Русские сокурсники прозвали Джараха «Хирургом». Через несколько лет, когда он станет заживо резать неверных на куски, это прозвище было бы заслуженным. Но тогда худощавый и застенчивый юноша ничем его не оправдывал, только именем: по-арабски хирургия – «джираха», а будущие лингвисты, естественно, не могли пройти мимо такого совпадения.

Двадцатилетний Джарах медленно привыкал к Москве. Все ему казалось удивительным: прославляющие коммунистическую партию плакаты на стенах домов, бесконечные очереди за самыми обычными апельсинами и кроссовками, привычка русских распивать спиртные напитки на улице, на глазах у всех. Удивительным был и язык: на птицу, уцепившуюся лапками за ветку, русские говорили «птичка на ветке сидит», зато на чучело этой птички говорили «оно стоит», «тарелка на столе стоит, но в раковине она лежит», автобусы почему-то называли скотовозами, а машины руководителей – членовозами. Но больше всего юного студента поразили русские девушки: они как будто специально оголяли ноги и груди до недопустимых по понятиям Джараха пределов, причем даже в холодную погоду. Греховный взгляд Хирурга почти всегда непроизвольно стремился к этим, не виданным у себя на родине, частям женского тела. Это сильно напрягало – он постоянно боялся, что его взоры будут кем-то замечены.

Жили они в комнате втроем: он, его соотечественник Тимур и русский парень – двадцатитрехлетний Сергей, который уже отслужил в армии. Такое расселение в общежитии было обычным – два иностранца и русский. Официально это объяснялось заботой об удобстве гостей СССР – и язык изучать проще, и любое необходимое разъяснение, совет или помощь можно получить в любое время. Правда, Тимур считал, что Сергей следит за каждым их шагом и докладывает о них в КГБ, это же делают и русские студенты из других комнат.

Хотя Тимур был старше и опытней – ему исполнилось двадцать пять, он отслужил в иорданской армии, и имел звание лейтенанта, но Джарах ему не верил. Не могут же тут следить за всеми иностранцами! К тому же, Сергей ему нравился – приветливый, участливый, он располагал к себе. Несколько раз он приглашал Джараха в кино, предлагал записаться в комсомольский оперативный отряд дружинников, где сам был командиром. А Тимур молился пять раз в день, читал Коран и требовал, чтобы Джарах делал то же самое, как и положено правоверному. Но и в его набожность Джарах не очень верил. К тому же, в поведении Тимура он замечал странности: иногда тот исчезал на целый день, иногда встречался с какими-то людьми, в основном, арабской или кавказской внешности, и вообще был негативно настроен к стране, которая их приютила, обучала, и обеспечивала материально гораздо щедрее, чем своих собственных студентов. Например, Сергей получал стипендию тридцать пять рублей, а они с Тимуром по девяносто – как рабочий или окончивший университет лингвист…

Однажды Сергей предложил пойти в гости и немного развеяться.

– Я тут недавно с одной химичкой познакомился, – сказал он по пути с занятий. – Она в гости пригласила, а живет в общаге. Одной подруги не будет, а вот другую придется развлекать. Пойдешь со мной?

– С кем познакомился? – не понял Джарах.

– Девчонка с химфака. Так пойдешь, или нет?

Молодой иорданец тяжело сходился с людьми, в Москве у него не было знакомых, и все свободное время он проводил в библиотеке или общежитии.

– Пойду! – обрадовался он.

– Тогда деньги давай!

– Зачем?

– Ну, не с пустыми же руками мы поедем!

Джарах протянул товарищу трехрублевку. В гости к девушкам его пригласили впервые, и он решил не мелочиться, опасаясь, что Сергей передумает, и возьмет с собой кого-то другого.

– Неплохо! – похвалил Серега. – Тогда я сразу пойду затарюсь, а ты меня в общаге жди. Да, и с собой еще денег возьми – может в кино придется тебе подругу повести, или еще куда!

– А что значит «затарюсь»? – спросил будущий лингвист. Но товарищ только рукой махнул.

В ожидании Сергея Джарах тщательно готовился: нагрел воды, помыл шевелюру смоляного цвета, аккуратно подбрил бакенбарды, подстриг усы – предмет особой гордости, которым могли похвастать далеко не все ровесники, – гладко выбрил щеки и обильно спрыснулся остатками французской туалетной воды, купленной еще на родине. Только он привел себя в порядок, как заглянул сокурсник и сказал, что Сергей ждет его под общежитием. Так оно и оказалось.

– А что ты здесь стоишь? – спросил Джарах. – Почему не зашел? Помыться, побриться…

Вместо ответа тот распахнул куртку-ветровку и показал засунутые под ремень, как гранаты, две бутылки сухого вина.

– Так баба Надя на вахте дежурит! А у нее нюх на спиртное, да и на все остальное тоже. Говорят, она работала еще на Берию, может, и сейчас «постукивает»…

– Что значит «постукивает»?

– Сообщает куда следует. Ну, информирует органы…

– А что, органам интересно, что ты пьешь вино? – не мог понять Джарах. – Это же не запрещено!

– А моральный облик? Комсомол и все такое… Нет, лучше не рисковать. Кстати, а Тимур у тебя не спрашивал, куда идешь?

– Так его самого дома нет.

– А он где?

– Откуда ж я знаю?

– Слушай, а он, правда, офицер иорданской армии?

– Как-то разговор зашел, сказал, что да.

– А чего же тогда он все бросил и поехал на лингвиста учиться?

– Не знаю. Он не очень-то разговорчив…

– Вот и ты ему не говори, куда мы ходим. А то проболтается…

– А разве нельзя ходить в гости?!

– Можно, нельзя… Лучше не болтай!

Через полчаса Сергей и Джарах вошли в общежитие химиков.

– Мою зовут Ира, она светленькая, а твою – Люда, она темненькая, инструктировал по пути Серега. – Постарайся Люду увести куда-нибудь на пару часов.

Джарах только вздохнул. Ему не нравилось, что Сергей командует, но выбирать не приходилось.

Лицо у здешнего вахтера – полной женщины лет пятидесяти, было гораздо добрее, чем у бабы Нади. С уверенным видом Сергей поздоровался, протянул студенческий билет и назвал номер комнаты, втянув живот, чтобы не выпирали засунутые под ремень бутылки.

– Второй студенческий тоже оставляйте! – заявила вахтер, записывая фамилии посетителей в прошнурованный и пронумерованный журнал. – И, смотрите, до двадцати трех часов посторонние должны покинуть общежитие.

– Знаем, мы раньше выйдем! – заверил Сергей.

Комната девушек находилась на третьем этаже. Общежитие было совсем не таким, как то, в котором жили Джарах и Сергей – с отдельным санитарным блоком на каждые две комнаты. Здесь двери комнат выходили в длинный коридор, в концах которого располагались туалет и кухня, а душ находился на первом этаже, и работал по расписанию. Несмотря на протертый местами линолеум и облупившуюся побелку, выглядело оно довольно прилично – может из-за поддерживаемой чистоты, а может, из-за ненакрашенных девушек в легких халатиках, то и дело попадавшихся навстречу. В коридоре витал запах недорогих духов и горохового супа, тянувшийся от кухни.

– Заметно, что парней здесь немного, – с удовлетворением сказал Сергей, и постучал в покрашенную белой краской дверь с номером 324.

– Входите! – раздался изнутри девичий голос.

Последовав приглашению, гости оказались в импровизированной прихожей, отделенной от жилого пространства и без того небольшой комнаты шкафом для одежды и пестрой занавеской.

– Разувайтесь, вешайте куртки и проходите! – встретила их Людмила, отодвинув занавеску. В отличие от бегающих в коридоре студенток, она была в открытом коротком сарафане, босоножках, с макияжем на лице и вымытыми, тщательно расчесанными волосами. Среднего роста, миловидная, с прической «каре» она напомнила Джараху артистку из «Кавказской пленницы».

Из-за занавески вкусно пахло жареной картошкой. Сергей сглотнул слюну и чмокнул Люду в щеку. У дальней от двери стены, под окном, располагался небольшой квадратный стол, посреди которого стояла дымящаяся сковорода – было видно, что гостей здесь ждали. Слева от входа вдоль стены стояли две заправленные зелеными покрывалами кровати, над которыми висели одинаковые, явно общежитские, ковры красной расцветки. На прибитых прямо сквозь ковер гвоздях держалась стеклянная полочка с косметикой и тубус для чертежей. Задняя стенка шкафа была обклеена листами из журналов мод. Еще одна кровать располагалась справа.

На ней, поджав ноги, в позе лотоса сидела Ирина, разглядывая гостей карими с лукавым прищуром глазами и улыбаясь большим чувственным ртом. Она была выше и тоньше Людмилы, с модной короткой стрижкой из обесцвеченных волнистых волос. Но глаза Джараха, против его воли, смотрели не в лицо девушки, а в то место, где из коротких джинсовых шорт выходили длинные белые ноги.

– Знакомьтесь, это Жорик! – объявил Сергей и, наклонившись, поцеловал Иру в губы. Он чувствовал себя, как рыба в воде, и никак не реагировал ни на наряды, ни на позы девушек – все это было для него в порядке вещей.

А Джарах стоял как завороженный, и даже на чужое имя никак не отреагировал.

– Жорик – это Георгий? – спросила Люда. – У нас на курсе есть Георгий, он грузин, но без усов…

Только теперь Джарах понял, что говорят о нем. Еще он понял, отчего так улыбается Ира – она заметила, куда направлен его взгляд, но менять позу не стала, а откровенно наслаждалась мужским вниманием. Ему даже показалось, что девушка рассмотрела бугорок возбужденной плоти, который так и рвался сквозь брюки.

– Вы грузин, да? – продолжала щебетать Люда.

– Почти! – ответил Джарах.

Он без приглашения прошел к столу, отодвинул стул, чтобы не оказаться спиной к остальным, и сел, скрывая непослушную часть тела, слишком явно выдающую его мысли.

– Ой, что же мы стоим?! – спохватилась Люда. – Присаживайтесь к столу, картошка стынет!

– Давайте стаканы!

Сергей не без гордости поставил на стол две бутылки вина.

– А что, сегодня праздник? – игриво спросила Ира.

– День капроновых чулок! – не раздумывая, выпалил Сергей и погладил ноги Иры.

– Да? – в один голос воскликнули девушки.

– Конечно! А вы не знали?

– Ну, ладно! – улыбнулась Ира. – Тогда можно и выпить…

Несмотря на свою женскую привлекательность и ту реакцию, которую она вызвала в организме Джараха, Ира ему не понравилась. Женщине не пристало столь откровенно демонстрировать свою доступность. Так ведут себя только проститутки. Вот Люда – другое дело. Она тоже чрезмерно оголена по стандартам Востока, но здесь так принято – все женщины ходят в таком виде по улицам. И ведет она себя не вызывающе, не смотрит дерзко в глаза. И надушена не так сильно, наоборот – от нее исходит легкий и приятный аромат цветущей белой акации… И, сразу видно, хозяйственная – встретила, пригласила в дом… Вот, подала стаканы… И картошку, наверняка, она пожарила…

– А почему молчит Георгий? – спросила Людмила. – Я хочу услышать красивый тост. Наш грузин всегда так красиво говорит…

И голос у нее был приятный.

– Я не грузин, и не Георгий, – неожиданно для самого себя сказал Джарах. – И я не пью вина.

– Вот как?! – рассмеялась Ира. – Какой завидный жених – непьющий!

Сергей наполнил три стакана и ободряюще подмигнул.

– Но тост я для вас скажу! – сориентировался Джарах. – Однажды у Ходжи Насреддина спросили: «Эфенди, как называется у арабов остывший плов?» Ходжа не знал ответа, но ловко вывернулся: «По правде говоря, арабы не дают плову остыть». Давайте же и мы уважим наших замечательных хозяек и не позволим остыть столь прекрасно пахнущему блюду!

– Вай, маладэц! – воскликнул Сергей, поднимая стакан и чокаясь с девушками.

– Ты мусульманин? – спросила Людмила, одарив Джараха улыбкой.

– Да, и я не ем свинину.

– Картошка на подсолнечном масле, – посерьезнев, сказала она.

– Спасибо!

Когда сковорода опустела, Сергей стал глазами указывать Джараху на дверь. Но Джарах не знал: как так можно – прийти к незнакомой девушке и увести ее из дома?! У него на родине так делать не принято! Сергей несколько раз пнул его под столом ногой, но товарищ только отодвинулся. Тогда Сергей стал, не стесняясь, обнимать и целовать Ирину, гладить ее ноги и грудь.

Джарах был готов сквозь землю провалиться, да и Людмиле стало неудобно.

– Не хочешь прогуляться? – предложила она.

– С удовольствием! – глядя в окно и будто ничего не замечая, ответил Джарах.

– Куда пойдем? – спросил Джарах, когда они вышли на улицу.

– Вообще-то кавалер должен предложить, – пожала плечами Людмила. – Кстати, как тебя зовут по-настоящему?

– Джарах!

– Поехали на ВДНХ, Джарах, там хорошо и воздух чистый…

Они сели в метро, и через сорок минут уже бродили по широким тенистым аллеям, любовались фонтанами, зашли в несколько павильонов, и незаметно оказались у аттракциона «Американские горки». Сцепленные между собой вагончики с грохотом летали по причудливо изогнутым рельсам, пассажиры отчаянно кричали – то ли весело, то ли испуганно.

– Ой, давай прокатимся! – попросила Людмила.

– Тебе не страшно? – спросил Джарах.

– Я люблю острые ощущения!

Ему не очень хотелось летать вниз головой, но признаться в этом девушке было невозможно. Вагончик полетел вперед, резко меняя направления и скорость движения. Сначала он медленно поднимался на высоту десятиэтажного дома, затем резко срывался вниз, практически оказываясь в свободном полете, и вновь на огромной скорости летел вверх. На каждом вираже Людмила, громко крича, прижималась к Джараху, приятно щекоча волосами его лицо.

– Фух, накричалась! Адреналин так и бурлит в крови! – сказала девушка, когда они вышли за ограждение аттракциона. Продавец в синем фартуке и колпаке торговала мороженым из передвижной тележки с изображением пингвина.

– Хочешь? – спросил Джарах.

– Хочу!

Он купил два «Эскимо», и они принялись есть на ходу.

– Вон там можно посидеть, – показал рукой Джарах на свободную лавочку в тени цветущего неподалеку каштана. Они сели.

– Я даже запыхалась от этого полета, – прошептала Людмила.

– Тебе говорили, что ты похожа на артистку? – спросил Джарах, наклоняясь ближе, чтобы лучше слышать.

– Да, на Наталью Варлей, – по-прежнему шепотом ответила девушка.

Девичьи губы оказались к лицу Джараха ближе того расстояния, после сокращения которого между мужчиной и женщиной барьер личного пространства разрушается и срабатывает невидимый магнит… Джарах впервые в жизни прильнул губами к губам девушки. Они были сладкими и липкими, они раскрылись навстречу. Большие белые капли таявшего мороженого стекали с лавки и капали на траву – Джараху было не до него. Он был счастлив в этой замечательной стране, где гораздо меньше жестких запретов, чем на родине, где женщины не сидят взаперти и не носят чадру, где он впервые испытал странное и приятное чувство, зародившееся в груди и растекающееся по всему телу.

У себя он не смог бы вот так, просто, во время прогулки, поцеловать девушку. Да еще целоваться с ней в парке, прямо на скамейке. За это сразу в тюрьму сажают! А если что-то большее позволишь, – так закопают по пояс в землю и забьют камнями! Чтобы дотронуться до девичьего тела, надо жениться, а это процедура длительная, сложная, к тому же, связанная с большими затратами – за красивую девушку из хорошей семьи и калым назначают большой! А тут вот – пожалуйста! И он снова прильнул к губам Людмилы, растворяясь в волнах новых ощущений. А над ними грохотали, смеялись, кричали и лязгали сцепками до предела заполненные пассажирами вагоны «Американских горок»…

– Подожди несколько минут, я сейчас вернусь, – Людмила отстранилась и поднялась с лавки. – Пойду носик припудрить.

– Зачем? – не понял Джарах. – У тебя нормальный нос…

– Какой ты смешной, – рассмеялась девушка. – Мне в туалет надо. Я быстро.

Людмила ушла по посыпанной песком аллее, Джарах с удовольствием проводил взглядом ее стройную фигурку и откинулся на спинку скамейки.

«И люди здесь хорошие, – размышлял он. – Доброжелательные, приветливые. Вот Сергей – он старается, чтобы я чувствовал себя как дома, даже в гости с собой позвал. Ко мне все хорошо относятся, даже стипендия в три раза больше, чем у местных… Может, остаться здесь навсегда? Женюсь на Людмиле без всякого калыма, квартиру дадут бесплатно…»

– Эй ты, черножопый! – грубый оклик раздался совсем рядом. – Чего расселся, как у себя дома?!

Пятеро молодых людей полукругом обступили скамейку. Обычные парни, почти все его ровесники, один постарше – лет двадцати семи. Все бритые наголо, у старшего – крепкого высокого парня на левом виске вытатуированы две молнии, как эмблема СС. Это он начал разговор. Но почему такая агрессия? И остальные смотрят с ненавистью. Неужели его с кем-то спутали?

– Вы ошиблись, ребята, – растерянно сказал Джарах, вставая.

Молодой человек не привык к скандалам и дракам. А приставшая к нему компания, похоже, привыкла и сама явно искала конфликта. Джарах внимательно осмотрел их.

Все пятеро – крепкие, накачанные, с ничего не выражающими лицами и пустыми глазами. И одеты они как-то странно: несмотря на теплую погоду – черные ботинки с почему-то белыми шнурками и высокими берцами, в них заправлены широкие штаны из прочной ткани; черные майки-футболки, кожаные куртки… Как униформа! Но кто они? На майках надписи на английском языке, явно кустарного производства: набитые белой краской с помощью трафарета. «Я ненавижу расизм и негров», – объявляет всем старший кривоватой надписью на груди.

«Странно, – Джарах в очередной раз удивился русской вольности трактовки некоторых фраз. – Это равносильно тому, что написать: Я ненавижу Россию и люблю русских». Но сейчас было неподходящее время для анализа лингвистических тонкостей.

– Мы не ошиблись, – сказал старший. – Это ты ошибся! Приехал к нам, жрешь мороженое, наших девок тискаешь. Сука!

Мощный кулак сбил Джараха на землю, и тут же на него обрушился град ударов ногами. Инстинктивно он свернулся в комок, подтянув колени к груди и закрыв голову руками. Но это мало помогало: его били изо всех сил, как футболисты бьют по мячу, тяжелые ботинки пробивали слабую защиту: он услышал, как хрустнули ребра, как потеряла чувствительность левая рука… И внезапно понял: ЕГО НЕ БЬЮТ, ЕГО УБИВАЮТ! Рука автоматически схватила лежащую под скамьей половинку кирпича – пыльную и липкую от накапавшего мороженого. Он швырнул кирпич в нападающих, но все тело болело, и сил уже не было, бросок получился слабым… Однако кольцо бритоголовых на миг разомкнулось, один, самый низкий, схватился за голову.

– Гля, Шульц, он мне чеклан пробил! – вскрикнул коротышка, рассматривая окровавленную ладонь.

– Ах ты гад!

Щелкнул выкидной клинок и старший, наклонившись, полоснул его ножом по лицу: сверху вниз, через всю левую половину. От острой боли Джарах потерял сознание.

– Имейте в виду, это иностранец, может возникнуть международный скандал, – сквозь темноту небытия прорвался строгий мужской голос. – Надо сделать все, чтобы не уронить достоинство советской медицины!

– Что могли – сделали, – отвечал ему другой голос, усталый и раздраженный. – Переломы ребер зафиксировали, они срастутся, на руку тоже наложили гипс. Но глаз-то мы ему не вставим! Можем только протез подобрать…

– Самый лучший протез! – уточнил строгий.

И снова наступило небытие.

Пробуждение было болезненным. Голова гудела и кружилась, все тело болело, левая рука была в гипсе, левая сторона лица будто онемела и вся была в бинтах и тампонах. Левым глазом он ничего не видел, возможно, из-за бинтов. Но он вспомнил подслушанный разговор, и ужасная догадка зародилась в не совсем еще отошедшем от наркоза мозге.

– Что с глазом? – громко спросил он, сам не зная у кого.

– Проснулся, милок?! – всполошилась дремавшая на стуле у его кровати пожилая санитарка. – Лежи, не разговаривай! Тебе пока мышцы лица нельзя напрягать.

– Какой я тебе милок? – раздраженно сказал Джарах.

Теперь его раздражало все в этой чужой ему стране. Раздражал этот больничный запах, эти застиранные простыни с черными прямоугольниками больничных штампов по углам, даже морщинки на уставшем, но добром лице санитарки казались ему злыми. И это ее «милок»…

– Я сейчас дежурного врача позову, – сказала она. – Доктор сам тебе объяснит…

«Аллах наказал меня, – размышлял Джарах. – За то, что пошел с этим Сергеем к распутным девкам. Прав был Тимур…»

Пришел врач – молодой юноша с бледным лицом, лет на пять старше Джараха, не больше.

«И он, наверное, молодых медсестер ночью в кабинет к себе водит по очереди, – подумал с отвращением Джарах. – Все они неверные, такие…»

– Как себя чувствуете, больной? – спросил врач, заглядывая в лицо, словно хотел увидеть что-то под слоем бинтов.

– Что с моим глазом?

– Глаз вы, к сожалению, потеряли. В милицию мы сообщили.

– И что? Ваша полиция вернет мне глаз? – не скрывая раздражения, спросил Джарах.

– Нет, – немного растерянно ответил врач. – Но… так положено.

Раздражение сменилось отчаянием. «Вся жизнь теперь сломана из-за неверных», – подумал Джарах.

– Оставьте меня одного! – твердо сказал он. – Я не хочу никого из вас видеть.

Утром пришел Тимур.

– Салам, брат! – сказал он, войдя в отдельную палату, куда положили Джараха, как иностранца. – Я все знаю. Я искал тебя всю ночь. Эти кафиры не посчитали нужным даже сообщить мне – я же, видите ли, не родственник.

– Ва-алейкум салам! – попытался улыбнуться Джарах, искренне обрадовавшийся визиту земляка. – Ты был прав, когда ругал неверных и их страну – они сделали меня инвалидом! И меня ты ругал справедливо – за то, что пропускаю молитвы, не читаю Коран и якшаюсь с неверными…

– Ничего, – Тимур положил свою руку на руку больного и будто влил в него порцию своей силы. – Держись, Джарах! Аллах не посылает испытания шакалам, потому что испытания могут пройти только львы! И ты с честью пройдешь тяжелое испытание, оно поставит тебя на путь истинный…

– Спасибо, Тимур! Я не сдамся! Я хочу отмстить! Если бы мне попался этот Шульц… Но Москва очень большая… Да он и сильней меня…

– Я помогу тебе! Мы найдем этих свиней и спросим с них. Я принес Коран. Читай, и Аллах поможет тебе.

Тимур положил толстую книгу под руку Джараху.

– Спасибо! Мне пока трудно читать одним глазом…

– Ничего, ничего! – похлопал товарища по руке Тимур. – Коран поможет, даже если он просто будет лежать рядом с тобой!

Потом приходил усталый милиционер в потертом мундире, который подробно записал все, что запомнил Джарах: приметы нападающих, их одежду, особые приметы, кличку «Шульц». Потом еще один милиционер – посолидней, в хорошем костюме, с галстуком и пронзительным взглядом узко посаженных глаз. Он тоже подробно расспросил Джараха и тоже записал, но как-то по-другому расставлял акценты. Возможно, он был из другой милиции, более высокого уровня.

Приходила и Людмила с пакетом фруктов, но Джарах не стал с ней разговаривать и фрукты не взял: девушка почему-то стала ему противной. Зато Сергей проведывал каждый день: извинялся за то, что оставил его одного в незнакомом городе, передавал приветы от однокурсников, говорил ободряющие слова, уверял, что милиция обязательно найдет преступников… К Сергею Джарах неприязни не испытывал, но и товарищеских чувств – тоже…

Через месяц у Джараха срослись переломы, прошли ушибы, только глаз не вырос, да красный шрам от лба до подбородка навсегда изуродовал некогда гладкое лицо.

– Ничего, через некоторое время рубец сгладится и побледнеет, а протез тебе вставят на днях, вообще незаметно будет, – успокаивал его Сергей.

Но Джарах не стал поддерживать разговор – лег, укрылся одеялом с головой и сделал вид, что спит.

Сергей тихо выскользнул из палаты, спустился вниз, сел в автобус и приехал на Западную окраину Москвы. Пройдя полкилометра от автобусной остановки, он проверил, как учили – нет ли хвоста, свернул к мясокомбинату и, пройдя еще полкилометра, вышел в район, напоминавший пейзажи из фильмов ужасов: между высоким забором из красного кирпича и ржавыми металлическими гаражами тянулась узкая тропинка, вдоль которой валялись черепа и кости крупного рогатого скота. Удручающую картину дополняла тошнотворная вонь, доносившаяся из-за забора. Ближайшая из шести собак, охраняющих свою территорию, – грязно-рыжая дворняга, – зарычала и оскалилась на чужака. Остальные молча выстроились полукругом, стараясь обойти с флангов. Ну, точно, как люди!

– Пошли вон! – крикнул Сергей, замахнувшись предусмотрительно подобранной палкой.

Разразившись разноголосым лаем, псы утратили опасную целеустремленность, нехотя разбежались и, нюхая землю, скрылись за гаражами. Сергей подошел к импровизированной лавке – лежащему на кирпичах бревну с отполированной чужими задами поверхностью, брезгливо присел на краешек. Валявшиеся вокруг бутылки, яичная скорлупа и обертки от плавленых сырков не оставляли сомнений в том, для каких целей служило это место.

– А ты пунктуален, Рулет!

Куратор подошел с другой стороны и совершенно незаметно. Как, впрочем, и всегда. Это был мужчина лет тридцати трех, среднего роста, худощавый, с пронзительным взглядом узко посаженных глаз. Типичный «вечно молодой» комсомольский вожак, какими привык их видеть Сергей. Хотя комсомольским вожаком Иван Иванович не был. Хотя, когда-то, может и был. Но не сейчас.

– Здравствуйте, Иван Иваныч!

Мужчина протянул руку.

– Здорово, Сергей.

Настоящего имени куратора он не знал. А может, того и вправду так звали. В любом случае, Иван Иванович – нормальное человеческое имя. А ему дал дурацкую кличку, на которую собаки бросались, как на настоящий мясной рулет.

Иван Иванович достал торчащую из кармана газету, расстелил ее и сел, подтянув брюки, чтобы не растягивались на коленях.

– Ну, докладывай! Как обстановка, что нового?

– Его скоро выпишут…

– Это я и без тебя знаю. Как он?

– Вроде выздоравливает. Но угнетен очень. Глаз потерял, шрам через все лицо… Сегодня посмотрел в зеркало, в постель повалился, накрылся с головой одеялом… Как бы руки на себя не наложил…

– Исключено! – Иван Иванович похлопал его по плечу. – Мусульманская вера это запрещает. Лишить себя жизни можно только вместе с врагом, неверным, а лучше – с несколькими…

– Ну, тогда хорошо, – послушно кивнул Сергей.

– Хорошо-то хорошо, только ничего хорошего! – сказал куратор. – Это еще хуже и вызывает большое беспокойство!

– Почему?

– Это тебе еще рано знать. Еще что?

– Со мной он ведет себя отчужденно, зато очень сошелся с Тимуром. Тот приходит почти каждый день. Коран принес. Джарах теперь молится регулярно.

– А что Тимур?

– После этого случая он со мной перестал общаться. И в общаге, и в институте. Он меня винит во всем: даже какую-то поговорку обидную сказал…

– Какую?

– Что-то типа: если пойдешь куда-нибудь со свиньей, то обязательно испачкаешься в грязи…

– Ну, я же не виноват, что так вышло, – смутился Сергей. – Пошли в гости, кто знал, что такое случится?

– А на него что, в гостях напали? Если бы ты не услал его хрен знает куда… Или с ним пошел! Ты, вон какой здоровый лось – один бы троих отметелил! Да и не полезли бы они!

– Виноват, Иван Иванович! – Сергей понурился.

– То-то! А в больнице ты с Тимуром встречался?

– Один раз, случайно…

– И что? – заинтересовался Иван Иванович.

– «Встреча в Кремле прошла в теплой и дружеской обстановке» – это не про нас, – усмехнулся Сергей. – Просто разошлись, как будто друг друга не знаем. Он с Джарахом по-своему разговаривал. Но внизу его двое земляков ждали – я из окна видел, как они вместе потом ушли. Одного я раньше встречал – он как-то приходил к Тимуру в общагу.

– А потом Джарах их разговор не пересказывал?

– Ну так, напрямую, нет… Но, кое-что проскакивало. Я сказал, что, мол, наша страна борется со скинхедами, поэтому их обязательно найдут и посадят в тюрьму… А он ухмыльнулся так… Говорит: «Разве несколько лет тюрьмы могут заменить глаз? Только выбитый глаз может стать отмщением!»

– Вот как! Интересно!

– Я думаю, это Тимур его научил. Они вообще очень сдружились после случившегося. И Джарах теперь часто словами Тимура говорит, это заметно.

– Молодец, внимательный! – усмехнулся Иван Иванович. – Значит, мстить хотят?

– Ну, да…

– Глянь сюда! – Иван Иванович протянул ему несколько фотографий. На них были изображены трупы двух молодых людей, снятые в разных ракурсах. Оба бритоголовые, у одного на затылке вытатуирована свастика, у другого – две молнии. Лица разбиты, под каждым натекла большая лужа крови.

Сергею стало плохо, когда он протянул снимки обратно, руки у него дрожали.

– Про это они тебе ничего не рассказывали? – спросил Иван Иванович, не торопясь забрать страшные фотографии.

– Н-нет. Кто это? Что с ними?

– Это мертвые скинхеды, – спокойно объяснил Иван Иванович. – Но они не имеют никакого отношения к истории с Джарахом. Просто кто-то стал убивать эту погань… Похоже – всех, кто под руку попадется. Не догадываешься, кто это может делать?

– Неужели?! – Сергея даже пот пробил.

– Не знаю. Прокуратура ведет расследование. Но это не наше дело.

Куратор взял, наконец, снимки, сложил и сунул во внутренний карман. Потом вынул другую фотографию: круглая бритая голова, пустые глаза, на виске две зигзагообразные молнии…

– А вот это – наше! – он протянул портрет Сергею. – Покажешь Джараху, дескать, она из альбома твоего оперотряда. Если узнает своего обидчика, скажешь, что его группа вечерами зависает в баре «Ниже нуля». Знаешь, где это?

– Неа, – мотнул головой Сергей, пряча фотографию в задний карман брюк.

– Метро «Щелковская», за кинотеатром, вот здесь, – Иван Иванович показал нарисованную на тетрадном листке схему. – Понял?

– Понял, – кивнул Сергей.

– Съезди туда обязательно, посмотри на месте, чтобы смог нормально объяснить, – куратор поджег листок и, когда он сгорел, растоптал пепел.

– Ясно, сделаю!

– Ну, молодец! – холодно улыбнулся Иван Иванович. – По результату – сразу звони!

– Есть!

Иван Иванович улыбнулся теплее.

– Еще не передумал у нас работать?

– Конечно, нет! – с жаром сказал Сергей.

– Пока у тебя получается. Только…

– Что «только»? – Сергей насторожился.

– Шутки про встречи в Кремле забудь навсегда!

– Уже забыл! – Сергей клятвенно приложил руку к сердцу.

Бар «Ниже нуля» соответствовал своему названию: крутая лестница, покрытая скользкой, во многих местах поколотой плиткой, вела вниз – ниже уровня горизонта, принятого на чертежах обозначать «ноль». Впрочем, контингент посетителей, облюбовавших этот бар, вряд ли разбирался в таких тонкостях. Чаще всего «ноль» ассоциировался у них лишь с одним – излюбленной в этих кругах прической. А «ниже нуля» – это уже не стрижка, это снятый у чурки скальп, которым хвастался Отмороженный. Если, конечно, не врал.

И располагался бар очень удобно – на отшибе: плохо освещенная пустынная дорога, напротив – небольшой сквер, за которым на несколько километров тянулись огороженные высоким забором боксы автотранспортного предприятия и ангары каких-то складов.

Они следили за точкой уже третий вечер подряд – сидели, развалившись на скамейке, и сквозь узкий проход между кустами наблюдали за входом. По приказу Тимура Джарах надел старую одежду: потертые черные брюки, стоптанные черные туфли, черную рубаху. Одежда такая, что не жалко выбросить, и цвет подобран специально, чтобы не выделяться в темноте. Тимур, оказывается, был предусмотрительным и хорошо разбирался в таких делах. Рядом находилась импровизированная свалка: ящики из-под масла, гофрированные подставки из-под яиц, пустые бутылки, промасленные бумажные и полиэтиленовые пакеты. Стойкая вонь пережаренного подсолнечного масла, сгоревшего лука и вяленой рыбы впитывалась в одежду и вызывала рвотный рефлекс.

– Давай отойдем подальше, – сказал Джарах. – Меня сейчас вытошнит!

Тимур покачал головой.

– Тогда ничего не увидим. А если ближе ко входу подойдем, тут же «засветимся». Здесь такие, как мы, сразу привлекают внимание – словно заяц у псарни… Кстати, как себя чувствуешь?

– Да, вроде, нормально…

– Чего там нормально! Месяц, как из больницы вышел, – пробурчал Тимур. – Я же тебе говорил – оставайся лучше дома.

– Одному тебе не справиться…

– А я не один, – усмехнулся Тимур. – Я с друзьями. Видишь ту машину?

Он указал на стоящую неподалеку от «Ниже нуля» старенькую «пятерку».

– Так что и без тебя бы обошлись…

– Нет, это мое дело! Я сам должен отомстить. В сорок пятом аяте суры «Аль-Маида» прямо говорится: «Мы предписали им в нем: душа – за душу, око – за око, нос – за нос, ухо – за ухо, зуб – за зуб, а за раны – возмездие. Но если кто-нибудь пожертвует этим, то это станет для него искуплением. Те же, которые не принимают решений в соответствии с тем, что ниспослал Аллах, являются беззаконниками».

– Молодец, что изучаешь Коран, – похвалил Тимур. – И молодец, что начал молиться. Поверь, Аллах поможет тебе!

Прошло минут сорок. Несколько скинов вышли из бара, подошли к скверу, помочились и, пошатываясь, двинулись прочь.

– Свиньи! – с отвращением сказал Тимур. – Хоть бы за кусты зашли!

– Тогда бы нас увидели!

– Тем хуже для них, – Тимур сунул руку за пазуху и извлек длинный черный пистолет.

Джарах напрягся.

– Откуда это у тебя?!

Товарищ улыбнулся и спрятал оружие.

– У нас здесь много друзей.

– У нас?!

– Конечно! Ты же стал на путь поиска истины, значит, ты с нами!

В это время из бара вышла еще компания бритоголовых, человек шесть. Под фонарем над дверью они задержались, долго жали друг другу руки и визгливо хохотали.

– Узнаешь? – спросил Тимур.

– Конечно! – Джарах сразу узнал Шульца и коротышку рядом, которому он разбил голову. Внутри все похолодело. Он не представлял – что надо делать теперь, когда враги – вот они, рядом…

– Но их много…

– Тем хуже для них! – процедил Тимур и удержал вскочившего Джараха за руку. – Не спеши. Сядь. Они не уйдут.

Товарищ говорил очень уверенно, и эта уверенность удивила Джараха. Он послушно сел. Сердце билось, как перегретый мотор, поднявшееся давление отдавалось толчками в висках и в пустой глазнице.

Прощание у бара закончилось. Трое бритоголовых завернули за угол – видно, пошли к метро. Шульц и еще двое направились в противоположную сторону – к железнодорожной платформе, наверное, на электричку. Через полминуты за ними медленно двинулась и старенькая «пятерка».

– Откуда они знают, за кем ехать? – удивился Джарах.

– Все все знают! – уверенно ответил Тимур. Джарах никогда не слышал, чтобы он так говорил. Это был голос не студента-лингвиста, земляка и соседа по общежитию, а голос капитана иорданской армии. – Они же выполняют боевую задачу!

– Боевую?..

«Пятерка» поравнялась с троицей бритоголовых, хлопнули дверцы, в темноте закрутилась какая-то возня теней, которая, впрочем, быстро закончилась. Снова хлопнули дверцы, взревел мотор, машина развернулась и уехала, напоследок свет фар мазнул по неподвижно распростертой на тротуаре фигуре.

– Теперь пойдем! – Тимур встал и быстро пошел вслед за скрывшейся «пятеркой». Впрочем, уехала она недалеко – метров через сто заехала в узкий проезд между двумя бетонными заборами. Три парня кавказской внешности выкинули из багажника Шульца и его дружка. Судя по их виду, каждый получил по физиономии удар кастетом с четырьмя шипами, оставившими каждому четыре кровоточащих дырки. Они сидели на пыльной земле, было видно, что скины находятся в полубессознательном состоянии и медленно приходят в себя.

– Вот у этого был, – незнакомец протянул Тимуру пружинный нож и кивнул на Шульца. Тимур нажал кнопку. Пружина со щелчком выкинула блестящий клинок.

– Этим он тебе глаз выбил?

Джарах кивнул. Тимур протянул ему нож.

– Давай! Теперь твоя очередь! Только рубашку сними…

Джарах двумя пальцами взял оружие, и принялся снимать рубашку, не понимая, зачем это делает, но радуясь отсрочке: он был растерян, и совершенно не представлял, как сможет свершить обряд мести.

– Не надо! – хрипло проговорил Шульц, становясь на колени. – Давай договоримся. Мы вас трогать не будем, а глаз я компенсирую…

Растерянность прошла, вместо нее вспыхнула ярость.

– Глаз компенсируешь, сын собаки! – Джарах крепко перехватил нож. – Вот тебе компенсация! – он взмахнул клинком, так же, как это сделал Шульц два месяца назад – по левой половине лица, сверху вниз, через глаз. Скин истошно заорал, и, чтобы он замолк, Джарах принялся наносить один удар за другим – в шею, грудь, лицо… Захрипев, обливающийся кровью Шульц повалился на бок и затих.

У Джараха закружилась голова, он бросил окровавленный нож и, пошатываясь, отошел в сторону, с трудом сдерживая рвоту.

– Молодец, брат! Но работать надо по-другому! Смотри!

Тимур поднял нож. Второй скинхед к этому времени сумел сесть, но по глазам было видно, что он не в себе: то ли не отошел от удара по голове, то ли впал в ступор, увидев, какая судьба постигла его сотоварища. Впрочем, такие подробности никого не интересовали. Тимур зашел скину за спину, и с ловкостью человека, не раз резавшего овец (а может и не только овец), одним движением перехватил горло. Потом повторил ту же процедуру с не подающим признаки жизни Шульцем.

– Человек – животное живучее! – пояснил он. – Иногда мертвяк мертвяком, а оказывается – живой!

Один из друзей Тимура достал канистру с водой, и Джарах умылся до пояса, смывая кровь с рук и тела. Тимур оказался более аккуратным, или более умелым – у него были запачканы только руки, и то несильно. Потом он отдал своим друзьям пистолет и сказал что-то на незнакомом языке, наверное, дал им какие-то указания, потому что те внимательно слушали и кивали. Напоследок пожали друг другу руки и разошлись. Машина растворилась в темноте, а они вначале отбежали от страшного места, потом, быстрым шагом, петляя в темноте между домами, прошли к метро.

– А ты молодец, Джарах! – с уважением сказал Тимур, когда они сидели в пустом, грохочущем вагоне. – Кровью смыл оскорбление! Как себя чувствуешь?

– Гораздо лучше! Будто камень с души свалился… Даже, как будто новый глаз вырос! Хотя я еще многого не умею из того, что можешь ты…

– Ничего, брат, научишься! – ободряюще сказал Тимур. – Придет время, и я буду тобой гордиться…

Через день Тимур пропал. Ушел из института, а в общежитии не появился. Не пришел и к ужину. И ночью койка Тимура пустовала. Джарах расспрашивал одногруппников, соседей по общежитию – все только пожимали плечами: никто его не видел. Он серьезно забеспокоился. Неужели друга арестовали? Тогда скоро придут и за ним! Инструкции Тимура по заметанию следов он выполнил полностью: одежду выбросил в мусорные баки разных районов, тщательно выкупался, коротко постриг ногти… Но это мало что значило: если Тимур попался, то из него выбьют показания на всех соучастников… Только как могли «выйти» на Тимура?!

Сергей сказал, что он сообщил в деканат и позвонил в милицию, значит, Тимур скоро найдется: в советской стране люди бесследно не пропадают! Но дни шли, а оптимистический прогноз не сбывался. Две недели прошли как обычно: занятия, медицинские процедуры, молитва… За исключением одного: рядом не было Тимура, и Джарах не знал, чем ему можно помочь. Как найти друзей Тимура, он не знал. Что сообщить на родину – тоже толком не представлял. Да и кому сообщать? Наверное, советские власти уже сообщили. «Не может же иностранный студент бесследно пропасть в этой стране, а никто и пальцем не шевелит?! – размышлял Джарах. – Наверняка его уже ищут…»

Сергей неоднократно приглашал его пойти погулять, сходить в кино или бассейн, но Джарах отказывался. «Хватит, я уже сходил с тобой в гости, на всю жизнь хватит!» – думал он. Но вслух причин не объяснял. Пожав плечами, Сергей уходил один.

В пятницу вечером, когда Джарах, как обычно, при свете настольной лампы читал Коран, незапертая дверь отворилась…

– Ассаляму алейкум! – раздался за спиной незнакомый голос, и он обернулся. Это был Тимур.

За две недели он заметно изменился: похудел, черты лица стали более угловатыми, а красные глаза выдавали недосыпание и усталость. Но лицо было чисто выбрито.

– Ва-алейкум салам!

Джарах вскочил от радости и шагнул навстречу другу. Они обнялись. От Тимура пахло каким-то чужим, казенным запахом, непонятным и отпугивающим. Он прошел в комнату и прямо в одежде лег на свою застеленную кровать, бросив на тумбочку тетрадь, с которой неделю назад вышел из института.

– Где ты был так долго? – спросил Джарах.

– В тюрьме, – глухо отозвался Тимур.

– Так они все узнали?! Но как тебе удалось выйти?!

– Меня за контрабанду задерживали. Помнишь, я привозил Сергею костюм и туфли, девчонкам духи французские, колготки… Да почти всем, кто просил – и привозил. А тут это, оказывается, контрабанда и спекуляция, пять-семь лет лагерей! Да еще пытались к делу Малика привязать – помнишь четверокурсника, которого за наркотики осудили?

– Ничего себе! – воскликнул Джарах. – А я-то думал…

Тимур предостерегающе приложил палец к губам.

– Гм… Да… Ну, и что решили в конце концов?

– Разобрались, отпустили…

– Почему так долго?

– Это долго? – горько усмехнулся Тимур. – Там наши земляки по году сидят. Спасибо, что вообще отпустили. В этой стране…

Тимур понизил голос и покосился на дверь, как будто за ней кто-то стоял.

– В этой стране любого из нас могут посадить просто так, ни за что. Ты-то как? Как здоровье?

– Да я нормально. Видишь – протез сделали?

– Я и внимания не обратил! Ну-ка, дай глянуть! Да, неплохо…

– Может, хочешь искупаться? – предложил обрадованный возвращением друга Джарах. – Горячей воды опять нет, но я подогрею.

– Спасибо! Иди сюда, поговорим…

И когда Джарах присел к нему на кровать, зашептал в ухо:

– Все, закончилась моя учеба! Поеду обратно, домой. И тебе советую! Мы уже получили здесь все, что могли. И еще легко отделались.

Джарах, не задумываясь, кивнул.

Через неделю он уже тренировался в пустыне Вади Рам, в лагере боевиков, которым командовал Тимур. Через две недели распотрошил первого неверного. А через месяц уже полностью оправдывал прозвище «Хирург». Впрочем, через несколько лет, когда за плечами было много серьезных операций, а к московскому шраму добавились новые, получив назначение командиром Европейского сектора, он поменял позывной.