ГЛАВА 15

Сложнее всего было начать двигаться. Тело отказывалось подчиняться, оно истекало кровью и было переполнено болью настолько, что ощущалось одной огромной раной. Но Маан знал, что погоня не закончена. Охота продолжается. А значит, ему надо уходить, если он хочет прожить еще немного. Это было трудно. Он шатался, едва удерживая равновесие, пол под ним был мокрым от крови. Застывая, она образовывала тускло-желтую корку. Маан уперся дрожащими от напряжения лапами в пол и потащил свое тело вперед, мимо разорванных останков Гнильца, уже переставших шевелиться. Пустое треугольное лицо с глазами-пузырями глядело в потолок. Оно не видело Маана и не интересовалось им.

Первый шаг был труднее всего. Поначалу Маану показалось, что он не сможет сдвинуть тело с места. Сил хватало только на то чтоб оставаться в сознании, и ни каплей больше. После схватки, из которой он вышел хоть и полумертвым, но победителем, ему нужен был отдых. Долгий отдых. Он должен дать покой изувеченному телу, хотя бы на время. Нельзя терзать его дальше.

Но Сырая Долина за его спиной полнилась все новыми звуками, никогда прежде не звучавшими под высокими каменными сводами. Она больше не была безлюдна, в этих обрывках звуков, приглушенных длинным тоннелем, Маан различал следы присутствия множества людей. Эти люди не стояли на месте, судя по всему, они прочесывали каждый квадратный метр, и он не сомневался в том, что именно они ищут. Сырая Долина была велика, но при грамотном подходе, обладая достаточным количеством людей и акустическими радарами, можно прочесать ее за несколько часов. А может, его потайной лаз найдут куда быстрее. Эти ребята привыкли к такой работе, среди них не было дилетантов.

Значит, опять мало времени.

Он должен увести преследователей в сырые глубины, где они хотя бы отчасти лишаться своего преимущества и не будут чувствовать себя так комфортно, как в залитой бетоном и светом Долине. Если у него получится это, значит, он опять выхватит из шулерской руки судьбы счастливую карту.

Маан заставил себя сделать еще один рывок. Потом еще один. Каждый из них казался ему последним — от напряжения сознание меркло перед глазами. Но каким-то образом ему удавалось удержаться. И он делал еще один рывок.

Когда они найдут тоннель, счет пойдет на минуты. Возможно, их задержит на какое-то время разорванное тело Гнильца, которое они найдут по пути. Они даже подумают, что, может, Маана здесь и нет. Но Маан слишком хорошо знал ребят из Контроля чтобы рассчитывать, что это надолго их задержит. Они быстро поймут, что Гнильца убило что-то сходное с ним, если не еще более ужасное. Два Гнильца в одной ловушке — редкая удача…

Интересно, будет ли с ними Геалах. Чутье подсказывало Маану — будет. Но в этот раз это было человеческое чутье, не Гнильца. Геалах закончит дело, которое прежде едва не провалил, и Мунн без колебаний поручит ему командование операцией. Значит, опять встреча со старыми друзьями. Маан ощутил, как заворочались в своих гнездах зубы. Это было рефлекторное действие. Это всегда происходило, когда он думал о Геалахе. «Ты умрешь, Гэйн, — сказал он ему однажды, — Неприятно, скверно умрешь. И я надеюсь, что в тот момент я буду рядом». Его слова готовы были сбыться. Но для этого ему потребуются силы. Все силы, которые у него есть.

Тоннель закончился метров через двести, которые показались Маану двустами отрезками бесконечности. Он уперся в вентиляционные шахты, чьи насквозь проржавевшие решетки не были препятствием для Маана даже в таком состоянии. Несколькими сильными ударами он проделал отверстие, не обращая внимания на перебитые шипящие патрубки и короткие злые искры электрического замыкания. Он ощущал близость выхода и шел к нему. Здесь начиналось что-то новое, неизвестный ему кусок подземных угодий, который мог принести ему спасение или погибель. Для этого он должен был сперва попасть туда. Маан ударил изо всех сил и выбил целую секцию огромной, квадратной в сечении, трубы. В лицо тут же ударило холодными крыльями подземного сквозняка, похожего на порыв ветра. Забавно — даже на поверхности нет ветра, а тут есть…

Маан ощутил запах старого, давно не тревожимого камня и земли. Его обоняние давно привыкло к особым подземным запахам и без труда разбирало их, иногда даже прежде зрения или слуха сообщая о том, что ждет его впереди. Это очень облегчало ориентацию во многочисленных здешних лабиринтах. Он уловил самое важное — эти стены давно не знали присутствия человека. Это было необычно — в двух шагах от давно обжитой ими Сырой Долины — но это было удачно. Если он хочет сбить преследователей со следа, запутать их, подчинить своему замыслу, он должен увести их туда, где само окружение будет работать ему на руку. Люди легко ориентируются там, где прежде побывали их предшественники, залив камень бетоном и усеяв потолок множеством ламп, крошечными подобиями осветительных сфер, освещающих верхний мир. Кроме того, у людей всегда есть карты подобных мест, созданные, возможно, еще их далекими предками, а значит, это облегчает их задачу. Нет, если он хочет сделать то, что задумал, ему надо увести погоню туда, где нет ничего этого — нет света, нет карт, нет привычных, знакомых людям знаков и отметин. Ему надо заманить их в свое царство, где он — полновластный, уверенный в себе хозяин.

И тогда он выполнит обещание, данное Геалаху. С немалым удовольствием.

Маан с трудом протиснулся в образовавшееся отверстие. Если бы ему пришлось подниматься вверх по вентиляционной шахте, это было бы последней точкой его пути. Но ему предстоял спуск. Проскользнув на три или четыре метра вниз по стальной кишке, Маан впился зубами в одну из панелей и, резко дернув головой, вывернул ее, освобождая себе проход. Он увидел то, что и рассчитывал — уходящую вперед каменную галерею, лишенную каких-либо следов человеческого присутствия, если не считать зубчатых срезов в тех местах, где стен когда-то касался ковш экскаватора или лезвие пилы. Наверно, так выглядели катакомбы старой древней Земли — одно лишь беспорядочное переплетение прогрызенных в породе ходов, точно норы, оставленные гигантским червем. Здесь когда-то давно проводили геологическую разведку, но по каким-то причинам не начали строительства. Скорее всего, сказалась близость Сырой Долины с ее влажным внутренним климатом, размягчавшим и подмывавшим камень. Должно быть, кто-то счел, что прокладывать здесь трассу трубопровода опасно — так поблизости от оживленной централи появился этот необычный участок необработанного камня, который Маан быстро назвал Крысиным Углом. Крыс здесь не было — они редко обживали глухие окраины, где неоткуда было взяться пище, но все это здорово походило на крысиную нору — точнее, целый клубок переплетенных крысиных нор. Жаль, что он не догадывался о существовании подобного места раньше.

Осматриваться не было времени, надо было уйти подальше от вентиляционной шахты. Кроме обычной слабости, подламывающей конечности, Маан ощущал приближение и приступа сонливости. Эти моменты, когда он проваливался в черный глубокий сон, приходили все чаще и чаще. Они возвещали скорое начало того сна, от которого не бывает пробуждения, но Маан уже не боялся их. Он не собирался жить очень долго. Главное — хватило бы сил на то, что он задумал, а дальше — пусть. То, что будет дальше, его не интересовало.

Он нашел то, что искал — не очень широкий глухой ход, и забрался в него. Внутри оказалось неожиданно уютно. Запах камня успокаивал. Маан собирался на всякий случай завалить вход, но сил на это совсем не осталось. Он ощутил, как всего его члены охватывает тяжелый вязкий сон, густой как кровь убитого им Гнильца. Этому сну невозможно было сопротивляться — он являлся откуда-то из глубины. Когда-нибудь он не отпустит Маана, сомкнувшись над ним навеки. Но это будет не сейчас, он ощущал это, у него осталось время. Это было хорошо. Ему нужно было время чтобы все закончить.

Маан заснул.

Когда он очнулся, то долго не мог вспомнить, как здесь оказался. Каменная нора, в которую он забился, казалась ему незнакомой, прежде невиданной. Но память постепенно вернулась. Он вспомнил. Интересно, как долго он спал? Судя по тому, что тело, хоть и немилосердно болело, но худо-бедно повиновалось, улавливая его сигналы, прошло достаточно времени чтобы раны немного затянулись, хотя бы самые глубокие из них. Маан знал, что живучесть его организма необычайно высока, он способен залатать повреждения в тот срок, который для представителей любого иного биологического вида был бы невозможным. Но и его запасы были ограничены. Слишком много ран пришлось ему пережить за последнее время, далеко не все из которых прошли бесследно. Маан не собирался сейчас обращать на это внимание. Его жизнь в любом случае не продлится достаточно долго для того чтобы вернуть себе форму. Сейчас его интересовало нечто совершенно другое.

Присутствие человека он ощутил даже в своей норе. Это была легкая вибрация камня, которая говорила ему о том, что в Крысином Углу после многих лет запустения вновь объявились жители. И достаточно много, если он верно понимал получаемые его чувствительным слухом сигналы.

«Они не все здесь, — подумал Маан, разминая иссеченные во многих местах, но готовые работать лапы, — Они подозревают, что я здесь, но не знают наверняка. Скорее всего, не меньше половины осталось в оцеплении Сырой Долины. Но даже половина — это чертовски много…».

Хорошо, что его не обнаружили в тот момент, когда сознание кануло в пропасть сна, оставив тело беспомощным и беззащитным. Спящий зверь не представляет опасности для охотника. Подумав, Маан понял, что в этом нет ничего странного — несмотря на то, что он практически не предпринимал обычных в такой ситуации мер безопасности, сам подземный мир надежно укрыл его от погони. Огромное пространство, состоящее из переплетения сотен ходов, переходов, лазов и боковых штреков, не выдавало беглецов. Здесь не было силовых линий и освещения, а значит, инспекторам и Кулакам придется использовать фонари. У них не было схем этого участка — даже Мунн, безраздельно правящий на поверхности, не смог бы за несколько часов добыть карты заброшенного участка системы водоснабжения, о существовании которого забыли еще лет двадцать назад. Да и не стали бы ждать карт рвущиеся в нетерпении с поводка псы Контроля, спешащие догнать беглеца по жаркому свежему следу. Конечно, у них были акустические радары, но в этой ситуации и они не могли бы быть абсолютным оружием. Акустический радар колебаниями невидимых волн может прощупать рельеф, обнаружить даже мышиную нору в углу стадионного комплекса, но что толку от этого, если ты оказался внутри огромного куска сыра, изъеденного вдоль и поперек? У Кулаков были и тепловизоры, но их Маан опасался еще менее, не без оснований считая, что относится к холоднокровным существам, не имеющим теплового излучения.

Это было его поле, где игра велась по знакомым ему правилам. За время своих блужданий он многократно натыкался на подобные участки, обычно лежащие на большом удалении от централи, и ориентировался в них в совершенстве.

«Ты второй раз приходишь ко мне домой, Геалах, — подумал Маан, — Но сегодня ты получишь хороший урок гостеприимства».

Чувство осторожности говорило ему, что не время затевать войну, когда он ранен и лишен сил. Израненный хищник сперва стремится убраться как можно дальше от опасности, в глухую безопасную нору, где можно без помех восстановить все, что было повреждено, и только потом думать о новых нападениях. Так поступают все хищники в дикой природе без исключения. Так поступают даже Гнильцы, хищники иной планеты. Но Маан знал, что пришло время действовать и не собирался отступать от намеченного.

Как бы ни был упорен Мунн, как бы не метал в бешенстве Геалах, поиски рано или поздно будут окончены, когда они поймут, что проклятый Гнилец ускользнул от них и в этот раз. Контроль не занимается бесполезными вещами и не тратит времени попусту — поэтому он и стал маленькой империей внутри государства, маленькой, но очень эффективной. Значит, не обнаружив его, они уйдут обратно, на поверхность. Выскользнут из-под его лап. И удобный момент будет безвозвратно упущен. А второго может и не случится — Маан чувствовал это. Срок его жизни подходил к концу, и времени осталось совсем немного. Может быть, два дня, а может, счет уже шел на часы. Нет, он не мог позволить себе отложить это дело. Пусть он ранен, пусть ослаблен, но это его час.

Мысль об этом возбуждала, заставляла кровь течь быстрее, а мышцы — сокращаться. Скоро он увидит Геалаха и тогда…

Сперва предстояло узнать обстановку. И это уже было рискованным делом — даже несмотря на то, что люди были почти слепы здесь, Маан знал, чем чревата недооценка опасности. А недооценивать Контроль и подавно не стоило. Кроме акустических радаров и тепловизоров здесь были инспектора, чье чутье «купированной нулевой», куцее и ограниченное, хоть и не могло сравниться с его собственным, все же было эффективно. Стоит им почувствовать его след, присутствие Гнильца, эти беспомощные насекомые станут грозной, сокрушающей силой. У них есть то, чего лишены звери — высочайшая организация, способность оперативно координировать свои силы, обращая их эффективным инструментом, направленный в уязвимую точку. Определив его местонахождение, они постараются сомкнуть ряды, окружая его со всех сторон, зажмут в огневом котле, отрезав пути отступления. Пули в темноте жалят ничуть не слабее, чем на свету. А тут у них, скорее всего, не только пули…

Маану не потребовалось много времени чтобы понять общую картину. Его органы чувств работали на пределе возможностей, обрабатывая, расшифровывая и складывая в единое целое те сигналы, которые человеком остались бы незамеченными. Как он и предполагал, обнаружив пространную и запутанную систему ходов Крысиного Угла, люди не стали спешить. Каковы бы ни были обстоятельства, их профессиональная выучка всегда брала свое. Маан даже ощутил нелепую тень гордости — ребята не спешили, действовали как он учил, грамотно и осторожно.

Он ощутил их присутствие. Первым делом они взяли под контроль вентиляционную шахту, через которую, как и он сам, проникли сюда. Это было верно. Он сам всегда твердил — «В первую очередь надо подумать о путях отхода. Если они остались без прикрытия, это значит, что никакой ловушки нет, и Гнилец в любой момент может удрать, плюнув на все ваши ухищрения».

У шахты дежурили сразу шестеро — усиленный пост. Это было разумно. Двое инспекторов, усиленные шестеркой Кулаков. Слепки их аур Маан прочитал машинально, зная, что сам находится за пределами радиуса их чувствительности. Ребята были не из его отдела, но вроде бы знакомые. Наверно, встречались когда-то на зачистках «гнезд»… Пост они оборудовали быстро, но тщательно, с явным вниманием к мелочам. По периметру успели расставить питающиеся от переносных аккумуляторов мощные лампы, разгоняющие темноту. За наспех насыпанным из обломков камня бруствером Маан разглядел тяжелый блеск чего-то стального и разлапистого — пулемет. «Как будто не на охоту собирались, а на настоящую войну, — хмыкнул Маан, — Только танков не хватало». Но смешок был не очень веселый — все указывало на то, что ему присвоили высшую степень опасности, и Мунн разрешил своим ребятам вытаскивать из закромом все, да не жалеть патронов. Наверно, если они не найдут его здесь за несколько дней, он отдаст приказ залить весь Крысиный Угол зажигательной смесью. А то и просто заложит взрывчатку. Но это метод, рожденный отчаянием, а не расчетом — сперва они сделают все чтобы взять его обычными средствами.

Интересно, сколько их здесь. Маан ощущал далеко идущие вибрации от множества ног с разных направлений — преследователи явно разбились на группы и начали прочесывать лабиринт, не теряя времени даром. Возможно, их было около двух десятков, а может — и все пять. На таком расстоянии определить было невозможно.

Маан обошел пост у выхода, незаметно, так, что ни один из его охранников даже не встрепенулся, и устремился в один из широких ходов, влажный пол которого хранил еще теплые отпечатки человеческих ног. Сюда он вернется позже, когда закончит все прочие дела.

Маан двигался бесшумно, это не составляло для него труда. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Очень хищная рыба вроде акулы. Люди, которые зашли сюда, теперь в его власти, хоть и не знают этого. Маан с удивлением ощутил, что его раны — старые и свежие — перестают жаловаться, а боль стихает, сменяясь ровным гулом в жилах. Еще недавно разбитый и едва живой, теперь он ощущал себя полным сил. В венах клокотала желтая кровь, жаждущая действия. Он чувствовал себя не в пример лучше, и каждая секунда, проведенная в движении, в поиски цели, укрепляла его, готовя к настоящей работе. Он ощущал себя охотником, и теперь его инстинкты Гнильца не сдерживались ничем. Маан предоставил им полную свободу действия, лишь наблюдая за тем, как ловко, аккуратно и целеустремленно действует его хищное тело. Он был прирожденным охотником и шел по следу, это рождало в нем ощущение, близкое к эйфории, и Маан наслаждался ним. Гниль вооружила его мощными лапами и сотнями острых зубов, сделав из него самого совершенного убийцу из всех, что когда-либо ступали по поверхности Луны. И, черт возьми, если она сделала это в расчете на то, что он рано или поздно воспользуется всем этим по назначению, она не прогадала.

Гниль никогда не прогадывает.

Первым человеческое присутствие обнаружил его слух. Он донес до него размытое изображение трех веретенообразных силуэтов, застывших в тоннеле за поворотом. Один из них был инспектором Контроля. Должно быть, что-то вроде пикета, охранявшего перекресток крупных тоннелей. Верный ход. Мало окружить Гнильца по периметру, ведь площадь, на которой он нашел укрытие, может быть огромна и затруднена для поиска. «Там, где вы проводите операцию, — говорил когда-то Маан, — Мало перекрыть все пути отступления. Там, где вы проходите, должна растягиваться сеть, и чем больше в ней ячеек, тем лучше. Рано или поздно Гнилец заденет одну из них — и тогда он забьется в сети, как пойманная дичь».

Маан замер перед поворотом, в тридцати метрах от людей. Их близость заставляла его мышцы зудеть от нетерпения. Он вспомнил вкус человеческого мяса, сладковатого и мягкого, и ощутил короткий укол стыда. Это было глупо, но человеческий разум долго избавляется от привычек. Сейчас эти люди были его добычей, и, разминая мышцы перед броском, Маан подумал о том, что не испытывает ни малейшего сожаления.

Сейчас.

Как и раньше, остальное взяло на себя его тело. Ему не требовалось помощь, об этом деле оно знало куда больше самого Маана, которому оставалось лишь направлять его.

Он бросился вперед.

Люди не успели понять, что убило их. Правда, инспектор успел встрепенуться, ощутив его приближение, но это не помогло ему, как не помогло и его товарищам. Маан был уже слишком близко чтобы тот успел воспользоваться рацией или пистолетом. На всякий случай Маан убил его первым, чтобы не вызвать тревоги раньше, чем необходимо. Это оказалось на удивление легко — тонкий череп отчетливо хрустнул под опустившейся на него лапой, замотался бессильно на повисшей вдруг шее. Второй удар убил Кулака, стоящего справа от него. Бронежилет не спас его, когда Маан вогнал в него свою лапу почти целиком, с упоением ощутив, как лопается внутри мелкими осколками позвоночник, легко, точно подгнивший древесный ствол. Смерть была мгновенной — Маан не мог позволить себе лишнего времени на добивание. Третий человек успел испугаться, но больше не успел ничего. Маан увидел застывшие белые озера его глаз. Потом человек перестал существовать — Маан раскроил его голову одним мимолетным ударом, даже не поворачиваясь.

Он был прав — это оказалось очень легко. Некоторое время Маан стоял в неподвижности, глядя на три тела, распростертых на полу. Сейчас они выглядели ничуть не опасными, несмотря на шевроны с надписью «Санитарный Контроль» на рукавах. «Человек безопасен для меня только когда мертв, — подумал Маан, — И это естественно».

Он не стал прятать тел, хотя мог это сделать. Маскировать следы своего присутствия не входило в его планы. Пусть их найдут. Не сейчас, чуть позже. Пусть доложат Геалаху. Ведь он тоже где-то здесь. Конечно, Геалах никогда не был трусом, но это заставит его задуматься. Неприятно задуматься. И это будет только началом.

Следующую тройку Маан обнаружил в сотне метров от предыдущей. Геалах расставлял ячейки своей сети плотно, но его сеть все равно была бессильна зацепить добычу. Иногда добыча бывает слишком хитра. Эти чувствовали себя в безопасности — курили, сидя на корточках, автоматы глядели в низкий сводчатый потолок. Пожалуй, убить их не составило бы труда даже для человека — огоньки сигарет и табачный дым выдавали их на таком расстоянии, что Маан почуял их издалека. Беспечный охотник — глупый охотник. А глупый охотник очень часто превращается в охотника мертвого. Ребята и в самом деле разболтались в его отсутствие — раньше никто и подумать не мог о том чтоб курить на операции. Эти, скорее всего, просто устали. В течении нескольких часов им пришлось прочесывать каменный лабиринт, и за все время не было ни единого сигнала об обнаруженном Гнильце. Человеческая нервная система сложна, но вместе с тем и примитивна, она умеет напрягаться в нужное время, но, чуть только слабеет сдерживающая ее воля, как она ржавеет на глазах. Минутная передышка превратила этих людей в идеальную мишень, Маан лишь воспользовался удачным моментом.

Тоннель в этой части был узок, и он попросту прошел сквозь них, не разбирая, где кто. Здесь не требовалось наносить точных ударов. Тяжелое, ощетинившееся шипами тело сделало все само. Какое-то время он слышал хруст и чей-то затихающий стон, но это длилось совсем недолго. Не дольше одной секунды. Когда Маан обернулся чтобы убедиться, что сделал работу правильно и возвращаться не потребуется, он с затаенным злорадством подумал, что если кто-то пройдет следом за ним этим тоннелем, вряд ли он сразу разберет, сколько человек здесь было.

Маан собирался выползти в один из широких тоннелей, но внезапно застыл. «Опасность», — сказало ему чутье. Сперва он не понимал, откуда взялось это ощущение, но он привык доверять своему телу. Тоннель был пуст, или, по крайней мере, казался таковым. Слух не доносил до него следов чье-то присутствия. Но это еще не означало безопасности. Мина? Геалах мог приказать блокировать основные направления примитивными, но надежными взрывными зарядами направленного действия. Но, подумав, Маан отбросил этот вариант. В незнакомой обстановке, не имея подробных карт, вынужденные разбиваться на множество небольших отрядов, люди с большой вероятностью сами бы попались в подобную ловушку. А Геалах не относился к тому типу командиров, который позволил бы себе впустую рисковать личным составом. Нет, это была не мина.

Маан бесшумно приблизился к проему, напряженный, готовый в любой момент отпрянуть в сторону. Тоннель не был освещен, а люди в темноте беззащитны, это Маан хорошо помнил. Для него самого темноты не существовало, но он привык, что люди Геалаха выдают себя светом своих фонарей. Однако чутье упрямо твердило ему, что опасность незримо присутствует где-то рядом с ним. Странно. Не рискнув высунуться в проем, Маан приблизился к нему насколько это возможно и напряг обоняние. Сперва он не ощущал ничего необычного. Он чувствовал кровь убитых им, оставшуюся на его шкуре, чувствовал следы плесени, испещрившие стены и потолок. Но было еще что-то, какой-то неуловимый запах, знакомый и отвратительный одновременно. Он парил где-то рядом, зыбкий, танцующий, неуловимый.

Оружейная смазка.

Маан мысленно улыбнулся. Человек может замаскироваться при должном умении, он учился этому искусству не один год, он научился даже прятать собственный запах, но чего он никогда не сможет спрятать — так это запаха своего оружия. Который следует за человеком неотступно, как верный пес.

Он мог выскочить в тоннель, используя преимущество внезапности. Наверно, будь он настоящим Гнильцом, так бы и поступил. Но он мог позволить себе разнообразить арсенал охотничьих приемов. Маан нашел на полу подходящий обломок камня и сильным ударом лапы вытолкнул его в тоннель, точно хоккейную шайбу. Раздался глухой звук удара, Маан ощутил отразившиеся несколько раз от стен акустические волны. Камень врезался в стену и отскочил. Ничего не произошло. Но через секунду он разобрал еще одно движение в тоннеле, и оно уже имело другую природу. На расстоянии метров в десять от пересечения ходов Маан увидел присутствие чего-то еще — массивного, приземистого, состоящего из угловатой неподвижной части и волнующейся над ним человекоподобной. Точно гибрид человека и механизма. Маан расслышал треск чьего-то микрофона.

— Нет контакта. Повторяю, отбой, нет контакта. Что?.. Нет. Просто камень. Проклятые крысиные лазы, постоянно осыпаются… Понял. Да.

Должно быть, кто-то, может и Геалах, грубо одернул его по рации. Справедливо — если уж сидишь в засаде, научись быть бесшумным, иначе умрешь, так и не выполнив поставленную перед тобой задачу. Маан не ощущал присутствия рядом инспектора. Это было объяснимо, хоть и глупо. Геалах не мог позволить себе расставлять своих людей на каждом углу. А Кулаки, каким оборудованиям их не обеспечишь, всегда будут слепы.

Маан выскользнул в тоннель одним быстрым движением, оттолкнувшись от камня. Его огромное тело могло быть быстрым и почти грациозным, когда этого требовали обстоятельства. В такие моменты оно скользило над поверхностью земли, как невесомое, бесшумно и стремительно.

Пулеметчика он увидел почти сразу — он знал, где тот спрятался. Позиция подобрана была грамотно, умело — за несколькими плоскими валунами, образовывавшими отличное естественное прикрытие, защищавшее стрелка. Укрывшись там, он мог простреливать весь тоннель, тянувшийся здесь прямо и не имеющий боковых ответвлений. Понятно, почему Геалах не посчитал нужным оставлять здесь кого-то из «купированных нулевых» — любой, выглянувший в этот тоннель, становился превосходной мишенью. Как и Маан сейчас. Но не каждая мишень способна сокращать расстояние с такой скоростью.

Стрелок был наготове. Он несомненно был профессионалом своего дела и, несмотря на разболтавшиеся нервы, оставался им. Маан успел преодолеть не более четырех метров, когда ему в лицо, ослепив на мгновенье, ударял тяжелый рваный рокот пулемета. Волна жара опалила лицо, затрепетав двумя узкими лепестками, бьющими из короткого тупорылого ствола.

Бра-грам-грам-драм! Одна или две пули попали совсем рядом, он мимоходом ощутил, как его стегануло поперек спины каменной крошкой. Очень близко. Пулемет — опасная, смертоносная штука, в этом Маан убедился еще служа в армии. Его тяжелая остроносая пуля может пробить с близкого расстоянии лист пятимиллиметровый брони, и любую, самую твердую и неподатливую, шкуру. Но как у любого совершенного оружия, у пулемета был единственный недостаток, который заключался в том, что он не способен был действовать без вмешательства человека. А человек всегда оставался его самой слабой, самой уязвимой, частью. Стрелок был достаточно умел, но он неверно оценил скорость Маана, который, врезавшись с разгона плечом в камень, гася импульс инерции, внезапно поменял траекторию движения, устремившись к нему. Пули ударили с опозданием в несколько сантиметров, и этого хватило Маану чтобы преодолеть последние разделяющие их метры. Стрелок попытался развернуть пулемет чтобы поймать его на последнем отрезке траектории, но то, что должно было его спасти, его же и погубило — ствол зацепился за камень, и не успел всего немного. Маан обрушил на голову пулеметчика свою лапу, смяв каску и череп под ней. Тот умер без звука, если не считать хруста, с которым лопнула его голова. Маану не понадобилось много времени чтобы понять, в чем причина его удивительной зоркости в темноте — с остатков размозженного лица на него смотрели выпуклые круглые линзы активного инфракрасного визора.

«И верно война, — подумал он, — Раз уж Мунн роздал все, что было в наличии». Подобные визоры, хоть и состояли на вооружении Контроля, использовались очень редко, и Маан ругнул себя за то, что это вылетело из его памяти. Он должен был быть внимательнее. Если Мунну понадобится заключить договор с самим дьяволом для того чтобы поймать скользкого Гнильца, он сделает и это. Наличие визоров усложняло дальнейшую охоту — теперь Маану приходилось быть гораздо бдительнее, не рассчитывая больше на то, что люди Геалаха будут выдавать себя ярким светом фонарей. Это было не смертельно, но это усложняло работу. Оказалось, что Геалах способен подкинуть пару неприятных сюрпризов и, что было особенно неприятно, эти сюрпризы были не из арсенала Маана. Что ж, способный ученик рано или поздно должен превзойти учителя. Эта идея — с использованием в ключевых точках Кулаков без прикрытия инспекторов для того чтобы сделать их позиции невидимыми острому чутью Гнильца — была интересна и действенна. Окажись он немногим медленнее, уже лежал бы на полу с вывернутыми наружу внутренностями.

— Прием, — микрофон в ухе мертвеца трещал едва слышно, но Маан без труда разбирал слова, — Кто стрелял? Прием! «Рысь-3», кажется слышал стрельбу на границе двадцать шестого и тридцатого квадратов. Подтвердите. Прием!

— Выстрелы слышал. Пулемет. Уже молчит. Прием.

— Кто ближе всего? Точка восемь, точка девять! У вас есть контакт?

— Контакта нет. «Рысь-6» не отвечает. Прошу разрешения изменить маршрут.

— Оставаться на месте, девятый. Держите позицию, внимание на фланги.

Заглушая все прочие звуки, сквозь шорох помех в эфир ворвался голос, который Маан слишком хорошо знал, уверенный и звучный голос Геалаха.

— Прекратить движение. Он около точки восемь. Десятый, второй — перейти на дублирующий маршрут. Четвертый работает на поддержке. Не спешить, действовать под прикрытием. Не спешить, ясно? Мвези, ты ближе всех. Бери восьмую.

Маан мог представить, как Геалах сейчас сжимает побледневшей твердой рукой рацию, выплевывая в нее остро отточенные слова. Геалах мог казаться завзятым шутником, но он делался предельно серьезен, когда дело касалось работы. Важная черта в их службе.

— Понял, — отозвался голос Мвези, как всегда немного обиженный, точно его оторвали от чего-то действительно важного, — Но у меня всего трое людей. Если я…

— Двигаться к восьмой точке! — рявкнул Геалах. Видимо, нервы у него были прилично напряжены, да и неудивительно, — Лалин прикроет тебя с двадцать шестого квадрата. Лалин, действуй.

— Понял, — сказал Лалин. Подражая кому-то, может, персонажу какой-то теле-постановки, он всегда изъяснялся предельно лаконично, находя в этом, вероятно, особенный стиль настоящего служаки, — Двигаюсь.

Так, значит, здесь намечается встреча старых приятелей? Маан оскалил пасть. Как это удачно. Не придется даже искать их. Достаточно затаиться где-нибудь поблизости и ожидать гостей.

Для засады он выбрал удачное место — неглубокую нору метрах в трех от пола. Ему пришлось постараться, забираясь туда — несмотря на всю силу его лап масса тела была слишком велика чтобы позволить передвижения по вертикальным поверхностям. Но сейчас у него был хороший стимул. Маан с удовлетворением убедился, что нора способна вместить его. Это был даже не ход, просто небольшое слепое ответвление, не имеющее никакого назначения. Возможно, кто-то любопытства или озорства ради испробовал здесь земляной бур. Или на этом месте залегал большой валун, который затем вымыло из своего многовекового ложа. Маану достаточно было того, что со стороны эта нора, скрытая каменным выступом, была практически незаметна.

Он подождет здесь. Спешки нет. Время теперь играет на Маана. Не находя его, постепенно теряя людей, Геалах запаникует. Должен запаниковать, несмотря на свои стальные нервы. До него наконец дойдет то, что он предпочел проигнорировать, когда самоуверенно сунулся в Крысиный Угол со своей сворой — здесь они не хозяева. Здесь знакомые ему правила не работают.

Ждать пришлось не очень долго. Маан услышал приближающийся топот ног. Быстро они. Видимо, Геалах расставил своих людей достаточно плотно, еще не зная, что даже самая мелкая сеть бессильна здесь. Звук множества шагов отразился от камня, заметался в узкой кишке, как пойманная в ловушку радиоволна, и Маан без труда расшифровал его. Их было четверо — трое Кулаков и инспектор. Обычная поисковая группа. Кулаки не интересовали Маана — пушечное мясо. Бездумные куклы, не имеющие даже лиц, автономные боевые механизмы. Инспектор был интереснее. Маан издалека почувствовал его присутствие, и сейчас ощутил радость — этот слепок чужой ауры был ему определенно знаком. Мвези. Исходящие от него волны неуверенности и страха были так сильны, что могли даже камень пронизать насквозь. Мвези никогда не любил «гнезда» и их зачистку, не тот тип характера. Осклизлые подземелья, каменные руины и смердящие подвалы не вызывали у него никакого восторга, вот почему Маан раньше всегда ставил его на прикрытие, держать под контролем вход. Но у Геалаха, видимо, было свое мнение на этот счет. А может, дело было в дефиците людей — по расчетам Маана в Крысиный Угол вместе с ним спустилось не больше пятнадцати-восемнадцати инспекторов. Учитывая бесконечную протяженность этих мест — капля в море.

Мвези почувствовал Маана, лишь оказавшись метрах в десяти, почти под облюбованной им норой. У него всегда было слишком слабое чутье, поэтому его редко ставили на оперативную работу. Служба в кабинете — другое дело, там Мвези был в своей стихии. Там его трусость, в которой многие окружающие видели лишь разумную осторожность, не мешала ему. Маану даже стало на какую-то секунду жаль толстяка. Не по своей воле он залез в эти каменные дебри с оружием в руках. Он был инспектором, а значит, не мог отказаться. Но эта секунда оказалась очень короткой.

«Мвези знал — с накатившей яростью подумал Маан, — С самого начала знал, на кого идет охота. Он, как и прочие, следил за мной, наблюдая за тем, как человек, который считал его приятелем, гниет заживо, превращаясь в отвратительное чудовище. И когда поступил приказ — как и прочие, достал пистолет чтобы при случая вышибить ему мозги». Наверняка Мунн и Геалах хорошо его запугали чтобы он держал язык за зубами. Если и так, Маан не испытывал по отношению к Мвези никакого сочувствия. Совсем скоро ему предстоит испугаться в последний раз.

— Контакт! — заорал внизу Мвези так громко, точно увидел обвал, — Контакт! Есть контакт с целью! Точка восемь! Повторяю, точка восемь! Прием!

— Заткнись, — щелкнул голос Геалаха, нарушившего все инструкции, — Успокойся. Лалин там?

— Здесь нет никого! — Мвези тяжело засопел, видимо поняв, что положение, в котором он оказался, даже хуже, чем виделось ему на первый взгляд, — Нас четверо…

— Подхожу, — кратко сказал Лалин, — Пришлось задержаться в тридцать втором. Проклятые пещеры. Подойдем минуты через три.

— Этот ублюдок где-то рядом! — поняв, что в ближайшее время помощь не подойдет, Мвези машинально прижался спиной к камню. Кулаки оказались куда выдержаннее — рассыпались по коридору, изготовив к стрельбе автоматы, взяли под прицел оба направления, — Я чувствую его! Господи, Гэйн, это никакая не «тройка»…

— Что?

— Это не «тройка»! Это… О Боже. Да, это «четверка». Ну и запах… Меня наизнанку выворачивает. Если бы я знал…

— Заткнись, иначе я сам тебя застрелю, — сказал Геалах негромко, но с такой интонацией, что Мвези сразу осекся, — Плевать, что «четверка», мы были к этому готовы. И прекрати паниковать, мать твою.

— Он где-то совсем рядом! Я чувствую его!

— Ты еще жив. Значит, он не совсем рядом, идиот. Держите тоннель. Понял? Прекратить продвижение, закрепиться на месте и контролировать основное направление под точкой восемь. Вперед не лезть, ждите группу Лалина.

— Понял, — взбучка, кажется, немного отрезвила Мвези, по крайней мере голос звучал уже не столь испуганно.

— Лалин блокирует его со стороны девятой. После этого будете ждать, пока не подойдем мы. И тогда уж ублюдка хорошо поджарим… Оставаться на месте!

Выполняя приказ, Кулаки удобно расположились в тоннеле. Их было всего трое, но совокупная огневая мощь их автоматов в сочетании с ночными визорами позволяли им стегануть в любом направлении настоящим шквалом свинца. Отличное место для расположения. Если ты человек.

Маан зашипел. Тихо, на грани восприятия человеческого слуха, не выдавая себя. Это шипение он часто применял в прошлом, когда, еще слепой, двигался по незнакомым ему участкам подземного мира, ловя отраженную звуковую волну. Но сейчас у него была другая цель.

— Слышите? — всполошился Мвези, — Слышали это?

— Какой-то звук, — неуверенно сказал кто-то из Кулаков.

— Черт возьми, я как будто на змею наступил… Дьявол, дьявол, дьявол… Он рядом совсем, я шкурой это чувствую.

— Тоннель чист, полная видимость. Должно быть, он за стенкой.

— Наверно, только нам от этого не легче… Я даже представить боюсь, как он выглядит сейчас. Проклятый выродок. Знал бы, что придется вот так… в темноте, в поганых подземельях… Лучше бы я пристрелил его тогда, когда была возможность!

Маан, незаметно высунув голову из-за каменного уступа, бросил взгляд вниз. Мвези так и стоял, прижавшись спиной к стене, которая, видимо, давала ему иллюзию защищенности. Вместо обычного пистолета он держал в руках небольшой полуавтоматический дробовик, снаряженный то ли пулями, то ли картечью. Хорошая штука, когда предстоит действовать в тесных коридорах и подземельях. Но в руках Мвези это оружие вряд ли могло быть эффективным — ствол заметно дрожал, гуляя в разные стороны, и явно заставляя нервничать Кулаков, в которых он иногда упирался. Они определенно предпочли бы действовать под началом другого инспектора, но они тоже могли лишь выполнять приказы.

Маан ощутил запах пота Мвези, такой острый, что его можно было разобрать за сотни метров. В этом запахе был не страх, а настоящий ужас, на грани контролируемости собственного тела. Он мог представить, как неровно бьется сейчас в обрюзгшем теле чрезмерно большое разжиревшее сердце, заставляя кожу покрываться адреналиновой слизью, как дрожит на спусковом крючке мокрый палец…

Маан подцепил лапой массивный булыжник и ловко столкнул его вниз. По размерам он был не крупнее обычного кирпича, но шуму произвел куда больше.

Тишина исчезла, разорванная в клочья выстрелами. Три или четыре раза ухнул, рождая короткое эхо, дробовик, панически захлебываясь басовито зарокотали автоматы. Маан слышал треск пуль о камень, перемежающийся злым металлическим визгом рикошетов. Еще был негромкий шелест — когда пули пробивали что-то более мягкое, чем камень. Это была настоящая симфония огня, завораживающее и прекрасное музыкальное произведение, чей безумный ритм рождал ощущение чего-то нечеловеческого, но от этого еще более прекрасного. Маан мог слушать это бесконечно. Но все закончилось чересчур быстро. Маан на всякий случай выждал некоторое время, потом выбрался, ворочаясь, из своей норы и скользнул вниз. Его тяжелое тело обладало большой упругостью, легко амортизируя почти любые удары, даже комья земли, упавшие вместе с ним на пол, произвели больший шум, чем он.

Один из Кулаков был еще жив — он сидел, привалившись спиной к стене, и тяжело дышал, прижимая руки к животу, который стал месивом из изломанных пластин бронежилета и лохмотьев, состоящих из одежды и внутренностей. Увидев Маана, он попытался поднять автомат, но рука его была слишком слаба чтоб удержать этот вес. Маан не собирался наблюдать за его агонией, у него не было на это времени. Поэтому он просто раздробил грудь Кулака одним точным ударом лапы. И повернулся к Мвези.

Тот был еще в сознании, но по тому, сколько крови было вокруг него, было ясно, что живым он это подземелье не покинет. В этом Маан мог дать ему полную гарантию. Темнокожему инспектору повезло больше всех прочих — наверно, из-за того, что он стоял, прижавшись к стене. Это помогло ему избежать прямых попаданий, но сделало легкой добычей для рикошетирующих от камня пуль. На таком расстоянии бронежилет ничем не смог ему помочь. Глупо палить из тяжелого оружия, находясь в замкнутом ограниченном пространстве.

Он был в сознании. Маан специально стал в конус света от упавшего фонаря чтобы Мвези увидел его. И по тому, как глаза Мвези вылезли из орбит, понял, что это ему удалось. Мвези попытался что-то произнести, толстые губы задергались, но пропускали они лишь кровь и нечленораздельные звуки, должно быть, было задето легкое.

— Ммм… Ма…

Маан покачал головой. Тучное тело Мвези задрожало, точно в предсмертной судороге, которая торопилась полакомиться еще живым, остывающим, телом. Зрачки заметались из стороны в сторону, как угодившие в слюдяную ловушку мухи. Мвези все еще пытался что-то сказать, но не мог. Маан стоял рядом и молча наблюдал за ним, ловя каждое движение. Внезапно дрожь стала слабее, а лихорадочные движения глаз замедлились, стали короткими и резкими. Это было необычайное, волшебное зрелище — тело человека, эта грубая оболочка, сейчас менялось, внутри него рождалось что-то новое, еще до конца не понимаемое его рассудком, но обещающее в скором времени серьезные перемены. Наверно, это похоже на ощущения заболевшего Гнилью. Мвези, кажется, сейчас и сам напряженно вслушивался в эти изменения, происходящие внутри него, на его широком лице проступало присущее ему выражение детской обиды, недовольства окружающим миром.

Потом глаза Мвези дернулись в последний раз и вдруг замерли, так и оставшись выпученными. Маан смотрел в них еще некоторое время, потом отвернулся. Все интересное закончилось, а мертвое человеческое тело — довольно скучная штука.

Это бесполезное любопытство чуть не обернулось для Маана серьезными неприятностями. Тоннель вдруг наполнился движением, жизнью, кроме Маана в нем в одно мгновение оказалось огромное количество каких-то маленьких, но невероятно быстрых существ, под крыльями которых закипел сам воздух. Эти злые мухи заполнили собой все пространство, и в том месте, где они касались камня, на поверхность вылетал целый фонтан пыли и каменной крошки. Одна из пуль обожгла лапу, другая зацепила грудь, оставив на ней глубокую болезненную борозду. Маан рефлекторно вжался в пол, но злая стальная мошкара не оставила его в покое, зазвенела совсем рядом с головой, засыпая его обломками камня.

«Идиот, — подумал Маан, пытаясь укрыть голову лапами, хоть и знал, что это было бесполезно, — Ты опять забыл про визоры!».

Скорее всего, это вышла на позицию группа Лалина, которая должна была завершить его окружение. Кольцо окружения с исчезновением Мвези и его людей было нарушено, но ситуацию это не спасало — в длинном прямом тоннеле Лалин со своими автоматчиками мог расстреливать его безнаказанно, пользуясь слишком большой для внезапного рывка дистанцией, которую Маан никак не мог сократить.

— Огневой контакт, — доложил Лалин в эфир. Маан слышал его нарочито спокойный голос в рации неподвижно лежащего рядом Мвези, — Вижу ублюдка.

— Зажали его? — быстро спросил Геалах. Без необходимости он не нарушал молчания, и это было совершенно правильно, — Прием!

— Если бы. Он вырезал группу Мвези.

— Всех?

— Насколько я вижу, да. У нас оптический контакт, дистанция метров шестьдесят. Но мы хорошо прижали его, шеф.

— Пока он не взялся за вас всерьез!

— Ему некуда бежать. На восьмой точке у него есть небольшое укрытие, но дальше тоннель ровный, как макаронина. Если он вздумает рвануть по нему, то потяжелеет на несколько килограмм свинца.

— Не вздумайте приближаться к нему!

— Нам ничего не угрожает. Тоннель слишком узкий, а нас четверо.

— Держитесь от него подальше! — в голосе Геалаха точно раздался свист бича, — Мвези сказал, что это «четверка», и я начинаю ему верить. Он гораздо опаснее, чем любой Гнилец из тех, что мы брали!

— Шеф, повторяю, мы полностью контролируем ситуацию. Он не сможет к нам приблизиться при всем желании. И смыться тоже не сможет. Как только мы приблизимся к его укрытию, он будет как на ладони. Это мат.

— Держаться на месте, прекратить движение! Это мой приказ. Я беру вторую и десятую группу и двигаюсь к вам. До моего появления не предпринимать никаких действий. Повторяю — никаких! Не соваться к нему. Он только этого и ждет. Просто держите его на мушке и не позволяйте поднять голову.

— Понял, — недовольно отозвался Лалин, — Будет исполнено.

Сейчас сеть и начнет стягиваться, понял Маан, и даже то, что он ловко вырезал несколько ее узлов, не помешает ей через несколько минут охватить его и сдавить в тяжелой хватке. Человек слаб — его тело мягко и беспомощно, а рассудок труслив и подвластен эмоциям. Но когда человек организовывает свои силы, он может уничтожить любого противника на своем пути, как орава плотоядных африканских муравьев пожирает даже огромного по сравнению с ними бегемота. Одиночка может выиграть охоту, но никогда не сможет выиграть сражение. А именно сражение Геалах и навязывает ему. В череде молниеносных стычек все преимущества на стороне Гнильца, но когда в дело вступает тяжелая артиллерия… Маан не испытывал иллюзий на этот счет. Возможно, сейчас он ближе к смерти, чем тогда, когда ввязался в заранее проигрышную схватку с владельцем бритвенно-острых хлыстов.

Он попытался оценить ситуацию, и понял, что дело обернулось скверно. Там, где он находился, пули тревожно звенели вокруг, цепляя камень, но не могли серьезно повредить ему. Несколько массивных плоских булыжников и тела людей из отряда Мвези прикрывали его от гибельного огня. Но если он попытается выбраться отсюда… Лалин был прав, когда сравнил тоннель с макарониной. Очень длинный, очень прямой, и ни малейшего укрытия на всем протяжении. На маскировку уповать нечего — у людей есть визоры, которые видели Маана почти так же ясно, как днем, полностью нивелируя преимущества его органов чувств. В узком тоннеле его спина будет превосходной мишенью, по которой они не промахнутся при всем желании. За то время, что понадобится ему для преодоления всей длины, они всадят в него достаточное количество пуль чтобы подоспевшему Геалаху осталось только милосердно добить его.

Пытаться сократить дистанцию было бы еще большим безумием, ему не преодолеть и половины ее. То же самое, что самому соваться в пасть. Значит, матовая ситуация, которую он не может выправить при всем желании. Остается лишь лежать, как раненое животное, и ожидать своей участи.

Отряд Лалина не прекращал стрельбу, ведя беспокоящий одиночный огонь — сейчас не было нужды опустошать магазины. Маану показалось, что звуки выстрелов стали ближе. Этого не могло быть — он сам слышал, что Геалах приказал Лалину держать дистанцию. Но, прислушавшись, он и в самом деле ощутил, что положение стрелков изменилось. Они стали ближе. Лалин нарушил инструкции? Возможно ли это?

Спустя минуту сомнений у Маана не осталось — они действительно приближались. Вот уже они вступили в зону, на которую распространялось его чутье Гнильца, и он ощутил яркую ауру Лалина, искрящуюся нетерпением и злостью. Лалин рвался в бой, и едва сдерживал себя, как беснующийся на привязи пес с оскаленными зубами. Они слишком долго ждал этого и теперь, оказавшись лицом к лицу с Гнильцом, не мог унять завладевшего им возбуждения. Слишком молодой, слишком горячий. Раньше он никогда не нарушал приказов.

Но сейчас, видимо, был особенный случай. Лалин рвался в бой, и даже приказ Геалаха не мог удержать его на месте. Может, он спешил отомстить за Тай-йина, Хольда и Мвези, а может, им сейчас управляла лишь безотчетная ненависть.

«Давай, — мысленно подбодрил он Лалина, — Иди сюда. Выпусти мне кишки, как ты мечтаешь. Я тут, я никуда не денусь. Приди за мной, Лалин».

Они приближались, Маан отсчитывал каждый пройденный ими метр. Еще чуть ближе. Еще. Через пятнадцать метров они подойдут вплотную, и тогда даже эти булыжники перестанут быть для него хоть какой-то защитой. В эфир Лалин ничего не говорил. И понятно — открытое неподчинение приказам старшего инспектора при проведении боевой операции могло обернуться для него не увольнением со службы, а чем-то куда более серьезным. До деклассирования включительно. «Мальчишка, — подумал Маан, — Правильно я никогда не ставил тебя на ответственные роли, пускал по дублирующему маршруту. Но пусть теперь это будет проблемой Геалаха, а не моей».

Интересно, как Лалин потом оправдается. Возможно, он уповает лишь на то, что победителя не судят. Если так, его ждет крупное разочарование — Мунн, несомненно, предпочел бы живого Маана мертвому. Но сейчас у него есть более важная забота, чем рассуждать о том, какую выволочку получит от начальства его недавний подчиненный.

Если он останется здесь, то погибнет. Если он бросится бежать, то погибнет. Если попытается напасть, тоже погибнет. Приближение Лалина лишь уменьшало срок пытки ожиданием. Четыре автомата, бьющие в упор — это не та вещь, которая оставляет надежду выжить, будь ты хоть самым хитрым, ловким и сильным Гнильцом на планете.

Но если ты в придачу к этому еще немножко человек… Если бы у Маана осталось что-то, напоминающее человеческое лицо, он бы улыбнулся.

Мвези по-прежнему лежал рядом, мертвый он выглядел даже более толстым, чем при жизни. Выражение непонятной обиды так и осталось на его лице. Но сейчас Маана интересовало нечто другое. Вытянув, насколько возможно, лапу, он зацепил предмет, валяющийся под ногами мертвеца, и осторожно потянул к себе. Сталь тревожно зашипела, касаясь неровного камня. Идея была слишком поспешной чтобы оказаться удачной, но иных сейчас в его распоряжении не было. А значит, ему придется попробовать.

Сперва Маан подумал, что из этого ничего не выйдет. Его руки слишком сильно изменились для того чтобы использовать вещи, созданные человеком и для человека. У него не было пальцев, да он почти и забыл про них. Лапы Маана обладали огромной силой, но когда дело касалось манипуляций с небольшими предметами, для которых так удобны многосуставчатые гибкие конечности, это становилось почти невозможной задачей.

— Он за тем камнем, — услышал Маан голос одного из Кулаков. Пока он возился с непривычным его новым рукам устройством, они подошли совсем близко. Теперь их разделяло едва ли пять метров, и только вжавшись, насколько это возможно, в землю, Маан мог избежать выстрелов.

— Вижу, — подтвердил Лалин, — Берем на счет «три». Я прикрываю, вы обходите. Стрелять в грудь. Добивать без команды.

Должно быть, Лалин предусмотрительно отключил рацию — из эфира не донесся голос Геалаха, требовавший выполнять отданный им приказ. Но Маан на это и не надеялся. Он надеялся на нечто другое. Но все же он успел мысленно усмехнуться, услышав эти слова — как бы ни был горяч Лалин, как бы ни кипела в нем кровь, сам лезть Гнильцу в зубы он не спешил, предпочитая посылать вперед Кулаков. Расходное мясо.

— Раз.

Маан закончил свои приготовления. Удерживать сталь в нужном положении было трудно, ему пришлось использовать для этого обе лапы.

— Два.

Маан сосредоточился. Сейчас от него потребуется вся возможная скорость. Тело все еще ныло, оно не успело затянуть и половины своих ран, и любое напряжение отзывалось болью. Но ему придется вытерпеть и не такое, если он твердо решил выжить.

Его еще ждет Геалах.

— Три!

Они действовали слаженно, четко, быстро. Должно быть, не раз отрабатывали эти элементы на тренажерах, добиваясь идеальной синхронности. Сразу двое Кулаков появилось справа от камня, за которым укрывался Маан. Они скользили, как ожившие тени, текли в воздухе, и казалось даже странным, как обычный человек может двигаться столь грациозно. Фонарей они не использовали, вместо них на лицах были непрозрачные линзы визоров, делавшие их лица похожими на стрекозиные. Они знали, где он, им не потребовалось тратить время для того чтобы навести автоматы. И по тому, как они на мгновенье застыли, прервав свое стремительное парящее движение, Маан понял, что сейчас услышит выстрелы.

Но они не успели выстрелить. Потому что рядом с ними вдруг что-то оглушительно грохнуло, породив широкую разлапистую оранжевую вспышку, которая бросила на каменные стены причудливые изорванные тени.

Сам ослепленный этой вспышкой, Маан не сразу смог восстановить зрение. Но когда он увидел все в привычном цвете, с Кулаками произошла заметная перемена. Они все еще застыли двумя неподвижными тенями, но теперь в этой неподвижности появилось что-то особое, уже не напоминавшее момент напряжения хищника перед решающим броском. И сами они изменились. Черные бронежилеты, прежде матовые и кажущиеся гладкими на ощупь, были усеяны десятками уродливых неровных царапин и вмятин — точно их исполосовала огромная кошачья лапа, вооруженная невероятно прочными когтями. Бронежилеты выдержали этот удар. Не выдержали тела за ними. Там, где их не прикрывали черные пластины, зияли огромные прорехи, в которых лопнула ткань и то, что находилось под ней. Невидимые когти нашли свою цель — они выпотрошили не прикрытые броней шеи, разбили линзы глаз, превратили лица в неровные куски кровоточащего мяса с редкими жемчужными осколками зубов. У правого Кулака оказалась, к тому же, оборвана рука, болтающаяся лишь на остатках форменного рукава. Пахло паленым — паленой тканью и паленым мясом. Маану показалось, что он видит исходящий от людей дым. «Значит, все-таки картечь, — подумал он, — Предусмотрительно со стороны Мвези». Кулаки умерли еще до того, как их искромсанные тела упали на землю с негромким влажным чавканьем. Картечь на близкой дистанции — страшное оружие. Ее силы было недостаточно чтобы пробить бронежилеты, но сноп огня и стали, обрушившийся на Кулаков в упор, и без того нашел их уязвимые места.

У Маана не было времени наслаждаться эффектом — слева от камня уже вынырнул третий Кулак, оказавшийся не столь поспешным. Оглушенный и потрясенный выстрелом, он потерял несколько секунд, но быстро сориентировался и теперь спешил закончить то, что не удалось его менее удачливым товарищам. Маан не пытался переместить ствол дробовика — он знал, что у его неуклюжих больших лап недостаточно ловкости для того чтоб произвести второй выстрел. Даже для того чтобы сделать первый ему пришлось порядочно повозиться, отломав предохранительную скобу чтобы можно было нажать на спусковой крючок языком.

Поэтому он легко отбросил бесполезный более дробовик. Рядом с ним лежал камень — гладкий, как будто обточенный подземной рекой, увесистый булыжник. Маан заранее положил его поближе, чтобы можно было при необходимости быстро подхватить его. И метнуть. С такой нехитрой работой его лапы справлялись неплохо.

Камень угодил Кулаку в голову — с расстояния в два шага промахнуться было невозможно — он раздробил в стеклянную пыль визор и расколол пополам череп в шлеме. Тот упал не сразу, зашатался, выгнулся дугой, стал оседать. Вместо лица у него зияла одна открытая рана, в которой уже ничего нельзя было разобрать.

— Ну как это тебе, Лалин? — громко спросил Маан вслух, — Ты этого ожидал?

И Лалин не выдержал. Он выпустил в темноту длинную очередь, прощелкавшую по камням вокруг Маана нетерпеливыми твердыми пальцами, и вдруг побежал. Маан вновь ощутил его ауру, но на этот раз в ней не было ничего того, что тянуло его в бой. Был лишь страх — как у Мвези, безотчетный страх, рвущий душу изнутри и заставляющий тело бежать сломя голову. В таком состоянии не остается ничего человеческого.

«Все-таки он был так и не повзрослевшим мальчишкой, — подумал Маан, выбираясь из-за камня, — А мальчишки всегда полны злости, им всегда кажется, что они смогут в одиночку победить весь мир или уничтожить самое страшное, самое опасное чудовище».

«Дети, берущие в руки оружие, перестают быть детьми, — ответил его внутренний голос, до сих пор молчавший, — А ненависть заставляет быстро взрослеть. Он пришел в твой дом с оружием в руках и был бы рад убить тебя. Сохранив ему жизнь, ты не сделаешь этому миру ничего полезного. Не обманывай себя, не пытайся привить в тело Гнильца те моральные конструкции, которые когда-то имели для тебя значение. Делай как чувствуешь».

Это было верным советом. И Маан вновь почувствовал себя уверенным, когда эта двойственность восприятия пропала, уступив место простому и привычному чутью охотника.

Он догнал Лалина в несколько огромных прыжков — несмотря на визор, тот постоянно спотыкался, точно страх лишил его возможности видеть камни под ногами. За несколько секунд до своей смерти он почувствовал присутствие Маана и даже рванул на себя автомат. Механическое движение тела, пытающегося спасти свою жизнь. Слишком медленного и слабого человеческого тела. Маан ударил его в спину, сбивая с ног. Этот удар переломил позвоночник Лалина и большую часть его ребер. То, что осталось от Лалина шлепнулось на пол, раскинув руки, точно сломанный манекен. Одного этого удара хватило бы чтобы выбить из него жизнь, но Лалин был еще жив и даже пытался куда-то ползти. Видимо, иногда страх может быть настолько силен, что тянет вперед даже мертвое тело. Маан наступил лапой ему на затылок. Раздался громкий хруст, вроде того, который можно услышать, если отломить от ствола не очень толстую, но сухую ветку — и за ним тишина.

Покончив с ним, Маан вернулся к трупу пулеметчика в начале тоннеля и нырнул в боковой штрек. Он знал, что сейчас все люди Геалаха, находящиеся в Крысином Углу, спешат к этому месту. Второй раз он не собирался позволить окружить себя. Сеть уйдет пустой. Он слишком совершенный хищник чтобы попадаться в подобные ловушки. Он не станет лезть сломя голову в самый центр, он будет скользить, нанося удары и тут же отступая, будет неотступно следовать за людьми, превратившись в их тень, терпеливо выжидать, и лишь затем наносить удар — быстрый и смертоносный. И если у Геалаха осталось в голове хоть что-то кроме ненависти, он попытается отвести свою потрепанную армию обратно в Сырую Долину. И больше сюда не возвращаться. Но Геалах никогда так не поступит, за это Маан мог ручаться.

У него было время хорошо изучить того человека, которого он когда-то называл своим другом.

Это значило, что до встречи с ним оставалось совсем немного.

Это было славной охотой, и Маан испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, рассекая заготовленную Геалахом сеть. Он появлялся в тех местах, где его не ожидали, и исчезал только тогда, когда считал свою работу здесь выполненной. У него было время изучить в мелочах Крысиный Угол, и запомнить каждый его штрек. Теперь это были его собственные охотничьи угодья.

Иногда он давал людям передышку, укрываясь в какой-нибудь норе на несколько часов. Он делал это больше для того чтобы потрепать им нервы, чем по насущной необходимости. Это делало их действия все более неуверенными.

Чаще всего Маан поджидал небольшие поисковые группы из трех-четырех человек, и расправлялся с ними, безжалостно и настолько быстро, что подмога не успевала придти к ним на помощь, даже если находилась в полусотне метров. Но теперь он никогда не подставлял себя под удар — сразу уходил в глубину Крысиного Угла, старательно путая след. Люди слабы, но берут числом, стоит им нащупать его расположение, как на него наваляться со всех сторон. Маан не собирался допускать этого. Он скользил подземными ходами, знакомыми ему в мелочах, бесшумно и незаметно, как злой подземный дух, выискивающий добычу по теплому запаху крови. И он находил ее везде, в изобилии.

Иногда, если позволяло время, он мог совершить что-то выдающееся из обычного образа поведения. Например, развешать мертвые тела по стенам или же утолить их остатками голод, собрав следы своего кровавого пиршества в живописную кучу. Подобные картины нагоняли на людей ужаса даже больше, чем крики умирающих, раздававшиеся время от времени в эфире.

Геалах рвал и метал, но ничего не мог поделать. Его сеть, которую он с таким старанием раскидывал, была беспомощна — не способная сомкнуться, теряющая целые лоскуты, она требовала слишком много людей и не давала никакого результата. За несколько часов он потерял порядка двух десятков людей, большую часть своего отряда. Любой на его месте уже сдался бы, посчитав это сражение полностью и безоговорочно проигранным, но упрямство Геалаха, подстегиваемое ненавистью, гнало его все дальше. И останавливаться он не собирался.

Больше всего Маана беспокоило, что Геалах может получить свежие силы с поверхности, или же, убедившись, что его затея провалилась, отступить в Сырую Долину. Ни один из этих вариантов не устраивал Маана. Охота должна была продолжаться до конца. Он решил эту проблему наиболее простым способом. Шестеро человек с пулеметом, охранявшие вентиляционные шахты, слишком сильно верили в собственную неуязвимость — они верили в яркий свет их фонарей, в чутье инспекторов, в собственное оружие. Но для Маана они были не более, чем выставленными на видное место мишенями. Он передушил их одного за другим — испуганных, палящих в темноту, кричащих от ужаса. Легкая добыча. Но оставался выход, с которым надо было что-то делать. И он сделал.

У Кулаков обнаружился достаточно солидный запас взрывчатки. То ли они и в самом деле собирались закладывать мину, то ли просто предпочитали в любой ситуации быть во всеоружии. Вместе со взрывчаткой он нашел и готовые детонаторы, обращаться с которыми умел еще со времен военной службы. Он заложил заряды около дыры, через которую сам когда-то пробрался в Крысиный Угол. Они выглядели почти безобидно — простые коричневые коробки с воткнутыми стержнями детонаторов — но он знал, какая дьявольская сила в них заключена. И не ошибся.

Даже удалившись на несколько сотен метров чтобы не попасть под шальной обвал, Маан ощутил как вздрогнул и зашевелился под ногами пол. Взрывная волна промчалась по тоннелю, в котором он скрывался, обрушивая с потолка мелкие камни и рисуя на стенах трещины. Возможно, он даже перестарался. Как бы то ни было, задача была выполнена — когда он вернулся посмотреть на результат, то был впечатлен. Там где когда-то были вентиляционные шахты, теперь не было ничего кроме нагромождения дымящегося камня. Обвал получился просто отличным. Чтобы убрать такой потребовалась бы тяжелая техника, которой у людей не было, и много дней напряженной работы. Теперь они были похоронены заживо вместе с ним. О себе Маан не думал. Он всегда сможет найти выход в другую область своих подземных владений или просто прокопает ход, когда в этом будет необходимость.

Хотя куда более очевидным вариантом был другой, о котором он старался не думать.

Он никогда не выйдет отсюда.

Приступы сонливости, одолевавшие его раньше, сделались настолько сильны, что Маан ощущал себя разбитым параличом. Это был не просто сон, это было нечто иное, то, из чего, как он чувствовал, нет возврата. Если он позволит себе уснуть сейчас, этот сон уже не закончится. Пока мог, Маан боролся с ним, иногда с подступающим к сердцу ужасом ощущая, насколько быстро тают его силы. «Вот что такое пятая стадия, — подумал он, чувствуя, как тело становится все менее отзывчивым, делается вялым, как будто под кожей вместо сильных мышц оказалась влажная вата, — Теперь я знаю это. Жаль, что этого никогда не узнает сам Мунн. Пятая стадия — это смерть. Провал в бесконечный сон. Бездна, в которую ныряет разум чтобы больше никогда не вернуться».

Мысль о том, что он теперь знает о сути Гнильцов больше, чем сам Мунн, была приятна, хотя и абсолютно бесполезна в его положении. Если бы Мунн знал, он бы не посылал своих людей под землю на убой. А может, все равно послал бы. Когда имеешь дело с Мунном, ни за что нельзя поручиться наверняка. Единственное, о чем жалел Маан — старика ему не достать. Он никогда не спустится сюда, слишком умен. А наверху бессилен сам Маан.

Но он достанет Геалаха, а это тоже кое-чего стоит. При мысли о мягкой шее Геалаха в своих лапах Маан сладострастно вздрагивал. Это была его цель, его путеводная звезда, которая вела его каменными коридорами несмотря на многочисленные раны и свинцовую плиту усталости, под которой трещал хребет. Он знал, что сделает после того, как покончит с Геалахом. Знал, хоть и думал по привычке о том, как будет искать выход из Крысиного Угла. Не будет никакого выхода. Закончив то, что намечено, он просто ляжет на землю и позволит своим глазами закрыться. Это будет хорошее окончание долгой, муторной, беспокойной жизни. Заслуженная пенсия, которой он так и не дождался в прошлой жизни. Уход на вечный покой, в те края, где нет опасности и боли. Маан ощущал, что его тело встретит такой исход с радостью. Ему достаточно будет лечь и закрыть глаза, а все остальное оно сделает само. Оно принадлежит Гнильцу и лучше него знает, как обставлять подобный ритуал. Черт возьми — Маан мысленно хохотнул — может быть он станет первым на Луне Гнильцом, умершим от старости!..

Но ему осталось кое-что закончить для этого.

Он не знал, сколько людей осталось у Геалаха, но по его расчетам выходило, что не больше десятка. Присутствия самого Геалаха он пока не ощущал, и неудивительно — наверняка тот старался держаться там, где вероятность встречи с Мааном была минимальна, в окружении последнего ядра Кулаков. Он всегда с большим вниманием относился к собственной безопасности.

Маан слышал, как меняется его голос, доносившийся из эфира. Сперва он был холоден и спокоен, цедил слова медленно и кратко, точно постоянно был занят какими-то сложными арифметическими расчетами. Такой голос у него обычно и бывал на операциях. Слушая его, Маан обычно сам преисполнялся спокойствия. Но даже стальные нервы Геалаха оказались подвержены коррозии. Постепенно, слушая о все новых потерях своего отряда, голос утрачивал свою холодную глубину, в речи начали проскакивать ругательства. «Он начал понимать, — решил тогда Маан, с удовольствием вслушивавшийся в эту перемену, — Он уже чувствует, что игра идет не по его плану, и все карты, запасенные в рукаве, уже не более, чем ярко раскрашенные бумажки. Он всегда был хитер, не удивительно, что он начал догадываться первым».

Но он еще не терял надежды. Он был наделен в равной мере человеческой самонадеянностью, а может, этой самонадеянности в нем было даже больше, чем в прочих. Он верил в себя и свои силы. Он уничтожил тысячи Гнильцов, и теперь, столкнувшись в смертельном противоборстве с одним из них, отказывался даже верить в возможность поражения. У него были лучшие люди Контроля, профессиональные загонщики, посвятившие охоте на Гниль всю свою жизнь, элита Мунна. У него было лучшее оборудование из того, что можно достать на Луне. У него было оружие, которому позавидует даже армия. И теперь какой-то жалкий Гнилец точно дразнит его, будущего главу Контроля, ускользает из-под удара, жалит в беззащитные места, ощущая собственную безнаказанность! С этим Геалах смириться не мог, и Маан знал это. Болезненная гордость, заключенная в его сутулом теле, никогда не откроет ему дорогу обратно.

Когда в эфире сообщили об обвале в районе вентиляционных шахт, отрезавшем их от мира, Геалах вдруг переменился. Еще недавно кричащий, гонящий людей в бой, готовый взорваться, он неожиданно сделался спокоен и надолго замолчал. Если бы речь шла о другом человеке, Маан предположил бы нервный шок. Но этого человека он знал всю свою жизнь, и понимал, насколько это невероятно — шок у Геалаха. И он был прав, через некоторое время Геалах вновь появился в эфире. Теперь он был еще более спокоен, чем прежде. Как-то зловеще, не по-человечески, спокоен. В такой ситуации это выглядело едва ли не помешательством, особенно на фоне остальных голосов, в которых нотки паники давно уже проглядывали острыми колючими зубцами из привычных слов. Геалах отстранился от командования, да и вообще от существующего мира. Все окружающее как будто сделалось ему в одну минуту безразлично. Если до этого он отдавал по нескольку десятков приказов в минуту, пытаясь переформировать свое поредевшее воинство в боеспособный порядок, стянуть узлы уже не существующей сети и продолжить наступление любой ценой, то теперь замкнулся в себе, редко реагируя даже на вопросы подчиненных. Ощутив эту резкую перемену в настроении командира, многие приняли ее за момент слабости, что лишь усилило панику. Кто-то пытался составить из уцелевших бойцов группу и пробиваться вслепую, надеясь отыскать выход из Крысиного Угла. Кто-то хрипел в приступе беспросветного ужаса. Кто-то опустошал в темноту магазин. Эти звуки означали агонию единого организованного организма, каким был когда-то отряд Геалаха, и Маан хорошо умел разбираться в таких звуках.

Спасения для людей не было, но лишь немногие из них понимали это. Остальным казалось, что возможно бежать отсюда, где смерть прячется в тени и пожирает без предупреждения. Глупая затея. Хаотично перемешанные отряды, многие из которых лишились командиров или инспекторов, уже не способны были выработать единую схему — все ориентиры сбились и перепутались, позывные перестали иметь значение, и даже самые уверенные в себе не могли бы поручиться, в какой стороне может быть выход. Они блуждали подземным лабиринтом, слепые и испуганные, ожидая того момента, когда Маан найдет их и положит конец их бессмысленному существованию. Некоторые, совсем ополоумев, бросались в бегство, Маан встречал и таких. Они неслись, крича во все горло, как сумасшедшие, не разбирая дороги, часто безоружные, падали, вскакивали, и вновь куда-то бежали… За такими он не охотился — экономил силы. К тому же, смерть, которую они выбрали, от голода и жажды, в каменном склепе, вряд ли уступала по своей жестокости той, которую мог предложить им он.

В этот день Мунн потерял изрядную часть если не своего могущества, то уверенности в собственных силах. Несколько его лучших отделов перестало существовать, не говоря уже о Кулаках, потери среди которых были еще ощутимее. Этот день станет черным днем Контроля, извечным памятником Маану, который надолго переживет его самого.

Охота подходила к концу, и вовремя — Маан чувствовал, что его хватит ненадолго. Он терял силы даже быстрее, чем мог представить. Теперь ему стоило огромного труда просто тащить свое тело вперед, каждый шаг давался большой ценой и казался последним. Ему надо отдохнуть чтобы продолжить путь. Совсем немного отдохнуть. Просто лечь и дать своему телу отдых — оно и так вынесло слишком много. Несколько раз он едва не лишался чувств. Вдруг понимал, что застыл статуей, занеся лапу, глядя в пустоту, и тело уже начинает коченеть, становясь подобием камня. Каким-то образом ему удавалось стряхнуть сон. Впрочем, теперь это был уже не просто сон. Это было что-то невообразимо тяжелое, поселившееся в нем, как огромный паразит, тянущее его вниз, пьющее его кровь. Ему невозможно было сопротивляться, потому что оно было частью его самого, и самой его сутью. Возможно, это был голос самой Гнили.

«Ты закончил свой путь, — говорил он, подламывая дрожащие от напряжения лапы Маана, укрывая его тяжелым, непроницаемым для света и запаха саваном, — Теперь все закончилось. Прекрати глупое сопротивление. Ты мой, ты принадлежишь мне, и, как бы ты ни противился, в смерти мы объединимся с тобой».

Единственный Гнилец, достигший границы пятой стадии, он заставлял себя двигаться вперед, механически, как робот, переставляя лапы. У него было дело, которое надо было закончить, прежде чем погрузиться в заслуженный сон.

Когда он ощутил присутствие рядом «купированной нулевой», то подумал, что это конец. Он был настолько слаб, что любая поисковая группа, наткнувшаяся на него, расправилась бы с ним без труда. У него оставалось сил не более, чем на один удар, и тот он берег для старого друга.

Старое уставшее чудовище. С таким легко справиться.

В чужой ауре ему показалось что-то знакомое. Геалах?! Маан подобрался, как почуявший горячий след пес. В прошлой жизни он и был псом. Но слепок принадлежал не Геалаху.

Этот человек сидел на камне посреди тоннеля и поза его казалась небрежной. Как будто он просто присел отдохнуть после долгой дороги. Он был один, и это тоже было странно. Странный человек, совершенно не вяжущийся с окружающей обстановкой, выпадающий из нее, как неуместный предмет на картинке из психологического теста, в котором требуется найти лишнее. Это было верное слово — лишний. Человек был здесь совершенно чужероден. Впрочем, он был таким в любой обстановке, сколько Маан его помнил.

Маан приблизился к нему, не скрывая своего присутствия. Даже если бы он попытался сделать это, у него вряд ли бы что-то получилось. Когда он подошел совсем близко, человек на камне поднял голову. У него не было визора, но он почему-то сидел в темноте. Маан видел его лицо, на котором, тем не менее, не отразилось беспокойства. На нем вообще ничего не отразилось. Как обычно.

— Маан?

При звуке собственного имени Маан замер, не дойдя до человека каких-нибудь несколько метров. Человек теперь был в его власти. Даже безмерно уставший, Маан успел бы до него дотянуться, если бы тот выхватил оружие. Но тот продолжал сидеть неподвижно, уставившись в темноту.

— Это ты, Маан. Я почувствовал тебя. Странный момент для встречи.

— Странный человек для встречи, Месчината.

Тот тихо засмеялся. Своим обычным смехом, который совершенно не отражался на лице.

— Хорошо сказано. Да, странно, что я оказался тут. И еще более странно то, что говорю с тобой. Мне отчего-то казалось, что ты убьешь меня молча.

— Ты умрешь, — безразлично сказал Маан.

— Я знаю. Поверь, уж это-то я знаю совершенно точно… Ты видишь меня, Маан?

— Да.

— Хорошо. И хорошо, что я не вижу тебя. Мне почему-то кажется, что ты сильно изменился.

— Надень визор. Он лежит под твоей левой ногой.

— Без толку. Два часа назад в нем сдох аккумулятор. Теперь я слеп. Но это не имеет никакого значения.

— Верно.

— Знаешь… я отчего-то был уверен, что так и закончится. Темнота и твой голос. Так и должно было закончиться. Все затянулось. Все длилось так долго. Но сейчас все.

— Ты всегда был сумасшедшим, Месчината.

— А ты всегда меня ненавидел.

Маан не ответил. Он не видел смысла продолжать этот странный разговор. Но не мог заставить себя шагнуть вперед и нанести удар. В этом человеке, улыбавшемуся ему в лицо холодной улыбкой настоящего убийцы, было что-то заколдованное, что-то, чего он никогда не мог понять. Почему-то подумалось, что подобные люди, должно быть, умирают лишь когда сами того захотят, и никогда — прежде.

— Глупо все вышло. Я про твою историю. Мы ведь все… знали. Все наши. И я тоже знал. Мы чувствовали… с самого начала. Но Геалах сказал молчать. И Мунн сказал молчать. Кого-то запугали. Кому-то пообещали награду. Так просто.

— А ты? — не выдержал Маан.

Месчината пожал плечами.

— Мне было все равно.

Он не лгал, и это было видно по его нему. Ему действительно было все равно.

— И ты бы застрелил любого, если бы приказали? Меня, Геалаха, Тай-йина?..

— Конечно. Это же моя работа.

— Ты сумасшедший.

— Нет, я просто самый искренний человек на этой проклятой планете. Хотя это одно и то же.

Какие-то слова Месчинаты, услышанные Мааном, все вились вокруг его сознания, как беспокойная мошкара. Что-то сказанное им, тревожило его, заставляло напрячься в неясном предчувствии. Если не клонило так в сон…

Потом он понял.

— Стой. Ты сказал… сказал, что вы знали с самого начала. Что это значит?

— То и значит, шеф, — Месчината произнес «шеф» самым естественным тоном, без издевки, — Мы начали чувствовать это с того самого дня. Запах ни с чем не спутаешь. Он такой… Смотришь на стоящего рядом человека, и ощущаешь его, сам не понимая, мерещится это или нет.

— С какого дня вы знали?

— С первого, — сказал Месчината ровным тоном, — С того самого, когда вас едва не прихлопнул тот Гнилец на разрушенном стадионе.

Мир разделился перед глазами Маана огненной чертой, и обе его половины перевернулись.

С первого дня.

Когда они зачищали «гнездо» и он оказался в госпитале. Но тогда он не был болен. А если и был, то сам не знал об этом.

Они знали? С самого начала? Но тогда выходит, что Кло…

— Кло не звонила, — сказал Геалах. Зубы Маана щелкнули, не сразу распознав, что настоящего Геалаха нет сейчас рядом. Это был другой Геалах, из его прошлой жизни.

«Кло не звонила», — сказал он тогда.

«Что?», — спросил Маан, не понимая. Рядом с ним была распоротая сеть колодца, и темнота манила его к себе.

«Уже неважно».

Значит, они все узнали куда раньше. Кло могла и не звонить. Люди, которых он привык считать своими боевыми товарищами и верными сослуживцами, с самого первого дня знали о том, что он превращается в чудовище. Задолго до того, как узнал он сам. Но никто не сказал ему, не подал знака. Они наблюдали за ним, изо дня в день. Навещая в госпитале, заходя в гости. Наблюдали и ждали момента, когда Мунн даст команду «Взять!».

Маан замотал головой. Опять захотелось спать — так сильно, что затрещала шея. Сейчас не выдержит, сломается… Если бы не эта сонливость, он бы сразу все понял. Нашел бы еще один кусочек этой безумной и непонятной картины. Ведь он был где-то, этот кусочек.

— Почему я заболел? — спросил он у Месчината, приближаясь к нему.

Но тот не испугался, даже ощутив возле себя присутствие Маана. Должно быть, когда-то давно он утратил умение бояться. Как и Маан, Месчината не был человеком, но не был им в каком-то особенном смысле.

— Не знаю. Когда мы нашли вас, едва живого, тогда я и почувствовал. Кое-кто из ребят тоже почувствовал. Тай-йин, Лалин… Это было глупо, ведь Гниль — это не простуда, человек не может заразиться ею от Гнильца. То есть мы так думали.

— И Геалах…

— Сказал нам не замечать этого.

— Он сказал «Наш добрый старый друг Маан превращается в Гнильца, но не обращайте на это внимания и не подавайте виду, до тех пор, пока я не прикажу»?

— Другими словами. Но смысл был тот же. Мы думали… Думали, он хочет помочь тебе. Сделать так чтоб не дошло до Мунна. Знаешь, как это бывает. Пистолет, один патрон…

Вот как. Они знали то, о чем он не догадывался. И молчали. И Геалах молчал. Ждал чего-то. Приказа Мунна, конечно. Но выходит, что и Мунн…

Какой-то вздор. Если Мунн так беспокоился из-за своей чудо-вакцины, дарующей людям «купированный нулевой», и боялся появления доказательств ее несостоятельности в виде Маана, он мог бы устранить их еще тогда, когда сам Маан даже не подозревал о том, что болен. Это было бы совсем не сложно. Например, когда он лежал в госпитале Контроля. Одна небольшая инъекция — и остановка сердца выглядела бы более чем естественно. После полученных им травм вопросов бы не появилось даже у самого упорного скептика. Если Маан нужен был ему живым, и это можно было легко устроить — он был беспомощен. Но Мунн не воспользовался шансом. Сам отпустил его, велев не показываться на службе как можно дольше. Если он хотел сохранить болезнь Маана в тайне, более глупого поступка и придумать нельзя.

Ему показалось, что сейчас он все поймет. Сверкнет молния, осветит кромешную темноту, в которой блуждает его рассудок, и высветит единственный возможный ответ. Но этого не случилось. Он все равно ничего не понимал. Кроме того, что все внезапно оказалось сложнее, чем ему думалось.

Но он знал, у кого есть этот ответ.

— Где он? — спросил Маан, — Где Геалах?

Месчината улыбнулся, как умел улыбаться только он. Живой мертвец с пустыми глазами убийцы.

— Он собирался к выходу. Разбирать завал. Глупая затея, конечно.

— Сколько их?

— Их? Двое, — опять смешок, — последних трех Кулаков он застрелил при попытке к бегству. Это было часа полтора назад. Я думаю, они до сих пор у входа. Ты застанешь их там.

— Кажется, тебе не очень жаль его.

— А почему мне должно быть его жаль? — удивился Месчината, — Он умрет. И я умру. И ты, Маан, умрешь. Это будет честно. Это будет справедливо.

— Так и будет, ручаюсь, — сказал Маан твердо, точно давал клятву. Месчината кивнул, успокоенный, — Но ты умрешь раньше нас.

— Я знаю это.

Безумный человек. Даже перед лицом смерти он оставался равнодушен. Маан не знал, завидует ли он ему, или же боится этого мертвенного спокойствия. Чтобы получить подобное, человек должен совершить что-то особое. Что-то более важное, чем продать душу дьяволу.

— Не хочу тебя убивать. Уходи. Я не буду бить в спину. Иди куда хочешь, для смерти не составит труда найти тебя здесь.

— Если бы я мог это сделать, я бы не сидел здесь, — отозвался Мечината, неловко приподнимаясь на камне.

Только сейчас Маан понял, чем вызвана его необычная, кажущаяся чересчур расслабленной, поза. Правая нога Месчината была вывернута в колене под неестественным углом, он увидел осколки кости и порванные мышцы.

— Никогда не бегай в темноте, — Месчината улыбнулся, — Это всегда приводит к проблемам. Но теперь это неважно.

— Извини, — зачем-то сказал Маан.

— Пустое.

Месчината сделал короткое движение, и Маан ощутил в воздухе знакомый запах оружейной смазки. Он попытался уклониться, но понял, что не успеет. Слишком много сил потрачено. Слишком клонит в сон.

Опять опоздал.

Но Месчината не собирался в него стрелять. Он поднял пистолет и какое-то время держал его перед лицом, рассматривая невидящими глазами, точно пытался увидеть оружие в последний раз сквозь кромешную темноту. В его руках пистолет выглядел так же органично, как его собственные пальцы.

— Прощай, Маан. Теперь мне надо побыть одному. Если у тебя больше не осталось вопросов.

— Остались, — неожиданно сказал Маан, хотя еще секунду назад не собирался ничего говорить, — Та история, которую ты рассказывал тогда, в «Атриуме»… Про женщину и… Про человека, который жил и боялся. Это было с тобой?

Месчината улыбнулся. С каким-то сожалением.

— Какая разница? Это ведь совершенно неважно, по большому счету.

— Конечно. Прощай, Месчината.

Тот молча кивнул ему.

Маан прошел мимо него и двинулся дальше, оставляя за спиной человека с мертвым лицом убийцы. Или не человека, но что-то с ним сходное.

Выстрел догнал его, когда он дошел почти до конца. Тоннель на мгновенье озарился короткой вспышкой, недостаточно яркой чтобы осветить его целиком, скользнувшей по камню веселой оранжевой искрой.

Он слишком устал. Путь до выхода, на который раньше он потратил бы десять минут, растянулся на несколько часов. Маану приходилось часто отдыхать, балансируя на тонкой грани между явью и черным провалом сна. Это было тяжелее всего. Но он пообещал себе, что не уснет, пока не закончит свои дела — и теперь заставлял себя идти вперед. Геалах ждал его где-то впереди, и Маан не собирался чрезмерно утомлять его ожиданием.

Все должно было скоро закончится, и это ощущение окончания чего-то долгого, тяжелого и выматывающего приятно согревало его изнутри. Больше никакого бегства. Никаких пряток с судьбой.

Единственное, о чем он жалел, что так и не увидел Бесс. Ее было жаль. Но Маан понимал, что на невидимом графике линии их жизней безвозвратно разошлись чтобы больше никогда не встретиться.

«Не обманывай себя, — сказал голос, часто заменявший ему собеседника, — Уж она по тебе точно не скучает. Она не верит в сказку о скончавшемся от ран мужественном инспекторе Джате Мане, которую растиражировали газеты и теле, она своими глазами видела, как в дом — ее дом — вламываются вооруженные люди, и как ее отец, тот самый мужественный инспектор Джат Маан, посвятивший себя борьбе с Гнилью, бежит прочь, уже мало похожий на человека… До конца своей жизни она будет знать, что ее отец был отвратительным Гнильцом, и ужас будет охватывать ее всякий раз, когда она случайно вспомнит твое лицо».

Это было верно. Он всю жизнь учил ее опасаться Гнили в любом ее проявлении, сознательно пугал Бесс, чтобы в душе у нее появился постоянный рубец страха — страха перед Гнилью. Он думал, что это поможет ей потом. И, черт возьми, он был агентом Контроля, а это тоже кое-что значило. Пожарный пугает своих маленьких детей опасностью непотушенной вовремя спички, врач — злокозненными, подстерегающими кругом, бактериями. А чем пугать своих детей человеку, чья служба заключается в том чтобы выискивать и безжалостно уничтожать Гниль?.. Он никогда не думал, что все обернется именно так. И никто на всей Луне не думал.

Единственный человек, который мог что-то понимать — это Мунн. Маан знал, что бы ни происходило вокруг него, все ниточки неизменно должны были стягиваться к старику. Он всегда был центром любой паутины. Но до него ему уже не добраться. Жаль уходить из жизни, оставив в ней последнюю загадку, но не в его положении было выбирать.

Он почувствовал их, когда подошел к завалу. Здесь почти ничего не изменилось. Да и не в человеческих силах было убрать огромные глыбы камня. Но Маан ощутил идущую откуда-то сверху гулкую вибрацию. Это значило, что наверху уже начали спасательные работы. Быстро. Но неудивительно — Мунн не хотел терять своих людей. И своего Гнильца.

Люди сидели вокруг последнего уцелевшего фонаря, не раздавленного камнями. Должно быть, последние несколько часов они разбирали завал, и теперь отдыхали, неловко примостившись на корточках. Бесполезная работа. Но кроме нее у них ничего не оставалось. Маан ощутил их усталость, но запаха страха не было. Эти люди даже оказавшись перед лицом смерти не растерялись, не паниковали. Они работали, спокойно и сосредоточенно, сколько могли, и, поняв напрасность своего труда, теперь сидели и терпеливо чего-то ожидали. Возможно, смерти. Или Маана. В их положении это было одно и то же.

Маан не собирался приближаться на достаточное для «купированного нулевого» расстояние, но ослабевшее тело подвело его, оступившись. Стук камня был совсем негромким, но слух людей, видимо, стал более чутким за время, проведенное в темноте.

— Это ты, Гнилец? — Геалах повернул к нему лицо и, несмотря на то, что он не мог видеть Маана, тот почувствовал выступивший на коже ледяной пот. Иллюзия — его тело не могло потеть.

— Здравствуй, Геалах, — сказал он ровно из темноты, — И ты здравствуй, Хольд. Не ожидал увидеть тебя.

Лицо Хольда исказилось гримасой ненависти. Точнее, половина его лица — оставшаяся часть, там, куда когда-то пришлась рука Маана, уже не могла выражать эмоций. Кожа в этом месте была сморщенной, как у глубокого старика, покрытой рваными рубцами, местами обвисшей. Как у тряпичной, наспех сработанной, куклы. Правая глазница походила не неровное дупло в трухлявом древесном стволе — бесформенная и пустая, она казалась темным и мрачным глазом без зрачка.

— Иди сюда, мразь, — пробормотал Хольд, выхватывая свой револьвер и направляя его в темноту. Геалах лишь поморщился, глядя на него, — Подходи же. Я тебя давненько жду. Не прячься, как таракан! Или боишься встретиться с человеком, ты, погань?

— Ты все так же глуп, как и прежде. Но зато ты явно стал красивее.

Револьвер Хольд дважды выбросил из своего дула, такого же черного и непроглядного, как его глазница, огонь. Одна пуля ударила в камень возле плеча Маана, другая звякнула где-то под ногами. Одноглазый инспектор стрелял на слух, и рука его была по-прежнему тверда. Маан не пытался увернуться — сейчас он экономил каждую кроху своих сил.

— Перестань, — Геалах отвел рукой револьвер Хольд, — Это глупо.

Сам он даже не доставал оружия. Это было в духе Геалаха — пистолет в его руке появлялся лишь тогда, когда для него была настоящая работа. И происходило это достаточно быстро чтобы у его противника не оставалось времени даже моргнуть. Маан видел Геалаха в работе. В позвоночнике привычно заныло, как всегда, когда он думал об этом.

— Подходи, Гнилец, — сказал Геалах почти дружелюбно, делая приглашающий жест, — Впрочем, вряд ли тебе нужен свет.

— Не нужен.

— Я так и думал. Да и, признаться, смотреть на тебя неохота. Я видел много уродцев, но ты, по слухам, превзошел их всех.

Если Геалах рассчитывал этим вывести его из себя и заставить ступить в круг света, это было неудачной затеей. Маан оставался на месте, разглядывая людей, и удивляясь, как ему удается сохранять каменное спокойствие. Он жил местью столько времени, когда он думал о Геалахе, кровь в венах становилась кипящей кислотой. А теперь, увидев его, он вдруг обрел полное душевное спокойствие. Клокочущая ненависть стала ледяной, затаенной, острой, как лезвие.

— Наверху начали копать, — сказал Маан.

— Да, мне тоже показалось, что я слышу шум. Сколько зарядов ты использовал?

— Четыре стандартных.

— Значит, они будут здесь нескоро, — констатировал Геалах, пощипывая ус.

— Да, пожалуй. Не раньше, чем через несколько дней.

— К тому моменту все мы будем мертвы. Или почти все.

— Все, — спокойно сказал Маан, — Но вы чуть раньше.

Геалах рассмеялся. Искренне, громко, как он всегда умел.

— А ты самоуверен, Гнилец.

— Ты умрешь здесь, Гэйн.

Геалах перестал смеяться. Его губы еще улыбались, но в глазах мелькнули острые черные искры. Наверно, он уже думал об этом. У него было много часов чтобы разделить эту мысль. И тогда, когда он вел свой большой отряд вниз, на поиски отвратительного чудовища, и когда он вдруг понял, что игра идет не по его картам, да и нет вовсе никакой игры, а есть безжалостная бойня в каменных стенах, и позже, когда пытался голыми руками разобрать многотонный завал. У него было достаточно времени. Взглянув ему в глаза, Маан подумал о том, что Геалах давно все понял и смирился с этим. Его натура не могла смириться с поражением — слишком амбициозен — но он готов был к тому, что отсюда не выйдет никто. И, кажется, этот вариант вполне его устраивал. Маан насторожился. Когда имеешь дело с противником, который готов умереть, это опасно. Но в его случае это было не очень важно — Геалах был смертельно опасен в любой ситуации.

Хольд держал наготове револьвер и по тому, как подрагивала его рука, по особому запаху пота, Маан понял, что тот лишь выжидает удобный момент, когда сможет наверняка определить в темноте местоположение Гнильца.

— Я очень давно не видел живую «четверку». Интересное ощущение. Но тут даже что-то большее. Пятая стадия?

— Да.

— Мунн был бы в восторге. Но он кормит клопов в своем кабинете, как ты понимаешь. Что это такое — пятая стадия?

— Это смерть, — ответил Маан, — И ничего больше.

Геалах кивнул, как будто уже думал об этом.

— Логично. Гниль устает любоваться своим творением и стирает его. Тебе не страшно, Гнилец?

— Нет.

Это было правдой. Пятая стадия не просто была рядом, она была уже внутри него, и все его тело было готовым распуститься бутоном. Его жизнь вот-вот должна была перейти в новое качество, о котором он ничего не знал, но которое был готов встретить. Он слишком долго его ждал. Внутри его тела действительно что-то происходило. Там что-то ворочалось, шевелилось, подрагивало. Должно быть, это ворочались на своих местах внутренние органы, лишившиеся питания и медленно отмирающие. Это ощущение не было болезненным, Маан вслушивался в него даже с какой-то долей любопытства.

Ничего похожего он прежде никогда не испытывал.

Геалах достал из кармана плаща помятую пачку, длинными ловкими пальцами вытащил из нее сигарету, размял и сунул в рот. Щелчок зажигалки выбросил на поверхность крошечный язычок пламени. Геалах с удовольствием затянулся. Маан ощутил запах крепкого табака.

— Сейчас мы так запросто сидим, болтаем… — сказал он, выпуская дым толстой густой стрелой в темноту, — А вскоре попытаемся убить друг друга, и каждый сейчас хочет верить, что повезет именно ему. Смешная ситуация. Хотя я видал и не такое…

— Не сразу. Сперва ты расскажешь мне кое-что. Кое-что обо мне. И о Гнили.

— Ого. Гнилец желает говорить… — Геалах рассмеялся, — Зачем тебе это?

— Я хочу знать, как я заболел. И из-за кого. Ты знаешь это.

— Возможно, знаю. Но ты уверен, что ты в том положении, когда можешь диктовать условия?

— Пулю в башку… — прорычал Хольд сквозь зубы, — И нечего с ним…

— Замолчи, — отмахнулся Геалах, прерывая своего подчиненного с отчетливым презрением, — Это наше дело, Хольд. Мое и его. Не лезь. Правда, Джат?

Он впервые назвал его по имени. Наверно, это что-то значило, но Маан не собирался сейчас размышлять, что именно.

— У меня не много найдется того, что я могу тебе предложить, Гэйн, — сказал он.

— Понятно. Но и запросы у меня не очень серьезны, — Геалах хмыкнул, — Давай так. Если мы схватимся и ты победишь, просто прикончи меня. Сразу. Без… мучений и всего прочего.

— Боишься боли? — Маан позволил себе намек на улыбку. Очень уж не вязалось это с образом Гэйна Геалаха, всегда хладнокровного, встречающего опасность лицом к лицу, лучшего охотника Контроля.

— Нет, — серьезно ответил тот, прикусывая сигарету, — Боюсь беспомощности. Это куда хуже.

— Я дам тебе это. Если… Если все будет так.

— Спасибо, дружище. Я знал, что тебе можно верить. Ты всегда был джентльменом. Ну и что же ты хочешь знать, мой добрый друг Гнилец?

Маан помедлил. Вопросов было много, они цеплялись друг за друга, как рыболовные крючки, и сложно было выудить из общей кучи один, самый важный.

— Когда я заболел Гнилью?

— В тот день, когда мы чистили «гнездо» под стадионом. Я думал, ты сразу почувствуешь. Хотя Мунн говорил, что это произойдет куда позже. Он умный старик, этот Мунн. С ним было приятно работать. Знаешь, никто ведь, включая его ребят в белых комбинезонах, не знал, как может почувствовать Гниль инспектор с его «купированной нулевой» — если эта Гниль вдруг оказалась внутри него.

— «Купированная нулевая» оказалась пустышкой, да? Мунн, должно быть, потеряет миллионы, лишившись своей панацеи. Нет, со мной вы справились. Вы заткнули рты всем, кто что-то знал, а мне уже никогда не выбрать на поверхность, да и кто поверит Гнильцу?.. Я не пошатну империю Мунна, его детище, Санитарный Контроль. Но после меня будут другие.

— Что за ерунда? — удивился Геалах, — «Купированная нулевая» надежна, как и сорок лет назад. Ты — единственный случай на все двадцать миллионов. И, вероятно, таковым и останешься. Не думаю, что после всего, что произошло, у Мунна останется тяга к подобным экспериментам.

Мунн. Опять Мунн.

Геалах не лгал, Маан чувствовал это. Перед лицом смерти не лгут, а Геалах явственно увидел лицо смерти и встретил ее взгляд.

Мунн.

Эксперимент.

Мунн.

Маану показалось, что мир вот-вот вновь расколется на части.

— Почему я заболел Гнилью? — спросил он, едва ворочая языком.

Геалах одобрительно кивнул. Видимо, ждал этого вопроса. Единственного верного вопроса из всех.

— Потому что это нужно было Контролю, олух. Все на этой планете так или иначе происходит потому, что это нужно Контролю. Уж ты-то, старина, давно мог это понять. В тебя ввели сыворотку. Специальный биологический агент, разработанный в лабораториях старика. Довольно простая вещь. С научной точки зрения — ничего сложного, но раньше подобных опытов не проводили. Не было добровольцев. Да и ты пошел не по собственной воле…

— Это… это…

— Химический блокатор, — Геалах выпустил табачный дым через нос, сделавшись на мгновенье похожим на какого-то сказочного дракона, флегматичного и уставшего, — Он просто уничтожил твою «купированную нулевую», Джат. Позволил Гнили, зародыш которой присутствовал в твоем теле, свободно жить и действовать. Ребята Мунна объясняли мне принцип, но я мало что понял. Я врач другого профиля, — Геалах наставил в темноту выпрямленный указательный палец, точно пистолет и щелкнул языком, — Как и ты. Можешь считать себя жертвенным агнцем, если тебе от этого будет проще. Тебя принесли в жертву науке. Может быть, твой вклад оценят потомки, подумай об этом. Вдруг именно он поможет когда-нибудь победить Гниль. Не просто прижать ее, не просто выжечь ростки, а полностью победить, вышвырнуть с Луны.

— Значит, просто эксперимент…

— Конечно. Мунну надо было узнать, как станет развиваться Гниль в уже инфицированном и вакцинированном теле. Это дало бы ценную информацию его парням. Ты просто оказался самым удачным кандидатом. Не обижайся.

— Потому что я был стар.

— Да, это было основной причиной. Ты исчерпал свою полезность для Контроля, а заслуженная пенсия, согласись, была бы для тебя кошмаром. Ты человек действия и, лишенный службы, не прожил бы и года. Мунн подарил тебе славный финал — может, не очень приятный, но зато и не скучный. Куда лучше, чем гнить заживо в кресле-качалке, верно?

— Почему Мунн не забрал меня в лабораторию после того, как… как инфицировал?

Геалах пожал плечами.

— Не знаю точно. Старик делился со мной далеко не всеми своими соображениями. Говорил, для чистоты эксперимента. Чтобы не отравлять тебе последние дни человеческой жизни. Извини за каламбур. Но на самом деле я думаю, он просто боялся слухов. Ты был слишком человечен, даже пятен нет. Если бы тебя упекли в лабораторию, у многих возникли бы вопросы. Когда заслуженного сотрудника, исчерпавшего свою полезность, используют в качестве лабораторной мыши, это может уронить престиж службы у ее работников. Он просто дал тебе погулять напоследок. И он недооценил тебя. И я тоже недооценил. Лабораторная мышь оказалась очень устремленной, и очень решительной. Пусть это тоже будет частью полезного опыта. Человеческий фактор — на нем многое, знаешь ли, держится…

— Кто инфицировал меня? — спросил Маан.

Напрасный вопрос. Ответ не имел для него никакого смысла. Как для умирающего зверя не имеет смысла химический состав угодившей в него пули. Но Маан все же задал его. Наверно, это тоже было следствием извечного человеческого фактора.

— Как то? — Геалах удивился, — Ты так и не понял? Конечно, я. Кто же еще?

Его удивление не было наигранным. Маан видел знакомый прищур его внимательных глаз.

И верно — кто же еще?

— Ты сделал это в тот самый день?

— Да. До того, как мы пошли на зачистку «гнезда».

— Я ничего не почувствовал.

— Конечно почувствовал. Ты сам сделал себе инъекцию.

Маан вспомнил этот день. Так ясно, точно это происходило здесь и сейчас. Теплое нутро «Кайры», бесшумно плывущую под днищем дорогу, размытые блекло-синие огни гаснущих сфер. И протянутый ему на узкой ладони инъектор.

— Это была «микстура», — сказал Маан, — Ты подмешал блокатор вакцины в нее.

— Именно так. Я достаточно хорошо тебя знал, Джат. Это было очень просто.

Маан смотрел на говорящего Геалаха, крутящего в пальцах догорающую сигарету. Глядел — и пытался найти в знакомом лице что-то, чего раньше не мог разглядеть. Этого человека он знал большую часть своей жизни.

— И ты… Тебе не было… — он осекся, вдруг ощутив себя ужасно беспомощным. Хуже, чем тогда, когда он, полумертвый и слепой, оказался под землей.

Лицо Геалаха напряглось, глаза сузились еще больше.

— Что не было?.. Стыдно? — он расхохотался, но не как обычно, что-то в этом смехе было от рыка, — Не было! Ты принял яд из моей руки, и я не раз вспоминал этот момент. Но если ты хочешь знать, изменил бы я что-либо, если б смог, я отвечу — нет, не изменил. Все случилось так, как должно было. Ты был жертвой, но обернись и вспомни те тысячи жизней, которые сожрала Гниль — эти люди не были жертвами? Так чем же твоя жизнь лучше? По какому праву ты заслужил защиту? Это противостояние, Джат, смертельное, куда более страшное, чем в любой войне. Жизнь и Гниль. Здесь нет перемирий и пактов. Гниль — хуже, чем смерть, кому как не тебе знать это. И мы не можем оставить ей и шанса. Если она потребует жертву, мы дадим ее. Чтобы спасти те жизни, которые пока еще можно. Мы бросим ей в пасть любого, если это поможет отсрочить ее наступление. Меня. Мунна. Любого. Ничего не имеет значения. В этой войне победит тот, кто быстрее нащупает чужую слабость. Гниль узнала наши слабости много лет назад, мы слишком уязвимы для нее, а теперь у нас появился шанс узнать ее. Проникнуть в ее образ мысли, увидеть мир ее глазами, через тебя, и выработать оружие, которое способно будет бороться с ней на равных, а не просто оберегать несколько сотен избранных. Так и случится. И ты, Джат, хочешь того или нет, послужишь камнем в этом фундаменте. Когда нас откопают, твое тело тоже найдут. Я думаю, оно расскажет Мунну достаточно для того чтобы эта затея окупилась.

«Он не амбициозен, — подумал Маан, наблюдая за тем, как исказилось лицо Геалаха, — Он просто фанатик. Странно, сколько лет я не замечал этого. И понял слишком поздно. Такие и бывают фанатиками — выглядящие отстраненными, но на самом деле скрывающие в себе адский огонь. Но, кажется, мы слишком увлеклись разговором. Сейчас у кого-нибудь из нас не выдержат нервы».

Но он не догадывался, у кого именно.

— Что с ним разговаривать! — рявкнул Хольд, взмахнув револьвером, его единственный глаз сверкал, — Пусть сдохнет наконец!

Маан успел пригнуть голову. Кое на что его тело, оказывается, еще было способно. Пуля пронеслась где-то совсем рядом, едва не царапнув подбородок. Сила ее была достаточна чтобы, угодив в голову, сорвать ее с места и отшвырнуть прочь. Но Хольд не собирался ограничиваться одним выстрелом.

Гдрам! Гдрам! — его револьвер раз за разом изрыгал из себя слепящий цветок огня, раскраивая окружающую темноту неровными острыми кусками, — Танн!

Маана спасло только то, что он не стал приближаться к фонарю. Выстрелы Хольда, стрелявшего в темноту, слепили его самого, заставив руку немного сместиться и незначительно сбив прицел. Осколки камня оцарапали кожу, но не более того.

Последний выстрел прозвучал тише, чем предыдущие, скорее как громкий хлопок на фоне дьявольского грохота. Но он был последним звуком, содрогнувшим темноту — после него вернулась тишина. Тишина первой облюбовала этот подземный уголок, и поселилась здесь давным-давно. Люди с их криками и выстрелами были лишь гостями здесь, в краю полного абсолютного безмолвия. Она всегда возвращалась.

Потом Хольд перестал стрелять. Возможно, закончились патроны в барабане. А может, произошло что-то еще. Здоровая половина его лица, только что искаженная ненавистью, сморщенная настолько, что тоже казалась иссеченной шрамами, теперь выражала лишь безграничное удивление. Уцелевший глаз широко раскрылся, точно пытаясь вобрать в себя все окружающее. Губы поползли в стороны, открыв рот в безмолвном вопросе. Хольд выглядел растерянным — впервые за все время, что Маан его знал. Но растерянность эта быстро прошла, сменившись нахлынувшей бледностью, черты лица вдруг сгладились, как у спящего, и только мертвая глазница продолжала пристально глядеть в темноту. Чуть ниже и правее подбородка на шее Хольд появилось отверстие, которого прежде не было. Совсем небольшое, с монету размером, оно едва заметно блестело, скрывая в себе что-то влажное и сочащееся алым.

Хольд сделал два неверных шага на негнущихся ногах, потом его колени подломились. Он рухнул лицом в пол, подняв целое облако мелкой пыли. Звук был такой, точно уронили тяжеленный, набитый чем-то плотным, сверток.

Геалах задумчиво посмотрел на мертвеца, потом перевел взгляд на пистолет в своей руке. У него был вид человека, который сам не понял, что произошло, и теперь с интересом разглядывает собственные руки, неудомевая — как это так вышло?..

— Я же говорил, это наше дело, — поучительно сказал Геалах мертвецу, потом покачал головой, — Он всегда был беспросветно туп. И как ты держал его в отделе?

— Отдела больше нет, — ответил Маан, — Ты последний.

— Моего отдела нет, — согласился Геалах, — Но, знаешь, говорят, на старой Земле был популярен девиз «У короля — много». Если ты думаешь, что этим нанес серьезный ущерб Санитарному Контролю, я вынужден тебя разочаровать. Мунн быстро найдет новых людей, даже быстрее, чем ты можешь себе представить. Дело сейчас поставлено на большой поток, не так, как пятьдесят лет назад, когда вы, динозавры, только начинали. Лучшие резервы армии в нашем распоряжении. Огромный конкурс на каждое место. Тысячи добровольцев рвутся получить жетон инспектора — и порцию старого доброго «купированного нулевого», конечно. Гниль боятся до дрожи, и ряды борцов с ней никогда не иссякнут, пока человеческое присутствие ощутимо на Луне. Контроль восполнит сегодняшнюю неудачу так быстро, что окружающий мир ничего и не заметит.

— Меня это не волнует, — сказал Маан, начиная двигаться по спирали, обходя границу, на которую ложился свет, — Пусть Мунн воюет и дальше с Гнильцами. Для меня это… личное дело.

— Для нас обоих, — сказал Геалах серьезно, поднимаясь на ноги, во весь свой высоченный рост, — И, раз это наше общее личное дело, а мы здесь с тобой теперь одни, ничто не помешает нам его закончить, ведь так?

— Конечно.

— Хорошо, — сказал Геалах беззаботно. Руку с пистолетом он опустил вниз, но Маан знал, насколько обманчива эта поза, — Тогда выходи сюда, Джат. И мы закончим все здесь и сейчас.

«Закончим», — сказал Геалах. Это было хорошо.

Маан пришел сюда чтобы все закончить.

Но теперь он с ужасом ощущал, что тело почти не повинуется ему. Слишком долго он черпал силы из того источника, который вовсе не был бездонным. Он потратил не просто много, он потратил больше, чем у него было. Единственное, на что он был сейчас способен — удерживать вес собственного тела, но, судя по тому, как дрожали и подламывались бывшие прежде стальными, лапы, даже это усилие скоро станет для него невозможным. Он умирал и в этот раз ничего не мог с этим поделать.

Геалах спокойно выжидал с пистолетом в опущенной руке. Он казался расслабленным, даже отстраненным, но это было лишь видимостью, маскировочной сетью, которую он ловко набрасывал на свои истинные замыслы. Когда того требовала ситуация, он двигался с молниеносной быстротой голодной змеи, и бил без промаха.

Случись это все несколькими часами ранее, их шансы были бы сопоставимы. Такое расстояние Маан прежде мог покрыть одним прыжком, швырнув свое тело вперед с силой пушечного ядра. Геалах бы упал с раскроенной головой, не успев даже увидеть тень Маана в кругу света. Но сейчас тело Маана было мертво и покрыто коростой инея изнутри.

Единственное, что его спасало — слепота Геалаха, который не видел ничего, выходящего за границы освещенного круга, ориентируясь только на звук. Слух у него был острый, но Маан стоял не шевелясь, и инспектор не торопился стрелять. В его случае это была беспроигрышная охота. Если бы он знал, в каком беспомощном состоянии находится Маан, схватка закончилась бы очень быстро — в несколько секунд.

Если он хочет выжить — нельзя выходить на свет, где у Геалаха будут все преимущества, а он потеряет свое единственное. Надо держаться в темноте. Пусть это не приблизит его к цели, но зато позволит выиграть время.

«У меня нет времени, — подумал Маан, чувствуя, как остывает, делаясь грузным и мертвым, его тело, — Совсем нет. Может быть, минута… Может, даже меньше».

Потом он просто рухнет наземь, не способный даже удержаться на ногах. И, если повезет, еще успеет увидеть улыбку Геалаха и беспросветный провал дула, направленный ему в лицо. Маленький черный мир, из которого придет оцепенение вечного сна.

Маан понял, что должен сделать.

И шагнул в круг света.

Выстрел ударил его в грудь — хрустящий, продирающий насквозь, толчок. На шкуру выплеснулась желая кровь. Маан покачнулся, но каким-то образом удержал тело в вертикальном положении. Это было так сложно, что на некоторое время он не мог думать ни о чем другом. Если он упадет, то уже не поднимется. Еще две пули ударили его в живот. Он слышал отвратительный хруст, с которым они уходили под шкуру, оставляя снаружи раскрывшиеся бутоны ран. В груди вдруг стало нестерпимо горячо — точно внутрь плеснули смолой. Он должен был упасть после этого. Но почему-то не упал.

Маан сделал еще один шаг. Он не мог прикрыть голову лапами — они были необходимы ему чтобы двигаться. Поэтому он лишь наклонил ее, надеясь, что кость черепа окажется достаточно прочной.

Четвертая пуля ударила в шею, вырвав клок белого, как у рыбы, мяса.

Геалах стрелял от живота, и все это тянулось бесконечно долго, растягиваясь в длинную смазанную серую ленту. Маан видел, как вылетают гильзы из его пистолета, очень медленно, как в замедленной съемке. Просто аккуратные желтые цилиндры.

Следующая пуля ударила его в правую часть головы. Маан не знал, пробила ли она кость, но мир вздрогнул и стал крениться куда-то в сторону, пытаясь перевернуться вверх ногами.

Он должен был успеть. Его тело сотрясалось от спазмов боли, принимая в себя пулю за пулей, заливая все вокруг густой желтой кровью. Оно не раз выручало его, но сейчас Маан отдавал его на растерзание, заставляя любой ценой двигаться вперед. Он убивал его, даже не пытаясь уклониться от жалящих пуль.

Седьмая или восьмая пуля попала ему в лапу, перебив кость. Маан упрямо сделал следующий шаг. Боль сейчас не имела значения. И ничего не имело значения. Он только надеялся, что его тело, бывшее когда-то сильным и прочным, сможет продержаться достаточно долго.

«В последний раз, — сказал он себе, — Теперь уже точно в последний…»

Геалах попятился от наступающего Маана, выходя из круга света и ступая в темноту. Он не мог знать, что в нескольких метрах за его спиной находится каменный тупик. Маан двигался на него, пошатываясь, скользя в собственной крови, чувствуя, как его рассудок начинает проваливаться в открывшуюся щель, из которой повеяло холодом, туда, где нет ни цвета, ни направления, ни запаха.

Интересно, попадают ли Гнильцы в ад?..

В ушах его звенело — то ли от слабости, то ли от нескольких попавших в голову пуль. В этом звоне растворялись мысли, оставляя лишь одну, самую упорную, ставшую его путеводной нитью и главной артерией — «Надо дойти. Закончить. И тогда все».

Следующая пуля попала ему в правый глаз. Череп окатило волной боли изнутри, что-то оглушительно взвизгнуло, затрещало, заскрежетало. В глазнице плескался кипящий свинец, но Маан даже не замедлил шага. Он надвигался на Геалаха, медленно и неотвратимо, как огромный, пришедший в движение, валун, стронутый с места лавиной.

Что-то произошло в Геалахе. Не допускавший прежде ни одного промаха, он начал промахиваться, хотя их разделяло всего несколько метров. Маан слышал злой звон свинца, соприкасавшегося с камнем. Что-то изменилось и в его лице. Обычно бесстрастное, оно побледнело, как глина. Но ничего не могло поколебать хладнокровия Геалаха — он продолжал пятиться, держа перед собой пистолет. Магазин закончился, он отшвырнул его, перезарядив пистолет. Он никогда не проигрывал. И не собирался в этот раз.

«Не выйдет, — понял Маан, занося лапу для следующего шага, — Не дойду».

В нем сидело больше десятка пуль. Его тело умирало, и уже ничто не могло этого предотвратить. Инстинкты Гнильца, пытавшиеся не допустить самоубийственного порыва, теперь молчали. Это было особое молчание, предвестник вечной тишины, которая опустится на него через секунду.

Он был мертв. Он ощущал, как лопаются внутри него внутренности. Как ломаются кости. Как замирает течение крови в венах. Он, Маан, был мертв, но даже мертвый, он не остановился.

Сквозь звон он услышал какой-то другой, новый звук. Он был едва слышим и походил на рокот набегающей волны. Маан никогда не видел моря, но слышал звуки прибоя. Это было очень похоже. Голос невидимых волн. Шепот, пришедший из пустоты.

Маан вдруг понял, что этот шепот самой Гнили. Это был ее голос, который нашел его, мертвого, и проник в его сознание, разбегаясь по телу сотнями едва ощутимых электрических разрядов.

«Агония, — отстраненно подумал тот кусочек разума, который каким-то образом уцелел и теперь медленно таял, погружаемый в темноту, — Ты умираешь, вот что…»

Гниль шептала ему что-то ласковое, и Маан внимал ее голосу, который был прекраснее и звучнее всех голосов мира. Гниль не забыла про него, она нашла свое полумертвое дитя в каменных лабиринтах, и пришла к нему чтобы подарить вечный покой. Она обещала тишину — бескрайнюю, благосклонную, непроницаемую. Она пришла утешить его и подарить ему новый мир.

«Все хорошо, — шептала ему Гниль, мягко сдавливая виски, — Ты все сделал правильно, Маан. Не бойся. Ты в моих руках».

Он ощутил ее прикосновение. И сделал еще один, последний, шаг.

Геалах уперся спиной в камень и заметался, пытаясь найти выход. Но он был в тупике, в который сам себя загнал. Узкий каменный коридор, из которого нет выхода. Маан ощутил его запах, совсем рядом, и это придало ему сил.

«Закончи это, — прошептала ему Гниль, — И я уведу тебя отсюда».

Геалах закричал, выставив перед собой пистолет, но Маан уже не ощущал выстрелов, рвущих его плоть. Он не чувствовал боли — та уже была не властна над ним. Почти ослепший, не ощущающий ничего вокруг, он сделал последний шаг.

«Молодец, — прошептала ему Гниль, — Ты сделал то, что хотел. То, что было необходимо. Закончи это — и уйдем отсюда».

Он вдруг увидел глаза Геалаха, оказавшиеся совсем рядом. Наполненные страхом, широко раскрытые, остекленевшие, они смотрели на него, как на нечто по-настоящему ужасное. И Маан догадывался, что они сейчас видят.

Удар швырнул Геалаха об камень, тут же окрасившийся красным. Он всхлипнул, когда Маан вытащил из его живота свою лапу, за которой тянулись податливые и мягкие обрывки его собственных внутренностей. Кажется, Геалах хотел что-то сказать, на лбу напряглись жилы, и даже губы немного приоткрылись. В это мгновенье, последнее в своей жизни, Геалах выглядел растерянным. Что-то пошло не так, как он представлял. Он где-то ошибся.

Маан сдержал свое слово. Второй удар прекратил жизнь Гэйна Геалаха, сломав ему шею, точно тонкую спичку. Мертвое тело сползло вниз, нелепо разбросав в разные стороны длинные руки.

«Хорошо, — прошептала Гниль и мягкое тепло прошло по его позвоночнику, — Ты закончил то, что должен был. А теперь ложись. Ты устал. Я дам тебе глубокий сон, и уведу отсюда. Ложись, и не думай не о чем. Все, что имело значение, уже прошло. У тебя теперь новый путь…»

Маан сам не заметил, как опустился на землю. Странно, он совсем не ощущал боли в агонизирующем теле. Он вообще ничего не ощущал, даже того, что его окружало. Он вдруг почувствовал невероятное умиротворение, точно кто-то разрядил огромную сжатую пружину, которая сжималась в нем много лет. Все закончилось.

Повинуясь шепоту Гнили, Маан сжался, обхватив себя руками — как когда-то давно, когда он был беззащитным и лишь готовился к настоящему перерождению. Его глаз готов был закрыться, но Маан последним усилием заставил его еще некоторое время оставаться открытым. Он ощущал удары своего сердца — медленные, неритмичные, затихающие. Его сердцу тоже нужен был сон.

Он слишком устал.

«Скоро ты отдохнешь, — сказала ему Гниль, закрывая ему глаз, — Просто расслабься, и ты уснешь. Прикажи себе».

И Маан отдал себя в ее мягкие нежные руки. Ему показалось, что его опустили на мягко покачивающиеся волны, которые понесли его, все быстрее и быстрее, куда-то вперед и вниз. Мысли исчезали в серой дымке, которая вдруг открылась перед ним, таяли в ней, сливаясь в одно целое. Их становилось все меньше, и мысленный взор Маана стал необычайно легок, невесом. Он точно лишился множества тяжелых заноз, сидевших в нем все это время. Маан слушал удары своего сердца, интервал между которыми становился все больше и больше, но это не волновало его. Гниль обещала ему, что теперь все будет в порядке, и он верил ей.

«Спи, — сказала она и дунула ему в лицо, сдув последние беспокойные мысли, — Спи, Маан».

Сердце ударило в последний раз, неуверенно и тихо. После этого осталась лишь полная тишина.

И он уснул.

Назад: ГЛАВА 14

Дальше: ГЛАВА 16