Тяжелая дверь с грохотом затворилась за мной. Забавно, но, видимо, ничего нового с древних времен не придумали для содержания в тюрьме. Та же стандартная «кормушка», позволяющая, не открывая запоры, передать миску с хлебаловом, и деревянные нары с небольшим столиком. Правда, вместо продавленного множеством тел матраца и подушки обычное сено, пусть и свежее, а скамейка не привинчена к полу, но параша ничуть не изменилась, неприятно попахивая в углу.

Упаси бог, самому сидеть не приходилось, однако в детективах описание попадалось.

Обитатель камеры поспешно поднялся, внимательно глядя на меня. Судя по реакции, гость понравился. На его месте я тоже бы порадовался. Не на допрос поволокли, с личным визитом явился не самый последний человек в государстве Российском. Наверняка он в курсе последних веяний в политике, даром что в Шлиссельбургской крепости пребывает под стражей.

— Здравствуйте, Эрнст Иоганович, — вежливо говорю по-немецки. Вряд ли Бирон за то время, что мы не виделись, озаботился тщательным изучением русского языка.

— Здравствуй, Михаил Васильевич. Какими судьбами? — ответил тот вопреки моим ожиданиям на государственном наречии. Видать, тюремные стены очень полезны для продвижения в изучении разговорной речи.

— По старой памяти зашел, — благовоспитанно отвечаю, по-прежнему на немецком. — Плохого от тебя не видел и не стремлюсь восторжествовать, вытирая ноги о поверженного.

— А что тогда? — настороженно спрашивает Бирон.

— Пытаюсь разобраться в случившемся и понять.

— На себя примериваешь?

Не для того заявился, тем не менее смысл в его словах имелся, и немалый. У Бирона изначально отсутствовали родственные связи и поддержка. Никакой партии русской или немецкой за его спиной не существовало. Надежных помощников и клиентов еще предстояло найти. Поэтому в первые годы своей «российской» жизни обер-камергер неизбежно должен был «быть для всех приятным», сотрудничать с другими фигурами из окружения Анны, договариваться, уступать, интриговать и учиться. Натуральный пример для подражания и одновременно подсказка на тему, чем может закончиться стремительный взлет при царском дворе.

— И это тоже, — соглашаюсь.

— И чем же я могу помочь?

— Правдивыми ответами. Есть два варианта, — не дожидаясь заверений о счастье способствовать во всех начинаниях, говорю. — Плохой и хороший. Первый — это когда господин Ушаков получает разрешение пытать, пока не услышит нужное. Императрица шибко недовольна ходом следствия и выразила пожелание привести тебя в надлежащее чувствование и для явного обличения.

— Нет моей вины…

— Да-да. Твои слова против ее воли. Она хочет поскорее закончить. А где спешка, там сам понимаешь.

— А другой вариант?

— Мы поговорим открыто, без запирательств и попыток спрятать всем известное и никому не ведомое.

— И…

— Я обещаю, в этом случае казнь не состоится, пытка тоже. Ссылки и конфискации избежать не удастся, — я развел руками, — однако можно жить на севере, с белыми медведями посреди тундры, а можно в достаточно комфортабельных условиях где-то возле Казани.

Бирон человек сильный, достаточно умный и волевой. Сломать не так-то просто, да и не нужно. Без Анны Иоанновны сдулся моментально. И не по своей вине, а из-за отсутствия реальных сторонников. Он опирался на государыню и с ее смертью потерял власть. Немаловажный урок на будущее.

— А мои родственники?

Братья его устроились тоже неплохо: оба стали генерал-аншефами. Теперь находятся под стражей, как и весь бироновский клан.

— Да кому они нужны. Отправят подальше и вручат Магнусу или Густаву роту на Алтае. Все польза, чем сторожить в крепости и деньги тратить.

Без тебя они пустое место, как, собственно, и ты сам без Анны Иоанновны. Не прозвучало, но и так на поверхности лежит.

— Действительно обещаешь?

— Не все от меня зависит, но что могу — сделаю.

— Помню, — задумчиво сказал Бирон. — Слово редко нарушаешь.

— И не по своей вине.

— А мы всегда не виноваты, обстоятельства. — Кажется, включился сарказм. Раньше он высказывался прямо и не выбирая выражений, не пытаясь подколоть исподволь.

Бесспорно, натуральный хам, ни во что не ставил подчиненных ему людей, с которыми обращался грубо и бесцеремонно. Но сказать негодяй и подлец? Ничего подобного. Обычный человек, волей судьбы заброшенный наверх и не ограниченный практически ничем. Не часто люди смогут избежать искушения, оказавшись на его месте. Его пример отнюдь не наука другим. Всякий мнит себя центром вселенной и очень удивляется, когда она бьет прямо по темечку. И не могу отрицать, самого тоже касается.

— Так что выбираешь, Эрнст Иоганович?

— Il se fait passer au monde, — ответил он ожидаемо. С французского переводится как «нужно пробиваться в люди». На самом деле по смыслу ближе к бессмертному «хочешь жить — умей вертеться».

— Одной привязанности Анны Иоанновны было явно недостаточно.

— Ты еще не понимаешь по-настоящему! — с немалым темпераментом вскричал Бирон, наклонившись вперед и опираясь кулаками на стол. — Из года в год, каждый день находиться при особе ее императорского величества и при этом не надоесть, не вызвать раздражения, тут одной постели мало!

Постоянный надзор за окружением от лакеев до высокопоставленных лиц. Кто вызвал недовольство, кто излишне фамильярен и она спускает, почему отсутствует на приеме и где фрейлина. Кого допустить на прием, кому отказать под благовидным предлогом или вовсе выгнать. Стандартная нудная рутинная работа, коей я попробовал в стократно уменьшенном количестве в бытность личным секретарем Анны Карловны.

Хуже всего подчиняться чужому распорядку дня, учитывать капризы, при условии что я все-таки являлся каким-никаким авторитетом для Анны. И так день за днем, под прицелом замечавшего любые промахи придворного общества. Жуть. Головой сознаю, насколько важна такая близость, в душе почти счастлив, что мы с Юленькой Менгден договорились пригласить специальную статс-даму.

Девица Юлиана и раньше определенно отличалась заметной ленью. Тянуть одеяло на себя не стала, окружая ее императорское величество максимально плотной заботой. Вполне устраивает дружеская близость и отсутствие официальных обязанностей. Потому на место заведующей дворцовым хозяйством и фрейлиной поставили Марию Кантемир. Женщина с характером, сроду с ней не ссорился и не собираюсь по пустякам. Она мое отношение чувствует, удовлетворена, и прекрасно пока сотрудничаем.

— За два года до смерти у государыни в моче кровь появилась. Уже не просто боли мучили, — продолжал Бирон страстно, — так она лекарства принимать не хотела и предписания врачей не выполняла. Я на коленях умолял, а она смеялась! Что Бог захочет, то и будет, говорила. Вы, русские, со своим «авось»… — Он рванул воротник рубахи и покрутил головой, будто от неудобства.

Скорее всего, задушил очередную порцию ругательств. Подставила его, и жестко, своим отношением к здоровью. Он был чрезмерно вспыльчив и часто обижал людей. Прямо никогда не извинялся, зато доставлял стороною какую-нибудь приязнь или выгоду. По мне, признание ошибок, но неумение держать себя в руках. Тюремная камера явно способствует сдержанности.

— А что по поводу обвинений во вмешательстве в дела коллегий, так в том вины нет, — помолчав, с места в карьер понесся оправдываться. — Ослушаться государыню не можно. Присутствовал неоднократно по желанию ея. Хоть сейчас имена перечислю свидетелей. Никто не заявит о непорядке, мной внесенном в производство, или проявленном интересе.

Самое занятное, что и не требовалось участвовать в решении текущих проблем. Он постоянно уклонялся от прямого навязывания и старался не оставлять подпись на официальных документах. Предпочитал выступать как частное лицо, никогда не принимал иностранных посланников. Это, впрочем, абсолютно не мешало встречам в дружеской обстановке. Внимательно ознакомившись со следственным делом, я без большого удивления обнаружил хорошее знакомство Бирона с не касающимися его прямо донесениями и отчетами самых разных ведомств.

Послы докладывали, не сомневаясь в праве Бирона получать и читать в служебных записках подробности внешней политики. Бирон проявлял осведомленность о «дурном состоянии дел» турок в войне с Ираном, аудиенции австрийского посла в Стокгольме, назначении канцлера в Речи Посполитой. Был в курсе ведущихся между Францией и Австрией переговоров о завершении войны «за польское наследство». Ему моментально становились известны военные планы русского командования в войне с Турцией и даже «точные сведения из неприятельского лагеря». Среди изъятых при аресте бумаг Бирона нашлись копии документов английского посольства в Стамбуле и рескриптов прусского короля своему послу в Петербурге Мардефельду.

— И что? — осведомился он спокойно, когда я задал ему вопрос в лоб. — Я всегда мог предварительно прощупать почву для официального запроса русского правительства. Будучи посланной неофициальным лицом, просьба или вопрос ни к чему не обязывали в случае отказа и не наносили ущерба государству Российскому.

Да он патриот! — невольно восхищаюсь. На словах точно. Классно защищается.

— И неформальные встречи с обменом информацией служили для того же. Никогда я не взял ничего ни прямо, ни косвенно от врагов наших!

Очень может и так. Какой смысл идти поперек воли царицы и подставляться. Есть и другие возможности. Написать, например, письмо губернатору с просьбой прислать для конюшни лучшего качества сено. Тот еще счастлив будет исполнить мелкую просьбишку в лучшем виде. И ведь под дачу взятки не подведешь. Дружеская услуга. За казенный счет. А самому и тратиться не надо. Один сено, другой вино, третий продукты к столу с почтением и радостью. Глядишь, и жизнь налаживается.

— И в воровстве обвиняют клеветники! Не было этого!

Почти наверняка чистая правда. Совершенно незачем было укрывать и воровать государственные деньги. Я еще по прежней должности в курсе: государыня жаловала его драгоценностями и неоднократно крупными суммами по первому обращению. Ему и не требовалось бюджетного касаться, и так все получал без промедления. С юридической точки зрения и сейчас, и тем более по законам будущего с правоведами и адвокатами — абсолютно чист.

— Я верю, но интересует вовсе не это. Мы договорились честно?

— Пусть так, — произнес после запинки, сбил я его с мысли и не дал закончить очередную сагу о любви к России. — Открыто. Я знаю, почему Анна Карловна взъелась. Сам виноват. Видя ее откровенное пренебрежение к своему жениху, попытался выяснить, не согласится ли она выйти замуж за другого.

Хорошее слово «другой». Родной сын. Не просто так.

— Это было крайне опрометчиво, — говорю со вздохом.

Историю эту мне доложили в нескольких вариантах достаточно скоро. Двор живет сплетнями, и поставить в известность о некоем пикантном случае высокопоставленного человека — бонус на будущее. Еще год назад герцог попытался выведать, не согласится ли принцесса выйти замуж за его старшего сына Петра Бирона. При этом он заранее заручился поддержкой императрицы. Неизвестно, насколько точно воспроизвели слова, но он якобы процитировал царицу: «У меня на руках принцесса, которую надо отдавать замуж. Время идет, она уже в поре. Конечно, принц не нравится ни мне, ни принцессе; но пришло время».

Породниться с царским домом — высшая ступень для него, сохранение власти при любом раскладе. Долгорукие с Меншиковым на том же погорели. Элементарные вещи, но как иногда умные люди сыпятся на пустяках. Но тут есть одна тонкость. Упорно ходят слухи о том, что матерью последнего ребенка Бирона, Карла Эрнста была не жена Бенигна Готлиб, а сама императрица Анна Иоанновна.

Он действительно был всегда рядом с государыней. Особо примечательно то, что, когда вельможи выбрали Анну в императрицы и срочно пригласили ее в Москву, она поехала налегке, но взяла с собой Карла Эрнста, которому исполнилось на тот момент один год и три месяца. Казалось бы, зачем?

Но спрашивать про это не стану, и на следствии тоже интерес не проявляли. Династические сложности с нежданным родственником никому не требуются. Уверенного ответа за невозможностью сделать анализ ДНК еще лет триста не получить. Сама Анна Иоанновна молчала, значит, быть по сему.

— И сам Петр на шесть лет младше и не ровня царевне. — Тут Бирон посмотрел пронизывающим взглядом.

Несложно воспроизвести мысли: «Чем любовник хуже мужа» и «Сам в кровать залез с явно не дворянским происхождением, а строишь из себя». Почему-то практически все дружно записали меня в любовники новой императрицы. Фаворитом стал, а вот царского тела пока не пробовал и не особо стремился. Хорошо в мозги запала идея Стеши.

— Разве в том дело? — сказал он досадливо и осекся.

— Продолжай, раз начал.

Знаю я эти театральные приемы. Переигрывает. Мы не в сериале.

— Вся правда, как на духу! Не интересуют Анну мужчины… — понизил голос до еле слышного, будто мы не одни в камере.

Я посмотрел и откровенно ухмыльнулся Ни одного слова не прозвучало, а уверенности у Бирона поубавилось заметно. Если царица по розовой линии, то я каким боком в ближайшие угодил?

— …С Менгендихой в одной кровати спит.

А вот это чистая правда. Началось это уже после моей отставки. Полагаю, история с саксонским посланником сыграла заметную роль. Требовалось утешение, а в тот период ни одна особа мужского пола не могла приблизиться на пистолетный выстрел. Все накрученные императрицей внимательно следили за соблюдением приличий и нравственности. Обложили ее со всех сторон не по-детски. Чуть ли не под замок посадили. Могла дойти до депрессии, но нашла иной выход.

Нет, будь я обычным мужиком из-под Архангельска, скорее всего натурально пучил бы глаза и удивлялся. Только хоть тело у меня здешнее, душа из иных времен. И там не то чтобы совсем в порядке вещей, но никого таким поведением не поразишь. Хотя и в далеком двадцать первом веке не все афишируют свои наклонности. Бывают замужние, изменяющие мужьям, так почему с женщиной хуже, чем с мужчиной? По мне, напротив, окажись любовником кто-то из гвардейцев, непременно полез бы выяснять отношения. А так всех ситуация устраивает. Ну, может, кроме будущего супруга, только его мнение мало кому сдалось.

— Все это мне не интересно, — говорю с ленцой. — Не за тем пришел. Хотелось услышать компетентное мнение о людях у власти.

— О ком именно? — деловито спросил Бирон.

— Начнем с Кабинета министров.

Очень интересный государственный орган. Анне Иоанновне сидеть за делами быстро наскучило. Она почти перестала приходить на его заседания, лишь изредка заглядывая для проформы. А чтобы дела не стояли и не докучали бесконечными бумагами и докладами, передала Кабинету право решать дела своим именем. Указом от 9 июня 1735 года подпись трех министров была приравнена к подписи императрицы. На практике же было достаточно и двух, а затем и одной подписи министра под указом.

— Например, вице-канцлер Андрей Иванович Остерман, — предлагаю, с удовольствием наблюдая загоревшиеся неприязнью глаза.

Формально не занимая в этом высшем правительственном учреждении первого кресла (оно было за Черкасским), Остерман подавлял и частенько обставлял остальных членов собрания, если они не выступали единым фронтом. Его жизнь полностью и целиком была поглощена работой и интригой. Все остальное казалось ему второстепенным и не важным.

Как правило, в самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры он заболевал. Сказавшись немощным, что происходило всегда при необходимости принимать важнейшие решения. К примеру, уклонился от написания манифеста о регентстве. Причем на первоначальном обсуждении присутствовал и тут же доложил царевне о происходящем, в очередной раз сделав правильную ставку.

Уж кого Эрнст Иоганович натурально ненавидел, так Остермана. Какие там немецкие партии! Пестрая компания, окружавшая престол внучки бывшего подданного польского короля, состояла из курляндца Бирона, лифляндцев братьев Левенвольде, ольденбуржца Миниха, вестфальца Остермана, «литвина» Ягужинского, потомка кабардинских князей Черкасского, русских Головкина, Ушакова и Волынского. Они боролись за власть, влияние, милости у трона, норовя утопить противника, попытавшегося подняться повыше. Не за происхождение, хотя Волынский всерьез гордился знатностью и предком, побывавшим на Куликовом поле. Нет, всех волновала близость к императрице в первую очередь.

— Подлец! — с глубокой убежденностью заявил Бирон. — Вечно бегал от одного покровителя к другому, не забывая предать предыдущего. Сначала вице-канцлер Петр Павлович Шафиров, потом Меншиков, которого Остерман предал ради Петра Второго и Долгоруких. При Анне он заигрывал сначала с Минихом и пытался изображать моего друга, постоянно держа камень за пазухой.

Как ни удивительно, но от неприятных типов порой пользы значительно больше наблюдается, чем от откровенных идеалистов. Остерман был силен в дипломатии. Не менее пятнадцати лет создавал русскую внешнюю политику, и результаты этой деятельности для империи достаточно успешны. Основу Остерман видел в трезвом расчете, прагматизме, умении завязывать союзнические отношения только с теми державами, которые могли быть полезны России.

Благодаря усилиям Остермана Россия с 1726 года вошла в тесный союз с Австрией, что было перспективно и чрезвычайно важно в предстоящей борьбе с османами за Северное Причерноморье, а также при разделах Речи Посполитой. Но вот поспешное согласие на подписание крайне неудачного мира всерьез вызвало неудовольствие Анны Карловны. И сепаратный мир, подписанный Австрией, явный провал. Он оставил у новой царицы не лучшее впечатление о работе внешнеполитического ведомства под руководством Андрея Ивановича.

— Давние обстоятельства меня мало интересуют. Начнем, скажем, со смерти Ягужинского. Мне представляется, в Кабинете длительное время сохранялось нечто вроде равновесия, и с уходом Павла Ивановича, мир его праху… — Машинально крещусь. Уже давно не задумываюсь о поведении. Врос в окружающий мир полностью и многое совершаю автоматически. — Остались двое: Остерман и Черкасский. Пронырливый Андрей Иванович неминуемо подмял бы под себя вечно спящего Алексея Михайловича.

Черкасский оказался странным типом. Вел себя в высших эшелонах власти на удивление скромно и незаметно, подпевая сильнейшим да прислушиваясь к советам своего формального подчиненного — вице-канцлера Остермана. Может, это и называется умением выживать в достаточно неприятных обстоятельствах? Канцлер, ни за что не отвечающий и ни во что без прямого приказа не вмешивающийся. Идеальная личность для всех сторон.

— И тогда появился Волынский. Твоя креатура.

— Артемий Петрович первоначально удачно зарекомендовал себя как администратор, — сухо поведал Бирон.

— И с Остерманом не ладил, — подхватываю.

— Он вообще ни с кем не способен поладить! Мало того, излишне вспыльчив и мнит себя самым значительным, мечтая быть первым. Бойся таких людей, Михаил! Они не помнят добра, имеют склонность забывать тех, благодаря кому вознеслись на вершину. Стоит понюхать почестей и власти, как принимаются себя вести резко и вызывающе по отношению к благодетелю.

Ну да. Предавать красиво надо уметь. Не каждому дано, а высокий пост кружит голову и портит характер. Но тут еще присутствует маленький нюанс: в последнее время Волынский зачастил к Анне Карловне. Пытался давать советы и втереться в доверие. Бирону подобного рода поведение никак не могло прийтись по душе. Его назначенец вышел из-под влияния и пытается интриговать.

— Я ошибся в Волынском! — заявил потерянно мой собеседник, подтверждая мнение, что при необходимости умеет признавать ошибки. — И дело даже не в его подлости и вечных проигрышах в спорах с Остерманом на заседаниях Кабинета, по горячности и незнанию обстоятельств. Он предал доверие и мою дружбу… Не верь ему! Он и тебя постарается оттолкнуть и при удачных обстоятельствах воткнет нож в спину.

Как и все прочие. Стоит зазеваться, и алчущие милостей затопчут. Положительно удачно, что не ввалился с ходу в царское тело. Того же Петра Второго. Заморочили бы запросто, если потихоньку не удавили. Я до сих пор не уверен полностью в смерти его конкретно от оспы. Похоже, к ней добавились осложнения от простуды и неумеренного образа жизни. Могли и травануть. Как выяснилось, не в одной Европе у Борджиев яды в ходу. А притязания Долгоруких многим не по сердцу оказались.

— Все одинаковы! — будто читая мои мысли, провозгласил Бирон. — Миних, что ли, лучше? Первые годы регулярно бегал и наушничал. А потом тоже решил соперника из себя изображать. Тьфу! — Он сплюнул.

Ходили в свое время слухи, что чуть ли не турецкую войну придумали для отправки туда Миниха. Подальше от Петербурга. Справится — молодец. Нет — падение не замедлит. Бирон в любом случае в плюсе. Возможная оппозиция знати и генералитета была успешно предотвращена. Хотя о реальной фронде говорить не приходится. Петровские реформы и вызванный ими приток отечественных и заграничных выдвиженцев сделал невозможным какое-либо сплоченное выступление против монарха.

Оно хорошо заметно на истории Анны Иоанновны с верховниками и разорванными кондициями. Противопоставила одну часть дворян другой и выступила арбитром. Не прошло и нескольких месяцев, всех подряд скрутила в бараний рог. Никто пикнуть не смел. Какие там конституции и парламенты с ограничением прав монарха. Нет, определенно не пришло еще время на Руси для демократии.

— Ни при едином дворе, статься, не найдется больше наговорщиков и доносчиков, как при российском, — заметив мой интерес, продолжил он. — Обо всем, про что в знатных домах беседовали, моментально обстоятельно докладывали. Что было сказано вчера за ужином, кто с кем и против кого намерен дружить.

Интересно, он не в меня булавкой заодно тычет? Я тоже к Анне Иоанновне с докладами о ее племяннице ходил. Правда, с ведома подопечной, но ему откуда знать.

— Я думал о тебе, — продолжил он свой монолог достаточно неожиданно. — Ты умеешь находить правильные ходы. Расшифровка тайнописи в дипломатической почте много пользы принесла. Золотые россыпи дали уже до сорока пудов металла. Проект снятия внутренних таможен после минимальных уточнений — в первый год восемьсот тысяч рублей, во второй почти полтора миллиона.

Это при бюджете в районе девяти миллионов! Ничего удивительного, что налоги не поднимали. На пустом месте вышла огромного размера прибавка. Думаю, почти вся ушла на нужды армии, но без этого неминуемо грозило обнищание населения в результате дополнительных тягот на чрезвычайные нужды. Мне определенно есть чем гордиться.

— Знал, — с кривой усмешкой сказал Бирон, — после смерти государыни ты за племянницу ее встанешь. Не мой ты человек, хотя и спину гнул в приемной. А тут еще Остерман завизжал, что лезешь в его дела, посулы иностранцам предлагая и намеки поперек всей его давней линии союзных обязательств. Вот и удалили подальше от столицы. Но ведь без излишеств! Не на плаху, а в действующую армию. И награды заслуженные не вычеркивал!

Оправдывается, что ли? Или напоминает об обещании? А, какая разница. Хорош бы я был, поднявшись одним прыжком до вице-канцлера. Самомнения небось полные штаны. Скушали бы за милую душу. Если уж Волынский загремел под следствие, а он в этом бюрократическом супе много лет варится. Стоило вылезти на свет с предложениями по части улучшения промышленности за счет прав дворянства, и прихлопнули бы в момент.

Сегодня могу трезво оценить свои шансы на проведение реформ. Даже после Петра Великого не так уж и просто раскачать махину и перебить идущий процесс. Не зря вышел закон о сокращении службы. Попробуй отказать опоре трона — дворянству. Нежелание служить постоянно приводило к нехватке офицеров в действующих войсках. При этом как один из аргументов звучали слова о необходимости ведения хозяйства лично.

Мне потребовалось несколько лет врастания и приобретенного опыта, чтобы начать понимать скрытые мотивы и разбираться слегка в дивном мире вокруг меня. Армия, как ни удивительно, оказалась не менее хорошей школой. И по части выживания, и для твердости. И до сих пор не могу быть уверенным полностью в правильности поступков. Любые реформы бьют по большим группам людей и неизвестно каким образом проявятся через десяток-другой лет. А я всего лишь школьник с самыми общими представлениями об экономике, управлении и многом другом.

— Се ценю, — высказал с самым доброжелательным видом. — Но нешто на недругов твоих ничего на черный день не хранил. Такого… убойного… чтоб на плаху отправить…

— То не я решал, — покачал он головой. — Анна. Для нее старался, и ее слово последнее.

— А как выглядело?

И пошел деловой разговор. К Бирону обращались по самым разным делам и с многими просьбами. Люди просили определить в службу, уплатить невесть где залежавшееся жалованье, произвести ожидавшееся, но отложенное повышение в чине, помочь впавшим в затруднения, решить спорный судебный вопрос…

Для подачи челобитных и личного общения с жалобщиками и просителями достаточно скоро образовалось целое присутствие с приемными часами, аудиенц-каморой с отдельной палатой для знатных и другой для «малоимущих и незнакомых бедняков». Мне ли о том не знать. Сам бывал неоднократно, о чем не забыл бывший всесильный фаворит напомнить.

Подробности процедуры хотелось выяснить точно. Про каталог поступавших бумаг и прошений, работников канцелярии. А особенно о причинах движения или отказа. Чьей просьбе давали ход и почему. Какую «слезницу» лучше «умедлить», засунув поглубже или вовсе отправив по инстанциям, а какую исполнить, обратившись неформально к ответственному лицу. Но не всегда можно догадаться, почему то или иное дело привлекло его внимание и осталось у обер-камергера на контроле. А разбирать все долго и муторно.

Получить информацию от первого лица гораздо проще и удобнее. И становятся яснее связи. Почему, например, камер-юнкер Иван Брылкин выхлопотал согласие оплатить его долги, ничего в результате не получил, страшно обиделся и с удовольствием потом докладывал Анне Карловне обо всех происходящих рядом с Бироном событиях. Кроме всего прочего, это помогло аресту. А ведь Брылкин старый сослуживец по курляндскому двору и считался человеком Эрнста Иогановича. Оказывается, государыня велела передать: «Ежели за всех, которые будут должными себя объявлять, ее величеству платить по их просьбам, то у ее величества столько недостанет».

Камер-юнкер изволил оскорбиться и сменил сторону. Держать такого рядом непозволительно. Предавший раз, не замедлит предать вторично. Придется найти должность где-то подальше от дворца. И таких, о ком не мешает подробно расспросить, у меня целый список: генерал-берг-директор Шемберг, астраханский губернатор генерал-майор Иван фон Менгден (да-да, родственник Юлечки), флотский лейтенант Виттен, армейский капитан Алексей Потапов, донской атаман Андрей Лопатин и множество других. И сейчас я постараюсь выудить наиболее интересное на будущее.