Голливуд оказался еще прекраснее, чем представляла его себе Джилл Касл в мечтах. Она ездила на экскурсии по городу и видела снаружи дома, где жили «звезды». Она верила, что когда-нибудь и у нее будет красивый дом в Бель-Эйр или Беверли-Хиллз. А пока Джилл жила в старом безобразном деревянном двухэтажном строении, где сдавались комнаты. Ее комната стоила недорого, и Джилл надеялась, что можно будет растянуть на какое-то время те двести долларов, которые ей удалось скопить. Дом был расположен в Бронсоне, в нескольких минутах ходьбы от центральной улицы Голливуда — Вайн-стрит.

Было еще одно обстоятельство, которое делало дом привлекательным в глазах Джилл. Все остальные жильцы, которых было около дюжины, тоже пытались попасть в кино, либо работали там в качестве статистов или на эпизодических ролях, либо уже ушли в отставку из кинобизнеса. Старожилы бродили по дому в пожелтевших халатах и бигуди, потрепанных костюмах и сношенных туфлях, на которые уже ничем нельзя было навести глянец. Жильцы выглядели скорее выжатыми до капли, чем состарившимися. В доме была общая гостиная с обшарпанной и продавленной мебелью, где все они собирались по вечерам и обменивались сплетнями. Все давали Джилл советы, которые по большей части противоречили друг другу.

— Чтобы попасть в кино, милочка, надо найти себе пэ-эра, которому ты понравишься. — Это сказала дама с недовольным лицом, которую недавно выставили из телевизионного сериала.

— А что такое пэ-эр? — спросила Джилл.

— Помощник режиссера. — Это было сказано тоном снисхождения к невежеству Джилл. — Ведь это она нанимает сьюпов.

Джилл так смутилась, что не осмелилась спросить, кто такие эти «сьюпы».

— Если хочешь послушать моего совета, то ищи себе похотливого режиссера. Пэ-эр может дать тебе роль только в своей картине. А режиссер может дать тебе роль где угодно, везде.

Это сказала беззубая женщина, которой было уже никак не меньше восьмидесяти.

— Ну да? Большинство из них — гомики, — заявил лысеющий характерный актер.

— А какая разница? Я хочу сказать, не все ли равно, как будет положено начало? — вмешался целеустремленный молодой человек в очках, сгоравший от желания стать писателем.

— А что, если начать статисткой? — спросила Джилл. — Центральное бюро записи…

— Там ничего не светит. Списки уже закрыты. Они тебя даже не запишут, если ты только не какая-нибудь специальность.

— Я… извините, а что значит специальность?

— Ну, это если, например, у тебя что-то ампутировано. За это платят тридцать три пятьдесят восемь, а не двадцать один пятьдесят, как обычно. Или если у тебя есть вечернее платье, или ты умеешь ездить верхом — тогда получаешь двадцать восемь тридцать три. Если умеешь сдавать карты или знаешь, как себя вести за столом для игры в кости, — это будет двадцать восемь тридцать три. Если играешь в футбол или бейсбол, то тебе заплатят тридцать три пятьдесят восемь — столько же, сколько и безногому-безрукому. Если умеешь ездить на верблюде или слоне, то получаешь пятьдесят пять девяносто четыре. Я тебе советую даже не пробовать устроиться статисткой. Иди на эпизодические роли.

— Я не совсем представляю себе, в чем тут разница, — призналась Джилл.

— Когда играешь эпизодическую роль, то просто произносишь по крайней мере одну фразу. Статистам же не разрешается разговаривать, разве что только в массовках.

— Где-где?

— В массовках — там, где надо создавать шумовой фон.

— Первым делом тебе нужно обзавестись агентом.

— А как это сделать?

— Их списки есть в «Киноактере» — это журнал, который выпускает Гильдия киноактеров. У меня в комнате есть один номер. Пойду принесу.

Все жильцы просмотрели списки агентов вместе с Джилл и под конец остановились на дюжине из тех, что помельче. Было высказано общее мнение, что в крупном агентстве шансов на успех у Джилл нет.

Вооружившись этим списком, Джилл начала обход. Первые шесть агентов не стали даже и разговаривать с ней. На седьмого она натолкнулась, когда он уже уходил из своего офиса.

— Извините, — сказала Джилл. — Я ищу агента.

Он с минуту рассматривал ее, потом сказал:

— Дайте-ка посмотреть ваш альбом.

Она непонимающе уставилась на него.

— Мой что?

— Вы, должно быть, только что сошли с автобуса. В этом городе без альбома некуда и соваться. Закажите несколько фотографий. В разных позах. Пошикарнее. Бюст и зад.

Джилл нашла фотографию в Калвер-сити, рядом со студией «Дэвид Селзник», и он сделал ей альбом за тридцать пять долларов. Она зашла за готовыми фотографиями через неделю, и они ей очень понравились. Она выглядела замечательно. Фотокамера уловила и запечатлела все ее настроения. Тут она грустна, а тут сердита… нежна… сексуальна. Фотограф переплел снимки в книжку с целлофановыми страницами.

— Вот здесь, в начале, нужно поместить ваш актерский послужной список, — объяснил он.

Послужной список… Это будет следующий шаг.

К конце следующих двух недель Джилл побывала, или пыталась побывать, у всех агентов, которые были у нее в списке. Никого их них она не заинтересовала ни в малейшей степени. Один из них сказал ей:

— Ты уже приходила сюда вчера, детка.

Она покачала головой.

— Нет, не приходила.

— Ну, та, что приходила, выглядела абсолютно так же, как ты. В этом все и дело. Все вы похожи на Элизабет Тейлор, на Лэну Тэрнер или на Эву Гарднер. Если бы ты в любом другом городе захотела найти работу в каком-то другом бизнесе, тебя бы с руками оторвали. Ты красива, ты сексуально привлекательна, и у тебя великолепная фигура. Но в Голливуде красота — это самый расхожий товар. Красивые девушки едут сюда со всех концов мира. Одна сыграла роль в школьном спектакле, другая победила на конкурсе красоты, третья слышала от приятеля, что ей прямая дорога в кино. И вот результат! Они стекаются сюда тысячными стадами, и все они — одна и та же девушка. Так что поверь мне, детка: ты уже была здесь вчера.

Жильцы помогли Джилл составить новый список агентов. У этих офисы были поменьше и находились в районе, где аренда помещений стоила дешево, но результаты для Джилл оказались не лучше.

— Заходи, когда у тебя появится какой-то актерский опыт, малышка. Ты красоточка, и как знать, может, ты величайшая актриса после Гарбо, но у меня нет времени, чтобы это проверить. Вот когда где-нибудь снимешься, то я буду твоим агентом.

— Но как я могу где-нибудь сняться, если никто не хочет взять меня на работу?

Он кивнул:

— Да. В том-то и дело. Желаю удачи.

В списке Джилл оставалась еще только одно агентство. Его порекомендовала ей девушка, оказавшаяся ее соседкой в кафе «Мэйфлауэр» на Голливудском бульваре. Агентство «Даннинг» помещалось в небольшом бунгало в жилом районе. Она позвонила по телефону, чтобы записаться на прием, и женщина на другом конце провода пригласила ее прийти в шесть часов.

Джилл оказалась в небольшом офисе, который когда-то был чьей-то гостиной. Там стоял старый, поцарапанный письменный стол, заваленный бумагами, кушетка с обивкой из искусственной кожи, заклеенная белым хирургическим пластырем, и три плетенных кресла. Высокая, плотная женщина со следами оспы на лице вышла из другой комнаты и сказала:

— Здравствуйте. Чем могу служить?

— Меня зовут Джилл Касл. У меня назначена встреча с мистером Даннингом.

— С мисс Даннинг, — поправила женщина. — Это я.

— Вот как, — удивилась Джилл. — Извините меня, я думала…

Женщина рассмеялась тепло и по-дружески.

— Ничего, ничего.

— «Но это меняет все дело», — подумала Джилл с внезапно нахлынувшим волнением. Почему раньше такое не приходило ей в голову? Женщина-агент, пережившая те же травмы, способная понять, каково приходится юной девушке в самом начале пути. Она отнесется к Джилл с большим сочувствием, чем любой мужчина.

— Я вижу, вы принесли свой альбом, — прервала ее размышления мисс Даннинг. — Можно взглянуть?

— Конечно, — обрадовалась Джилл и передала альбом.

Женщина села, раскрыла альбом и стала переворачивать страницы, одобрительно кивая.

— Фотокамере вы нравитесь.

Джилл не знала, что сказать.

— Спасибо.

Мисс Даннинг внимательно изучала те снимки Джилл, где она была в купальном костюме.

— У вас хорошая фигура. Это важно. Вы откуда?

— Техас, — ответила Джилл. — Одесса.

— Вы уже давно в Голливуде, Джилл?

— Около двух месяцев.

— У скольких агентов вы побывали?

В какой-то миг Джилл чуть не поддалась искушению солгать, но в глазах женщины она видела лишь сочувствие и понимание.

— Наверное, у тридцати или около того.

Женщина рассмеялась.

— И вот в конце концов вы спустились до Роз Даннинг. Ну, это не так уж плохо. Конечно, я не Эм-си-эй и не Ульям Моррис, но я все время нахожу работу своим клиентам.

— У меня нет никакого актерского опыта.

Женщина кивнула, нисколько не удивившись.

— Если бы он у вас был, то вы пошли бы в Эм-си-эй или к Уильяму Моррису. Я что-то вроде пункта обкатки. Организую старт талантливым ребятам, а потом крупные агентства перехватывают их у меня.

Впервые за много недель в душе Джилл шевельнулась надежда.

— Вы думаете… вам кажется, что работа со мной могла бы заинтересовать вас? — спросила она.

Женщина улыбнулась.

— Я устроила на работу клиенток, у которых нет и половины вашей красоты. Думаю, что смогу вас пристроить. Ведь только так и можно приобрести опыт, правильно?

Джилл ощутила прилив благодарности.

— Беда с этим проклятым городом в том, что здесь не дают возможности пробиться таким новичкам, как ты. Все студии вопят, что им отчаянно нужны молодые таланты, а потом отгораживаются большой стеной и никого не впускают. Ну, а мы их обведем вокруг пальца. Я знаю три вещи, на которые вы можете как раз подойти. Это дневная мыльная опера, эпизод в картине Тоби Темпла и роль в новом фильме Тесси Брэнд.

У Джилл закружилась голова.

— Но захотят ли они?

— Если я вас рекомендую, они возьмут вас. Я не посылаю неподходящих клиентов. Вы понимаете, это просто эпизодические роли, но все-таки это какой-то старт.

— Не могу выразить, как я была бы вам благодарна, — обрадовалась Джилл.

— Кажется, сценарий мыльной оперы у меня здесь.

Роз Даннинг тяжело поднялась на ноги, оттолкнулась от кресла, в котором сидела и пошла в соседнюю комнату, сделав Джилл знак следовать за ней.

Эта комната была спальней. В углу под окном стояла двуспальная кровать, а в противоположном углу помещалась металлическая картотека. Роз Даннинг подошла к картотеке, вытянула один из ящиков, вынула сценарий и вернулась с ним к Джилл.

— Вот он. Режиссер, занимающийся подбором состава исполнителей, мой хороший друг, и, если это у вас получится, он будет постоянно вас занимать.

— У меня получится, — горячо пообещала Джилл.

Роз Даннинг улыбнулась и сказала:

— Конечно, я не могу посылать ему кота в мешке. Что, если я попрошу вас почитать мне?

— Да, пожалуйста.

Мисс Даннинг раскрыла сценарий и уселась на кровать.

— Прочитайте-ка вот эту сцену.

Джилл села рядом с ней и заглянула в сценарий.

— Ваша героиня — Натали. Это богатая девушка, которая замужем за слабовольным человеком. Она решает развестись с ним, но он не соглашается на развод. Вы вступаете вот с этого места.

Джилл быстро пробежала глазами сцену. Она пожалела, что у нее нет возможности получить этот сценарий на ночь или хотя бы на час. Ей отчаянно хотелось произвести хорошее впечатление.

— Готовы?

— Я… да, думаю, что готова, — сказала Джилл.

Она закрыл глаза и попробовала думать, как ее героиня. Это богатая женщина. Как матери тех друзей, с которыми она выросла, как люди, считавшие само собой разумеюшимся, что могут брать от жизни все, что хотят, и думавшие, что другие люди существуют лишь для их удобства. Как Сисси Топпинг и ей подобные. Она открыла глаза и стала читать:

— Я хочу поговорить с тобой, Питер.

— Что, с этим нельзя подождать? — Это прочитала Роз Даннинг, подавая Джилл реплику.

— Боюсь, что я и так ждала с этим слишком долго. Сегодня я лечу в Рино.

— Прямо вот так сразу?

— Нет. Я уже пять лет пытаюсь попасть на этот самолет, Питер. На этот раз я не собираюсь пропускать его.

Джилл почувствовала, как рука Роз Даннинг похлопывает ее по бедру.

— Очень хорошо, — одобрительно сказала мисс Даннинг. — Продолжайте.

Рука ее осталась лежать на бедре Джилл.

— Твоя беда в том, что ты еще не вырос. Ты все еще играешь в игры. Ну так вот, с этого момента тебе придется играть одному!

Рука Роз Даннинг принялась гладить бедро Джилл. Это смущало девушку.

— Прекрасно. Продолжайте, — нервно произнесла Даннинг.

— И не пытайтесь больше никогда связываться со мной. Надеюсь, я выразилась достаточно ясно?

Рука стала гладить Джилл быстрее, продвигаясь по направлению к паху. Джилл опустила сценарий и посмотрела на Роз Даннинг. Лицо женщины покраснело, а глаза подернулись пеленой.

— Продолжайте читать, — хрипло проговорила она.

— Я… я так не могу, — испуганно сказала Джилл. — Если вы…

Рука женщины стала двигаться еще быстрее.

— Это для того, чтобы привести тебя в нужное настроение, милая. Видишь ли, это ссора на сексуальной почве. Я хочу ощутить в тебе секс.

Теперь ее рука давила сильнее, двигаясь между ногами Джилл.

— Нет!

Дрожа, Джилл вскочила на ноги.

У женщины из уголка рта капала слюна.

— Сделай мне хорошо, и я сделаю хорошо тебе. — Голос ее звучал умоляюще. — Иди сюда, бэби.

Вытянув руки, она попыталась схватить Джилл, но та выскочила из комнаты.

На улице ее вырвало. Даже когда мучительные спазмы прекратились и желудок успокоился, ей не стало лучше. Опять начала болеть голова.

Это было несправедливо. Головные боли не имели к ней никакого отношения. Они принадлежали Жозефине Чински.

Прошло пятнадцать месяцев, и Джилл Касл превратилась в полноправного члена племени «уцелевших», людей, живших на окраинах шоу-бизнеса, пытавшихся пробиться в кино многие годы, а то и всю жизнь, и работавших временно по другим специальностям. Тот факт, что эта временная работа длилась десять или пятнадцать лет, ничуть не смущал их.

Подобно древним племенам, которые сидели когда-то вокруг своих костров и пересказывали саги о доблестных делах, «уцелевшие» сидели в аптеке Шваба, рассказывая и перерассказывая легендарные истории из жизни шоу-бизнеса, грея в ладонях чашки с остывшим кофе и обменивались свежими сплетнями. Они жили вне бизнеса, но тем не менее каким-то таинственным образом слышали само биение его пульса, его сердца. «Уцелевшие» могли вам рассказать, кого из звезд ждет замена, кого из продюсеров застукали в постели с его режиссером и кого из управляющих вызывают на ковер. Обо всем этом они узнавали первыми через свою собственную, особую систему оповещения, что-то вроде «барабанов джунглей». Ибо Голливуд и представлял собой джунгли. Эти люди думали, что смогут найти способ попасть внутрь через студийные ворота. Они — артисты, они — «избранные». Голливуд был их Иерихоном; вот сейчас Джошуа-Иисус затрубит в свою золотую трубу, и мощные ворота падут перед ними, и их враги будут повергнуты в прах, и, о чудо, взмахнет волшебной палочкой Сэм Уинтерс — и тогда на них заструятся шелковые одежды, и они станут звездами кино, и благодарная публика будет их боготворить вечно. Аминь. И кофе в заведении Шваба превратилось уже в крепкое причастное вино, а они стали «учениками будущего». Мечтатели жались в кучку, ища у друг друга поддержки, согревая друг друга своими иллюзиями, ведь успех — вот он, совсем рядом. Они познакомились с помощником режиссера, который говорит то-то, с продюсером, который утверждает вот что, с режиссером, который обещает то-то и то-то, так что теперь уже в любой момент их мечта обернется действительностью.

А пока они работали в супермаркетах и гаражах, косметических салонах и на мойках автомобилей. «Уцелевшие» жили друг с другом, женились друг на друге и разводились друг с другом, не чувствуя, как время предает их. Они не замечали новых морщин, седеющих висков и того, что теперь утренний макияж занимает у них на полчаса больше. Эти люди потеряли товарный вид, не будучи использованы, состарились, не созрев; они слишком стары, чтобы начать карьеру в компании по производству пластмасс, слишком стары, чтобы иметь детей, слишком стары для более молодых ролей, столь желанных когда-то.

Они стали теперь характерными актерами. Но все еще продолжали мечтать.

Девушки, кто помоложе и покрасивее, зарабатывали то, что называлось «матрасными деньгами».

— Зачем протирать задницу на невесть какой работе с девяти до пяти, когда можно просто полежать на спинке несколько минут и без труда подобрать двадцатку, пока ждешь звонка от своего агента?

Джилл это не привлекало. Единственным интересом в жизни у нее была карьера. Бедная польская девушка никогда не сможет выйти замуж за человека вроде Дэвида Кениона. Это она уже усвоила. Но кинозвезда Джилл Касл сможет получить кого угодно и что угодно. Если же она этого не достигнет, то снова станет Жозефиной Чински.

Но такому она ни за что не позволит случиться!

Свою первую роль в кино Джилл получила благодаря Хэрриет Маркус, у которой была троюродная сестра, чей дальний родственник работал вторым помощником режиссера на съемках телесериала из жизни медиков на «Юниверсал студиоз». Он согласился дать Джилл возможность попробовать себя. Эта роль состояла из одной фразы, за которую Джилл должна была получить пятьдесят семь долларов, из которых ей предстояло уплатить взнос на социальное обеспечение, налоги и взнос на Дом для безработных кинематографистов. Джилл предстояло сыграть роль медсестры. По сценарию ей полагалось быть в больничной палате у постели больного и считать его пульс в момент появления врача.

Врач: «Как он, сестра?»

Сестра: «Боюсь, не очень хорошо, доктор».

И все.

Джилл вручили отротированную страничку из сценария во второй половине дня в понедельник и велели явиться на гримирование в шесть часов утра на следующий день. Она перечитала сцену сто раз. Она жалела, что на студии ей не дали весь сценарий. Разве можно по одой страничке представить себе, что это за персонаж? Джилл попыталась вообразить, женщиной какого типа могла быть эта медсестра. Замужем она или не замужем? Не влюблена ли она в доктора? Или у них могла быть связь, но кончилась. Как она относилась к больному? Была ли ей страшна мысль о его смерти? Или она заинтересована в его смерти?

«Боюсь, не очень хорошо, доктор».

Она попыталась придать голосу озабоченность. И повторила:

«Боюсь, не очень хорошо, доктор».

Теперь она встревожена. Ему предстоит умереть.

«Боюсь, не очень хорошо, доктор».

Звучит упреком. Это врач виноват. Если бы он не уехал с любовницей…

Джилл не спала всю ночь, так как была слишком возбуждена, отрабатывая роль, но, явившись утром на студию, она почувствовала подъем и оживление. Было еще темно, когда она подъехала к охраняемым воротам немного в стороне от бульвара Ланкершим, в машине, которую ей одолжила ее подруга Хэрриет. Джилл назвала охраннику свою фамилию, он проверил ее по журналу и махнул рукой, чтобы она проезжала.

— Седьмая площадка, — сказал он. — Через два блока поверните направо.

Ее фамилия была записана в журнале. На «Юниверсал студиоз» ее ждали. Это было похоже на дивный сон. По дороге к съемочной площадке Джилл решила, что обсудит свою роль с режиссером, даст ему понять, что способна на любую интерпретацию, какую он пожелает. Джилл остановила машину на большой парковочной площадке и пошла в седьмой павильон.

Там сновало множество людей, которые деловито передвигали осветительные приборы, переносили электрическое оборудование, устанавливали камеру и отдавали распоряжения на каком-то непонятном ей техническом языке.

Джилл остановилась и стала наблюдать за происходящим, наслаждаясь зрелищем, запахами и звуками шоу-бизнеса. Это был ее мир, ее будущее. Она найдет способ произвести впечатление на режиссера, показать ему то, что она — нечто особенное. Он постепенно узнает ее как личность, а не просто как еще одну актрису.

Второй помощник режиссера отвел Джилл и с десяток других актеров и актрис в костюмерную, где ей вручили костюм медсестры и отослали обратно на съемочную площадку, и там, в каком-то уголке, ее и всех других эпизодических актеров загримировали. Как раз когда закончили гримировать Джилл, помощник режиссера вызвал ее по фамилии. Джилл поспешно подошла к декорации больничной палаты, где возле камеры стоял режиссер, разговаривая с исполнителем главной роли в сериале. Актера звали Род Хэнсон, и он играл хирурга, который был воплощением сочувствия и мудрости. Когда Джилл подошла к ним, Род Хэнсон говорил:

— У меня есть немецкая овчарка, которая пролает тебе диалог получше этого дерьма. Почему сценаристы никак не хотят прибавить мне выразительности характера, черт побери?

— Род, сериал идет уже пять лет. Не надо улучшать то, что имеет успех. Публика любит тебя таким, каков ты есть.

К режиссеру подошел оператор.

— Все включено, шеф.

— Спасибо, Хэл, — сказал режиссер и повернулся к Роду Хэнсону:

— Можем мы снять это, бэби? А дискуссию закончим потом.

— В один прекрасный день я подотру задницу этой студией, — резко бросил Хэнсон и зашагал прочь.

Джилл повернулась к режиссеру, который был сейчас один. Ей представлялся шанс поговорить об интерпретации роли, показать ему, что она понимает его проблемы и постарается, чтобы эта сцена получилась великолепной. Она улыбнулась ему теплой, дружеской улыбкой:

— Меня зовут Джилл Касл, — представилась она. — Я играю медсестру. Мне кажется, что эту роль можно сделать действительно интересной, и у меня есть кое-какие идеи относительно…

Он кивнул с отсутствующим видом и указал:

— Вон туда, к кровати.

И подошел что-то сказать оператору.

Джилл стояла и ошеломленно смотрела ему вслед. Второй помощник режиссера, дальний родственник троюродной сестры Хэрриет, подбежал к Джил и тихо сказал:

— Ради всего святого, вы разве не слышали, что он сказал? Идите туда, к кровати!

— Я хотела спросить у него…

— Вы все испортите! — яростно прошептал он. — Быстро идите туда!

Джилл подошла и стала у кровати больного.

— Ладно. А теперь все замолчали. — Помощник режиссера посмотрел на режиссера. — Репетировать будем, шеф?

— Да ты что? Давай снимать.

— Дайте нам звонок. Все успокоились. Тихонечко. Поехали. Мотор.

Ошеломленная Джилл услышала звонок. Она бросила отчаянный взгляд в сторону режиссера, хотела спросить его, как ей лучше интерпретировать сцену, каково ее отношение к умирающему, что ей…

Чей-то голос громко сказал: «Начали!»

Все выжидательно смотрели на Джилл. Она подумала, не попросить ли остановить камеру на секундочку, чтобы она могла обсудить сцену и…

Режиссер закричал:

— Боже милостивый! Медсестра! Здесь не морг, а больница. Щупайте его треклятый пульс, пока он еще не загнулся от старости!

Джилл со страхом посмотрела на окружавшие ее кольцом яркие лампы. Она глубоко вздохнула, подняла руку больного и стала считать пульс. Если никто не хочет помочь, то ей придется интерпретировать сцену по-своему. Больной — это отец врача. Они в ссоре друг с другом. С отцом произошел несчастный случай, и доктору только что об этом сообщили. Джилл подняла глаза и увидела приближающегося Рода Хэнсона. Он подошел к ней и спросил:

— Как он, сестра?

Джилл посмотрела ему в глаза и увидела в них тревогу. Она хотела сказать ему правду, что его отец умирает, что слишком поздно и они уже не успеют помириться. Но надо было так ему это сказать, чтобы не сломать его и…

Она очнулась от крика режиссера:

— Стоп! Стоп! Стоп! Черт побери, у этой идиотки всего одна фраза, а она даже не может ее запомнить. Где вы ее откопали такую?

Джилл повернулась в сторону орущего из темноты голоса, сгорая от стыда.

— Я… я знаю свои слова, — сказала она дрожащими от волнения губами. — Я просто пыталась…

— А раз знаете, так не молчите, черт возьми! Через эту фразу можно было целый железнодорожный состав провести. Когда он задает вам этот проклятый вопрос, отвечайте ему, о'кей?

— Я просто думала, не лучше ли…

— Все снова, сразу же. Дайте звонок.

— Звонок идет. Придержите. Поехали.

— Мотор.

— Начали.

У Джилл подкашивались ноги. Ей казалось, что никому, кроме нее одной, не было никакого дела до сцены. А ведь она хотела только создать что-то прекрасное. От жара прожекторов у нее кружилась голова, она ощущала, как пот стекает по рукам, портя хрустящий, накрахмаленный халат.

— Начали! Медсестра!

Джилл склонилась над больным и взяла его за запястье. Если она опять запорет сцену, они никогда не дадут ей второй возможности. Она подумала о Хэрриет, и о своих друзьях по дому, и о том, что они станут говорить.

Врач вошел в палату и подошел к ней.

— Как он, сестра?

Она уже не будет принадлежать к их кругу. Она станет посмешищем. Голливуд маленький город, и слухи распространяются быстро.

— Боюсь, не очень хорошо, доктор.

Ни к какой студии ее и близко не подпустят. Эта роль станет ее последней ролью. Придет конец всему, рухнет весь ее мир.

Врач сказал:

— Этого больного — в реанимацию, немедленно.

— Хорошо! — крикнул режиссер. — Режьте и печатайте.

Джилл едва замечала пробегавших мимо нее людей, которые тут же начали разбирать декорацию, освобождая место для следующей. Она снялась в первой своей сцене — и думала о чем-то постороннем. Джилл не могла поверить, что испытание закончилось. Она подумала, не следует ли подойти к режиссеру и поблагодарить его, но он был на другом конце площадки и разговаривал с группой людей. Второй помощник режиссера подошел к ней, похлопал ее по руке и сказал:

— Все прошло нормально, малышка. Только в следующий раз выучи слова.

За ней был теперь записан фильм — ее первая рекомендация.

«Теперь, — думала Джилл, — у меня все время будет работа!»

Следующую актерскую работу Джилл получила спустя тринадцать месяцев, когда ей поручили сыграть эпизодическую роль на Эм-джи-эм. В промежутке она работала в нескольких местах в «гражданской» сфере: рекламировала товары фирмы «Эйвон», торговала за стойкой с газированной водой и даже одно время водила такси.

Денег было мало, и Джилл решила снимать квартиру вместе с Хэрриет Маркус. В квартире было две спальни, и свою Харриет эксплуатировала нещадно. Она работала манекенщицей в одном из универсальных магазинов в центре города. Это была привлекательная девушка с хорошим чувством юмора, с коротко подстриженными темными волосами, черными глазами и фигурой манекенщицы.

— Когда ты родом из Хобокена, — заявила она Джилл, — то без чувства юмора не обойтись.

Сначала Джилл немного пугала холодноватая независимость Хэрриет, но скоро она поняла, что под этой маской искушенности прячется добрая, испуганная девчушка. Она была постоянно влюблена. Едва Джилл познакомилась с ней, как Херриет заявила:

— Я хочу познакомить тебя с Ральфом. В следующемся месяце мы поженимся.

Неделю спустя Ральф отбыл в неизвестном направлении, прихватив с собой машину Хэрриет. Через несколько дней после его исчезновения Хэрриет познакомилась с Тони. Этот парень занимался импортом-экспортом, и она влюбилась в него по уши.

— Он очень влиятельный, — сообщила Хэрриет по секрету Джилл.

Но кто-то явно был не согласен с этим, потому что месяц спустя труп Тони с запихнутым в рот яблоком был выловлен из реки Лос-Анджелес.

Следующим был Алекс.

— Такого красавчика ты еще не видела, — убеждала ее Хэрриет.

Алекс действительно был красив. Он носил дорогую одежду, водил эффектный спортивный автомобиль и много времени проводил на ипподроме. Роман продолжался, пока у Хэрриет не кончились деньги. Джилл злило, что у Хэрриет было так мало здравого смысла во всем, что касалось мужчин.

— Ничего не могу с этим поделать, — призналась Хэрриет. — Меня так и тянет к парням, попавшим в беду. Это, наверное, мой материнский инстинкт.

Она усмехнулась и добавила:

— Моя мать была дурой.

Перед глазами Джилл прошла целая процессия женихов Хэрриет. Был Ник, потом Бобби, потом Джон, потом Реймонд, а потом Джилл потеряла им счет.

Через несколько месяцев после того как они поселились в совместно снятой квартире, Хэрриет объявила, что она беременна.

— От Леонарда, наверное, — с иронической усмешкой сообщила она, — а впрочем, в темноте они все как-то на одно лицо.

— А где этот Леонард?

— То ли в Омахе, то ли на Окинаве. С географией у меня всегда было неважно.

— Что ты собираешься делать?

— Буду рожать.

По субтильности Хэрриет ее беременность стала заметной уже через несколько недель, и ей пришлось расстаться с работой манекенщицы. Джилл устроилась на работу в супермаркет, чтобы зарабатывать на жизнь для обеих.

Однажды вечером, вернувшись с работы, она нашла записку от Хэрриет. Та писала: «Мне всегда хотелось, чтобы мой ребенок родился в Хобокене. Возвращаюсь домой, к своим. Держу пари, что там уже ждет не дождется меня какой-нибудь замечательный парень. Спасибо тебе за все». И подпись: «Хэрриет, монахиня».

Квартира вдруг словно опустела.