На службу Маан прибыл с получасовым опозданием. Для обычного работника Контроля, даже с классом выше тридцатого, немыслимое святотатство. Но отныне у него был особый статус, отчасти даже выше того, что предоставляла социальная карта. Когда он щелкнул пропуском по сенсору дежурного терминала, тот не отозвался неприятным жужжанием, лишь кратко моргнул зеленым глазом — проходи. Второе нарушение строжайше почитаемых внутренних правил Маан совершил, зайдя в проходную — тесный неудобный тоннель, половину стены которого занимало тусклое бронированное стекло. Это помещение походило бы на причудливо измененный фургон общественного транспорта, но тут действовали свои понятия о безопасности. Маан знал едва ли половину защитных устройств периметра штаб-квартиры, но даже они за неполные две секунды смогли бы превратить слишком назойливого гостя в предмет, даже по своей форме слабо напоминающий человека.

Вместо того чтобы предъявить удостоверение и назвать свое имя, класс и должность, Маан просто махнул рукой человеку за стеклом. Дежурный ответил тем же. Дверь отъехала в сторону, пропуская его в штаб-квартиру Контроля.

Небольшое преимущество «пенсионера».

— Минус один! — дежурный показал ему большой палец, Маан шутя погрозил ему. Традиционное приветствие за месяц успело навязнуть на зубах. В этом традиционном дружелюбном окрике ему даже чудилось что-то зловещее. Минус день. А раньше, приветствуя других «стариков», и не замечал.

Шагнув в дверной проем, как делал это тысячи раз, Маан рефлекторно задержал дыхание на несколько секунд. Это было частью когда-то подхваченной дурацкой привычки, совершенно неистребимой. Всякий раз, переступая порог, он ощущал себя только что вышедшим из шлюза и оказавшимся на поверхности какой-то выжженной солнцем и химикалиями планеты, был здесь какой-то мертвенный аромат, невозможный в обычном жилом здании. Тонкий и в то же время проникающий сквозь все преграды. У этого запаха было странное свойство — стоило войти внутрь, как через несколько секунд он пропадал. Не исчезал, конечно, просто делался неощутимым для органов обоняния. Но потом, спустя несколько часов, мог внезапно вернуться и вновь сделаться явным, даже еще более резким, чем обычно. Маан знал все составляющие этого запаха — чистящее средство для пола, дезинфектант, озон из вентиляционных шахт, человеческий пот, старая бумага, сырая штукатурка. Но все равно, каждый раз переступая порог, задерживал дыхание. Как будто стремился сохранить в легких хоть кубический сантиметр того воздуха, которым дышал снаружи. Глупейшая мнительность для человека, которому осталось провести здесь меньше пяти месяцев.

Его кабинет находился на третьем уровне, он мог воспользоваться лифтом, тем более что утренний поток людей практически иссяк и найти свободный лифт проблем не составляло. Но Маан, вспомнив отвратительную отдышку, которая терзала его вчера, когда они с Геалахом поднимались к Тцуки, свернул к лестнице и заставил себя подниматься по ступеням. Нелепая мстительность, подумал он, как будто можно наказать собственное тело!

Подниматься было сперва легко, он даже ощутил удовольствие от того, как упруго подошвы его ботинок отталкиваются от матово-блестящих ступеней, но уже на третьем пролете под ребрами справа неприятнейшим образом заныло. Сморщившись, Маан привычно приложил ладонь к боку. Скоро дойдет до того, что даже один пролет окажется для него непреодолимой преградой.

На свой уровень Маан вышел на подрагивающих ногах, побледневший и тяжело дышащий. Непривычное физическое упражнение вряд ли принесло пользу, по крайней мере его собственная печень уверенно это опровергала. Вдобавок на последнем пролете боль в колене сделалась из досаждающей откровенно выматывающей. Маан даже малодушно бросил взгляд вниз, не проще ли спуститься и занять очередь в лифт, но потом подумал, как глупо он будет выглядеть со стороны и, стиснув зубы, заставил себя преодолеть последние ступени.

Оставшийся путь до кабинета он проделал, лишь хорошо отдышавшись.

Иногда по теле попадались постановки о Контроле. Насыщенные слепящими вспышками перестрелок и отвратительными Гнильцами, они неизменно пользовались популярностью у зрителей. Если Маану случалось попасть на что-то подобное за ужином, он никогда не мог сдержать улыбку. Практически всегда штаб-квартира представляла собой высокое мрачное здание, часто почему-то со шпилем. Внутри можно было увидеть гулкие пустые коридоры с потолками невероятной высоты, облицованные мраморными плитами, шеренги молчаливых охранников в черном облачении, выстроившиеся у дверей, забранные решеткой редкие окна… Глядя на это представление об убранстве штаб-квартиры Контроля, Маан всякий раз представлял себе подобие какого-нибудь средневекового Ордена рыцарей-сектантов. И это было естественно, кроме служащих в этих помещениях редко кто бывал, сюда не выдавали пригласительных и повесток, оказавшиеся же здесь не по собственной воле, этих стен уже никогда не покидали.

Это место никогда не казалось Маану зловещим. Широкие светлые коридоры, выкрашенные в мягкий бежевый цвет, скрипящие половицы, басовитый гул вентиляторов, стрекот клавиш рабочих терминалов и отзвуки тысяч голосов — человек, не знавший, куда он попал, решил бы, что оказался в чем-то вроде офисного центра.

Навстречу ему шло множество людей, и в большинстве своем все эти лица были ему незнакомы. Здесь носили строгие деловые костюмы, но самых разных оттенков и стилей, ровным счетом ничего не говорящие о владельце. Под потертой фланелью на каком-нибудь субтильном клерке могла быть скрыта кобура с пистолетом, а широкоплечий здоровяк, облаченный в тяжелый черный твид, мог оказаться рядовым бухгалтером. Здесь не носили ни униформы, ни знаков различия.

Маан, хоть и не любил толпы, в штаб-квартире ощущал себя достаточно комфортно. Это был отдельный кусочек мира, отгороженный от всего окружающего не очень толстой, но совершенно непроницаемой стеной, своеобразная изолированная среда, содержащая в себе концентрированную культуру уникальных микроорганизмов. Этакая пробирка с анти-телами, выслеживающими признаки Гнили в любом ее проявлении. Далеко не каждый здесь был инспектором, в Контроле служили тысячи человек, по-своему обеспечивающих его деятельность. Кроме ученых, которых звали «белыми комбинезонами» или просто «ребятами Мунна», здесь можно было встретить людей самых разных специализаций и умений. Технические работники, координаторы, архивариусы, анализаторы, оперативные агенты, водители, оружейные инструктора, референты, делопроизводители, охранники, специалисты по внешним связям, начальники отделов, дезинфекторы, юристы, тайные соглядатаи, специалисты по «негласным акциям», члены отдела пропаганды и информационного обеспечения, саботажники, клерки, аудиторы, телохранители, чьи-то заместители и исполняющие обязанности, бухгалтера, мастера по ремонту и обслуживанию техники, системные специалисты… Контроль представлял собой огромную машину, чья постоянная деятельность была возможна только усилиями огромного количества людей. С годами его структура стала тяжеловесной, сильно разветвленной и достаточно громоздкой, так что даже Мунн иногда сетовал на то, что количество бюрократов в Контроле уже давно превышает количество инспекторов и Кулаков вместе взятых. Впрочем, в этом сетовании Маан склонен был видеть затаенное удовлетворение шефа. Даже погрязший в управленческой паутине Мунн наверняка любил чувствовать себя наиглавнейшим механизмом в этом огромном агрегате, который за глаза называли Контролем или просто Конторой. Возможно, в глубине души он сам был бюрократом, хотя его внешность и манера себя вести навевали совсем другие мысли. Мунн любил глобальность, масштаб. Он часто вспоминал о тех временах, когда весь Контроль, который он возглавил, состоял из четырнадцати агентов и двух автомобилей. И теперь, когда Контроль представлял собой одну из самых больших и влиятельных организаций Луны, не мог не чувствовать гордости за свое детище.

В отделе Маан застал всего двух инспекторов. Мвези, судя по всему, заканчивающий ночное дежурство, сидел за своим письменным столом и стучал по какому-то бланку чернильной ручкой, напряженно, точно что-то обдумывая, и глядя в потолок. Тай-йин, засунув руки в карманы пиджака, разглядывал что-то через окно. На звук открывшейся двери повернулись оба.

— Минус один, Маан!

— Это значит, еще на один день меньше мне осталось видеть ваши рожи. Привет, — Маан снял плащ и повесил его на вешалку, — Опять кто-то курил здесь?

— Лалин, кажется.

— Я просил его не курить в отделе.

— Попробуй попросить его передвигаться на ногах, и всю оставшуюся жизнь он будет ходить на руках как акробат, — темные веселые глаза Тай-йина прищурились, — Но он уже ушел.

— Вызов?

— Кажется. Хольд и Месчината были с утра, но тоже куда-то смылись.

— Лалин уехал в шестнадцатый блок, — сказал Мвези, чиркая что-то ручкой, — Там подозрение на «тройку».

— Один? — удивился Маан.

— Думаю, скоро вернется. Какая-то сумасшедшая старуха кляузничает на своего соседа. Это не похоже на «тройку».

— У нас была «тройка» вчера.

— Уже слышал, — Тай-йин кивнул, — Вас с Геалахом не забыли поставить нам всем, дармоедам, в пример, верно, Мвези?

— Верно, — темнокожий Мвези опять ушел в работу, потеряв интерес к вошедшему.

— Говорят, вам попалась «говорящая комната»?

— Да.

— Хорошее дело. Я не видел ни одной за последние полгода. Было весело?

— Даже не представляешь, насколько. Три часа подряд он рассказывал нам анекдоты, мы с Геалахом чуть животы не надорвали. Кстати, ребята Мунна называют это «статус-тутус» — чтоб ты знал. Так это называется у них.

— Я думаю, когда они смывают дерьмо в унитазе, это тоже называется у них как-то по-особенному.

— Унитазус-дерьмус, — сказал Мвези, не отрываясь от своих бумаг.

Глядя на его полное, занявшее все кресло, тело, иногда казалось, что слышишь треск расходящегося на нем костюма. Мвези восседал на своем рабочем месте и казался огромным деловитым тюленем, близоруко щурящимся и ежеминутно морщившим нос. Во всех его движениях была медлительность, но медлительность по-своему грациозная, как у большого тучного животного.

— Точно. Геалах, кстати, звонил, сказал, что будет часа через три. У него какая-то инспекция в южных жилых блоках. Передавал тебе привет.

— Ну, теперь мне будет за него спокойнее. Как ночь?

Мвези поерзал в своем кресле.

— Бывали лучше.

— Все мы бывали лучше — когда-то, — Маан оправил на себе пиджак, — Но Мунн будет спрашивать с меня.

— Так точно, шеф! — Тай-йин вытянулся по стойке «смирно», но даже в таком положении мог достать разве что до подбородка Маана, — Мы помним, шеф!

— Как жаль, что не в моих полномочиях отправить вас сортировщиками на гидропонические фермы, — вздохнул Маан, — Итак, что случилось за ночь?

Уловив в его голосе намек на официальные интонации, Мвези оторвался от своих бумаг.

— Два вызова, три-двадцать пять и четыре-пятьдесят восемь. На первый я послал ребят из шестого отдела, у нас было пусто, чем закончилось не знаю. Кажется, «единица».

— А второй?

— Я послал Хольда. Он был счастлив в пять утра ехать черт знает куда.

— Он был в оперативном резерве, если он хочет прибавки за счастье, пусть обратится в бухгалтерию, — Маан чувствовал, что входит в рабочее настроение. Точно давление внутри и снаружи выровнялось, — Что там?

Мвези заворочался в кресле, слишком маленьком для его громоздкого тучного тела.

— «Двойка», шеф.

— Хорошо для начала. Кажется, ты не торопишься осчастливить меня подробностями.

— Ничего особенного, — невозмутимый Мвези, вечно выглядящий сонным, пожевал толстыми губами, — Хольд разобрался на месте. Какой-то инженер, кажется. Вторая стадия. Сообщила его жена, ей показалось странным, что у него внезапно улучшилось зрение.

— Как интересно.

— Пропала близорукость. Он всегда носил очки, а тут вдруг она заметила, что он отлично видит и без них. Ни линз, ни операции, ничего. Просто стал хорошо видеть. И не торопился ей об этом рассказать.

— Скажи уж как дело было! — подал голос Тай-йин, сдерживая смех, — Думаю, ему понравится.

— Я передал сводку.

— Мвези, — Маан заставил себя быть строгим, — Мне тоже отчего-то показалось, что это была не полная информация. Я ведь все равно прочту твои писульки, прежде чем идти к Мунну. И лучше, если я буду знать все заранее. Ты тоже так думаешь?

Судя по лицу Мвези, он так не думал, но перечить не мог. Неохотно взяв какой-то исписанный листок, забубнил:

— Жена… ага… Сорок шестой класс. Адрес… Ну вот. У нее на теле было родимое пятно.

— Боже, причем здесь ее пятно?

— Слушайте, Маан! — Тай-йин поднял палец, — Слушайте!

— Родимое пятно… в области… кхм, — Мвези смутился, зашуршал листом, — В общем, на груди.

— Я надеюсь, ты отправил Хольда не обследовать ее грудь, в таком случае мне придется хлопотать перед Мунном чтобы ему выдали дополнительную ставку за совмещение работы.

Мвези окончательно смутился. Иногда Маан думал, что у его предков, обитавших где-то в экваториальной Африке на Земле, наверняка были своеобразные табу, мешавшие им откровенно обсуждать некоторые вещи. Если и так, сам Мвези как служащий Контроля, прав на подобные слабости не имел. Маану пришлось надавить:

— Я все еще не услышал про это проклятое пятно. Что там с ее грудью?

— Пятно на груди, шеф. А Гнилец этот был близорук всегда. Ну и это…

— Когда они занимались этим, — Тай-йин похлопал в ладоши, — он всегда снимал очки. И не замечал пятна. Понимаешь? А тут вдруг заметил. И удивился.

— Вы смеетесь оба?

Тай-йин состроил преувеличенно-серьезную гримасу.

— Как можно, шеф? Все записано в отчете Хольда.

— Я надеюсь, хотя бы свои личные впечатления от осмотра этой… как ее… Мвези, заканчивай. Что дальше было?

— Ну что… Она позвонила.

— До секса или после? — встрял Тай-йин, ухмыляясь.

— Во время! — буркнул недовольный Мвези, — Она позвонила и сообщила о подозрении на Гниль. Четыре пятьдесят восемь утра. Хольд прибыл на место в пять шестнадцать.

— И завалился с удостоверением и стволом наперевес к ним в дом? Проверять грудь? Представился, надо думать, уполномоченным инспектором Ночной Комиссии по… груди?

— Оперативным дежурным маммологом Специального Центра по Изучению Груди, шеф, — Тай-йин шутливо отдал честь, — С неограниченными полномочиями.

— Не паясничай. Мвези!

— Он представился работником социальной службы.

— В пять утра!..

— У Хольда всегда было плохо с фантазией. Да и какая разница… В общем, он почувствовал «двойку» еще от порога. Но ему надо было убедиться в этом. На месте всякие подозрения отпали — чистая «двойка», уже недели две, наверно. Через месяц имели бы мы в этом блоке хорошую такую «тройку»…

— Закончилось тем? Гнильца взяли?

— Убит при задержании.

— Отлично, — Маан скривился.

— Он… — Мвези зашуршал своим листом, — Так… При задержании подозреваемый на синдром Лунарэ подозрительно себя вел, нервничал, пытался лгать, затем… затем… А, вот. Затем внезапно бросился на инспектора с агрессивными намерениями. Защищаясь, тот вынужден был использовать табельное оружие, произведя шесть выстрелов с близкого расстояния. Баллистический отчет приложен. Первая пуля — грудной отдел, повреждение легкого и двух артерий, вторая — грудной отдел, повреждение оболочки сердца, третья — поясничный отдел, повреждение позвоночника и ребра…

— Шесть выстрелов? Какая ерунда! — Маан хлопнул себя по лбу, — Хольд хороший стрелок. Никогда не поверю, что ему потребовалось шесть пуль чтобы уложить «двойку». Или?

Мвези смущенно отложил отчет.

— Ну, я думаю, что Хольд и в самом деле был немного несдержан.

— Вот как?

— Я так думаю, шеф. Не стоило дергать его в пять утра. Я думаю, он и в самом деле был недоволен.

Маан покачал головой.

— Шесть выстрелов. Это будет выглядеть глупо. А жена его что?

— Все подтверждает. Не думаю, что с этим будут проблемы.

— Они всегда подтверждают, — опять вклинился Тай-йин, — И спасибо им на том. Когда они понимают, что последние несколько месяцев своей жизни жили с Гнильцом… — обычно не очень выразительное лицо инспектора скривилось, — В общем, я их понимаю. Нет, все чисто.

— С этим могут быть проблемы? — серьезно спросил Мвези.

Глядя на этого безмятежного толстяка, развалившегося в кресле, Маан подумал о том, что у него-то уж точно в жизни никогда не будет проблем. Впрочем, его беспокойство как дежурного было понятно. Никто не любит принимать на себя излишнюю ответственность.

— Нет, — ответил Маан, — Не думаю, что будут.

Несмотря на то, что Маан располагался, как и положено инспектору его класса, в отдельном кабинете, примыкающем к общему, он любил бывать в общем отделе. Это помещение мало чем отличалось от иных в этом здании, но именно тут Маан ощущал себя на своем месте. Четыре стены с узкими оконными проемами, множество столов, уставшие взрослые мужчины за работой, запах кофе, табака, пота и накрахмаленных рубашек. Шелест бумаг, лязг выдвигаемых ящиков, стрекот клавиш, шорох потревоженной ткани. Это был тот мир, в котором Маан привык себя ощущать. Просто потому, что когда-то давно сам стал неотъемлемой его частью. Наверно, сейчас он сам кажется Тай-йину и Мвези частью обстановки. Вот старый письменный стол у двери, он вечно завален папками, потому что на него отправляют всю корреспонденцию и все дела, а шкафы для бумаг — на другом конце отдела. Вот вешалка, самый правый крючок у нее скрипит и скоро должен отвалиться. Вот оружейный сейф, каждый раз, когда его открываешь, дверца противно скрежещет металлом о металл. Вот стоит старый Маан, он часто ворчит, но все парни в отделе его любят и знают его отношение к работе. Без него, конечно, будет трудно, как и без этого стола, например, к вещам, прослужившим много лет, привыкаешь, даже если вещь эта полностью утратила свою полезность, сохранив лишь некоторый набор внешних признаков.

Маан улыбнулся собственным мыслям. Ребята привыкнут. Они хорошие специалисты, и даже перемена обстановки не выведет их из себя, особенно если заменена будет лишь одна, пусть и давно притершаяся, деталь. На его место, наверно, поставят Геалаха. Лалин хорош, но слишком молод, да и тридцать шестой класс, рановато. Мвези слишком ленив, запустит. Да и совершенно не тот склад характера для руководителя. У Тай-йина хорошая репутация наверху, но себе не уме, таких не любят выдвигать «на отдел». И уж точно не Месчината.

Мунн должен поставить Геалаха. Гэйну давно пора, а тут и вакансия. В ящике у Маана уже месяц лежал листок, ожидавший своей очереди. Вскоре он ляжет на стол Мунна. И Мунн, внимательно его прочитав, хмуря брови, постучит по нему пальцем и уточнит: «Уверен?». И Маан кивнет головой, как бы заверяя написанное. В Геалахе — уверен. Ему еще долго работать в Контроле, лет двенадцать. А то и больше — семьи нет, на пенсию никто не тянет. Отделу с ним повезет. Пусть Геалах не прирожденный руководитель, у него есть все качества, которые сделают замену безболезненной. Он знает ребят, и ценит их не хуже самого Маана, он будет вести их, подстраховывать, указывать путь, словом, как и положено руководителю, вожаку. А он, Маан, просто исчезнет отсюда. Перестанет быть частью этого пропахшего табаком суетного мира. И, по большому счету, во всей Вселенной эта перемена пройдет практически незамеченной.

— Мне что-то приносили? — спросил Маан, в первую очередь чтобы отвлечься от собственных мыслей.

Мвези утвердительно кивнул и поднял два пальца.

— Срочное?

— Нет. Вряд ли.

Маан ощутил облегчение. Две заявки — это немного. Если послали на его стол, а не в отдел, скорее всего что-то мимолетное, не имеющее чрезвычайной важности или срочности, иначе бы уже доложили Мвези. Скорее всего, подозрение на Гниль, но вызывающее сомнения, или просто рядовой донос. В любом случае, не тот случай, когда требуется выезжать на место.

Маан прошел в свой кабинет. Это было небольшое помещение, лишенное окон, но по-своему уютное, несмотря на подчеркнуто нейтральный интерьер. Маан не запрещал ребятам из отдела приносить искусственные цветы или фотографии, но сам предпочитал работать в строгой обстановке, не отвлекающей от дела. Когда-то он, впрочем, поставил на стол фотографию с Кло и Бесс, но через несколько дней сам же убрал — он чувствовал неудовольствие, когда на фотографию бросал взгляд кто-то из посторонних. Как будто они были его личным сокровищем, и само созерцание фотографии чужим человеком ставило их в опасность. Нет, здесь он не держал ничего личного. Простой письменный стол вроде тех, что стоят в отделе, только поменьше и поновее. Пара шкафов, заваленных бумажными и пластиковыми папками самых разных размеров и цветов. Анахронизм, конечно, но в некоторых случаях бумага удобнее, чем невидимые хранилища информ-терминалов. «Бумага послушна, — подумал Маан, проводя рукой по шероховатой поверхности папки, — Ее можно сжечь, смять, разорвать. Бумагу, и все, что на ней. Наверно, именно отсюда эта странная старомодность. С инфо-терминалами гораздо сложнее».

Это комнатка тоже была частью его мира, только куда более маленького, его собственного мира, рассчитанного лишь на одного постояльца. Иногда, в те минуты, когда сознанию хотелось отвлечься от ровных строк символов, Маан откидывался на мягкую спинку стула и думал о том, как этот ограниченный стенами мирок выглядит в глазах других людей. Он что говорит им о своем хозяине? Лежит ли на этих вещах, будничных и привычных, какой-то отпечаток его собственной личности, или же они безлики, как и все остальные? Сверкающий пластиком хронометр на стене — ничего лишнего, лишь сменяющие друг друга цифры, привычные в своей никогда не меняющейся последовательности, что общего у этого сложного устройства с другим сложным устройством по имени «Джат Маан»? Вместо стакана с пишущими принадлежностями — футляр с перьевой ручкой «Парки», похожей на крупнокалиберный патрон, тяжелой и основательной, подарок Кло на пятидесятилетие. Встроенный в стену сейф, содержащий в себе стопку пахнущих плесенью бумаг и половину бутылки джина. В углу за столом — стопка старых журналов. В этом мире не было ничего лишнего. Ведь он был создан лишь для одной цели.

Каких-нибудь десять лет назад отдельный кабинет казался ему немыслимой роскошью. Во всем Контроле тогда подобным располагали не более десятка человек, включая самого Мунна. Отполированная дверца сейфа располагалась на высоте его головы и, каждый раз проходя мимо, Маан успевал заметить в мутном отражении собственное лицо. Зачем-то он остановился и некоторое время смотрел в это искаженное зеркало. У отраженного сталью Маана были серые щеки, нависший лоб и казавшиеся черными глаза. Но их взгляд, уставший и какой-то вялый, был ему знаком.

В сорок два года и двадцать шестой класс кажется роскошью. Как и собственный дом, например. Маан коснулся металла кончиками пальцев, потер прохладную поверхность, оставляя на ней жирные следы. Осиротеет ли этот мир, лишившись его? Вряд ли. Просто здесь будет висеть другой хронометр, а на столе — лежать другая ручка. И чье-то другое лицо будет мутно отображаться на металлической поверхности, только и всего. Улыбнувшись внезапной мысли, Маан достал «Парки» и, выдвинув ящик письменного стола, написал на его внутренней фанерной поверхности неровным прыгающим почерком: «Нравится кабинет? Не зазнавайся! Д.М.». Конечно, Геалах прочтет это. Месяцев через пять. В том, что это будет именно Геалах, Маан практически не сомневался.

«Ты заслужил этот кабинет, приятель, — подумал он, — Быть может, заслужил даже больше, чем я сам. В любом случае тебе должно здесь понравится».

Геалах частенько шутил по поводу кабинета, называя его «норой старого барсука». Но кто в силах отказаться от подобной роскоши? Отдельный кабинет — понятие статусное, особенное.

Маан сел за стол и подвинул к себе две папки, лежавшие с краю. Папки тонкие, это хорошо. Маан не любил большие папки, скрывающие в себе груду исписанных листов, схемы, диаграммы и фото-приложения. Такие папки хранят в себе неприятности. И пусть снаружи они ничем не примечательны, а внутри содержат выверенные отпечатанные слова, иногда они служат недобрыми знаками. Иногда они обозначают, что придется доставать пистолет и жать на спуск. В зависимости от того, какие слова заключены в ровных строках. Если так — папка после этого навсегда останется прежнего размера. Потому что в нее останется вложить лишь один, уже последний, лист. «Оказал сопротивление при задержании, был убит на месте». Для кого-нибудь именно эти пустые слова окажутся финалом всей его жизни, именно они будут стоять в конце его жизненного пути, выплеснутого на бумагу.

Маан покосился на тощие папки. Кажется, эти двое проживут еще достаточно долго. Он начал читать.

Имя, класс, место жительства… — эти слова он обычно пропускал. Не от спешки, в таких вещах экономия времени не оправдывает допущенных ошибок, просто чтобы сохранить беспристрастность и объективность суждения. Гниль не делает различия между богатыми и бедными. И социальный класс для нее — пустое понятие. Она просто заявляется и остается навсегда, эта чужеродная дьявольская раковая опухоль, вне зависимости от того, живешь ли ты в собственном доме или ютишься в комнатушке десяти метров площадью. Между мужчинами и женщинами она также не делает особых различий, хотя среди мужчин случаи синдрома Лунарэ чаще — шестьдесят восемь процентов. Впрочем, плавающий параметр, системность которого до сих пор не установили, в иные года женщины становятся Гнильцами чаще.

Вчитываясь, Маан покачивал головой. Судя по всему, обычный донос. Он читал тысячи подобных и теперь, не без труда разбирая чужой почерк, думал о том, до чего же все они похожи. По статистике в день Контроль получает до трех тысяч подобных обращений. Каждое из них проверяется и, если есть хоть малейший шанс предположить Гниль, инспектор обязан принять соответствующие меры. Но подтверждается обычно не более трех-четырех процентов. Если Маан и научился в чем-то хорошо разбираться за все время работы здесь, так это в цифрах. Еще он научился разбираться в людях, но отличие людей от цифр на практике всегда оказывалось менее существенным, чем принято было считать. Люди предсказуемы не меньше.

Маан придвинул к себе клавиатуру инфо-терминала. Пора было приниматься за работу.

Но поработать ему не удалось, войс-аппарат издал требовательный гудок. Маан машинально покосился на хронометр — прошло немногим больше десяти минут — поднял трубку.

— Маан.

— Здравствуй, Маан.

Голос Мунна. Тягучий, спокойный. Как густая жидкость, переливающаяся во внутренней полости трубки. Услышав этот голос, Маан провел ладонью по лбу, точно стирая пот, хотя кожа была совершенно сухой.

— Добрый день, господин Мунн.

— Работаете?

— Да, господин Мунн.

— Что-то срочное?

— Не очень, — Маан приказал себе говорить спокойно, расслабленно, — Я нужен?

Мунн промолчал. Он редко приказывал кому-то явиться к нему, он вообще избегал приказов в их обычной форме, но у людей, проработавших с ним не один год, всегда возникало соответствующее ощущение.

— Если не занят, — сказал Мунн.

— Поднимусь через минуту.

— Хорошо.

Не прощаясь, Мунн повесил трубку. Маан несколько секунд зачем-то разглядывал свою, потом повесил ее на место. Мунн редко вызывал кого-то к себе, предпочитая общаться с подчиненными при помощи войс-аппарата. Кто-то считал это признаком замкнутости, но Маан всегда полагал, что Мунн просто экономит подобным образом свое время. Если бы каждый раз, когда ему приходилось отдавать распоряжения, Мунн участвовал бы в личной беседе, очередь в его кабинет занимала все уровни штаб-квартиры.

— Рапорт готов? — спросил Маан у Мвези, выйдя из кабинета.

— Вот.

— Я захвачу.

Тай-йин, все еще стоящий у окна, дернул подбородком:

— Старик вызывает?

— Угу.

— С чего бы?

— Наверно, Гнильцам из подвала нужна свежая еда. Я порекомендую вас.

— Мы ценим, шеф!

— Если придет Лалин, скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

— Передам.

Кабинет Мунна располагался уровнем выше, но прошло не меньше пяти минут, прежде чем Маан достиг его. Никакой дополнительной охраны, никаких отличительных признаков, обычная, ничем не примечательная, дверь. И все же, занеся для стука руку, Маан ощутил в груди секундное сжатие. За последний год он беседовал с Мунном едва ли пять раз и теперь, держа в руках бесполезный рапорт, Маан пытался предугадать, что стало причиной этого неожиданного вызова. За свой отдел он не беспокоился. За прошедшую неделю его ребята зарекомендовали себя с самой лучшей стороны. Шестнадцать «двоек» и две «тройки» — отличный показатель! Пожалуй, один из лучших по всем отделам. Хочет вынести благодарность? Не похоже на старика — по таким вопросам в кабинет не вызывают.

Маан ощутил, как противно засосало под ребрами. Собственное тело в минуту слабости поспешило напомнить о себе. Маан подумал о том, как глупо он, должно быть, смотрится сейчас со стороны. Замерший, словно ученик на пороге директорского кабинета. Как глупо. Маан постучал и, выждав положенные две секунды, потянул на себя тяжелую дверь.

Кабинет Мунна был невелик, об этом в Контроле знали все, даже те, кому по роду службы не полагалось здесь бывать. Каждая деталь внутреннего интерьера обросла огромным количеством подробностей, став одной из нитей в том сложном и запутанном мифе, который назывался Мунном. Например, любой инспектор, даже не бывавший на этом уровне, знал, что в углу кабинета Мунна на небольшой тумбочке стоит архаичная печатная машинка с вытертыми черными клавишами и массивным металлическим корпусом. По слухам, когда-то она принадлежала Гнильцу, одной из четырех или пяти официально зарегистрированных «четверок» на Луне. Прежде, чем его обезвредили, этот Гнилец умудрился ухлопать едва ли не десяток инспекторов, не считая жандармов и гражданских. И Мунн лично прострелил ему голову или то, что заменяло голову этому чудовищу. Впрочем, сам Маан доподлинно знал, что пишущая машинка принадлежала еще деду Мунна и была своего рода семейной реликвией, к которой сам Мунн относился достаточно безразлично, и место в кабинете она занимала лишь из-за любви его хозяина ко всяким старомодным и бесполезным вещам.

Подобная аура слухов окружала практически все предметы интерьера в этом кабинете, и к этому Маан давно привык. Привык ли к ним сам Мунн оставалось только догадываться.

Вместо приветствия он кивнул Маану, приглашая его зайти внутрь. Маан зашел, ощущая неудобство оттого, что его тело, кажущееся здесь огромным, как у Гулливера, заняло едва ли не все свободное пространство. Впрочем, даже невысокий субтильный Тай-йин здесь казался бы великаном. Мунн, распоряжающийся несколькими тысячами людей и резервами, даже приблизительный объем которых вычислить было совершенно невозможно, вполне мог расположиться не то что в отдельном зале, но и в отдельном здании нескольких уровней в высоту. Однако предпочитал занимать свой прежний кабинет, по размеру более походящий на каморку.

«Он просто консервативен, — подумал Маан, наблюдая за тем, как Мунн резко и быстро чиркает что-то ручкой в блокноте, — И эта печатная машинка… Он стал пленником собственных вещей».

На секунду неприятная ассоциация завладела его сознанием — ему представилось, что Мунн просто врос в этот кабинет, как вчерашний Гнилец, которого они брали с Геалахом, врос в стены собственной комнаты. Он подавил желание помотать головой чтобы этот морок рассеялся.

— Заходи, Маан, заходи. Как дела? — неожиданно мягко спросил Мунн, откладывая ручку.

Вопрос был неожиданным, Маан несколько смутился.

— Полный порядок. Этой ночью взяли «двойку», вот рапорт Хольда.

— Живым?

— Убит при задержании.

— Ага… Ясно, — Мунн провел кончиком желтоватого пальца по листку, точно рисуя на нем какую-то простую, но непонятную фигуру, — Передай своему парню мою благодарность.

— Обязательно, — сказал Маан и добавил, — Думаю, ему будет приятно.

— Хороший агент?

— Хольд? Да, конечно. Немного себе на уме. Но парень опытный. Третий на счету за этот месяц. И все «двойки».

— И в самом деле. Может, присвоить ему новый класс, а?

Маан не понял, шутит ли Мунн, по лицу того судить было невозможно из-за его полной непроницаемости. Поэтому он сказал осторожно:

— Он весной тридцать первый получил. Рановато.

— Рановато, — согласился Мунн.

Сам Мунн был среднего роста, но из-за своего маленького кабинета, в котором был зажат вещами и мебелью со всех сторон, тоже казался миниатюрным. Эта иллюзия рассеивалась, стоило увидеть его стоящим, но за всю свою службу в Контроле Маан лишь единожды видел Мунна, вышедшего из-за стола. А еще Мунн относился к той редкой категории людей, чей возраст невозможно угадать. Кожа на его лице была сморщенной, но не старческой, без пигментных пятен. И взгляд осторожных голубых глаз был ясен, чист, что редко случается у стариков. Многие спорили о том, сколько лет Мунну, но Маан никогда не участвовал в этих спорах, не без оснований предполагая, что любой предложенный вариант будет неправилен. У человека, сидящего за столом, просто не было возраста, как у некоторых уникумов не бывает папиллярных узоров на пальцах или одной почки.

— Чем сейчас занят?

— Две заявки с утра. Кажется, пустые доносы. Я, конечно, проверю, может даже пошлю кого-то, но вряд ли что-то найдем.

— Намеренная клевета?

— Как минимум в одном, — Маан тоном обозначил, что не собирается давать развернутый ответ, однако Мунн молча смотрел на него, немного улыбаясь, но отстраненно, как будто не Маану, а собственным мыслям, и под этим взглядом стоять молча было неуютно, — Девчонка, двенадцати лет. Доложила на своего отца. Симптомы путанные и, кажется, выдуманные. Агрессивность, какие-то пятна… Дети хорошо умеют лгать, но со слаженностью всегда проблемы.

— Действительно?

— Да, господин Мунн. Дети — лгуны интуитивные. Ребенок может разбить вазу и потом солгать, что не делал этого, причем так искренне, что усомнится разве что детектор лжи. Они делают это неосознанно. Но если ребенок постарается сочинить сложную ложь, то скорее всего потерпит неудачу. Потому что для этого уже требуются вещи, которыми манипулировать может лишь взрослый человек. Грубо говоря, это система лжи, для возведения которой требуются не только отдельные узлы, но и прочные связи между ними. Вот с этим обычно и возникают сложности. Некоторые детали могут звучать убедительно, но такая конструкция редко выдерживает объективную оценку.

— Значит, дети не могут хорошо лгать? — на лишенном возрастных признаков спокойном лице Мунна и в самом деле была улыбка. Легкая, едва обозначенная губами.

— Не так хорошо, как взрослые.

— Вы, кажется, разбираетесь в предмете.

— Мммм. Мне часто приходится работать с подобным. Пришлось беседовать со специалистами.

— Значит, фальшивка?

— По крайней мере, выглядит таковой. Иногда дети… Пытаются свести счеты, используя подобного рода методы. Не все они в таком возрасте способны понять, к чему обращаются. Скорее всего, неблагополучная семья. Отец или пьет или унижает детей. Это распространено среди низших классов. Вот дочка и решила проучить собственного отца.

— Звучит ужасно.

— Это не обязательно осознанная ложь. Возможно, она действительно считает, что ее отец превращается в Гнильца. У детей богатая фантазия, господин Мунн. Например, он вернулся домой нетрезвым и избил жену или самого ребенка. Если ей двенадцать лет, она вполне может решить, что в ее отца, доброго и хорошего, вселилась Гниль, превратившая его в чудовище. У меня было несколько… похожих случаев. Но мы в любом случае проверим.

— Правильно, Маан. Нельзя давать Гнили и тени шанса.

— Несомненно. Мы тщательно проверяем все заявки, даже с признаками клеветы.

— В конце концов мы с вами — лишь детекторы, — Мунн продолжил вести по бумаге невидимую линию, — И мы не имеем права на рассуждения. Любое проявление Гнили должно вызывать нашу реакцию, мгновенную, решительную и направленную. Когда детектор дыма улавливает в воздухе следы углекислого газа, он не рассуждает. Он сконструирован так чтобы реагировать, и для этого у него есть все необходимое. Мы с тобой, — он указал тем же пальцем на Маана, — лишь фрагменты. И мы реагируем на опасность — безотчетно, слепо, яростно. Потому что нам противостоит не пожар, а, быть может, самая большая опасность из тех, с которыми человек когда-либо сталкивался в Солнечной системе.

Слушая эту импровизированную речь, Маан рассеянно думал, до чего же не вяжется облик Мунна с той ролью, которую он играет в Контроле. Сухой, выглядящий крошечным, полу-старик полу-карлик, с ясным, немного насмешливым взглядом, ломкими волосами цвета сигаретного пепла и упрямым крупным подбородком, этот человек был не просто высшим звеном в цепи под названием «Контроль», он и был Контролем. За стенами этого здания Маану часто приходилось слышать предположения об облике и характере Мунна, но он был вынужден признать, что ни одно из них не приблизилось к истине хоть на сколько-нибудь. Обычно Мунна представляли кем-то вроде замкнутого в себе холодного старца, фанатичного охотника, полубезумного, и оттого еще более свирепого. Ищейка из самого Ада, которая невидимой тенью скользит по улицам и чует дыхание каждого человека на Луне. Этот зловещий образ пользовался определенной популярностью, но слабо был связан с оригиналом, который Маан, хоть и частично, но успел изучить.

— Как Кло? Как Бесс?

— Спасибо, отлично, — Маан широко улыбнулся, как и полагается при подобных репликах.

Он до сих пор не понял причины, по которой Мунн пригласил его, и даже его интуиция сейчас пасовала. Проникнуть в мысли Мунна не легче, чем взрослому человеку пройти сквозь кирпичную стену. Мунн говорил еще несколько минут — расспрашивал про здоровье, причем вопросы его были участливы и под конец заставили Маана окончательно смутиться. Это было не в характере Мунна.

— Сколько человек у тебя в отделе сейчас?

Вопрос был задан так неожиданно, что Маан едва не вздрогнул.

— Шесть, — сказал он быстро, — Не считая меня.

— Все пригодны к работе?

— Ну… Да, вполне, — Маан ощутил напряжение, появившееся в воздухе. Невидимое электромагнитное поле, от которого щекотно зашевелились волосы на его теле, — Все в рабочем состоянии.

— Хорошо, — серьезно сказал Мунн, забыв про улыбку, — Это хорошо.

Они помолчали. Мунн склонился над своим столом, Маан ожидал разъяснений. И они последовали.

— Может, ты знаешь, в девятом жилом блоке сейчас проводят закладку трубопровода под бывшим стадионом.

— Нет, не слышал. Стойте, — Маан поднял глаза и уставился на Мунна, — Хотите сказать…

— Да. Кажется, «гнездо». Не очень большое, три-четыре особи. Может, пять.

— Какая стадия?

Мунн не обиделся на эту бестактность.

— Двойки, — лаконично ответил он, — Ребята из шестого отдела следят за ними уже восемь дней. Конечно, с расстояния, близко не подходят чтобы не спугнуть. Гнильцы могут уйти в технические тоннели, и тогда их не найти даже если нам выделят всех жандармов города. Сам знаешь, какой хаос творится в подземных коммуникациях. Но «гнездо» надо вскрывать, пока оно не превратилось в настоящий нарыв.

— Мой отдел?..

— Его должно хватить. Я выделю две группы Кулаков, двадцать ребят. Это достаточно серьезная огневая мощь чтобы я не беспокоился за ваши жизни. Но они, к сожалению, почти слепы, ты знаешь, о чем я. Этот стадион достаточно велик, и мне нужны ищейки, Маан. Настоящие ищейки. Семь человек для этого будет в самый раз. Просто наведите Кулаков на Гнильцов, сами вперед не лезьте. Это не ваша забота. Передушите их всех, — Мунн вдруг подался вперед, навалившись на стол, и глаза его, бывшие прозрачными, осветились вспыхнувшей в них искрой ярости, — Всех до одного. Как крыс. Найдите этих ублюдков, сколько бы их там ни было. И сделайте вашу работу.

«Гнездо»! Маан мысленно поежился. «Гнездо» — это плохо. И опасно. За свой отдел он не беспокоился, вскрывать «гнезда» доводилось и раньше, но все же новость была неожиданной и — чего душой кривить — неприятной. Она означала темноту, затхлость, скверный воздух и жуткую вонь. Гнильцы редко способны сосуществовать друг с другом начиная со второй стадии. Их новые нечеловеческие инстинкты гонят их от любого общества, даже себе подобных. Гонят в темноту, под землю, туда, где можно найти полное одиночество. Но иногда возникает и подобная карикатура на семью. Несколько Гнильцов, уже не способных находиться в человеческом обществе, обустраиваются в уединенном месте сообща. Редкий случай. Насколько Маан помнил, на редкий год приходилось более одного вскрытого «гнезда». Заброшенные здания, технические туннели, вентиляционные системы, подземные фермы — представить только, сколько в этом городе, кажущимся небольшим, сотен квадратных километров, идеально подходящих для этого. Гнильцы никогда не селятся в людных местах, они бегут до тех пор, пока не находят места, где присутствие человека исключено. Их гонит туда не разум, а их новая сущность. Как крысы, спасающиеся от очищающего огня, забиваются в самые темные и вонючие норы.

— Когда? — спросил он.

— Вероятно, через пару дней, — сказал Мунн, — Точно сказать не могу сейчас даже я. Просто держи своих ребят заряженными. Никого не отпускать, какая бы ни была причина. Полная боеготовность. Сигнал — и вы уже в пути. Ясно?

Маану было ясно.

— Конечно. Бумажки уже готовы?

— Бумажки?..

— План внутренних помещений, — пояснил Маан, коря себя за то, что использовал привычный жаргон, понятный в среде инспекторов и Кулаков, но вряд ли знакомый Мунну, — Мы не можем работать вслепую. Надо разработать маршруты, основные направления и…

— Я понял. Нет, карт пока нету. Там руины, Маан, и старые, надо хорошо повозиться чтобы достать хоть что-то похожее на план.

Взгляд Мунна внезапно обрел мягкость. И вновь показался немного насмешливым, видимо виной тому были вечно искривленные губы.

— Еще кое-что. Ты говорил, у тебя есть хороший заместитель?

— Геалах? — Маан не понял, отчего Мунн спросил про Гэйна, но подтвердил, — Да. Надеюсь…

— Он сможет возглавить операцию вместо тебя?

— Он вскрывал несколько «гнезд» и достаточно опытен. Полагаю, да. Вы хотите чтоб он заменил меня?

— Возможно.

— Но… Вы думаете, для меня это слишком?

— Маан… — Мунн потер ладони, растирая между ними что-то невидимое, — Ты в отличной форме. Для твоего возраста. Но я бы не хотел рисковать.

Вот оно. Он ожидал чего-то подобного. Хоть и не столь открыто высказанного.

— Я еще не на пенсии.

— Но я хочу быть уверенным в том, что ты до нее доживешь. Давай смотреть правде в глаза, ты отличный инспектор, может быть даже лучший из всех моих инспекторов, но есть вещи, которыми тебе уже не стоит заниматься. А? Лазить под землей и орудовать пистолетом — забава для молодых, оставь ее им. Для твоих ребят это будет славное развлечение, настоящая охота. Но сам не лезь. Сколько тебе осталось?

Вопрос прозвучал зловеще. Маан не сразу понял, что Мунн имеет в виду пенсию.

— Четыре с небольшим… Почти пять.

— Пять месяцев. Это мало, Маан. Мой лучший охотник оставляет меня меньше чем через полгода. Кто тогда заменит мне тебя?

— Я уже говорил про Геалаха, он вполне…

— Нет. Нет. Он не ты. У этих ребят хороший нюх и отличная реакция, но старого охотника не заменит никто, — Мунн постучал тонким пальцем по виску, — Таких как мы. Как ты. Пусть твоих парней ведет Геалах. Хорошо?

Маан стиснул зубы. Ничего сложного. Просто собрать отдел и сказать. Шепнуть Геалаху. Ребята поймут. В конце концов он действительно не в том возрасте чтобы заниматься подобными вещами. Черт возьми, для него уже и по лестнице подняться — испытание… Они поймут.

Но они поймут даже больше, чем он им скажет. Инспектора Контроля, прирожденные ищейки, способные понять то, что спрятано между слов. Маан слишком стар — поймут они. Он выдохся. Теперь он годен только на то чтоб сидеть у себя в кабинете и изучать папки. Толстые и тонкие. И писать в них что-то своим «Парки».

Нет, они ничего не скажут. Любой из них скорее откусит себе язык, чем обмолвится об этом. Но он, Маан, это почувствует. Потому что он тоже ищейка, старый пес, нюх которого хоть и ослабел, но все еще действует. Он ощутит это — густой запах жалости, разлитый там, где он будет появляться. Жалости к нему, Маану. Старик, доживающий последние дни до пенсии — вот кем он будет. Оберегаемый, лелеемый, точно экспонат музея под стеклом. Смахивать пыль, руками не касаться. Не вожак, просто почетный пенсионер, восседающий за своим столом.

«Ты в отличной форме. Для твоего возраста».

— Нет, — твердо сказал Маан, ощущая, как к щекам приливает кровь.

— Что? — Мунн удивленно поднял на него взгляд, — Нет?

Он и в самом деле был удивлен. Человеку, который сидел сейчас за письменным столом, чиркая что-то в блокноте, вряд ли мог возразить хоть один человек на этой планете, не исключая, пожалуй, и господина президента. Сколько десятилетий назад он в последний раз слышал слово «нет»?..

— Нет, господин Мунн. Я руковожу этим отделом и мои парни полезут в «гнездо» только при том условии, что я буду следить за их шкурами лично. И подобную ответственность я доверить никому не могу.

Мунн выглядел удивленным. Даже раздосадованным. Но Маан знал его достаточно долго чтобы понимать — лицо Мунна выражает лишь те эмоции, которых требует ситуация.

— Это неразумно, — сказал он наконец.

— В подобных операциях я не могу доверить все заместителю.

— Мне казалось, ты говорил, что он хорош.

— Он действительно хорош, господин Мунн. Но я пойду с ним.

— Маан… Ты смел и настойчив, как и полагается человеку Контроля. И ты беспокоишься за своих парней, что тем более достойно уважения. Но в этот раз тебе стоит остаться в стороне. В этой ситуации. Я не хочу объяснять потом Кло, что с тобой случилось.

Это было похоже на шантаж. Неуклюжий, но явственный. Маан вдруг ощутил себя уверенным и спокойным, как будто подсознательно ждал чего-то подобного.

— Кло тридцать лет ждала, когда вы ей объясните, что со мной случилось.

— Это твое решение, Маан?

— Да, господин Мунн. Если вы считаете, что я не могу руководить этой операцией, отстраните меня официально. До тех пор я буду считать себя начальником отдела и действовать соответственно своих должностных обязанностей.

Мунн посмотрел ему в глаза и смотрел достаточно долго чтобы Маан стиснул зубы. У глаз Мунна было странное свойство — быть мягкими, прозрачными, и вместе с тем давить на собеседника каким-то невидимым силовым полем, выжимающим дыхание из груди.

— Я был уверен в тебе, — он ткнул пальцем в грудь Маана, — И не сомневался. Иди, инспектор, готовь группу.

Маан ощутил себя так, точно вместо воздуха вдохнул чистый кислород.

— Значит?..

— Упрям как черт, — проворчал Мунн, склоняясь над своими бумагами, — Мне будет тебя не хватать тут, Маан. Я имею в виду, через пять месяцев. Черт, как же упрям… Иди! Поведешь своих парней сам. Но держи их на коротком поводке. В любую минуту может быть вызов — и тогда у вас будет час на то чтобы прибыть на место. Понял?

— Так точно! — Маан по-военному козырнул, — Приступаю к выполнению приказа!

Из кабинета Мунна Маан вышел еще более напряженным. «Гнездо!» Слишком неожиданно. Такими вещами обычно занимались другие люди, например третий и восьмой отделы, специализирующиеся на штурмовых операциях. Нет, за своих Маан был спокоен, он достаточно хорошо знал ребят чтобы быть уверенным в том, что они справятся. Значит… Неужели он боится за себя самого? Вот ведь глупость. Маан прислушался к собственному сердцу, но то молчало, отзываясь лишь слабым ритмичным перестуком.

Штурм «гнезда» никогда не был серьезной опасностью, если на то пошло, брать вдвоем «тройку» куда как опаснее. Может, сама атмосфера… Маан скривился. Когда берешь Гнильца в квартире, это всегда проще. Пусть он уже не человек, но он тщится притвориться человеком, с отчаяньем обреченного отстаивает свои, ставшие уже бесполезными, человеческие привычки, цепляется за них, как будто они могут что-то значить. Так больной проказой может цепляться за свои щегольские костюмы, уже ощущая изнутри липкое прикосновение смерти, но боясь взглянуть ей в глаза. Нет, штурмовать квартиру куда проще. Существо, живущее в ней, опасно, но собственная слабость и страх делают его уязвимым. «Открыть, Контроль!», слетающая с петель дверь, грохот «римских свечей», парализующие ослепительные вспышки фонарей… Обычно этого хватает. Человеческое начало сковывает волю и силы.

С «гнездом» хуже. Туда уходят те Гнильцы, которые понимают — их человеческая жизнь закончилась. То, что будет дальше — уже не человеческой природы. Такие доставляют больше всего проблем. Смирившиеся. Поддавшиеся своим поганым инстинктам. Откинувшие человеческое. Они бегут туда, где нет света и людей, прячутся в темных сырых углах, забиваются в самые глухие норы, где нет ничего кроме шороха крыс и зловония проникающих в грунт сточных вод. Логово человекоподобных тварей. Лепрозорий.

В отделе произошли изменения — исчез сидящий за столом Мвези, но появился Геалах — как всегда по утрам бодрый, хитро щурящийся, ухмыляющийся в усы. Как нагулявшийся за ночь кот, заявившийся на теплую кухню. Когда Маан вошел, он пил кофе, судя по запаху — второсортный эрзац. Не удивительно, даже его класс не давал возможности регулярно пить тот кофе, который принято было называть настоящим. Догоревшая до середины сигарета в импровизированной пепельнице говорила о том, что в отдел он заявился совсем недавно.

— Я просил не курить здесь, — сказал Маан, надеясь, что строгость в его голосе дозирована оптимально.

Но, конечно, Геалаха пронять такой репликой было невозможно.

— Минус один, Маан! — он поднял чашку, салютуя, — Здесь такая вонь, что табак кажется едва ли не елеем.

— А ты пока кажешься инспектором Санитарного Контроля, — Маан взял сигарету, при этом пальцы дрогнули, затушил ее и выкинул вместе с пепельницей в утилизационный контейнер, — И если не будешь соблюдать санитарные правила, когда-нибудь прекратишь им казаться.

Геалах только головой покачал.

— Что это с ним?

— С утра кусается, — отозвался Тай-йин, — Я думаю, съел что-то не то.

— Наверно, он тренируется быть сварливым. Незаменимое качество для уважающего себя пенсионера.

— Если так, ему впору организовывать курсы, в этом-то деле он прилично поднаторел.

— Не выйдет, — с сожалением сказал Геалах, — Его будут бояться даже ученики.

Слушая пикировку подчиненных, Маан подошел к кофейному автомату и сам взял чашку. Он не любил пить эрзац-кофе с утра, от этого часто начинала ныть печень, а желудок затопляло едкой волной изжоги, но сейчас ему надо было сосредоточиться, а кофе в этом неплохо помогал.

— А, его же к старику вызывали. Наверно, поэтому злой.

— Серьезно? — Геалах поднял голову, — Ходил наверх? Как Мунн?

— Отлично. Передавал вам привет.

Геалах ткнул пальцем в папки, которые Маан, сам того не замечая, продолжал держать в руке:

— Что-то серьезное?

— Что? Нет, да черт, ерунда… Какая-то девчонка решила избавиться от любящего отца. Не наше дело.

— О. У меня было пару таких заявок в том месяце. Дети. Теперь ты понимаешь, отчего я еще холост?

— Разумеется. На этой планете всего два миллиона жителей. Человека, готового терпеть тебя дольше, чем мы, пришлось бы специально завозить с Земли через карантин.

— Дети, — Геалах сплюнул в остатки кофе и бросил стакан в утилизационный контейнер, — Всегда так. Ты их растишь, кормишь, заботишься — и только для того чтобы получить плевок в лицо, как только они почувствуют себя самостоятельными. Знаешь, сколько у нас жалоб от детей?

— Обычно ими занимается Лалин.

— Штук четыреста в день. Представил, да? Сколько детей в этом городе рады отправить любящих родителей в геену огненную.

— Это говорит о том, что департамент информации не зря ест своей хлеб. Дети сдают родителей, родители — детей, братья друг друга… Значит, страх перед Гнилью, который мы столько лет подкармливали, живет по-настоящему. И нам остается только благодарить судьбу за этот страх. Без этого Луна кишела бы Гнильцами как бродячая собака паразитами.

— Но все-таки дети делают это чаще, — возразил Геалах, — Спросишь у Лалина. Они делают процентов тридцать нашего дела.

— Преувеличиваешь.

— Вовсе нет. Тай-йин, сколько у тебя было «детских» за последний месяц?

Тай-йин ответил почти сразу же, точно ожидал подобного вопроса. Или действительно ожидал.

— Восемнадцать.

— Из скольки?

— Из сорока пяти.

— Пожалуйста, — Геалах вновь повернулся к Маану, — Дети. Эти маленькие хищники, которые наблюдают за тобой днем и ночью. И ждут, когда ты ошибешься.

Маан ощутил прикосновение липкого студенистого щупальца между лопаток. Боже, какая глупость…

— Вероятно, дети просто более внимательны. Взрослые часто заняты и не обращают внимания на мелкие детали. Мы привыкаем друг к другу, как к мебели. У детей другое восприятие. Стоит измениться даже мельчайшей привычке, как они это почувствуют. Ну и боятся они сильнее, надо полагать.

— Не более внимательны. Более мстительны. Представляешь, сколько в этом городе людей, жаждущих случая избавиться от своих конкурентов по бизнесу? От жен и их родственников? От отвратительных соседей? От злопыхателей на службе? О! Но только дети готовы отправить своих родителей к нам без колебаний и сомнений. У меня был случай. Давно, пару лет назад. Какой-то парень решил, что без отца ему будет житься легче, чем с ним. Лет девяти, кажется. Написал донос. Грамотно написал, кстати, видимо читал образец или сам дошел. Мол, мой отец стал Гнильцом, приезжайте, забирайте.

Тай-йин хохотнул со своего места. Эрзац-кофе был неприятен на вкус, слишком солоноват. Маан через силу сделал еще несколько мелких глотков.

— Оказалось, отец устроил ему взбучку из-за оценок. И знаешь, что самое забавное? Заявка попала ко мне, Лалин был в отъезде. Чем проверять и мусолить бумажки я собрался и выехал, да и не далеко было. Нет, я знаю, что полагается собрать груду бумаги, опросить соседей, сослуживцев, запросить из местного санитарного участка медицинскую карточку, подшить все это… Но Гэйн Геалах — сторонник старой школы, ребята. Мне проще один раз съездить на место и после этого чутье не даст ошибиться. Проверяй хоть двести лет, а личный контакт — это все… В общем, приезжаю, вроде как по заявке. Отец бледный, как простыня. Подозрение на Гниль — с такими вещами не шутят… Известно, куда загреметь можно. Но чист, как новорожденный. При этом, — Геалах поднял палец, — Запашок в доме имеется.

Тай-йин, перестав улыбаться, уставился на Геалаха.

— Не может быть!

— В этом сумасшедшем мире никогда не зарекайся. Да. Он самый. Парнишка-то наш — с гнильцой… Первая стадия, свежая, но все же. Вот так-то, старик. И самое удивительное, отец на меня едва ли не с кулаками набросился, когда я его сынка в фургон запихивал. Как будто кусок от сердца отрывал. Точно говорю, был бы выбор — сам в фургон залез.

— А Гнилец что?

— Что ему… Нет, не пристрелил. Как-то рука не поднялась, — Геалах отвел взгляд, — Оно ведь как… Знаешь, что за погань внутри, а глаза не обманешь. Видят они ребенка, и все тут. Шкодливого, злого, мстительного, но и только. Хотел я пристрелить его, пока ехали, чтоб меньше мороки, да не вышло. Сдал его ребятам Мунна, как полагается. Отец, кстати, еще года пол приставал, про него спрашивал.

— И что сказали? — без интереса уточнил Тай-йин.

— Кажется, что-то про пневмонию. Не скажешь же ему, что Гниль не лечат, лишь устраняют вместе с носителем.

— Прекрати, — не выдержал Маан, — Не люблю такие истории.

Геалах удивленно взглянул на него.

— С каких пор? Тебе и самому мелких Гнильцов брать приходилось не раз.

— Это работа. Да только слушать все равно противно. Не люблю, когда… — язык осекся, — когда дети.

— Да кто ж такое любит, старик. И я не люблю. Ничего, — к Геалаху вернулся его прежний веселый тон, — вот придет когда-нибудь мне на тебя заявочка! Не дашь Бесс соевых конфет, она-то тебя быстро в оборот возьмет! Пикнуть не успеешь, а уже белый фургон под окнами! Мой папа стал Гнильцом, приезжайте скорее, заберите его, пока он меня не съел…

Кофе и в самом деле был дрянной. Маан покатал последний глоток во рту и едва сдержался чтобы не выплюнуть его. Проглотил, ощутив неприятное послевкусие, отдающее резиной, смял стакан.

— Хватит, — сказал он Геалаху серьезно.

Но тот, кажется, уже и сам понял, что зашел слишком далеко.

— Извини, Маан. Это ж я так…

Чтобы разрядить обстановку, Тай-йин заметил:

— Хотел бы я посмотреть на человека, который отправит заявку на служащего Контроля!

— И бывало, — с готовностью отозвался Геалах, — Не у меня, правда. В этом городе не так уж много людей знает о нашем иммунитете. Обычно-то слухи всякие… Мол, у Контроля есть особое лекарство, которое лечит Гниль, оттого-то его люди и не болеют. Только оно жутко дорогое, поэтому достается только таким вот, от тридцатого класса и выше.

— Напомните мне вечером, расскажу и не такое, — темные глаза Тай-йина подмигнули, — Иногда такого наслушаешься…

— Вечером? — рассеянно спросил Маан.

— «Атриум», — напомнил Геалах, — Вечер. Мы собирались с ребятами, помнишь? Я напоминал.

— Ах, да. Конечно, — разумеется, он забыл. И неудивительно, — Знаешь, Гэйн, с «Атриумом» придется повременить.

Удивление Геалаха не было наигранным.

— О чем это ты, старик?

— Никаких пирушек. По крайней мере, в ближайшие дни.

— Он рехнулся, — спокойно сообщил Геалах Тай-йину, — Я всегда говорил, что этим кончится.

— Да, можно было предполагать.

— Это все стрессы. Я слышал, у пенсионеров Контроля нервная система в ужасающем состоянии. Маан! Места в «Атриуме» резервируют за три недели. Это с моим или твоим классом. Тем, у кого ниже тридцатого, ждать приходится по паре месяцев. Это «Атриум», а не забегаловка с котлетами из водорослей. И все наши ждут. Нельзя же просто так…

— Это зависит не от меня. Это все Мунн.

— У старика на нас планы? — Геалах сразу помрачнел.

— Да. Будем брать «гнездо» на днях. Приказал держать всех в форме и готовыми действовать в любое время дня и ночи. Как только будет сигнал, мы должны слететься быстрее, чем стервятники на дохлую лошадь.

Тай-йин присвистнул.

— Вот дрянь. Почему мы?

— Не спрашивал. Видимо, остальные при делах. Такие вещи наверху обсуждать не принято. Передайте всем парням, которых сейчас нет. Отныне мы на осадном положении. Никаких выходных, никаких отгулов и прочего. И полная боевая готовность.

— Где «гнездо»?

— Девятый жилой блок, какой-то заброшенный стадион.

— Знаю это место, — кивнул Геалах, — Как чувствовал. Для семейки Гнильцов лучше и не придумать. Площадь огромная, темно, ни души кругом. Это для них как теплица, знаешь ли. Не хочется думать, как глубоко они пустили там корни.

— У нас будет два десятка Кулаков. Эти возьмут любую крепость. А мы, как обычно, для контроля и выслеживания.

— Как в стае охотничьих собак, — заметил Геалах, — Они — волкодавы, а мы — борзые да ищейки. Папаша Мунн, видимо, полагает, что нас одних опасно отпускать даже в туалет.

— Это «гнездо», — сказал Маан таким тоном, как будто Геалах не знал, что это такое, — И соваться туда стоит лишь полностью подготовившись. Потому что какую слежку не устанавливай, никогда не знаешь, что встретишь внутри. Это как совать руку в ящик фокусника…

— Который на досуге мастерит медвежьи капканы. Мунн сказал, когда нам свистнут?

— Сказал, на днях. Сам понимаешь, точный срок сейчас неизвестен даже ему самому. Нам просто приказано быть готовыми.

— Но это случится не сегодня, насколько я понимаю.

— Думаю, нет. Не сегодня.

— Значит, мы вполне можем навестить «Атриум».

— Гэйн!

— Я не имел в виду кутить до утра, конечно. Но от пары бокалов пива мы готовность не утратим.

— Не хочу это проверять.

— Это «Атриум», старик.

— А это — служба, — холодно сказал Маан, — И, видимо, кому-то из нас стоит изменить приоритеты.

— Он уже ведет себя как семидесятилетний, — пожаловался Геалах, — Ты слышал, как он начал говорить, Тай-йин?

— А то! Ей-богу, я точно услышал своего покойного дедушку.

— Печальное зрелище.

— Надо иметь сострадание к старшим, Геалах! — скорбь на лице Тай-йина была настолько натуральной, что ей можно было поверить, — Представляешь, пройдет еще совсем немного, ну лет двадцать или двадцать пять, и мы с тобой тоже…

— Да замолчите же вы! — не выдержал Маан, — От вашей болтовни голова трещит.

— Мы молчим, — Геалах выставил вперед ладони в жесте нарочитой покорности, — Если ты говоришь, что пирушка отменяется, нам нечего возразить. Мы закончим службу и разъедемся по домам — ждать сигнала. И ты тоже наконец вернешься домой, где, конечно, будет не в пример интереснее. Поешь синтетического рагу, я помню, что Кло отлично умеет его подавать. Оно даже не пахнет жжеными тряпками после этого. Проверишь домашнее задание у Бесс, я знаю, что это удовольствие, доступное только отцу, и…

— Если я застрелю тебя прямо сейчас, у меня будут какие-нибудь смягчающие обстоятельства?

Геалах ухмыльнулся.

— Кажется, мы разговорили камень? Простите, дедушка, я вас не слышу.

— Мерзавцы, — Маан открыл дверь своего кабинета, — У вас будет два часа. Не больше. После этого я лично выкину вас из того гнезда порока, а если кто-то будет возмущаться — еще и уложу спать.

— Записано, шеф!

Оказавшись в своем кабинете, Маан закрыл дверь и позволил себе улыбнуться. Впрочем, улыбка, оставив на губах быстро тающий вкус, исчезла, когда он открыл папку и принялся за работу.