Еле слышно скрипнула тяжелая стальная дверь, раздался тихий шелест одежды, и Саббах вынырнул то ли из сладкого сна, то ли из реального средневековья, сразу поняв, что в бетонный каземат проскользнула Мадина. Худощавая, с еще не округлившимися по-женски формами, в свободных спортивных штанах, мешковатом свитере черного цвета и камуфлированной бандане на голове, она была похожа на мальчишку.

Прижав руку к сердцу, она поклонилась своему командиру и повелителю, потом сразу юркнула в умывальную, где на крюке в стене висела ежедневно наполняемая деревянная бадья, а в бетонном полу была пробита дыра импровизированного слива. Быстро скинула одежду и потянула за ведущую к бадье веревку, обдавая пропотевшее тело ледяной водой. Через несколько минут, дрожа от холода и закутавшись в махровое полотенце не первой свежести, девушка вышла к Саббаху. Он лежал на кровати в прежней позе, и то, что должно было произойти, целиком находилось в руках и других частях тела Мадины. И она взялась за дело.

После многочисленных ранений и контузий у амира было немало проблем со здоровьем, и одну успешно решала Мадина. Справилась она со своей задачей и в этот раз, хотя, как всегда, нарушила правило, по которому женщина должна находиться под мужчиной, но не над ним. Закончив свою нелегкую работу, она соскочила с Саббаха, как с коня после скачки, тут же убежала обратно в умывальную, обмылась и вернулась. Амир, наконец, расслабился, на его лице появился легкий румянец, а на губах – улыбка. Сама девушка ничего не чувствовала, кроме морального удовлетворения от мысли, что она нужна такому великому и важному человеку.

Она села на кровать у него в ногах и молча ожидала – заговорит ли он с ней в этот раз, или нет. В половине случаев амир удостаивал ее коротким разговором, в другой половине – молча отпускал движением руки. Правда, в любом случае она забирала со стола приготовленный для нее пакет с редкими в горной крепости продуктами: копченой конской колбасой, говяжьей тушенкой, рыбными консервами. В редкие увольнения она относила продукты родителям, которые жили неподалеку – в Алай-Юрте, что в двух километрах ниже Мамута. Родители радовались гостинцам, а она боялась, что им как-то станет известно об их происхождении. Это позор для чеченской девушки, который падает на всю семью и весь род. И Мадина не была уверена, что высокое положение ее любовника изменит такую оценку.

Сейчас Мадине очень хотелось, чтобы амир проявил к ней внимание, ибо ей надо было сказать что-то очень важное, а обратиться к своему повелителю первой она не могла.

– Как идет снайперская подготовка? – неожиданно спросил Саббах, и его голос гулко отразился от стен бетонного каземата.

– Хорошо, мой амир! – просветлев лицом, ответила девушка. – Я уже не допускаю ошибок в поправках и всегда попадаю в цель.

– Это главное! – кивнул Саббах. – Скоро тебе предстоит доказать твое мастерство в битвах с неверными!

– Я буду счастлива это сделать, мой амир, но… – Мадина осеклась.

– Что?! – насторожился командир, не привыкший ни к каким «но».

– Но мне надо будет взять небольшой отпуск и побыть дома…

– Да ты в своем уме?! – Саббах даже сел на узкой солдатской кровати.

– Дело в том, что я беременна… – Мадина была ни жива, ни мертва. Она начала жалеть, что затеяла этот разговор, но останавливаться уже поздно…

– Мне стало тяжело долго лежать на животе… А дальше будет еще хуже… Я не смогу неподвижно сидеть в засаде, долго целиться… Да и отдача может повредить твоему… То есть, я хотела сказать моему…

– Я понял все, что ты хотела сказать! – перебил амир. – А ты подумала, как отнесутся твои родители, братья, родственники к этому «отпуску»?

– Думаю, они поймут, – прошептала Мадина, и заплакала, закрыв лицо руками. Ясно было, что никто ничего не поймет, ее с позором изгонят из дома, а может и кровью смоют с семьи такой позор.

Саббах вскочил и принялся, прихрамывая, ходить взад-вперед по каземату, как раненый тигр. Амир фронта не должен соблазнять молодую соратницу по борьбе! Это против всех правил джихада, против арабских и кавказских традиций, против морали! Конечно, поправлять его здесь некому – он самый главный, и подчиненные закрывают глаза на то, что он делает. Но если узнают родственники девушки, если молва разойдется по округе, если узнает Борз и другие амиры, если дойдет до Калифа… А ведь именно так и будет: у нее уже округлился живот, скоро все узнают и до Центра дойдет! Его боевой авторитет растворится, как капля крови в грязной луже, на него станут показывать пальцем, ему объявят кровную месть, его отзовут, припомнят все провалы и неудачи, объяснят их моральным разложением, и спросят, как с изменника…

– Ладно, иди! – грубо приказал Саббах. И крикнул вслед согбенной девичьей фигурке:

– Возьми свой пакет!

Она вернулась, взяла продукты, снова двинулась к двери и вдруг остановилась.

– Скажи, мой амир, а ты когда-нибудь любил девушку? – сквозь слезы спросила Мадина. – Ты был счастлив от любви?

Вопрос был глупый и наглый, Саббах, естественно, не ответил, и она вышла. Тяжелая дверь мягко закрылась, отрезая сырой бетонный каземат от остального мира. Через полчаса он вызвал Абдаллаха.

– Ты был прав насчет Зухры, – сказал он, глядя в серую стену. – Она может провалить задание. Пошлем вместо нее Мадину!

– Мадину? Но у нее другая подготовка!

Амир махнул рукой.

– Она сообразительней, быстро приспосабливается к обстановке, успешно изучила винтовку, и поправочные таблицы… А пояс шахида вообще освоит за один раз. Главное – ускоренная психологическая подготовка. Ну, гипноз и сам знаешь что… Вначале посадите ее на чай, потом на кокаин. На все – неделя!

– Сделаю, амир!

– И не выпускать ее за пределы лагеря, ограничить контакты.

– Все понял! – Абдаллах кивнул головой и исчез.

А Саббах повалился на кровать и попытался уснуть. Но сон не шел. В памяти стоял последний вопрос Мадины.