затем вдруг резко спохватился и, поражённо уставившись на Дорокорна, заговорил совершенно спокойно: – «Лютого змея» я тебе ещё прощаю, «змеиное жало» – это ты попал в самую точку, но со «змеиным яйцом» ты явно переборщил. Давай, колись, террариумный затейник, чего это тебя вдруг на змей потянуло? А-а, я понял! Какой же ты у нас добрячок, оказывается. Эко тебя захлестнуло невзначай! Чего это ты удумал, изверг? Неужто хочешь примотать к трясущимся вороновым лапкам болотную гадюку и выпустить желторотого птенчика на волю? Здорово, красота, ловко придумано!

– Не-ет, – отвечал Дорокорн, – я не такой. Просто хочу найти общий язык с вороном, а тебе всё не терпится совершить подвиг. Но время настало, друг мой, радуйся! Если, например, тебе удастся спасти его от ужасной смерти, то он будет нам очень признателен! Чуешь, куда я клоню?

Юриник сразу спал с лица, а секунду спустя взвился, как ужаленный:

– Чую! Только не бывать этому никогда! Спасибо, уже нашли общий язык с домовым! Посмотрите на меня! Я весь избит, мои нервы на пределе. Они расшатались настолько, что я скоро чесаться начну в самых нескромных местах. Дошло до того, что я сам себя не узнаю! А тут ещё и змеи! Ненавижу! Я сам стал, как змея! Давеча у меня появилось странное и навязчивое желание укусить домового, а ведь это ещё не конец, это только самое начало! Что же дальше-то будет? Вот скажи, Дорокорн, ты меня узнаёшь?

Дорокорн с успехом игнорировал последний вопрос Юриника.

– Зато домовой нам действительно помогает. А в своих неприятностях ты и вовсе виноват сам! Пей валериану и дыши глубже, мой тебе дружеский совет! – лаконично отвечал он, с интересом наблюдая за реакцией нервного друга. Тот начинал закипать.

И тут вмешался наблюдавший за происходящим Дормидорф:

– Юриник, ты молодец! Право слово, умница.

Юриник опешил и ошалело уставился на Дормидорфа, лупая ничего не понимающими глазами. Впрочем, как и мы с Дорокорном. А дед, насладившись нашей реакцией и выдержав необходимую в таких случаях паузу, невозмутимо продолжил, интеллигентно поглаживая боцманскую бородку:

– Да-да, ты действительно молодец! Ведь если бы не ты, то домовой, очень может быть, не стал и вовсе нам помогать. Подшучивая над тобой, он реализует свои мечты и желания, испытывает огромное наслаждение и чувство глубокого удовлетворения. Ты, можно сказать, вернул его к жизни, помог раскрыться его сущности. И все мы тебе за это благодарны и признательны.

Лицо Юриника, сначала выражавшее крайнюю степень раздражения, постепенно, пройдя через все возможные фазы, к концу речи расплылось в довольной улыбке.

Лучезарно улыбаясь, он согласился:

– Я тоже так думаю. Примотать змею к ворону вполне можно поручить и домовому. Надеюсь, он её не успеет съесть, это же не пряник, в конце-то концов!

Как ловко поступил Дормидорф! Взял да и похвалил Юриника, а тот вмиг успокоился и растаял. Вовремя сказанное слово может в корне изменить ситуацию.

– А насчёт ворона, – продолжал Дормидорф, – мне кажется, что ещё рано судить, будет ли он нам полезен или нет. Нужно подождать и понаблюдать за ним, пытаясь по возможности наладить с ним хорошие отношения, а со змеёй пока повременим.

Возразить было нечего. На том и остановились. Было уже довольно поздно, и мы отправились по своим кроватям. Не знаю, как другие, а лично я настолько умаялся за день, что довольно быстро уснул и спал без всяких сновидений.

Ночью, приблизительно около трёх часов, меня бесцеремонно разбудил домовой. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была о том, что это очередная бестолковая шутка мохноухого весельчака! Ему, кулинарному паразиту, уже стало мало одного Юриника, теперь он примется веселить меня, да ещё и по ночам, вот повезло так повезло! Как же мне от него отделаться малой кровью, может, дать хорошего пинка под зад для разнообразия? Пусть посмеётся тогда. Ничего более остроумного, к сожалению, не шло мне на ум в столь поздний час, а раз так, то пусть Максимка довольствуется хотя бы этим. Прежде чем воплотить в жизнь задуманное, я, на всякий случай, поднял голову и посмотрел на кровать деда. Дормидорф не спал. Он сидел на кровати, с головой закутавшись в одеяло, и о чём-то сосредоточенно думал. Увидев, что я проснулся, он попросил домового ещё раз рассказать о событиях, которые произошли после моего ухода из комнаты Корнезара и Коршана. Во как! Хорошо, думаю, что я сначала огляделся, а то сейчас взял да и обидел бы домового почём зря. Впрочем, для профилактики, может, и полезно было бы. Я устроился поудобней и приготовился внимательно слушать. Максимка начал свой рассказ, как-то подозрительно косо на меня поглядывая, наверное, почувствовал что-то сногсшибательное, каверзнюга хитрющий.

– Как только ты ушёл, они, немного попререкавшись, уселись возле ведра с водой и начали с ним разговаривать. Подробно рассказали ему о вас, и ведро разрешило им трогаться в путь на рассвете, посоветовав особенно приглядывать за старым пердуном, ой, то есть за почтеннейшим Дормидорфом и по возможности сдружиться с кем-нибудь из остальных.

Дормидорф даже бровью не повёл. Размышляя вслух, он сказал:

– Судя по всему, они умеют общаться на расстоянии, используя силу воды. Человек, с которым они общались, обладает этим даром, а они всего лишь подходят к ведру в назначенное время. Я слышал, что научиться этому нетрудно, надо только знать заклинание. Правда, оно тщательно оберегается теми, кто его знает, и секрет этот ревностно передаётся из поколения в поколение и не абы кому, а лишь своим, проверенным людям. А ещё необходимо обладать некими способностями, которые есть у многих людей, но выявить их не получится без того заклинания. Получается замкнутый круг. Ладно, спасибо, Максимка, нам нужно ещё немного поспать, похоже, сегодня предстоит тяжёлый денёк.

Утром нас разбудил настойчивый стук в дверь. Это был сияющий Корнезар. Особенно сверкал его лоб, отсвечивающий всеми цветами радуги. Он деловито сообщил нам потрясающую новость, которая заключалась в том, что через два часа мы отправляемся в путь, после чего суетливо отправился к себе, а мы, разбудив наших неразлучных друзей, начали сборы.

Домовой всё время, пока мы собирались, крутился и путался под ногами, как любящая собака, то и дело жалобно и тяжко вздыхая, охая и стеная, постоянно что-то причитая, бормоча себе под нос и строя прискорбные гримасы. В общем, он из кожи вон лез, чтобы показать всем своим видом, как ему тяжко и муторно на душе. Зачем он это делал, было совершенно непонятно. Хоть бы объяснил, обормот, чего добивается таким поведением. Так нет, догадывайтесь, мол, сами. С характером попался, мелкая мохнатая бестия, на кривой козе не подъедешь! Ко всем, видите ли, нужно искать особый подходец! Неужели он разыгрывал весь этот спектакль из-за пряников? Его страдания на короткое время прекратились после того, как Дорокорн отдал ему заветный и вожделенный пакетик с любимым лакомством. Но чуда не произошло, и уже через некоторое время безутешный Максимка вновь с удвоенной силой принялся за старое – «помогать» нам в сборах. Следовательно, дело было не в пряниках, но нам некогда было разбираться.

Спас положение Юриник, только что вернувшийся из их с Дорокорном комнаты. К всеобщему удивлению он преподнёс домовому в подарок большой свёрток, сказав:

– Максимка, мне кажется, что у тебя сложилось обо мне не вполне правильное впечатление. Не думай, пожалуйста, что я тебя недолюбливаю. Это не совсем так, вернее, это совсем не так. Вот тебе маленький подарочек в знак нашей большой дружбы и искренней признательности, а также в благодарность за ту неоценимую помощь, которую ты оказал нам и, надеюсь, ещё окажешь когда-нибудь в будущем. Ведь теперь мы знаем, в какой гостинице лучше остановиться и где нам всегда будут рады. В общем, спасибо тебе большое! Оставайся с миром!

Домовой был немало удивлён и поражён, но подарок принял. Правда, немного поколебался перед этим, видимо, справедливо ожидая подвоха, ведь сам он ничего не привык делать без своих любимых каверзных шуточек! Вот только трубку с табаком мне подарил, как ни странно, просто так. Впрочем, не совсем так, но я пока об этом не знал. А что, очень даже хорошая трубка, ничего в ней не взорвалось и не перепачкало меня, я до сих пор бережно храню её и даже иногда пользуюсь по великим праздникам, вспоминая то весёлое время. Ну а коли отправляюсь в гости в тот самый иной мир, то всенепременно беру её с собой. А иначе рискую нарваться на неприятности с домовиком, который обязательно, как только завидит меня, не поздоровавшись, ревностно требует показать свой подарок. И радуется, как ребёнок, когда я по первому требованию выполняю его просьбу, в придачу расхваливая сей полезный предмет. Тогда он обязательно достаёт из-за пазухи кисет с табачком и с явным удовольствием одаривает им меня к всеобщему умилению.

Сейчас же наш домовик растерянно стоял посреди комнаты, не зная, что ему делать с неожиданным подарком, свалившимся, как снег на голову! Или просто-напросто раздумывал над тем, какие меры предосторожности ему уместнее всего принять. Да и пожелание «оставайся с миром» вполне могло насторожить. Мы, надо сказать, были удивлены не меньше домового поступком Юриника, ибо он никого не посвящал в свои планы и намерения.

Максимка, что-то невнятно бормоча себе под нос, ушёл с подарком в дальний конец комнаты и начал медленно, с опаской, но и явным интересом разворачивать упаковку, готовый в любой момент задать стрекача, если понадобится. Под одной обёрткой оказалась другая, за ней следующая, и так далее. В конце концов шебуршания и бормотания разом прекратились, а из-за кучи скомканной бумаги раздался удивлённо-восхищённый возглас. Спустя секунду оттуда вылез радостный Мокся. Он цепко держал в руках тёплые домашние тапочки и мило улыбался во всю ширину своего лица домовой национальности и наружности страстного любителя мучного.

– А то топаешь постоянно, как лосиха в интересном положении, своими башмаками! Дын-дын, дын-дын! Людей только зря пугаешь, особенно по ночам, – смущённо пояснил Юриник, который и сам был безмерно счастлив, что его подарок пришёлся по душе.

– Премного благодарен! Прямо-таки глазам своим не верю! Мне, и вдруг подарок! Прекрасные домашние тапочки. И от кого? От… просто ужас! Я хотел сказать – чудеса, да и только! – произнёс растроганный домовой. Видно было, что он остался очень доволен подарком Юриника.

Тапочки и впрямь были на редкость хороши: ручной работы, на толстой войлочной подмётке, а верх из мягкой, хорошо выделанной овчины. Они были оторочены мехом по отвороту, выше щиколотки, и украшены завитушками, вышитыми разноцветными нитками.

– Красота-а! – восхищённо произнёс Максимка, тут же напялив на себя обновку. Домовой разглядывал себя и так и эдак, словно кисейная барышня, любуясь одновременно тем, как они смотрятся, и тем, как сидят на ноге. Уж чего он только ни выделывал! И принимал всевозможные позы, и величественно подбоченивался, и, радостно сверкая озорными глазками из-под мохнатых бровей, приплясывал на месте. Словом, он был несказанно счастлив. Страшно надоедая всем своей обновкой и постоянными разговорами об этом, Максимка щеголял в новых тапочках до самого нашего отбытия, вылезая из кожи вон, лишь бы обратить на себя внимание.

Два часа, отпущенные Корнезаром на сборы, пролетели незаметно. Настало время отправляться в дальнюю дорогу. Максимка грустно пожелал нам доброго пути и пообещал не очень-то буянить с горя после нашего ухода. Ещё он убедительно заверил нас, что мы прощаемся ненадолго и, дескать, совсем скоро обязательно увидимся. Предчувствие у него, видите ли, такое. Причём говорил он это, всем своим видом показывая, что знает что-то тайное и важное, чего нам знать пока не полагается. Конечно, со временем он, возможно, и соизволит приоткрыть тяжёлую завесу таинственности, тогда-то мы всё узнаем и непременно поймём, почему у него сейчас такой загадочный вид. Всему своё время, и на всякое хотение нужно иметь терпение.

Мне стало интересно, а может ли быть у домовых мания величия? Судя по всему, очень даже может, и ещё какая – отягощённая синдромом заговора, а возможно, в довесок, ещё и вялотекущим параноидальным синдромом, ибо Мокся последнее время озирался по сторонам, говорил загадками и шёпотом. Мы с огромным трудом распрощались с пригорюнившимся домовиком и снова еле выпроводили его восвояси.

Тут как раз и в дверь постучали. Это был Корнезар, зашедший сообщить нам, что время сборов вышло, пора выступать, и он будет ждать нас через десять минут во дворе таверны. Очень странно, но домовой пропал, оставив нам на память старые стоптанные башмачки. Но что ни делается – всё к лучшему. Мы присели на дорожку, выпили крепкого горячего чая с сушками на посошок и тронулись в путь.