Глава 11. Брошенный
Глаза не открывались. То есть если очень постараться, можно и добиться, но любое движение вызывало нешуточную боль в голове. Очень не хотелось страдать. Проблема, что я уже проснулся, а помимо палача, с садизмом закручивающего мощный обруч на черепе, внутри сидел еще и звонарь, периодично бьющий в колокол, надежно спрятанный в глубине мозга.
Между прочим, я точно помню из фильма про Ганнибала Лектера, только забыл, из которого по счету, в мозге нервы отсутствуют и нечему ввинчиваться в меня наподобие острого шила. Хоть ложкой ковыряйся, хоть ножом, человек ничего не почувствует. Все это неправильно, и медицина явно ошибается. Болит, и еще как!
К тому же сушняк жуткий. Во рту пробежало стадо жвачных животных, позабывших убраться за собой. Нет, так жить нельзя! Надо искать воду для начала. Я всегда держал на столике кувшин с кипяченой водой, чтобы не бегать лишний раз на кухню. Значит, и сейчас он должен присутствовать.
Со страшным скрипом удалось слегка приоткрыть веки. В щелку немедленно угодил солнечный луч, спровоцировав очередной злорадный трезвон колокола. Это вызвало невольный стон и машинальное зажмуривание.
— Пей, — сказал смутно знакомый голос, и ко рту поднесли кружку.
Я вцепился в нее на манер утопающего за дерево, внезапно обнаруженное рядом, и принялся сладострастно поглощать содержимое. Даже не вода, а замечательный на вкус рассол из-под соленых огурцов. Восхитительный, изумительный и вкуснейший, отдуваясь, признал. Изобретателю положено поставить памятник.
С появлением дна мне полегчало. То есть пыточных дел мастера в моей несчастной башке не успокоились, но уже стало много проще. Даже отдельные мысли возникли. Например, где это я нахожусь и в чьей компании. Отнюдь не у себя во флигеле, как рассчитывал. Кровать роскошная, двуспальная, потолок тоже не мой. Уж трещины в личном кабинете я как-нибудь изучил. Стоп! Чего так странно торможу? Раз койка чужая, да еще такого размера, значит, что?
— Все? Ну давай, — сказал тот же голос, и в поле зрения обнаружился человек.
Уже не мальчик, зрелый муж, изрядно за тридцать, что заметно по морщинкам возле темно-синих глаз, загорелый, с правильными приятными чертами лица, небольшими усами и абсолютно лысый. Щелчка не раздалось, но нечто внутри меня внезапно подбросило отгадку, заставив от изумления открыть рот.
— Керим?
— Пить меньше надо, — с интонацией добродетельного во всех отношениях святого сказал тот с укоризной.
Значит, правильно угадал. Господибожемой, давно так не изумляли. Ко всему притерпелся, а тут вдруг нечто действительно странное. Аж про головную боль позабыл. В неизвестном направлении испарился опасный восточный уркаган, и внезапно родился обычный, ничем не примечательный московский мещанин. Ни в одежде, ни во внешности ничего настораживающего. Усы подстриг, волосы на черепушке, скорее всего, отрастут. Глаза вот не изменились, но сразу не сообразишь. По одежке встречаем, так?
— Еще, — попросил, пихая ему кружку в руки. — Ты шпион, что ли? — спрашиваю, прикончив одним махом и вторую. — Не узнал бы на улице.
— Вы сказали сделать так, чтобы не обращали внимания, — невозмутимо сообщает.
— А удостоверения штандартенфюрера Штирлица у тебя случайно нет? Уж больно хорошо шпрехаешь.
— Я не понял, — говорит настороженно, и слабым бликом мелькает тень жесткости на физиономии. Скользнула — и нет. Все же он действительно непрост, зато, к счастью или горю, не очередной посланец из будущего. А я уже раскатал губу. — Кто это? И аусвайса никакого не имею, помимо вольной. А язык с детства знаю.
— Не суть, — сползая с высокой кровати и ногой доставая ночной горшок, отмахиваюсь. — Я пытался’ пошутить, но не в форме сейчас.
Стоит, смотрит с непонятным выражением. Подносить сей важный сосуд не собирается. Типа уважает себя. Ладно, мне важно подумать. Усаживаясь вновь на кровать, пытаюсь разобраться — где я и как сюда попал.
Что последнее помню? Пьянку. Нет, надо начинать с самого начала. Ага!
Действительно, надо поменьше употреблять, совсем память отшибло. Керим появился поздним вечером, когда я уже завалился спать после насыщенного трудового дня. Этим, нужно сказать, здешняя жизнь кардинально отличается от прежней. Там самое веселье начиналось именно после захода солнца, благо освещение электрическое и не требуется экономить дрова или керосин.
Кстати, насчет него… Русские войска стоят в Персии и Азербайджане, можно нефтью разжиться. Обычная перегонка, мне же не бензин высшей пробы. Да нет, не выйдет. И с доставкой проблемы, и, кроме слов «керосиновая лампа», ничего не знаю. В детстве видеть не приходилось, разве пару раз на экране. Как обеспечить горение и застраховаться одновременно от взрыва? Способ должен быть простейшим, но вряд ли обычный фитиль, плавающий в банке с керосином, подойдет.
О! Почему раньше не вспомнилось? Вшей выводили в войну керосином. Где же я слышал? Ну не так важно. Одно применение, и не самое паршивое, обнаружил. Ладно, отложим на будущее.
О чем бишь я? То есть в нынешнем виде увидел Керима впервые утром и тоже удивился. Только тогда было не до лежаний. Как всегда, с восходом пробежаться по флигелю и хозяйству, проверить клиенток, поинтересовавшись самочувствием, отдать указания, погавкать на обслуживающий персонал. Не столько по делу, сколько для порядка.
Правильный начальник должен время от времени тыкать носом подчиненных в замеченное нерадение. И совсем не вредность. Пуская их постоянные дела на самотек, быстро дождешься сачкования и невыполнения простейших вещей. По себе знаю. Сам такой и неоднократно наблюдал у других. Честное слово, я тоже не прочь, чтобы все меня любили, а не вздрагивали при появлении в ожидании разноса.
Нельзя категорически выпускать на вольные хлеба, коли пашут на тебя. Ревизия и контроль. Один раз даешь слабину — и садятся на шею. А каждого знаешь и помнишь про его проблемы и необходимость зарабатывать. У той куча детей, у этой муж-инвалид. Тяжело и неприятно. Пусть лучше граница между нами имеется четкая. Я командую — они подчиняются. И это не абстрактные советы, а наработанный за год с лишним опыт.
— Я нашел способ хранить вакцину! — страстно прошептал Павел, хватая за плечо. Давненько он так не забывался.
Керим шевельнулся, готовый вмешаться, но так и не двинулся. Нюансы хорошо улавливает. Занятный человек. Так и ходит сзади в новой ипостаси в полном молчании. Не собираются меня лупить, просто господин Иванов от наплыва чувств забылся.
— И?
— Мыло! — торжественно произнес он. — Когда жир обрабатывают шелочью, получается прозрачный раствор. Я проверил на оливковом масле, ничуть не хуже. Все дело в наличии в веществе жира. Если смешать содержимое оспенных пустул у телят и растереть в ней…
Ну вот, слушая краем уха рассказ о заметном прорыве и успешном доказательстве, думаю. Можно себя поздравить. Русская наука ничуть не хуже любой другой. Павел абсолютно не теоретик, звезды с неба не достанет, но я ведь и сам не особо озаряем. Все больше от чьих-то разработок отталкиваюсь.
Он практик, причем упертый до невозможности. Способен поставить тысячу, десять тысяч, сто тысяч опытов, чтобы найти одно-единственное решение. Метод перебора вариантов не самый быстрый, зато надежный. Двести разных жидкостей испытал в разных условиях, прежде чем добился. Но ведь сумел!
— Теперь в запаянном сосуде можно доставить в другое место, где и не было телят.
— Поздравляю, — искренне говорю, — мы с тобой на пару сделали нечто действительно важное для людей. Сейчас, извини, не выйдет, но завтра я подробно прочитаю твои записи… Что?
— Ну я это…
Он внезапно потерял дар речи. Ясно. Опять ничего не записал.
— А придется. И нечего такое жалобное лицо делать. Мы не в Спасских школах, и ты розгой не получишь. А дело важное и полезное.
— Я знаю, — с тоской говорит.
— Пора взрослеть. Короче, вернусь — вместе обсудим и напишем. Обязательно публикация должна появиться, понимаешь? Это приоритет. И не просто твой или мой — русской науки.
Так, кажется, с пафосом перегнул, совсем он скуксился. Ну нельзя быть таким запуганным. Ведь в нормальной жизни человек, и не глупый. А как доходит до публичных мероприятий, будто подменяют. Внимания пугается. Про деньги и компаньонство сказать? Не поможет.
— Я без тебя не справлюсь.
Моргнул удивленно, и глаза расширились. Ага, то, что надо. Клиентки и их мамаши имели милую привычку обижаться на отсутствие желания выслушивать абсолютно неинтересные подробности их личной жизни, включая болезни и трудности родственников до седьмого колена. После пятнадцатого раза уже заранее знаешь про дальнейшие перипетии, после сорокового хочется огреть рассказчицу чем-то тяжелым. А Павел обладает безграничными запасами терпения и не срывается на крик.
— В последнее время ты держишь на себе все это. — Широкий жест вокруг. — Я постоянно занят другими делами.
Что на самом деле называется — разбрасываюсь и не довожу до конца наработки, почуяв, что с ходу не выйдет. Убить четыре месяца на опыты с жидкостями, когда технология и так отработана на ять? Мне же не всю Россию окучивать. Даже не собираюсь. Лавры доктора Айболита излишни. Я пытаюсь делать капитал и не стараюсь облагодетельствовать всех и каждого, трудясь до нервного истощения.
Нет уж. Я лучше к Елизавете закачусь и отдохну от трудов праведных. Двое суток парился, пока достаточно морфия изготовил. И все это под аккомпанемент регулярно появляющихся за распоряжениями и с вопросами подчиненных. Хорошо еще клиенток будущих и настоящих сбагрил на Иванова.
— Теперь еще определенно добился заметного прорыва. Ты сам, — с подчеркнутой интонацией. — Вот и пиши четко и подробно. В конце концов я тебя не перед академиками Санкт-Петербурга выступать заставляю. Сделаешь — зайдешь, обсудим. И не тяни. Давай, — хлопнул по плечу, удаляясь по коридору.
Натурально иногда тоска берет от этой бесконечной гонки в неизвестность. Да, да. Я все понимаю, в том числе и о невозможности остановиться. Чтобы лежать под бананом на побережье Тихого океана, похлопывая по заду мулатку с приятными формами, надо много иметь в кармане. На самом деле очень много.
И хуже всего, что я начинаю понимать папашу, который практически не имел каникул. Вечно боялся за свои деньги и проекты. Оставишь на время — растащат, украдут, поломают, и государство отнимет. Теперь сам трясусь и ищу несколько корзин, куда бы яйца упрятать. Дворянский статус — он того, не особо греет. Даже пороть и пытать не возбраняется. Да и какой я реально шляхтич без своего маетка, то бишь имения? А купить — много понимаю в сельском хозяйстве? Курам на смех.
Проблемы, проблемы. Одни заканчиваются — и моментально проявляются другие. Мне всего биологически и фактически двадцатник стукнул! В другой жизни сидел бы на лекциях в университете да пивасик глушил, заливая девушкам о будущем и потенциальных миллионах. И не размышлял бы про выживание с легализацией и одновременным добыванием наличности из каждой вспомнившейся внезапно глупости. Мир определенно прекратил вращаться вокруг меня с некоторых пор.
— Акулина Ивановна!
— Да никто не заставлял, — сказала она без удивления. Несложно догадаться о моем поведении в данном случае.
— Мы не нищие, — глядя на меня исподлобья, произнес мальчишка. Второй, помладше, насупившись, продолжал старательно скрести котел. Уши у него отчетливо повернулись в нашу сторону. — За угощение отработать положено.
— Тогда ладно.
Лица уже чуток порозовели, однако от узников Освенцима ушли пока не очень далеко. Сутки кормежки на откорм маловато будет.
— Мамка ваша не беспокоится или с утра прибежали?
— Преставилась она в прошлом годе от горячки.
— Пусть земля ей будет пухом, — говорю, усаживаясь за стол.
Тут уже все для меня приготовлено. Сытный завтрак, как и подобает для тяжко трудящегося. К приходу всегда только что из печи.
— Пусть их, — говорю своему завхозу. — Небось не объедят.
— А когда всех учат?
— Пусть сидят и слушают. Нечего без присмотра шляться.
Это уж нововведение из всех нововведений. Поначалу в голос выли и жаловались на самодурство. Всех безграмотных работничков, от соплюх до взрослых баб, обязал посещать занятия, пока не сдадут лично мне экзамен по чтению и письму. И не из любви к образованию. Так гораздо удобнее отдавать распоряжения даже заочно. Написал мелом на доске перед входом список неотложных дел — и пусть попробуют заявить о незнании.
А чтобы стимул придать, за лишние сроки или несдачу зачета безжалостно штрафую. И сразу все отговорки исчезают, а успеваемость резко повышается. Никакое битье так не способствует усвоению материала, как удары по кошельку. Тем более что я не заставляю сидеть и хором мычать буквочки. Рисуешь картинку и пишешь нечто вроде: «А я арбузу был бы рад», или: «Врач больного осмотрел, срочно вымыться велел».
Выдумать на каждую букву достаточно непросто, но это уж точно лично мое, и можно гордиться результатом. И месяца не прошло — читают. Кто лучше, кто хуже, но сумели. Писать, конечно, сложнее, но тут у меня у самого неполадки. Стараюсь зря не придираться.
— Доброе утро, господин Санхец. Не рановато ли?
— Нетерпение снедает, — сознался Антонио, старательно выговаривая слова на русском. — Но вы уже, похоже, давно на ногах, — тут он не стал ломать язык, а произнес на немецком.
Для столь краткого срока очень недурственные успехи.
— Он очнулся и вполне готов разговаривать. Пока побудет здесь, до отдельного распоряжения. Ну осмотр в вашей компетенции. Если что требуется, скажете парням. Они худо-бедно немецкий и латынь усвоили.
— Конечно, конечно, — бормочет.
Доктору не до моих подсказок. Он сам с усам, фигурально выражаясь. Вообще-то гладко выбритый, как нормальный иностранец. Это русскому можно с бородой хаживать, если только не военный или не дворянского роду-племени.
Ну и ладно. У меня другие, более интересные занятия имеются. Вон Андрюха стоит в готовности. Выезд собственный — сильно дорогое удовольствие, приходится брать коляску напрокат. Типа такси, и дерет три шкуры ничуть не хуже. За город? Двойной тариф! Не нравится — шагай цехом.
Очень скоро вынужденно завелся поставщик услуг. Пару раз в неделю приходится кататься в Елизаветино гнездышко, да и по Москве, буде зван к солидным людям, некрасиво являться с грязными ногами. Люди они такие, все примечают. Приехал или пришел, как одет — в наше платье или заморское, — для купцов иностранное хуже, у дворян — выгоднее. Потому полезно иметь под рукой, и лучше иметь дело со знакомым. Телефона еще не изобрели, и приходится посылать закладывать, коли заранее не договорился.
Поездка вышла на удивление спокойной. Ни поломок, ни особой тряски. Видать, уже неплохо извозчик запомнил дорогу. А вот реакция по приезде всерьез насторожила. Оба братца Шувалова при моем появлении сдернули в сторону, Балакирев ухмыляется, а Лесток и вовсе сквозь зубы отвечает.
Решительным шагом иду в прекрасно известном направлении, отшвыриваю с дороги сунувшегося под ноги лакея и вламываюсь в покои цесаревны, замечательно догадываясь об ожидаемом. Как говорится, предчувствия меня не обманули. Шалава — она и есть шалава, в каком веке ни живет и каким титулом при рождении ни величается. И смотрит на меня с любопытством, не пытаясь взвизгнуть и укрыться простынкой.
С постели поднимается красавец-мужчина. Чернявый, высокий, мордатый и прочее, прочее. Я сам по всем параметрам не мал ростом, весом, но, пожалуй, переплюнул он статями. Тот еще жеребец. Мечта любой нормальной бабы. Но я-то не женщина и млеть от мужественного вида не собираюсь.
— Ты хто? — с мощным украинским прононсом требует. — Почему врываешься?
— А такой я невежливый, — отвечаю, попутно врезав в челюсть.
Он вскочил, не промедлив ни секунды, не хуже Ваньки-встаньки, довольно скалясь. Метнул вперед кулак размером с хорошую дыню, целясь в лицо, и тут же сложился пополам от попадания в солнечное сплетение.
Боксом я сроду не занимался, да у Михаилы рефлексы отточенные. Машинально идет, уход-ответка. А бью я тяжко и умело, всем весом, вовсе не замахи на манер кино, с попыткой захватить другой конец села. Не зря уважали в родных местах.
Елизавета взвизгнула, когда красавец завалился вторично, с грохотом приложившись тушей об пол.
— Алешенька, тебе не больно? — вскричала, кидаясь к нему.
На мой слух прозвучало в высшей степени дико. Последний раз слышал нечто подобное в американском боевике в той жизни. Полицейский лежит, подстреленный врагами, а напарник участливо спрашивает: «Ты о’кей?» Конечно же да, будто не видно. Пуля в теле — сущая мелочь.
Наверное, и он нечто подобное подумал, потому что небрежно оттолкнул ее в сторону, аж ляжки голые в воздухе мелькнули, когда приземлилась на кровать. И стал подниматься. Здоровый, как слон. Больно, а встает. И упрямый. Я бы, наверное, не смог. Дать пару раз в этот момент на удивление просто. Хоть рукой, хоть ногой, но такое поведение надо уважать.
— Стоп! — говорю, отодвигаясь назад и краем глаза отслеживая толпящихся у распахнутой двери.
Людей набежала куча. Кто из любопытства, кто позлорадствовать, а кто и спасать Елизавету. Заори она всерьез — и застывший у них глыбой на дороге Керим с кинжалом в руке не остановит. Или начнет убивать, а это абсолютно излишне.
— Я вижу, ты не дурак подраться и крепкий как дуб. Могу ведь вбить сейчас по уши в паркет, но не стану. Не хочу продолжать.
— Почему? — спрашивает озадаченно.
— Так она уже выбрала, разве нет? Вон как метнулась. Не ко мне.
— Ну и что?
— А ничего. Сегодня тебя выкину, завтра сама придет и к тебе ласкаться станет.
Тут Елизавета непроизвольно кивнула.
— Баба.
— Баба, — подтверждает глубокомысленно. — Их оставлять надолго нельзя.
— Ну и плевать. Другую не найду?
Вот здесь я заработал негодующий женский взгляд. Как это я не плачу? Нет, реально, какой смысл выяснять отношения? Одного уже нашла — найдет послезавтра второго. Любови за нами особой не числилось, оба приятно проводили время. Я об этом знал с самого начала. Нашла в моем лице или, точнее, другом месте замену прежнему любовнику Шубину.
Это я по горячности характера взъерепенился. Сколько ни борюсь с натурой, вечно прорывается. Тут наверняка не просто подсознание, попутно какие-то химические реакции в теле. Гормоны, ферменты — и взрываюсь без промедления. Невозможно полностью избавиться от заложенного природой. А спущу пар — и проявляется уже мой, не Михайлы, характер.
— Значит…
— Извиняться не буду. Что сделано, то сделано. Понимать должен.
— Ага! Ты человек, не подхалим. Душа горит — в морду.
— Во именно. Не по злобе, но ведь за дело?
— Пойдем выпьем? — очень логично спрашивает.
— А то!
— Алешенька!
— Молчи, баба! Их иногда, — уже мне, — учить надо, — показывая кулак. Подумал и продемонстрировал ладонь.
— Бьет — значит любит?
— Правильно про тебя говорят, умеешь слова правильные найти. Не то что я. Я же простой. Сейчас, подожди, оденусь.
— Так и я не из Голицыных.
— Потому и понимаем друг друга.
— А за то и выпить не грех.
Потом мы взяли на грудь. И еще, и еще. Начала я еще не забыл, и разговоры о правильном воспитании женского пола в голове сохранились. На определенном этапе он принялся петь задушевно и красиво украинские песни. Именно в придворном хоре Елизавета и раскопала. Я поддержал в меру собственного умения и даже, кажется, нечто исполнил самостоятельно из широко известных песен будущего. Конкретно какую — провал. Тут уже некая путаница начинается.
Потом накатили еще, и дальше — полная дыра. Ну хоть основное не исчезло. До розовых слонов и зеленых чертиков не добрался. Почти в адеквате. Головная боль лечится аспирином, его берут из ивы. То есть не сами таблетки, безусловно, они — химия. Основная составляющая. В аптеке присутствовала настойка, правда, раньше не нуждался. Хорошее у меня тело, крепкое. Не надо над ним в будущем издеваться. Что же хотел? А!
— Керим?
— Да?
— А он как?
— На своих ушел, шатаясь.
Будем считать, наотмечался по поводу расставания на совесть. Пить наравне с Розумом в будущем не стану. Мужик он приятный во всех отношениях и незлобивый, но явно покрепче меня на алкоголь.
— Керим?
— Да?
— Тебе действительно некуда возвращаться?
— Нет у меня никого и ничего, — глухо ответил и вновь замолчал. На откровенность, выходит, пока нечего надеяться.
— А чего я? Нешто другого найти не смог?
— У богатых давно личная свора имеется. Не собираюсь просить.
Это точно. Пришел и остался.
— Ты чужак здесь, и я тоже, — сказал он после длительного молчания.
Я подождал, однако продолжения не последовало. Мог подразумевать что угодно. Хотя первый вариант — рано или поздно мне все одно понадобится «крутой» умелец — просто напрашивается. Андрюха хорош, и все же максимум, на что его хватит, — пырнуть в спину. Встать на пороге насмерть не каждому дано.
— С едой у тебя, помимо свинины, какие запреты?
— Я все ем, — невозмутимо отвечает.
— А ты вообще мусульманин? — после почесывания в затылке спрашиваю.
— Молитвы знаю.
Нет, он положительно странен. Будет время, попробую всерьез заняться.
— Короче, оставайся. Жалованье обсудим, когда я смогу нормально общаться. А пока посплю еще часик-другой.
