Роль в «Вокзале для двоих» – работа небольшая, но я ее очень люблю. Как ни странно, она стала невероятно популярна, впрочем, как и вся картина. Это роль пройдохи-проводника, даже в сценарии обозначенного как «ворюга», «хапуга», «хамло» и тому подобное. Я сразу предложил вставить ему (то есть мне) железные фиксы и сделать прическу на лоб до бровей, что придало образу совершенно определенный окрас.

На этой картине мы вновь работали с Людой Гурченко, но это была иная работа, принципиально отличавшаяся от «Сибириады»: теперь нам предстояло попасть в атмосферу гротеска, почти фарса (я имею в виду главным образом, конечно, ауру своего персонажа).

В определенный момент Рязанов предоставил мне совершенную свободу. Вообще, Эльдар Александрович обладает качеством, на мой взгляд, просто драгоценным для актеров. Он часто задает актерам интонацию, разгоняя движение сцены, а потом отпускает их. И мало того, что отпускает актеров, так еще и камеру тоже. Оператор Вадим Алисов много импровизировал во время репетиций с камерой. А тогда только появились видеорегистраторы, то есть возможность смотреть записанную репетицию с монитора. И когда начинали играть актеры, а оператор ходил между ними и как бы снимал репетицию, изображение шло сразу на монитор, стоящий перед режиссером, и появлялась иллюзия сразу готового кино – ведь уже имелся некий внутрикадровый монтаж, обусловленный безостановочным движением камеры. Создавалось впечатление, что, собственно, и делать больше ничего не надо: просто вот так снять, и готово!.. Это ощущение, конечно, ошибочно, так как в фильме должен быть выдержан определенный ритм, студийный монтаж обязательно должен внести необходимые коррективы и так далее. Но сама атмосфера, создаваемая в том числе и подобным методом съемки, порождала невероятную свободу и фейерверки импровизаций.

Впрочем, не обходилось и без казусов. Мы снимали на Рижском вокзале – и все сцены в ресторане, и все сцены на перроне и в поезде. И нашу незабвенную сцену с Люсей в поезде в том числе. Ту самую, которая чуть позже навсегда отпечаталась в памяти народной как «сама-сама-сама», «быстрей-быстрей-быстрей».

Никита Михалков в роли проводника Андрея и Людмила Гурченко в роли официантки Веры Нефедовой в фильме Эльдара Рязанова «Вокзал для двоих». 1982 г.

Итак, мы с Люсей репетировали, Рязанов сидел в операторской машине, где перед ним был установлен монитор. Мы и не предполагали, что наши микрофоны были включены. А потому во время разговора о предстоящей сцене не стеснялись в выражениях. Надо сказать, мы с Гурченко всегда достаточно свободно себя вели (конечно, никого не оскорбляя), причем Люся любила крепкое словцо ничуть не меньше, чем я, и потрясающе метко его использовала. И вот мы с ней обсуждаем (или по-киношному – «разводим») сцену: как двигаться, что делать, что и когда говорить, в какой краске, темпе и так далее. И я ей говорю: «А давай попробуем, чтобы он, так сказать, в этом состоянии эйфории и предвкушении такого сладкого и очень быстрого секса, пока стоит поезд, что-то такое ей бормотал – то ли частушки пел, то ли еще что-то такое, что иллюстрировало бы его состояние!» А так как я знаю частушек около шестисот – причем довольно резких, очень русских и, мягко говоря, терпких, я начинаю их Люсе подряд петь, одну за другой…

Режиссер Эльдар Рязанов с актером Никитой Михалковым и актрисой Людмилой Гурченко

Она умирала от хохота, а я пел еще, и еще, и еще. Потом еще и Люся что-то вспомнила… В общем, мы с ней в течение репетиции и ожидания съемок напели, наверное, на пару дисков (если бы, конечно, это всё писали).

Оказывается (представьте наше состояние, когда мы об этом узнали!), пассажиры прибывающих и отправляющихся электричек, едва выходили на перрон, с ужасом слышали «по громкоговорителю» какие-то невероятные сведения – совсем не о том, что поезд такой-то отправляется с такого-то пути туда-то. Отнюдь! Советские люди в этом месте в этот час получали не в пример более захватывающую информацию.

Конечно, это происходило не столь долго, как я это рассказываю, но минимум три-четыре гулкие ядреные частушки, пока дежурный по станции не кинулся к Рязанову с выпученными глазами и криком: «Это что у вас тут происходит?» – достигли ушей москвичей и гостей столицы.

Картина эта, как и все рязановские картины, пользовалась огромным успехом. Доля этого успеха перепала и мне. Правда, «сама-сама-сама» стало своеобразным погонялом для меня на достаточно долгое время, практически до тех дней, когда вышел на экраны «Жестокий романс». Тогда эта пластинка поменялась на совсем другую.