Элен спустилась на кухню по винтовой лестнице для слуг. На каждом этаже спираль крутых ступенек прерывали маленькие лестничные площадки, откуда двери вели на парадную лестницу. Линолеум на полу с узором под старую песочно-коричневую плитку ни разу не меняли, но он все еще был в отличном состоянии.

Обшарпанная служебная лестница стала для Элен воплощением романтики. Она наводила на мысли о великолепном прошлом, будила в ней воспоминания о счастливых беззаботных днях.

Она выросла в крохотной квартирке, где не было места ни кошке, ни прислуге, ни шляпной картонке. Детская коляска ютилась в ванной, а шкаф для продуктов был предусмотрительно встроен в единственную свободную нишу рядом с плитой.

Спустившись в подвал, Элен услышала приятный звон фарфоровой посуды и сквозь матовое стекло кухонной двери увидела огонь в очаге. Миссис Оутс, поджаривая себе ломтик хлеба, пила чай из блюдца.

То была высокая, крепкого телосложения женщина, широкоплечая и мускулистая, с некрасивым лицом и выступающей нижней челюстью. Форму миссис Оутс не носила, только фланелевый фартук в черно-красную клетку поверх простой одежды.

– Ты что, бежала по винтовой лестнице? – спросила она. – Тебе же можно ходить по парадной!

– Знаю, – ответила Элен. – Просто черный ход напоминает мне о бабушкином доме. Детям и слугам нельзя было подниматься по парадной лестнице, чтобы не изнашивался ковер.

– Вот как, – вежливо заметила миссис Оутс.

– Да, и то же самое с вареньем. Его заготавливали очень много, но клубничное и малиновое разрешали есть только старшим. А детям давали варенье из ревеня или из кабачка с имбирем. Мы, взрослые, такие жестокие.

– Почему «мы»? Ты ж была ребенком. Значит – «они».

– Ну да, «они», – исправилась Элен. – Я бы не отказалась от чашечки чая. Составлю вам компанию, раз ваш муж уехал.

– Давай, давай. – Миссис Оутс поднялась и достала из буфета чистую чашку. – Знаешь, в чем секрет вкусного чая? Его нужно заваривать в глиняном чайничке, тогда листья отдают весь вкус и аромат. Я принесу тебе кусочек кекса из гостиной.

– Покупного? Ни в коем случае! Я хочу домашний. Миссис Оутс, вы не представляете, как мне все у вас нравится. Еще час назад я и не надеялась здесь оказаться.

Элен с восхищением огляделась по сторонам. Кухня была просторная, но с неровным щербатым полом и темными углами. Здесь не было блестящей эмалированной посуды, буфета со стеклянными дверцами и холодильника, однако потертый коврик, гнутые плетеные кресла и огонь в очаге придавали кухне приятный, уютный вид.

– Какая необъятная кухня! – заметила Элен. – Сколько же тут работы для вас с мужем!

– Куда там! – с горечью воскликнула кухарка. – Оутс только развозит грязь, а я за ним убираю.

– Здесь хорошо. Но у мисс Уоррен глаза на лоб вылезут, если она увидит, что ставни не закрыты.

Элен посмотрела на окошки под самым потолком, на одном уровне с садом. Сквозь мутное от грязи стекло она разглядела слабое шевеление в темноте: кустарники качались на ветру.

– Подумаешь, стемнело, – обронила миссис Оутс. – Ставни никуда не денутся. Допью чай и закрою.

– А не страшно вам тут одной?

– А кого мне бояться? Этого, что ль? – Миссис Оутс презрительно хмыкнула. – Полно, милочка, я столько на своем веку ленивых мужиков повидала, что уже никого не боюсь. Пусть только попробует со мной пошутить – получит в челюсть.

– А как же маньяк? – напомнила ей Элен.

– Нас он не побеспокоит. Это как в лотерее. Кому-то везет, да не нам.

Эти слова утешили Элен. От сердца сразу отлегло, и она вновь принялась за хрустящий тост. Приятно тикали старинные напольные часы, на коврике мурлыкал рыжий кот.

Ни с того ни с сего Элен вдруг захотелось пощекотать себе нервы.

– А расскажите об этих убийствах! – попросила она.

– Так о них же пишут в газетах, – с удивлением ответила миссис Оутс. – Ты что, читать не умеешь?

– Я слежу за важными новостями, – пояснила Элен. – А криминальную хронику мне читать неинтересно. Только про местные преступления, и то чтобы быть начеку.

– Ну и правильно, – кивнула миссис Оутс и тут же с охотой принялась сплетничать: – Одну девушку убили в городе. Она танцевала в каком-то кабаре, но ее уволили. Кто-то видел ее пьяной в пабе, она оттуда вышла незадолго до закрытия – а когда и остальные вышли, она уж лежала мертвая в канаве. Лицо у нее было черное как уголь.

Элен содрогнулась.

– Второе убийство, кажется, тоже было в городе, – вспоминала миссис Оутс. – Да, убили горничную. Бедняжка. У нее был выходной. Хозяин вышел в сад выгулять собаку и обнаружил девушку на подъездной дорожке. Ее задушили, как и предыдущую. И никто не слышал ни звука, хотя дорожка прямо под окнами гостиной проходит. Очень может быть, что ее застали врасплох.

– Представляю, – кивнула Элен. – Кусты на лужайке так похожи на людей. Вот один куст на нее и набросился.

Миссис Оутс бросила на Элен странный взгляд и начала загибать пальцы:

– Так, на чем я остановилась? Первое, второе… третье! Да, третье убийство произошло в пабе. Все не на шутку испугались, дело-то было уже не в городе, а в глуши, недалеко от нас. Официантка, молоденькая совсем, на минуту заглянула на кухню сполоснуть стаканы. Две минуты спустя ее нашли мертвой – задушенной полотенцем. В баре были люди, но никто не слышал ни звука. Убийца небось пробрался через черный ход и накинулся на нее со спины.

Элен слушала недоверчиво, убеждая себя, что ничего этого на самом деле не было. И все же очень уж истории по настроению совпадали с мрачной темнотой долины: деревья клонились так, словно хотели заглянуть в кухню, и легко было вообразить за окнами скорбные человеческие лица. Внезапно Элен поняла, что ужасов с нее хватит.

– Не рассказывайте больше! – взмолилась она.

Но миссис Оутс уже села на своего конька.

– Последнее убийство, – продолжала она, – было в пяти милях отсюда, если по прямой. Девушка – невинная душа! – примерно твоего возраста. Работала гувернанткой в какой-то большой семье. Но в тот день она была дома, в отпуске, и собиралась на танцы. Пока она натягивала через голову нарядное платье, убийца ее и прикончил – этим самым атласным платьем задушил. А потом и лицо замотал, не видать уж ей больше ни одной живой души. Девчушка как раз в зеркало смотрелась – вот свое отражение и увидала напоследок. Я всегда говорю: эта погоня за красотой до добра не доведет!

Элен попыталась успокоить разыгравшееся воображение и найти в истории слабые места:

– Если б она смотрелась в зеркало, она бы его увидела и успела отскочить. А если она надевала платье через голову, то не могла видеть свое отражение. Да и поднятые руки помешали бы душегубу сдавить ей горло.

И все же Элен ничего не могла с собой поделать: страшная сцена стояла у нее перед глазами. В ее распоряжении было ничтожно мало вещей – вероятно, поэтому она испытывала собственнические чувства к своей комнате, даже если за аренду платил кто-то другой.

Элен мысленно рисовала комнату убитой гувернантки, похожую на ее спальню в «Вершине», – светлую, хорошо обставленную, со множеством дорогих сердцу безделушек родом из детства и юности: хоккейные клюшки и причудливые длиннотелые куклы, школьные фотографии и портрет друга. Пудра, тональный крем… и изувеченное тело на ковре.

– Как же он проник в дом? – спросила Элен, отчаянно пытаясь доказать себе, что это все неправда.

– Очень просто, – ответила миссис Оутс. – Забрался на крыльцо, а оттуда через окно в ее комнату.

– Откуда он знал, что она там одна?

– Он же помешанный, такие все знают. У него нюх на девушек. Хочешь верь, хочешь нет: окажись поблизости девушка, он сразу ее учует.

Элен нерешительно перевела взгляд на окно, где в черноте ночи метались блестящие ветки.

– Вы закрыли заднюю дверь? – спросила она.

– Уже давно – я обязательно закрываю, когда Оутс в отъезде.

– Не пора ли ему вернуться?

– Нет еще. – Миссис Оутс взглянула на часы, которые всегда показывали неправильное время. – От дождя дороги развезет, да и машина уже старая. Оутс говорит, приходится выходить и самому тащить ее в гору.

– Новую сиделку он тоже потащит?

– Подумаешь, – с достоинством ответила миссис Оутс, явно не оценив попытки Элен разрядить обстановку. – Моего мужа можно безбоязненно оставить с первой красавицей графства.

– Не сомневаюсь. – Элен вновь посмотрела на непогоду за окном. – Может, закроем ставни? Будет повеселей.

– Если бы, – проворчала миссис Оутс, нехотя поднимаясь. – Коли он чего задумал, так уж все одно внутрь проберется. Но придется закрыть.

Элен нравилось закрывать ставни: она испытывала при этом чувство победы над надвигающейся темнотой. Как только миссис Оутс задернула красные занавески, на кухне воцарилась чудесная атмосфера домашнего уюта.

– В моечной тоже есть окно, – сказала кухарка, выходя за дверь.

Там зияла чернота, как в угольной шахте. Нащупав выключатель, миссис Оутс зажгла свет, и Элен увидела чистую комнату с голыми голубыми стенами. В моечной стоял гладильный каток, паровой котел и несколько сушилок для посуды.

– Слава богу, в подвал проведено электричество, – заметила Элен.

– Здесь почти везде темно хоть глаз выколи, – возразила миссис Оутс. – Свет лишь в коридоре, включается из кладовой да из чулана. Оутс только обещает сделать все как следует. Но вот беда – ему прислуживает всего одна жена.

– Да тут лабиринт! – воскликнула Элен, открыв дверь моечной и заглянув в глубь коридора, слабо освещенного одинокой лампочкой на длинном проводе. Свет падал лишь на участок выложенного каменной плиткой пола, оставляя нетронутыми черные провалы в окружающей темноте.

По обе стороны коридора шли закрытые двери с облупившейся коричневой краской. Элен они показались мрачными и зловещими, словно могилы.

– Вам не кажется, что закрытые двери всегда окутаны тайной? – спросила Элен. – Кто знает, что за ними скрывается.

– Дай угадаю, – осадила ее миссис Оутс. – Шмат бекона и связка лука. Откроешь дверь в кладовую – узнаешь, что я недалека от истины. Идем. Здесь больше ничего нет.

– Подождите, – сказала Элен. – После ваших сказок на ночь я не усну, пока не проверю каждую дверь. Хочу убедиться, что за ними никто не прячется.

– И что ты, букашка, сделаешь, если наткнешься на убийцу?

– Наброшусь на него, не раздумывая. Когда злишься – не до страху.

Смех миссис Оутс не помешал Элен взять в моечной свечку и исследовать полуподвал. Пока она тщательно осматривала буфетную, кладовую, чулан, шкаф для обуви и другие помещения, кухарка плелась позади.

В конце коридора девушка свернула в более темный проход, который вел к подвалу для хранения угля и дровяному складу. Элен освещала все темные углы и заглядывала за каждый пыльный мешок.

– Кого выискиваешь? – поинтересовалась миссис Оутс. – Небось какого-нибудь красавчика?

Улыбка сошла с лица кухарки, когда Элен остановилась перед запертой дверью.

– Это единственное место, куда нельзя входить ни тебе, ни всем остальным, – строго сказала миссис Оутс. – Если маньяк захочет спрятаться там, я лишь пожелаю ему удачи.

– Почему? – спросила Элен. – Что за этой дверью?

– Винный погреб, ключ у профессора. Внутрь ты не попадешь.

Только сейчас Элен, которая в силу обстоятельств воздерживалась от алкоголя, поняла, что на ее памяти к столу еще ни разу не подавали спиртных напитков.

– Здесь все трезвенники, что ли? – удивилась она.

– Профессору ничего не мешает пропустить бокальчик, – ответила миссис Оутс. – Потому он и держит ключ. А Оутсу и молодому джентльмену, чтобы выпить, приходится идти в «Быка». Мистер Райс как-то раз спрашивал, нет ли у меня бутылки.

– На такой-то тяжелой работе могли бы разрешить вам пиво, – посочувствовала Элен.

– Мне немного дают на пиво, – призналась кухарка. – Мисс Уоррен вбила себе в голову, что в доме не должно быть спиртного. Зато с ней никаких хлопот, как и с профессором: знай себе копаются в книжках. Она не злая, просто не надо к ней лезть с предложениями. В этом вся она.

Именно такой мисс Уоррен и представлялась Элен: у нее на все был неизменный ответ – «нет».

Миссис Оутс напоследок в сердцах пнула дверь винного погреба.

– Я дала себе обещание, – важно сказала она. – Если мне в руки когда-нибудь попадет ключ от погреба, в нем станет на одну бутылку меньше.

– Наверно, ее выпьют феи? – усмехнулась Элен. – Вернемся к очагу, расскажу вам жуткую историю.

Когда они пришли на кухню, миссис Оутс хохотнула.

– Расскажешь историю, да? А я тебе кое-что покажу. Только посмотри!

Она открыла один кухонный шкафчик: там стояла шеренга пустых бутылок.

– Мистер Райс называет их мертвецами. То и дело из «Быка» джин и стаут таскает.

– Он хороший человек, – сказала Элен. – Что-то в нем такое есть. Жаль, что он гуляка.

– Не так страшен черт, как его малюют, – ответила миссис Оутс. – Из Оксфорда его выгнали за то, что он спутался с какой-то девчонкой. Но мне он однажды шепнул, что вообще-то за ним таких грешков не водится. Девушки его не шибко занимают.

– А как же миссис Ньютон?

– Да ерунда это. Просто она к нему пристает, а он не сопротивляется. Вот и все.

Элен засмеялась, глядя на пылающий очаг. В этот самый миг в стенах ее крепости появлялись новые трещины, а она и не подозревала: знай себе гладила кота, который мурлыкал от удовольствия. Вечерние события казались делами давно минувших дней.

– Я обещала рассказать вам историю, – вспомнила она. – Хотите верьте, хотите нет, а я сегодня вечером видела этого душегуба.

Пожалуй, Элен сама не верила в свои выдумки, но ей очень хотелось произвести впечатление на миссис Оутс, поэтому она приукрасила рассказ. Там и приукрашивать-то было почти нечего: ну, прятался кто-то за деревом, подумаешь – мало ли зачем он это делал?

Скептически настроена была не только Элен. В другом доме на склоне холма смотрелась в запотевшее зеркальце темноглазая девушка. На ее лице, порозовевшем от влажного горного воздуха, читалось строптивое нетерпение.

Девушка была из тех, кто привык брать от жизни все. Напевая себе под нос, она надела алый вязаный берет на коротко стриженные черные волосы, припудрила щеки и зачем-то намазала помадой и без того красные влажные губы.

Она посмотрела на низкий оштукатуренный потолок, потрескавшиеся стены и старые муслиновые шторы, и ей еще больше захотелось выйти. Она устала от одиночества и отвратительного спертого духа заточения. Днями напролет она сидела дома, но теперь все, с нее хватит. Нет никаких дурацких маньяков! Ох, скорее бы оказаться в «Быке», выпить стаканчик сидра, поболтать с каким-нибудь парнем или парнями, послушать радио!..

Она застегнула красное кожаное пальто, надела резиновые сапоги и тайком спустилась по лестнице. На улице ее сердце сразу забилось чаще, но не от страха, а от предвкушения. Девушка привычно спустилась по узкой скользкой тропинке, ведущей в долину, – так лондонец шагает по Пиккадилли. Одиночество ей было знакомо, а страх неведом, поэтому она решительно поспешила вниз по каменистому склону.

Вот уже и еловая роща рядом с «Вершиной», а значит, до «Быка» осталась всего миля. Цивилизация была совсем близко: из дома доносилась музыка Джека Хилтона.

Как у большинства уэльских девушек, у нее был хороший музыкальный слух и голос. Она подхватила мелодию и запела, путая слова, но пылко, словно то был религиозный гимн:

Дождь проникал сквозь ветви молодых лиственниц и косыми полосами бил в лицо. Твердая земля под ногами, даже укрытая хвойным ковром, становилась вязкой. Юная, веселая и беспечная девушка торопилась навстречу будущему. Бросив вызов непогоде, один на один со стихией, она пела и храбро прокладывала себе дорогу – молодость в самом цвету.

У девушки было превосходное зрение, но воображение не такое богатое, как у Элен; она видела ряд деревьев в конце рощи, но не придала значения тому, что одно из деревьев как будто лишилось корней и шагнуло в сторону.

Если бы девушка обратила на это внимание, она бы не поверила своим глазам. Здравый смысл подсказывал ей, что деревьям не положено сходить с места. Она бодро двинулась вперед и запела еще громче:

Когда она дошла до последнего дерева, оно внезапно превратилось в человека и потянуло к ней ветви. Но девушка по-прежнему не верила.

Ведь она знала, что так не бывает.