Часть II
Свинец
Хроники Брана
Часть вторая
Проклятый путь
Едва собравшись с силами, я помог подняться на ноги леди Вивиен, и пешком мы достигли имения Патерчерч, чьи хозяева, Адам Патерчерч и его жена Кэтрин, проявили по отношению к нам истинно христианское сострадание и оказали самое радушное гостеприимство. Не вдаваясь в долгие объяснения, я лишь сказал им, что мы попали в беду, потерпев кораблекрушение, и, хотя обагренное кровью платье леди Вивиен красноречиво говорило о том, что одним лишь бедствием на море наши несчастья не ограничивались, хозяева имения не стали задавать лишних вопросов. Они накормили нас, позволили отогреться у очага и дали чистую сухую одежду: простое платье для леди, рубашку и куртку для меня, а также два плотных длинных дорожных плаща с капюшонами, которые были более чем кстати, ибо погода обещала быть холодной и ветреной. Леди сняла свои украшения, в числе которых было драгоценное ожерелье, браслеты и перстни, некогда привезенные лордом Валентайном из странствий по Святой земле, и убрала их в сумку вместе со своим окровавленным платьем, которое, видимо, хотела сохранить как горькую, но дорогую память. Хотя радушные хозяева предлагали, и даже уговаривали нас остаться у них до следующего утра, леди Вивиен вежливо отказалась от гостеприимства, не желая навлечь на них горьких несчастий, подобных тем, что обрушились на ее родной дом. Тогда мистер Адам и его жена собрали нам в дорогу еды и, понимая, что наше стремление поспешно оставить их дом имеет под собою более чем веские основания, дали двух лошадей: белую кобылу для леди и прекрасного серого жеребца для меня. Леди Вивиен, унаследовавшая от своего отца умение ценить в людях благородство и всегда вознаграждать добром за добро, отдала им в качестве платы один из своих перстней. Мистер Адам и миссис Кэтрин долго отказывались принять этот дар, ибо одного взгляда на перстень было достаточно, чтобы понять, что он стоит больше, чем все их имение с каменной башней на берегу в придачу, и взяли его лишь тогда, когда леди Вивиен согласилась принять немного денег в качестве посильной, хотя и небольшой, доплаты.
Покинув поместье Патерчерч тем же днем, мы направились на юго-восток, в Бристоль. Опасаясь погони, мы ехали чрезвычайно скоро, ночуя на постоялых дворах или в домах крестьян, принимавших нас под свой кров, и лишь однажды сделав остановку днем, чтобы перековать лошадей. Так мы преодолели расстояние до Бристоля всего за пять дней, въехав в город почти ровно через неделю после того рокового дня, который принес гибель лорду Валентайну и разрушение его родовому гнезду. За все это время мы едва обменялись десятком слов: леди Вивиен, так и не проронившая ни слезы и не дававшая волю обуревавшим ее чувствам, переживала снова и снова трагическую гибель родных. Я же думал о своем бедном отважном брате Томасе, а более всего о матери и младшей сестре, которые остались теперь безо всяких средств к существованию и от которых с каждым часом я удалялся все больше и больше, не зная, доведется ли их снова увидеть.
Поначалу мы собирались остановиться в Бристоле на день или два, чтобы дать отдых себе и нашим лошадям. Но когда я зашел в один трактир недалеко от морской гавани, чтобы справиться о ночлеге, то услышал разговор хозяина с двумя людьми в черных плащах, выпытывавших у него, не появлялась ли здесь юная леди со своим слугой, и суливших за такие сведения большие деньги.
И когда я сообщил об этом леди Вивиен, она сказала:
— Они идут за нами по пятам, Вильям. Думаю, что, пока мы добирались сюда из Патерчерч, лорд Марвер направил своих соглядатаев морем прямо в Бристоль, потому что это самый близкий к Ирландии портовый город. Хорошо только то, что это дает нам основания надеяться, что мистер Адам Патерчерч и его супруга не поплатились за свое великодушие.
Мы спешно покинули Бристоль, заночевав в небольшом селении в десятке миль от города, где вынуждены были спать на сеновале, рядом с конюшней, потому что единственная семья, согласившаяся пустить нас на ночлег, была столь многодетной, что вполне могла бы населить даже небольшой замок, а не то что убогую деревенскую лачугу.
От Бристоля мы снова направились на восток и двигались теперь с величайшей осторожностью, опасаясь больших дорог и многолюдных постоялых дворов. Я полагал, что мы направляемся в Лондон, но на восточной границе Беркшира мы неожиданно повернули южнее, и леди Вивиен сказала мне, что наш путь лежит в Дувр. Я немало удивился этому, потому что был уверен, что леди намерена предстать перед королем Эдуардом и просить защиты от преследований, а также справедливого и скорого возмездия для злодея, погубившего лорда Валентайна и леди Изабелл, а вместе с ними еще полтора десятка знатных рыцарей.
— Разве род Валентайнов не служил несколько веков верой и правдой английской короне? — спросил я. — И сам лорд Валентайн, ваш доблестный отец, разве не был личным другом почившего короля Эдуарда Длинноногого, его товарищем в крестовом походе, союзником и советником во многих делах? Так не следовало бы нам обратиться теперь к его сыну, молодому королю Эдуарду Второму, за защитой и справедливостью?
— Увы, мой добрый Вильям, — ответила мне леди, печально покачав головой. — Нынешний король Эдуард не унаследовал вместе с короной ни доблести, ни чести и вряд ли считает друзей своего отца своими друзьями. Недаром и зловещий лорд Марвер появился в Англии, а потом и у нас лишь два года тому назад, когда старый король Эдуард отошел к Господу, а его наследник окружил себя развращенными льстецами и предателями без стыда и совести. Даже если я и обращусь к нему за помощью, и он примет и выслушает меня, то будет суд, на который призовут лорда Марвера, чтобы он мог отвечать на обвинения и свидетельствовать в свою защиту. А кто будет свидетелем с моей стороны? Ведь недаром лорд Марвер выбрал для своего злодеяния именно тот день, когда в нашем замке собрались все друзья отца, знатные и влиятельные лорды, чтобы разом уничтожить всех, кто мог бы впоследствии свидетельствовать против него или воздать отмщением. И теперь в случае королевского суда мое слово будет против его, и это будет слово обездоленной сироты против слова могущественного, принятого при дворе рыцаря. К тому же стараниями этого проклятого некроманта я вряд ли доживу до судебного разбирательства. Нет, Вильям, нам нужно бежать: в Дувр, а оттуда — во Францию, как можно дальше и быстрее, потому что я уверена, что наш враг уже разослал своих убийц во все концы Англии.
И действительно, словно бы в подтверждение этих слов, на седьмой день пути, когда мы пересекали обширную пустошь, далеко среди холмов я заметил несколько темных точек, быстро к нам приближавшихся, так что скоро можно было разглядеть шестерых всадников в черных плащах, мчавшихся во весь опор. Мы тоже пришпорили лошадей, понуждая бежать их со всей резвостью, на которую они только были способны после долгого и утомительного пути. Час, а может и более, продолжалась эта бешеная скачка, и пару раз мне казалось, что нас неизбежно догонят, так что хотел уже остановиться, чтобы принять бой и дать возможность леди Вивиен уйти. Наконец нам удалось оторваться от наших преследователей незадолго до того, как пустошь сменилась лесом, и еще некоторое время мы скакали что есть сил по лесной дороге, пока наконец не пустили измученных лошадей шагом. Никто не нагнал нас, и я до сих пор не знаю, были эти шестеро всадников посланниками лорда Марвера или обычными гонцами какого-нибудь знатного господина, спешащими по его поручениям.
Так, то стремительным галопом по открытой местности, то осторожным шагом через леса и болота, останавливаясь в редких селениях и опасаясь больших дорог, продуваемые немилосердными ветрами и обильно орошаемые осенним дождем, в начале двадцатых чисел октября мы прибыли в Дувр.
В этом портовом городе было столько проезжающих купцов, моряков и прочего постоянно странствующего люда, что мы решили задержаться здесь на несколько дней, полагая, что, Даже если лазутчики лорда Марвера прибудут за нами следом, им будет весьма затруднительно найти нас здесь за короткое время. Леди Вивиен и я остановились в одной из гостиниц, разместившись в двух маленьких комнатах на втором этаже. Я заметил, как бледна была леди, как осунулась и сильно ослабела, что я объяснял для себя долгой и изнурительной дорогой. Но уже наутро она встретила меня столь бодрой, полной сил и даже веселой, что я поразился, какое целительное действие может оказать всего лишь одна ночь спокойного сна. Мы направились на рынок, и в одной из ювелирных лавок леди Вивиен продала еще один перстень и браслет. Я видел, каким алчным блеском сверкнули глаза хозяина лавки, едва тот увидел драгоценности леди, но, по обыкновению людей торгового сословия, он долго мялся, изображая отсутствие интереса, торговался и в итоге предложил цену столь постыдно низкую, что я уже хотел воззвать к его совести при помощи моего меча. Однако леди остановила меня и продала и браслет, и перстень за цену, едва ли составляющую одну пятую их истинной стоимости. Впрочем, даже и этих денег хватило, чтобы мы могли купить все потребное для дальнейшего пути: дорожные сумки, запас одежды, всякие мелкие, но полезные в дальней дороге вещи, а еще длинный лук в чехле и запас стрел, которые я счел нелишними, учитывая грозящие нам опасности и памятуя о погоне, от которой пришлось уходить на дороге через пустоши. Кроме этого, леди Вивиен заказала для себя два платья, точные копии того белого, что было на ней в ее последний день рождения, но из плотной темно-красной ткани, и с тех пор я видел ее одетой только в этот кровавый цвет. Еще леди приобрела набор письменных принадлежностей и толстую пачку пергаментных листов. Их она положила в ту сумку, которую дал ей при расставании лорд Валентайн, и я случайно увидел там книгу в темном кожаном переплете.
Итак, на четвертый день мы покинули Дувр, переправились через пролив в Кале, оставив за спиной удивительные белые скалы английского побережья, и, не задерживаясь более, начали свой путь по дорогам Франции.
Двигаясь на юго-восток, через несколько дней пути мы миновали Реймс и там повернули на юг.
— Нам нужно добраться до Бургундии, Вильям, — сказала мне леди Вивиен. — Там, недалеко от Дижона, есть замок старого друга моего отца, рыцаря-тамплиера, с которым они вместе сражались на Святой земле. Отец не получал о нем известий несколько лет, но оставался в твердой уверенности, что его товарищ — человек чести, и что там можно рассчитывать на помощь и защиту. Нам бы только добраться до его замка, и там мы сможем остановиться и вместе решить, что делать дальше.
Услышав это, я воспрял духом, потому что цель нашего путешествия стала для меня более ясной и обнадеживающей, а еще более из-за того, что предстояла встреча с настоящим рыцарем-крестоносцем из легендарного ордена тамплиеров, и я лелеял надежду на то, что, возможно, мне удастся послушать его рассказы о дальних странствиях и славных боевых подвигах.
Леди Вивиен была уверена, что убийцы, посланные лордом Марвером, преследуют нас и во Франции, и что сам он движется следом, как грозовая туча, непроглядной чернотой нависающая над горизонтом. Я не мог с этим спорить, потому что и сам порой ощущал словно бы чье-то незримое, но зловещее присутствие, похожее на недобрый взгляд за спиной. Поэтому мы, как и раньше, старались держаться вдалеке от больших городов и проторенных торговых путей, предпочитая незаметные дороги, маленькие селения и лесные таверны. Обычно, когда нам приходилось проводить ночи под одной крышей на постоялых дворах, леди Вивиен располагалась в одной из гостевых спален на втором этаже, я же оставался за дверью, в темноте узкого коридора, и сидел прямо на полу, охраняя покой леди и дожидаясь, когда погаснет тусклый и теплый свет, пробивающийся через щель под дверью. Леди долго не ложилась спать: ночь за ночью она старательно переписывала книгу, которую дал ей лорд Валентайн, перенося текст на чистые пергаментные листы. Один или два раза я присутствовал при этом ее занятии и видел, как сосредоточенно ее лицо, освещенное колеблющимся светом свечи, как широко распахиваются серые глаза, когда ей попадается в книге трудное для понимания место, как иногда она с любовью проводит пальцами по строчкам, написанным ее отцом, и улыбается — грустно и отрешенно. И когда она заканчивала свои труды, я тихо входил в комнату и ложился у двери на пороге, положив рядом меч, и впадал в краткое сонное забытье под тихое дыхание моей госпожи.
Иногда нам не удавалось за один день добраться до следующей таверны, и ночевать приходилось в лесу, под открытым небом. Тогда мы отходили от дороги и искали низину, чтобы свет небольшого костра был не так заметен. Леди Вивиен спала, завернувшись в теплый плащ, я же поддерживал огонь, слушал голоса ночного леса и смотрел на небо. И, видя над собой это глубокую черную бесконечность, полную сияющих россыпей серебристых звезд, прекрасных настолько, что перехватывало дыхание и слезы выступали на глазах, я жалел, что не наделен талантом поэта и не могу передать всю завораживающую красоту этого зрелища. А еще я думал, что, хотя Бог и незрим, он все же является нам в самых удивительных своих творениях, таких как это ночное звездное небо, и, глядя на него, мы словно бы всматриваемся в лик божества: величественный и прекрасный.
Так мы продолжали свое странствие. И однажды, когда до Дижона оставалось уже всего два дня пути, около полудня я почувствовал тревогу: в обступившем нас лесу было неестественно тихо, как бывает, когда в этой тишине кто-то пытается скрыть свое присутствие, и краем глаза я пару раз замечал бесшумно мелькающие между деревьев тени. Я уже собирался сказать леди, что нам следует повернуть назад, и как можно скорее, когда из зарослей по краям дороги впереди и позади нас в одно мгновение выскочили десятка полтора вооруженных людей. Четверо тут же подхватили под уздцы наших лошадей, еще четверо нацелили на нас арбалеты, а остальные, выставив перед собой тяжелые копья и грозя топорами и мечами, перегородили дорогу спереди и сзади. Засада была организована столь искусно, а нападение — таким молниеносным, что оставалось только принять бой, который в данных обстоятельствах представлялся совершенно безнадежным. Я выхватил меч, едва уклонился от мгновенно просвистевшей рядом с головой арбалетной стрелы и ударил разбойника, схватившего моего коня. Тот, однако, успел достать свое оружие и отразить удар. Лязгнула сталь; я отбил копье, нацеленное мне в грудь, посмотрел на леди Вивиен и с удивлением увидел, что она тоже достала свой фальшион и умело осыпает ударами двух разбойников, которые пятились под ее напором. И пока я смотрел на леди, отвлекшись всего на несколько мгновений, то получил сильный удар копьем, который хотя и не пробил кольчугу, но сбросил с седла, и сразу несколько сильных рук пригвоздили меня к земле. В этот миг я услышал голос леди Вивиен:
— Остановитесь или я убью его!
Я повернул голову и увидел, что леди рукой в дорожной перчатке держит одного из разбойников за волосы, другой рукой прижимая к его горлу изогнутое лезвие фальшиона.
— Потеря будет невелика, — промолвил другой голос, низкий и глубокий, и я увидел, как вперед вышел высокий седовласый человек, с лицом, изборожденным морщинами и шрамами, — судя по всему, предводитель разбойников. Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Откуда у тебя этот меч?
Я по-прежнему сжимал в руке рукоять с навершием в виде головы терьера, и ответил, что меч дал мне мой лорд, чтобы я служил правде и защищал его дочь и мою госпожу.
— А как звали твоего лорда? — спросил предводитель разбойников.
— Лорд Валентайн из Мунстера, — ответил я.
— Мы идем в замок барона де Вернуа, — добавила леди Вивиен. — Он друг моего отца, лорда Валентайна, и непременно воздаст вам справедливым возмездием, если с нами что-нибудь случится.
Я увидел, как на суровом лице седовласого предводителя отразилась печаль, и он сказал, что барон де Вернуа уже никому не сможет воздать возмездием в этом мире, и велел своим людям отпустить меня, что и было немедленно выполнено.
Старый разбойник представился нам Гийомом Дюбуа. Он был оруженосцем и слугой барона де Вернуа, на протяжении тридцати лет сопровождая того во всех походах и сражениях, в том числе и на Святой земле. Встречал он и лорда Валентайна и потому узнал его меч, который теперь принадлежал мне. Нам предстояло узнать горестные вести: два года назад по приказу короля Филиппа орден тамплиеров был разгромлен, а рыцари схвачены по всей Франции едва ли ни в один день. Эта участь постигла и барона де Вернуа, который, по слухам, умер в заточении от пыток, но не опозорил себя малодушием и не признал всех тех лживых и чудовищных обвинений, которые были предъявлены тамплиерам. Замок его сменил владельца, а слуги разбежались. Что же до Гийома Дюбуа, то он собрал нескольких верных своему бывшему господину солдат, к которым примкнули и некоторые из местных бродяг, и теперь разбойничает на дорогах, громя обозы и убивая слуг короля.
Так мы распрощались с надеждой получить помощь и защиту в замке старого рыцаря-тамплиера. Леди Вивиен была очевидно расстроена этими известиями и, когда Гийом спросил ее, зачем мы ехали в замок барона, честно поведала о страшной участи своего отца, о лорде Марвере и о том, что мы вынуждены спасаться бегством, словно сами являемся преступниками, а не жертвами преступления.
— Мне очень жаль, что я мало чем могу помочь дочери славного лорда Валентайна, — сказал Дюбуа. — Разве что дать немного денег из наших запасов. Но я обещаю и клянусь, что никто из ваших врагов теперь не пройдет по тем дорогам, за которыми мы следим. Пусть сейчас я разбойник, но не забыл о воинской чести и не позволю свершиться несправедливости в отношении леди.
Напутствуемые этим обещанием, мы попрощались с теми, кто еще совсем недавно составляли свиту блестящего рыцаря, а ныне стали лесными разбойниками вне закона, и продолжили наш путь на юг, будучи в подавленном состоянии духа и не вполне понимая, что делать дальше. Впрочем, у леди Вивиен вскоре появился какой-то план, и она сказала, что нам нужно теперь ехать на самый юг Франции, в Прованс, и добраться до Марселя. Мы продолжали двигаться, соблюдая все возможные предосторожности, хотя я надеялся, что преследователи давно уже потеряли наш след.
Увы, это было не так: чем дальше мы шли на юг, тем более ощущали их присутствие. Останавливаясь на постоялых дворах, мы все чаще ловили на себе косые взгляды лесных бродяг и слышали у нас за спиной перешептывание сумрачных местных жителей; все чаще нам приходилось отвечать ложью на настойчивые вопросы о том, кто мы и куда едем, и не один и не два раза мы срывались с места и уходили из таверн и трактиров окольными путями, ища ночлег в лесу, чтобы избежать встречи с лазутчиками зловещего Некроманта. Видимо, посланники лорда Марвера привлекли на свою сторону всех негодяев окрестных мест, посулив за наши головы большую награду, и теперь мы нигде не могли чувствовать себя в безопасности. Я почти вовсе перестал спать: ночью я лишь дремал час или два вполглаза, прислушиваясь к каждому звуку и шороху, так что, когда мы наконец достигли Прованса и миновали Авиньон, мир вокруг казался мне посеревшим и выцветшим, как старая гравюра, а тяжелое небо наваливалось сверху гнетом тяжкой усталости. Один раз я на минуту заснул прямо в седле, и мне привиделось, будто деревья вокруг дороги ожили и протянули к нам свои искривленные ветви, так что проснулся я с неистово бьющимся сердцем и до боли в пальцах сжимая рукоять меча.
Леди Вивиен тоже тяжело переносила этот длинный переход и постоянное щемящее чувство тревоги: она побледнела, осунулась и к концу ноября все больше походила на измученную и растерянную девочку-подростка, утратив свою обычную гордую осанку и решительный, непреклонный вид.
Наконец, когда до Марселя оставалось уже не более двух-трех дней пути, мы решились остановиться на ночлег в затерянной таверне, мимо которой вилась едва заметная лесная тропа. Задняя стена этого покосившегося строения вросла в лесистый склон, из которого сквозь заросли травы и кустарника проглядывали скальные выступы. Темные бревна и покатая крыша были покрыты мхом, а сама таверна была такой низкой, что два ее этажа вполне могли бы сойти и за один. Она больше походила на место сборищ местных ведьм и оборотней, нежели на людское пристанище, но зато здесь было тихо, безлюдно, и нам не приходилось опасаться, что кто-нибудь из постояльцев окажется соглядатаем преследующего нас Некроманта.
Хозяин, древний и словно бы замшелый, как и его таверна, отвел нам единственную крохотную комнатку на втором этаже, лестница в которую вела не через коридор, а просто упиралась в деревянный люк в полу у самой стены. И когда мы поднялись, я поставил тяжелый табурет прямо на этот люк, сел, прислонившись к стене, и стал по обыкновению ждать, когда леди Вивиен завершит свои занятия по переписыванию книги, которым ей в последнее время приходилось предаваться нечасто. Я смотрел на фарфорово-бледное лицо моей леди, почти прозрачное в трепещущем свете свечи, на ее правильные черты, тонкие пальцы, сжимающие перо, и, к величайшему своему стыду, вдруг заснул так быстро и так крепко, как будто усталость, как коварный противник, сразила меня неожиданным ударом палицы.
Проснулся я так же внезапно, как и уснул. Вокруг стояла та глухая тишина дремучей ночи, какая бывает лишь в последние, похожие на заповедную территорию ночные часы, куда заказан вход бодрствующему сознанию. Даже огонек свечи горел тихо и ярко, словно опасаясь нарушить легким потрескиванием цепенящее молчание мира. И я увидел, что леди Вивиен стоит прямо передо мною, почти касаясь головой низкого потолка, и ее тень, закрывшая половину комнаты, чуть трепещет на стенах и потолке, как будто пытаясь вырваться на волю и слиться с бесконечной тьмой за стенами таверны. Шнуровка на лифе багрового платья леди была слегка распущена, а в руке она держала небольшую плоскую флягу на кожаном ремешке. Даже в неверном свете свечи я заметил, что от усталости и изможденности леди не осталось и следа: лицо более не было прозрачным и бледным, а отливало теплым румянцем; длинные локоны цвета черной меди снова обрели густоту и живость, и от всей ее фигуры исходило такое ощущение внутренней силы, что я вновь поразился тому, как удается моей госпоже так быстро побеждать крайнюю утомленность. Я бросил взгляд на узкую кровать: постель не была разобрана, зато на столе по-прежнему лежали листы пергамента и раскрытая книга. Тем временем леди, не сводя с меня пристального взгляда, медленно наклонилась и подняла с пола небольшой металлический предмет, круглую крышечку от ее фляги, падение которой, судя по всему, и послужило причиной моему пробуждению.
— Прости, Вильям, — сказала леди Вивиен, — я не хотела беспокоить твой сон.
Я рассыпался в извинениях за свою неподобающую сонливость, но леди жестом остановила меня. Она закрыла флягу, которую по-прежнему держала в руке, набросила кожаный ремешок себе на шею и, еще больше ослабив шнуровку на платье, убрала флягу на грудь под одежду, заставив меня отвести взгляд и покраснеть, что, я надеюсь, было не слишком заметно в полумраке комнаты. И когда я снова поднял глаза, леди уже сидела за небольшим столом и пригласила меня сесть напротив. Я взял табурет, сделал два шага и сел, и тогда леди Вивиен спросила меня:
— Что ты знаешь о моем отце, Вильям?
Я промолчал, не зная, какой ответ хочет услышать от меня моя госпожа.
— Тебе известно о его ученых занятиях? — снова спросила она, и я опять промолчал, теперь уже из уважения к доброй памяти о моем покойном лорде. Леди Вивиен посмотрела мне в глаза, потом отвела взгляд, задумалась, и негромко заговорила: — Мой отец отправился в последний крестовый поход совсем молодым рыцарем, взыскующим подвигов во имя правого дела, и это стремление к истине вело его потом всю жизнь. Сам поход нельзя было назвать ни победоносным, ни даже сколь либо удачным. Во время пребывания в Тунисе вспыхнула эпидемия лихорадки, и мой отец был в числе заболевших. К тому времени, как он смог побороть болезнь и снова подняться на ноги, часть рыцарей уже вернулась обратно, и многие из них погибли в морских штормах, а другие, вместе с будущим королем Эдуардом, отплыли в Сирию, чтобы продолжить затем поход в Палестине. Отец, вместе с еще несколькими товарищами, добрался до Египта, и там, в Александрии, случилось так, что он познакомился с древними мистериями и учением Гермеса Трисмегиста. Тайные науки об устройстве и природе мироздания так увлекли его, что он продолжил изучение их и в Акко, куда прибыл, чтобы соединиться с рыцарями принца Эдуарда. В этом городе не было недостатка ни в старинных книгах, ни в учителях, и мой отец стал прилежно заниматься астрологией, алхимией, теургией, а потом и каббалой под руководством знаменитого рабби Иехиэля. Из-за этой своей увлеченности он оставался в Акко и после того, как принц Эдуард, раненный посланным к нему убийцей, покинул Святую землю и вернулся в Англию. Потом город пал: постоянные распри между рыцарскими орденами позволили мамлюкам султана Ашраф Халиля взять город и вырезать почти всех христиан. Как ты знаешь, мой отец чудом спасся, пройдя через подземные ходы тамплиеров к пристани, но я еще слышала, что немалую роль в этом его спасении сыграла сарацинская девушка, которая так любила отца, что ради него приняла христианскую веру, а потом и пожертвовала собственной жизнью.
Речь моей леди звучала напевно и плавно, как будто она рассказывала старинную песнь о героях.
— Больше всего моего отца интересовала алхимия, и в особенности получение истинного эликсира, но не того, что преображает неживую материю, а того, который может сделать совершенной человеческую природу. Отец мечтал создать панацею, что навсегда избавит людей от болезни, страданий, и даже от самой смерти. Он сделался одержим этой идеей, но годы проходили в сотнях опытов и экспериментов, а попытки получить эликсир так и оставались тщетными. Отец довольно скоро понял, что бессмертие человека заключено в нем самом, как в нем же заключена и обреченность на смерть, которую нельзя победить веществами тварного мира. Но даже понимание этого не приблизило его к успеху, которого он так страстно желал.
Я молча внимал рассказу леди. Она взглянула на меня и продолжала:
— Ты знаешь, Вильям, что отец всегда заботился об образовании своих ближних и дальних, и конечно, он очень многому меня научил. Еще в раннем детстве я выучилась читать сначала на ирландском и английском, а потом и на других языках и прочла множество книг из нашей библиотеки, отдавая предпочтение философии, теософии и истории. Наверное, та жажда познания и стремление постичь истину, которые были присущи моему отцу, отчасти передались и мне. Очень скоро я поняла, в чем причина неудач моего отца — причина, которой он не мог, а скорее, не желал увидеть. Человек обречен на смерть вследствие живущего в нем греха. Наше тело — это наша темница, куда заключена поврежденная грехопадением душа, мы узники в земной юдоли скорби и страданий. Мы можем только заботиться о спасении своей души, идя по пути добродетели, а все поиски средств избежать земных страданий и смерти греховны по сути своей, ибо в них горделивый человеческий разум отвергает Божественную благодать, которая одна лишь и ведет к истинному спасению. Но отец дошел до такой степени желания обладать плодом запретного знания, что готов был бы продать душу дьяволу, если бы тот вдруг явился ему. И дьявол действительно явился: в образе некроманта лорда Марвера, черного колдуна, практикующего самые темные из всех возможных видов магии. Про него мало что было известно: говорили только, что сам он принадлежит к древнему языческому роду, жившему в Англии задолго до саксов и норманнов, и что почти сотню лет назад силой своего темного искусства он превратил себя в вампира, обретя неуязвимость и бессмертие, которое поддерживал кровью невинных жертв. Отец, будучи сведущ в тайных науках не менее, а может и более, самого лорда Марвера, не мог не понимать, чем может закончиться союз с подобным человеком, но страстное желание достичь своей цели оказалось сильнее голоса рассудка и сердца. Коварный некромант обольстил разум моего бедного отца призраком близкой удачи, а сам использовал его познания в алхимии, чтобы, соединив их со своими колдовскими ритуалами, получить то, что в итоге назвали ассиратумом. Знаешь ли ты Вильям, что это такое?
Я вздрогнул и подумал, что вряд ли хочу это знать, голос же леди сделался тверже и зазвенел, как темная сталь, когда она продолжала свой рассказ:
— Так мой отец и лорд Марвер назвали желанный эликсир, который им удалось получить. Но цена этого успеха была страшной. Ты, верно, слышал истории о бесследно пропавших девушках в селениях окрест нашего замка? Ассиратум приготовлялся из их внутренностей и крови, и множество невинных людей было умерщвлено во время опытов, и порой по ночам лорд Марвер на лодках привозил откуда-то на наш остров десятки новых жертв, которых вводили в башню через подземный ход, и никто из них более никогда не увидел дневного света. Мой отец, окончательно подпавший под темное влияние лорда Марвера, внимал его успокаивающим речам о том, что все эти жизни приносятся в жертву ради будущего спасения тысяч и тысяч других. Иногда он и его зловещий сотоварищ сутками не выходили из своей башни, и у тебя недостанет сил услышать о том, что там творилось. Мне пришлось стать невольной свидетельницей происходящего только потому, что я, как могла, старалась повлиять на своего отца, надеясь пробудить в нем его совесть и благородство, но в итоге лишь стала очевидцем кошмарных ритуалов и невольно впитала многое из тех знаний, о самом существовании которых лучше бы не знать человеку. В конце концов, как я и сказала, ассиратум был получен, а все размышления и ученые изыскания отца, которые помогли в достижении этой страшной цели, а также сам процесс изготовления кровавого эликсира были описаны в двух одинаковых книгах, одна из которых осталась у лорда Марвера, а другая хранилась в нашем замке. Эту книгу, Вильям, ты сейчас видишь перед собой.
Я взглянул на раскрытые страницы, и никогда еще рукописные строчки не внушали мне такого ужаса, как те, на которые я смотрел сейчас.
— Враг рода человеческого лукав по природе своей, и дьявольский ассиратум отнюдь не был тем совершенным эликсиром, о котором мечтал отец. Да, он действительно исцеляет болезни и даже смертельные раны — но не делает человека неуязвимым для оружия или стихии. Он может дать бесконечно долгую жизнь — но человек, единожды принявший ассиратум, обречен всю жизнь употреблять его каждое новолуние, потому что в противном случае та самая смерть, которую он стремился обмануть, придет к нему до того, как Луна снова начнет расти. Он словно бы становится вампиром, нуждающимся в постоянной подпитке своего существования свежей кровью, но сохраняя при этом человеческие слабости и уязвимость. Это пожизненное рабство кровавому напитку вместо свободы от болезни и смерти, это бесконечное страдание, потому что смерть уже не придет как избавление от мук, только если человек сам не решит прекратить свою земную жизнь, или же ее не оборвет оружие или стихия. Но для того, кто владеет секретом ассиратума, — это еще и власть, огромная власть над всеми, кто соблазнится вечной жизнью и вечным здоровьем. Секретом эликсира владели только двое: мой отец и лорд Марвер, а еще он записан в этой книге, и в этом заключается причина гибели моей семьи и преследования нас, Вильям. Некромант не хотел ни с кем разделять то могущество, которое может дать ассиратум: он убил моего отца, мою мать, сотни других людей, только чтобы завладеть вторым экземпляром книги и остаться единственным, кто обладает заключенным в ней тайным знанием. И он не остановится, пока не достигнет этой цели или пока не будет остановлен.
И тогда я спросил, почему в таком случае леди так тщательно переписывает ее лист за листом, вместо того чтобы просто сжечь это дьявольское творение и избавиться от преследования Некроманта. Но леди Вивиен только печально улыбнулась мне в ответ:
— Даже если бы мы и сожгли ее, Вильям, — как бы мы сообщили об этом лорду Марверу? Да и разве поверил бы он в это? Нет, ему нужна не только книга, но и моя смерть, потому что он знает: пока я жива, он никогда не будет тем единственным, кому известна тайна ассиратума, а еще он никогда не сможет чувствовать себя в покое и безопасности, стоит только мне уйти от его преследования. К сожалению или счастью, но во всем мире только я, Вивиен Валентайн, могу остановить его, и только я представляю для него угрозу. То, чем я сейчас занимаюсь, переписывая книгу, еще сослужит нам службу, Вильям, и я скажу тебе о своих планах, когда для того настанет время.
И потом леди добавила:
— К тому же, вздумай я сейчас уничтожить книгу ради того, чтобы она не попала в случайные руки, — я не смогу этого сделать. Не смогу потому, что моя жизнь тоже зависит от нее: во всяком случае, до тех пор, пока я не смогу настолько освоить приготовление ассиратума, чтобы обойтись без заключенных в манускрипте подсказок.
И в этот миг мне показалось, что все тени в комнате разом сгустились в своих углах, словно мрачная драпировка, ночная темнота дохнула холодом через крошечное оконце, и волосы зашевелились у меня на голове. Леди Вивиен посмотрела на меня и горько усмехнулась.
— Как ты думаешь, что в этой фляжке, Вильям? — И она достала из-под платья тот самый плоский сосуд на кожаном шнуре. — Да, мой добрый сквайр Вильям Бран, это ассиратум, и его я принимаю каждое новолуние, как сегодня, ибо без него наутро второго или третьего дня ты бы уже увидел меня мертвой.
Сердце мое готово было разорваться от ужаса, скорби и жалости к моей леди. А она рассказала мне, что, когда ее отец и лорд Марвер уверились в действенности эликсира после ряда чудовищных и жестоких экспериментов, лорд Валентайн принял ассиратум сам и дал выпить жене и дочери, чтобы самые дорогие ему люди тоже обрели бессмертие, которое обернулось лютой смертью для него и леди Изабелл и проклятием — для леди Вивиен.
— Когда в тот роковой вечер мы поднялись в башню, отец дал мне свою книгу, меч и эту флягу, сказав, чтобы я всегда носила ее на теле, потому что ассиратуму нужно тепло для сохранения своих свойств. Здесь немного, но много и не требуется: достаточно выпивать по пять жидких унций каждое новолуние, чтобы напиток действовал. Думаю, здесь еще достанет на два месяца.
И леди вновь убрала флягу, а потом добавила грустно и устало:
— К чести моего отца, могу сказать, Вильям, что незадолго до смерти он все-таки вырвался из темных оков, опутывавших его душу и разум в последние два года. Он винил себя за все совершенные под влиянием своей одержимости злодеяния, за то, что приобщил меня и мою мать к этому роковому эликсиру, и хотел уничтожить все записи и все свидетельства о своих опытах и принудить к этому и лорда Марвера. Возможно, это намерение ускорило роковую развязку. Тогда в башне, прощаясь со мной навсегда, он сказал, что в этом мире любая панацея превращается в ящик Пандоры, и просил, чтобы я не допустила этому ящику открыться. Это мой долг перед доброй памятью об отце не как о кровавом безумце, а как о сильном, доблестном и благородном рыцаре, каким он был почти всю свою жизнь и каким принял смерть, и я намерена исполнить этот долг, чего бы мне это ни стоило. Теперь ты знаешь все, Вильям, и можешь решить, хочешь ли идти дальше по смертельно опасному пути с той, которая отмечена кровавым проклятием, и, если ты оставишь меня прямо сейчас — я пойму тебя и не осужу.
Душа моя была исполнена смятения и такого сострадания к моей бедной госпоже, что в этот миг я, не задумываясь, отправился бы вместе с ней и в адскую бездну, если бы это могло облегчить выпавший ей тяжкий жизненный жребий. И я сказал, что останусь верным обещанию, данному мной лорду Валентайну, и всегда буду преданным слугой моей леди, так что если ей потребуется моя жизнь, то пусть берет ее, не задумываясь.
И тогда леди Вивиен улыбнулась, и улыбка эта была так светла и в то же время так печальна, что у меня защемило сердце.
— Спасибо, мой добрый Вильям, — только и сказала она.