Глава 1. ГОВОРЯЩИЕ БАРАБАНЫ. Когда код не является кодом
Над Черным континентом звучат неумолкающие барабаны. Основа всей музыки, центр каждого танца — говорящие барабаны, беспроводная связь диких джунглей.
Ирма Вассал (1943)
Язык барабанов не был легким и схематичным. Даже такая, казалось бы, простая фраза, как “возвращайся домой”, звучала так:
Заставь свои стопы идти назад путем, который они прошли.
Заставь свои ноги идти назад путем, который они прошли.
Направь свои стопы и ноги в деревню, принадлежащую нам.
Люди, говорившие на этом языке, не могли просто сказать: “Мертвое тело”, они обязательно дополняли: “Лежащее на спине на комьях земли”. Вместо “не бойся” они говорили: “Верни свое сердце на место изо рта, свое сердце из своего рта верни на место”. Настоящий фонтан красноречия. Совсем не похоже на эффективный способ передачи информации. Что это — напыщенность, высокопарность? Или все же что-то другое?
Европейцы в Африке к югу от Сахары долгое время ни о чем не догадывались. Они даже не представляли, что с помощью барабанов люди обмениваются информацией. В их собственных культурах барабан, а также рог и колокол могли служить сигнальными инструментами для передачи ограниченного набора сообщений: “В атаку!”, “Отступаем!”, “Придите в церковь”, — и то лишь в особых случаях. Но европейцы и подумать не могли о том, что барабаны способны разговаривать. В 1730 году Фрэнсис Мур проплыл на восток по реке Гамбия, нашел ее пригодной для навигации на протяжении 600 миль и всю дорогу восхищался красотой местности и такими удивительными чудесами, как “устрицы, растущие на деревьях” (так он называл мангровые деревья). Мур не был натуралистом. Он проводил разведку для английских работорговцев в странах, населенных, насколько он понял, разными народами со смуглой или черной кожей, такими как “мандинка, волоф, фула, фелупы и португальцы”. Когда он встретил группу мужчин и женщин, несущих сужающиеся книзу вырезанные из дерева барабаны в ярд длиной, он заметил, что женщины танцевали под их быструю музыку, что иногда в барабаны “стучали при приближении врага” и, наконец, что “в чрезвычайных обстоятельствах” с помощью барабанов вызывали помощь из близлежащих городов. Вот и все, что он заметил.
Веком позже капитану Уильяму Аллену во время экспедиции по Нигеру удалось сделать открытие. Да и то лишь благодаря тому, что он внимательно наблюдал за своим камерунским проводником, которого называл Глазго. Аллен с проводником находились в каюте колесного парохода, когда, по словам капитана,
Глазго неожиданно стал совершенно отстраненным, как будто прислушивался к чему-то. Получив замечание за невнимательность, он сказал: “Разве ты не слышал, что мой сын говорил со мной?” Так как мы не слышали голосов, его спросили, что он имеет в виду. Он ответил: “Барабан сказал мне, сказал, чтобы я поднялся на палубу”. Это было очень странно.
Скептицизм капитана уступил место удивлению, когда Глазго убедил Аллена, что в каждой деревне есть “центр музыкальной корреспонденции”. В это было сложно поверить, но в конце концов капитану пришлось признать тот факт, что подробные сообщения, состоящие из большого количества фраз, могут передаваться на мили вокруг. “Мы удивляемся тому, — писал он, — что военные так точно понимают сигналы горна во время маневров, но эти необразованные дикари — они во много раз превзошли нас”. У них получилось создать технологию, которую долго пытались придумать в Европе: технологию коммуникации на расстоянии, передачи информации со скоростью большей, чем у любого гонца, пешего или конного. Ночью в безветренную погоду над рекой барабанная дробь разносится на 6 или 7 миль вокруг. Всего за час барабанные послания, передающиеся от деревни к деревне, могут преодолеть сотню миль.
Сообщение о том, что в Боленге, деревне в бельгийском Конго, родился человек, звучало так:
Batoko fala fala, tokema bolo bolo, boseka woliana imaki tonkilingonda, ale nda bobila wa foie foie, asokoka l’isika koke koke.
Циновки свернуты, мы чувствуем себя сильными, женщина вышла из леса, она в деревне, и пока хватит.
А миссионер Роджер Т. Кларк записал призыв на похороны рыбака:
La nkesa laa mpombolo, tofolange benteke biesala, tolanga bonteke bolokolo bole nda elinga l'enjale baenga, basaki Vokala bopele pele. Bojende bosalaki lifeta Boienge wa kala kala, tekendake tonkilingonda, tekendake beningo la nkaka elinga Venjale. Tolanga bonteke bolokolo bole nda elinga Venjale, la nkesa la mpombolo.
Утром на рассвете мы не хотим собираться на работу, мы хотим встретиться для игры на реке. Мужчины из Боленге, не ходите в лес, не ходите рыбачить. Мы хотим собраться у реки для игры утром на рассвете.
Кларк отметил несколько фактов. Несмотря на то что лишь некоторые члены племени специально учились переговариваться с помощью барабанов, практически каждый понимал барабанные сообщения. Кто-то барабанил быстро, кто-то медленно. Определенные фразы повторялись снова и снова, практически не меняясь, однако разные барабанщики могли посылать одно и то же сообщение разными “словами”. Кларк решил, что язык барабанов был одновременно клишированным и гибким. “Каждый сигнал — часть шаблонной фразы традиционного и очень поэтичного характера”, — заключил он и был прав, несмотря на то что так и не смог до конца понять это явление.
Европейцы говорили о “туземном разуме” и описывали африканцев как “примитивных” и “анимистических”, и тем не менее им пришлось признать, что те добились воплощения в жизнь с древних времен существовавшей среди людей мечты. Они создали систему передачи сообщений, работавшую быстрее лучших курьеров, быстрее системы хороших дорог с почтовыми станциями, чтобы сменить лошадей. Люди уже давно были недовольны системами передачи сообщений, ограниченными скоростью передвижения человека по земле. Армии оказывались быстрее. По воспоминаниям Светония, дошедшим из I века, Юлий Цезарь, например, “часто появлялся раньше гонцов, посланных сообщить о его прибытии”. Но и в древние времена были свои способы быстрой коммуникации на расстоянии. Во время Троянской войны в XII веке до н. э., по свидетельствам Гомера, Вергилия и Эсхила, греки использовали сигнальные огни. Костер на вершине горы был виден с наблюдательных вышек на 20 миль, а иногда и дальше. По версии Эсхила, Клитемнестра получила известие о падении Трои в ту же ночь, находясь за 400 миль, в Микене. “Какой же вестник мчался так стремительно?” — скептически вопрошал хор в “Агамемноне”.
Клитемнестра благодарит Гефеста, бога огня: “Гефест, пославший с Иды вестовой огонь. Огонь огню, костер костру известие передавал”. Надо было убедить слушателя, что это немалое достижение, и Клитемнестра несколько минут подробно описывает маршрут: пылающий сигнал поднялся над горой Ида, его увидели через Эгейское море на острове Лемнос, потом на горе Афон в Македонии, затем он был отправлен на юг через долины и озера в Макист, потом в Мессапы, где дозорный в волнах Эврипа видел отраженное “зарево. Спешат и эти передать известие: / Сухой сгребают вереск, поджигают стог, / Как лунный блеск, лучи костра летучие, / Не угасая, мчатся над равниною”, потом были Киферон, Эгипланкт и дозорный на горе в ее собственном городе Арахна. “Так для меня в соревнованье факельном / Сменялись бегуны”, — хвастается Клитемнестра. Немецкий историк Рихард Хенниг в 1908 году проследил и измерил маршрут и подтвердил возможность существования такой цепи сигнальных огней. Конечно, смысл сообщения должен был быть оговорен заранее, фактически сжавшись до одного информационного бита. Это был бинарный код, выбор из двух вариантов: что-то или ничего. Сигнал огнем означал что-то, и в тот раз он значил — “Троя пала”. Чтобы передать этот единственный бит информации, потребовалось проделать огромную работу: планирование, дежурство и смена дозорных, сбор и доставка горючих материалов. Много лет спустя светильники старой Северной церкви точно так же послали Полу Ревиру бесценный бит информации, который он передал дальше, — единственный вариант из двух: сушей или морем.
Менее экстраординарные и однозначные случаи требовали большего количества разнообразных ресурсов. Люди испробовали флаги, горны, прерывающийся сигнал дымового столба и зеркальные отражения. Они пытались вызывать духов и ангелов, ведь ангелы по определению были божественными посланниками. Большие надежды были связаны с открытием магнетизма. В мире, уже наполненном магией, магниты стали воплощением оккультных сил. Магнитный железняк притягивает железо. Магнитные волны невидимы и проходят через воздух, воду и даже твердые тела. Магнитным железняком, приложенным к стене, можно двигать кусок железа, который находится с другой стороны. Но больше всего поражало, что магнитные силы способны влиять на поведение объектов, находящихся на огромном расстоянии, на другом краю Земли, а именно на стрелку компаса. А что если одна стрелка может контролировать другую? Эта идея, которую Томас Браун в 1640-х годах назвал “тщеславным прожектом”,
распространилась по миру и привлекла некоторое внимание, легковерные и простолюдины охотно ее принимают, и даже здравомыслящие и разборчивые умы не полностью отвергают ее. Этот тщеславный прожект великолепен, а уж если окажется, что он еще и работает, тогда он и вовсе сродни божественному. С его помощью мы сможем общаться как духи и, будучи на Земле, переговариваться с Мениппом, находящимся на Луне.
Идея “взаимодействующих”, или “симпатических”, стрелок мелькала везде, где появлялись алхимики и мошенники. В Италии один человек попытался продать Галилею “секретный метод связи с человеком, находящимся за две-три тысячи километров, основанный на определенном взаимодействии магнитных стрелок”.
Я сказал ему, что с радостью куплю, но хотел бы сначала увидеть экспериментальное доказательство и что меня вполне устроит, если он будет в одной комнате, а я в другой. Он ответил, что стрелки не действуют на таком небольшом расстоянии. Я отправил его восвояси и заметил, что не в настроении ехать в Каир или в Московию ради эксперимента, но, если он настаивает, я с радостью останусь в Венеции и позабочусь об этом конце линии.
Идея состояла в том, что пара намагниченных стрелок — “тронутых одним куском магнитного железняка”, как выразился Браун, — будут “взаимодействовать” друг с другом даже на расстоянии. Можно назвать это “сцеплением”. Посылающий и принимающий сообщение должны были взять по стрелке и согласовать время связи. Затем в определенный день и час поместить стрелки на диски, вдоль краев которых написаны буквы алфавита. Посылающий набирал бы сообщение по буквам, поворачивая стрелку. “И тогда, как говорят, если передвигается одна стрелка, то где бы ни находилась другая, она чудесным образом точно так же поворачивается и указывает на нужную букву”, — объясняет Браун. Однако в отличие от большинства людей, лишь рассуждавших на тему “симпатических” стрелок, Браун действительно провел эксперимент. И тот провалился. Когда Браун поворачивал одну стрелку, вторая оставалась в покое.
Но Браун не поставил крест на самой идее и не исключал, что когда-нибудь будет найден способ использования мистической силы магнитных полей для коммуникации. И указал на существование необходимого условия для такого общения. Браун предположил, что, даже если магнитная связь на расстоянии будет установлена, посылающему сообщение и принимающему его придется столкнуться с проблемой синхронизации действий во времени:
это не простая проблема календаря, но математическая проблема — установить разницу во времени, — и она еще не решена мудрейшими из нас. Разница во времени в разных местах на земле связана с долготой, которая пока точно не определена для всех мест.
Провидческая мысль была абсолютно теоретической, и возникновение ее связано с астрономическими и географическими открытиями XVII века. Это была первая трещина в непоколебимом до того представлении о единстве времени на Земле. Впрочем, как отмечал Браун, эксперты, обсуждая данное явление, расходились во мнениях. Пройдет два века, прежде чем скорость путешественников настолько увеличится, а возможности коммуникации настолько расширятся, что люди смогут сами убедиться в существовании разницы во времени. Но пока никто в мире не мог передавать сообщения так быстро и на такие большие расстояния, как бесписьменные африканцы с их барабанами.
* * *
К тому моменту, когда в 1841 году капитан Аллен узнал о существовании говорящих барабанов, Сэмюэл Ф.Б. Морзе уже разрабатывал собственный ударный код — электромагнитный барабанный бой, пульсирующий по телеграфным линиям. Изобретение такого кода было сопряжено с большим количеством разнообразных проблем, требующих решения. По первоначальной задумке Морзе, это был даже не код, а “система букв, обозначаемых последовательностью ударов или замыканий гальванической цепи”. В истории изобретательства таких прецедентов практически не встречалось. Вопрос, как преобразовать форму, в которую облечена информация, т. е. повседневный язык, в другую, подходящую для передачи по проводам, занимал Морзе сильнее, чем механические проблемы телеграфа. История справедливо назвала в его честь именно изобретенную им азбуку, а не само устройство.
К услугам Морзе была технология, которая, казалось, способна предложить лишь грубые импульсы тока, вкл/выкл. Как передать слова с помощью щелканья электромагнитного ключа? Первой его идеей было посылать числа знак за знаком с помощью точек и пауз. Последовательность ••• •• ••••• означала бы 325. Каждому английскому слову в таком случае приписывалось бы числовое значение, которое телеграфисты должны были искать в специальном словаре. Морзе даже начал составлять словарь, потратив много часов на запись придуманных им соответствий на огромных листах. Он запатентовал идею в своем первом патенте телеграфа в 1840 году:
Словарь состоит из слов, отсортированных по алфавиту и пронумерованных по буквам алфавита таким образом, что каждое слово языка имеет свой телеграфный номер и легко обозначается числовыми знаками.
Стремясь к эффективности, Морзе оценивал возможности своего изобретения в нескольких плоскостях. Передача как таковая требовала затрат: провода были дорогими и могли передавать лишь ограниченное количество импульсов в минуту. Передавать числа было относительно просто. Но в данном случае телеграфисты тратили бы гораздо больше времени и сил на дешифровку. Идея книг кодов, то есть таблиц соответствия, все же была признана перспективной и впоследствии использована при разработке других коммуникационных технологий. Так, оказалось, что этот способ эффективен для передачи телеграфных сообщений на китайском языке. Но, создавая англоязычный телеграф, Морзе решил, что поиск соответствия каждому слову в словаре слишком трудоемок.
Тем временем его ученик Альфред Вейл разрабатывал простой телеграфный ключ, с помощью которого оператор мог быстро замыкать и размыкать электрическую цепь. Вейл и Морзе принялись за создание кодированного алфавита — каждое слово передается по буквам, а буквы заменяются сигналами. В конечном итоге простые знаки должны были заменить все, что люди способны сказать и написать. Необходимо было передать все богатство языка, и единственное, что могли использовать исследователи, — электромагнитные импульсы. Сначала ученые придумали систему, построенную на двух элементах: короткое нажатие ключа или “щелчок” (теперь его называют “точкой”) и пауза. По мере работы с прототипом клавиатуры они решили ввести третий знак — линию или тире, “когда цепь замкнута дольше, чем необходимо для передачи точки”. (Все знают, что в алфавите Морзе два знака, точка и тире, но нужно понимать, что такое же важное значение имела и пауза. Код Морзе не был двоичным языком.) То, что человек может выучить этот новый язык, поначалу казалось чудом. Ведь прежде необходимо было в совершенстве освоить кодировку, а потом бесконечно заниматься двойным переводом — слов в знаки и мыслей в действие пальцев. Один из очевидцев был поражен тем, каких высот мастерства достигли телеграфисты:
Дежурные у аппарата, принимающего сообщения, так освоили эти занятные иероглифы, что даже не смотрят на ленту, на которой записывается сообщение. Аппарат говорит с ними на внятном и понятном им языке. Они понимают его. Они могут закрыть глаза, послушать странные щелчки и тут же сказать, что те означают.
Морзе и Вейл решили, что для увеличения скорости работы часто употребляющиеся буквы нужно обозначить более короткими последовательностями точек и тире. Но какие буквы используются чаще других? В те времена о частоте употребления букв алфавита знали мало, и статистики у исследователей не было. Вейлу пришла в голову блестящая идея отправиться в редакцию местной газеты в Морристауне, Нью-Джерси, и заглянуть в наборные ящики. Он обнаружил запас из 12 тыс. E, 9 тыс. Т и всего лишь 200 Z. Вместе с Морзе они проверили весь алфавит. Первоначально Т, второй по частоте использования букве, в азбуке соответствовало сочетание “тире-тире-точка”, теперь же они обозначили ее просто как “тире”, сэкономив операторам-телеграфистам миллиарды нажатий ключа. Гораздо позже ученые, занимающиеся исследованиями в области теории информации, подсчитали, что благодаря организации алфавита с учетом частотности букв Морзе и Вейл смогли увеличить эффективность передачи текста на английском языке на 15%.
* * *
Ничего подобного — ни научных данных, ни практических соображений, — не учитывалось при создании языка барабанов. Тем не менее и здесь пришлось решать задачу, аналогичную той, что возникла при разработке кода для телеграфистов: как передать язык с помощью потока простых однотипных звуков. Эта задача была решена коллективными усилиями поколений барабанщиков в ходе многовекового процесса эволюции общества. К началу XX века европейцы, занимавшиеся исследованием Африканского континента, стали сравнивать язык барабанов и телеграфный код. “Всего несколько дней назад я прочел в Times, — писал в своем отчете Королевскому африканскому обществу в Лондоне капитан Роберт Сазерленд Рэттри, — как местный житель в одной части Африки узнал о смерти европейского ребенка в другой, далекой части континента и как эта новость была передана с помощью барабанов, использовавшихся, как утверждалось, “по принципу Морзе”, — вечно они говорят про этот “принцип Морзе”.
Очевидная аналогия лишь сбивала с толку. Европейцы не могли расшифровать барабанный код, потому что фактически никакого кода не было. За основу своей системы Морзе взял алфавит, который стал промежуточным звеном между речью и кодом. Точки и тире не были непосредственно связаны со звуками, они заменяли буквы, из которых состояли письменные слова, представлявшие в свою очередь слова сказанные. У барабанщиков не было такого промежуточного звена — они не могли строить систему на уровне символов, потому что африканские языки, как и почти 6 тыс. остальных языков, на которых говорят в современном мире (за исключением нескольких десятков), не имеют алфавита. Барабаны преобразовывали устную речь.
Это открытие сделал Джон Ф. Каррингтон. Он родился в 1914 году в Нортхемптоншире, в возрасте двадцати четырех лет уехал миссионером в Африку и прожил там до конца жизни. Барабаны привлекли его внимание, когда он отправился из баптистской миссии, расположенной в Якусу, в верховья Конго через деревни леса Бамболе. Однажды Каррингтон, никого не предупредив, поехал в маленький городок Яонгама и был удивлен, обнаружив учителя, фельдшера и прихожан церкви, уже ожидавших его прибытия. Мы слышали барабаны, объяснили те. Со временем Каррингтон узнал, что барабаны передавали не только объявления и предупреждения, но и молитвы, стихи и даже шутки. Барабанщики не сигнализировали, а разговаривали: они говорили на особом, адаптированном языке.
Позже Каррингтон сам научился “играть” на барабане. В основном он барабанил на келе — одном из языков банту, распространенном на территории современного восточного Заира. “На самом деле он совсем не европеец, несмотря на его цвет кожи, — сказал о Каррингтоне один из жителей деревни Локеле. — Когда-то он жил в нашей деревне, был одним из нас. После его смерти духи по ошибке послали его далеко в деревню белых, чтобы переселить в тело ребенка, рожденного белой женщиной, а не в тело одного из наших младенцев. Но он один из нас и не смог забыть, откуда пришел, поэтому вернулся. Если он так стучит по барабанам не так ловко, как мы, то это только из-за плохого образования, которое дали ему белые”. Каррингтон прожил в Африке четыре десятилетия. Он сделал много открытий в ботанике, антропологии и прежде всего в лингвистике, создав классификацию, в которую вошли тысячи диалектов и несколько сотен различных языков Африки. И он заметил, что хороший барабанщик должен быть очень красноречивым. В 1949 году Каррингтон наконец опубликовал свои наблюдения о языке барабанов в небольшой книге, озаглавленной “Говорящие барабаны Африки” (The Talking Drums of Africa).
Решая загадку барабанов, Каррингтон сделал открытие в исследовании соответствующих африканских языков. Это тоновые языки, и тональный контур (восходящий или нисходящий) в них выполняет ту же смыслоразличительную функцию, что и, например, “гласный” или “согласный” признак звука. Этой особенности лишено большинство индоевропейских языков, в том числе английский, в котором тон используется лишь в синтаксических целях: например, чтобы отличать вопросительное предложение (“Вы счастливы ↑”) от утвердительного (“Вы счастливы ↓”). Но в других языках, в том числе в наиболее изученных мандаринском и кантонском, тон несет важнейшую смыслоразличительную функцию. Так же происходит и в большинстве африканских языков. Даже когда европейцы учились говорить на этих языках, они обычно не уделяли должного внимания тональному рисунку, потому что им это попросту не приходило в голову. Когда они транслитерировали услышанные слова с помощью латинского алфавита, они полностью игнорировали тоны. Фактически они были дальтониками.
Три разных слова языка келе транслитерированы европейцами как lisaka. Слова различаются только тональным рисунком. Так, lisaka с тремя слогами с низким тоном означает “лужа”, lisaka с последним слогом с восходящим тоном (не обязательно ударным) означает “обещание”, а lisaka — “яд”. Liala означает “невеста”, а liala — “мусорная яма”. В обычной латинской транскрипции эти слова кажутся омонимами, но ими не являются. После того как Каррингтон наконец понял, в чем дело, он написал: “Я, должно быть, очень часто говорил глупости, прося мальчика “грести за книгой” или “удить, что его друг идет”. Для европейца эти слова ничем не различались. Каррингтон заметил, что такая путаница может иметь комический эффект:
alambaka boili [ - _ - - _ _ _ ] = он смотрел на берег реки;
alambaka boili [ - - - - _ - _ ]= он сварил свою тещу.
С конца XIX века лингвисты определяют фонему как минимальную звуковую единицу, служащую для различения значений слов. Английское слово chuck состоит из трех фонем: различные слова могут быть получены заменой ch на d, и на e или ck на m. Это удобный, но несовершенный подход: лингвисты обнаружили, что чрезвычайно трудно прийти к единому мнению о точном количестве фонем в английском или любом другом языке (большинство исследователей считают, что в английском их примерно сорок пять). Проблема в том, что поток речи непрерывен. Лингвисты могут условно разбить его на отдельные единицы, но каждый человек в зависимости от контекста способен вкладывать в них разные значения. Зачастую представление людей о фонемах основывается на знании алфавита, в котором буквы, иногда довольно условно, соответствуют звукам. Большинство говорящих, выделяя фонемы, инстинктивно опираются на знание алфавита, который кодирует язык собственными, иногда произвольными способами. В любом случае тоновые языки с дополнительным количеством переменных содержат намного больше фонем, чем поначалу казалось неискушенным лингвистам.
В языках Африки тональности отводится решающая роль, что не могло не повлиять на становление языка барабанов, который задействовал тон и только тон. Это был язык всего с одной парой фонем, основанный целиком и полностью на тонах. Барабаны отличаются друг от друга материалом и способом изготовления. Одни, слит-барабаны, — это полое дерево падук с продольной щелью, причем стороны этой щели, их еще называют “губами”, делают разной толщины, чтобы получался и высокий и низкий тон. У других барабанов сверху была натянута кожа, и использовались они в паре. Главное, чтобы барабаны давали две различные ноты с интервалом, примерно равным большой терции.
При трансформации устной речи в язык барабанов терялась часть данных. Барабанная речь оказалась довольно скудной. В каждой деревне и каждом племени для перевода слова на язык барабанов приходилось выбрасывать из него гласные и согласные звуки. Это большая потеря. То, что остается от информационного потока, неизбежно оказывается неоднозначным. Двойной удар на высокой ноте [ - - ] совпадает с тональным рисунком слова sango — “отец” на келе, но также он может означать songe — луна, koko — курица, fele — разновидность рыбы и любое другое слово, состоящее из слогов двух высоких тонов. Даже в таком бедном словаре, как словарь миссионеров, составленный в Якусу, было 130 слов с этим тональным рисунком. Как различить слова, настолько сокращенные и лишенные звукового богатства? Частично это можно сделать с помощью ритма, но он не способен полностью компенсировать отсутствие согласных и гласных. Каррингтон обнаружил, что барабанщик всегда добавляет “небольшое выражение” к каждому короткому слову. Songe, “луна”, передается как songe li tange la manga — “луна, смотрящая вниз на землю”. Коко, “курица”, как koko olonga la bakiokio — “курица, которая говорит “ко-ко”. Оказалось, что дополнительные удары барабана — это не избыточная информация, они обеспечивают контекст. Каждое выстукиваемое слово неоднозначно, оно обладает множеством смысловых вариантов, но с появлением контекста неуместные интерпретации исчезают. Это происходит на подсознательном уровне. За стаккато барабанных тонов, высоких и низких, человек “слышит” опущенные согласные и гласные. Можно сказать, что он слышит целые фразы, а не отдельные слова. “Среди людей, незнакомых с письменностью или грамматикой, само по себе слово, вырванное из контекста, практически перестает быть осмысленным звукосочетанием”, — писал капитан Рэттри.
Так называемые длинные хвосты побеждают неоднозначность избыточностью высказывания. Язык барабанов изобретателен, он спокойно создает неологизмы для новых явлений с севера — пароходы, сигареты и христианский Бог, единый в трех лицах, что было отдельно отмечено Каррингтоном. При этом барабанщики начинают свое обучение с освоения традиционных формул, которые зачастую содержат архаичные слова, забытые в повседневной речи. Для яунде слон всегда “великий неуклюжий”. Здесь мы наблюдаем сходство с формулами Гомера — не просто Зевс, но Зевс-громовержец, не просто море, но винноцветное море, и это сходство не случайно. В устной культуре вдохновение прежде всего обязано служить точности передачи и памяти. Музы — дочери Мнемозины.
* * *
Ни в английском, ни в келе еще не было слов, чтобы сказать: предоставление дополнительных битов для снятия многозначности и коррекции ошибок. Тем не менее именно этим занимался язык барабанов. Избыточность, неэффективная по определению, борется с непониманием. Она дает второй шанс. Все естественные языки избыточны, вот почему люди могут понимать написанный с ошибками текст или разговор в шумной комнате. Именно на естественной избыточности английского языка было построено висевшее в нью-йоркском метро в 1970-е знаменитое объявление (и посвященная ему поэма Джеймса Меррилла):
if и cn rd ths
u cn gt a gd jb w hi pa!
(“Это заклинание способно спасти вашу душу”, — добавляет Меррилл.) В большинстве случаев избыточность языка — всего лишь фоновое явление. Для телеграфистов это дорогое удовольствие, для африканского барабанщика — жизненная необходимость. Для сравнения приведем пример еще одного специализированного языка. В языке авиационной связи числа и буквы составляют большую часть данных, которыми обмениваются пилоты и диспетчеры: высоты, векторы, бортовые номера, идентификаторы взлетно-посадочных полос, радиочастоты. Это очень важная информация, которая передается по известному своей зашумленностью каналу, поэтому, чтобы исключить неоднозначность, используют специализированный алфавит. Буквы В и V в устной речи легко спутать, bravo и victor звучат безопаснее. М и N стали mike и november. Числа five и nine, которые особенно похожи, произносятся как fife и niner. Дополнительные слоги выполняют здесь ту же функцию, что и дополнительные выражения в языке говорящих барабанов.
После выхода своей книги Джон Каррингтон наткнулся на математический способ объяснения данного факта. Статья инженера-телефониста из Bell Telephone Laboratories Ральфа Хартли даже содержала соответствующую формулу: H = n logS, где Н — количество информации, n — количество символов в сообщении, S — количество символов в языке. Младший коллега Хартли Клод Шеннон продолжил исследования в этой области и занялся измерением избыточности английского языка. Символами могли быть слова, фонемы или точки и тире. Они были объединены в группы: 1 тыс. базовых слов, 45 фонем, 26 букв и группа, состоявшая из трех символов, соответствовавших трем типам прерывания электрической цепи. Формула выражала простой феномен (по крайней мере, он оказался простым, когда его заметили): чем меньше группа, тем большее количество символов необходимо для адекватной передачи информации. В случае африканских барабанов передаваемое сообщение должно быть примерно в восемь раз длиннее, чем его устный эквивалент.
Хартли постарался обосновать использование термина информация. “В обиходе информация — очень широко употребляемый термин, — писал он, — и сначала необходимо определить его конкретное значение”. Он предложил рассматривать ее как “физическое” — его слово, — а не психологическое явление и столкнулся с обилием трудностей. Он обнаружил, что передача информации парадоксальным образом усложнялась за счет символов — букв алфавита или точек и тире, которые сами по себе дискретны, то есть их можно посчитать. Гораздо труднее было измерить степень соответствия символов человеческому голосу. Именно поток звуков по-прежнему казался и инженеру-телефонисту, и африканскому барабанщику настоящим содержанием коммуникации, несмотря на то что звук на самом деле тоже является лишь посредником в передаче смысла. Хартли полагал, что инженер должен суметь свести к общим законам все способы коммуникации: письменный язык, телеграфный код и физическую передачу звука посредством электромагнитных волн по телефонным проводам или с помощью радиоволн.
Конечно, он ничего не знал о барабанах. Да и Джон Каррингтон занялся их исследованием только тогда, когда они стали исчезать. Он видел, что молодежь Локеле практиковалась в барабанных разговорах все реже. Многие школьники даже не выучили своих “барабанных” имен. Каррингтон сожалел о том, что происходит, и это неудивительно, ведь говорящие барабаны стали частью его жизни. В 1954 году один из американцев обнаружил его в отдаленной конголезской деревушке Ялемба, где он преподавал в школе миссии. Каррингтон все еще ежедневно совершал прогулки по джунглям, и, когда наступало время обеда, жена звала его домой, выстукивая на барабанах: “Дух белого человека в лесу, приди, приди в дом из дощечек высоко над духом белого человека в лесу. Женщина с бататом ждет. Приди, приди”.
Прошло немного времени, и появились люди, в представлении которых коммуникационные технологии перескочили от говорящих барабанов сразу к мобильным телефонам, минуя промежуточные этапы.
