КНИГА ПЕРВАЯ

В 1919 году Детройт, штат Мичиган, был одним из самых процветающих промышленных городов мира. Первая мировая война закончилась, и Детройт сыграл важную роль в победе союзников, поставляя им танки, грузовики и аэропланы. Теперь, когда угрозы «Гунна» больше не существовало, заводы вновь стали переоборудоваться для производства автомобилей. Ежедневно квалифицированные и неквалифицированные рабочие стекались сюда со всего мира в поисках работы на автомобильных заводах. Итальянцы, ирландцы, немцы — настоящая приливная волна иммигрантов.

С новой партией иммигрантов прибыли Пауль Темплархауз и его молодая жена Фрида. Пауль был учеником мясника в Мюнхене. С приданным, полученным после женитьбы на Фриде, он эмигрировал в Нью-Йорк и открыл мясную лавку, которая вскоре стала убыточной. Затем он переехал в Сент-Луис, потом в Бостон и наконец в Детройт, с треском прогорая в каждом из этих городов. В эпоху, когда бизнес процветал, а растущее благосостояние означало рост спроса на мясо, Пауль Темплархауз умудрялся терять деньги везде, где открывал свой магазин. Он был хорошим мясником, но безнадежно плохим бизнесменом. По правде говоря, он больше интересовался искусством стихосложения, чем искусством делать деньги. Пауль мог часами грезить о рифмах и поэтических образах. Он переносил их на бумагу и рассылал в газеты и журналы, но те ни разу не купили ни одного из его шедевров. Для Пауля деньги значения не имели. Он открывал кредит всем и каждому, и весть об этом быстро разнеслась по округе. Если у кого-то не было денег, а ему хотелось превосходного мяса, то он шел к Паулю Темплархаузу.

Фрида была некрасивой девушкой и совершенно неопытной во всем, что касалось мужчин. Когда появился Пауль и сделал ей предложение, или вернее, как полагалось, ее отцу, Фрида просила отца принять сватовство Пауля, но старику уговоры были ни к чему, потому что он очень боялся, как бы ему не пришлось остаться с незамужней дочерью до конца жизни. Он даже дал большее приданое, чтобы Фрида с мужем могли покинуть Германию и перебраться в Новый Свет.

Фрида робко влюбилась в мужа с первого взгляда. Она никогда раньше не видела поэтов. Худощавый Пауль походил на интеллигента: у него были светлые близорукие глаза и лоб с залысинами. Понадобилось несколько месяцев, чтобы Фрида смогла поверить в то, что этот красивый молодой человек действительно принадлежит ей. Она не питала никаких иллюзий относительно своей собственной внешности. У нее была неуклюжая фигура, похожая на гигантскую несваренную картофельную крокетину. Привлекали только ее выразительные глаза цвета генцианы, тогда как остальные части ее лица, казалось, принадлежали другим людям. Нос у нее был дедов — крупный и утолщенный, лоб — одного из дядюшек — высокий и покатый, а подбородок достался ей от отца — квадратный и решительный. У Фриды была душа прекрасной юной девушки, оказавшаяся в ловушке лица и тела, данных ей Богом в качестве некой вселенской шутки. Но окружающие могли видеть лишь эту ужасную наружность. Все, кроме Пауля. Ее Пауля. К счастью, Фрида никогда не узнала, что его к ней привлекало ее приданое, в котором Пауль усматривал возможность бегства от окровавленных говяжьих туш и свиных мозгов. Пауль мечтал открыть собственное дело и заработать достаточно денег, чтобы посвятить себя своей любимой поэзии. Фрида и Пауль провели свой медовый месяц в гостинице под Зальцбургом, которая находилась в красивом старом замке на чудном озере, в окружении лугов и лесов. Фрида сто раз прокручивала в уме сцену первой брачной ночи. Пауль запрет дверь, заключит ее в объятия и начнет раздевать, бормоча всякие ласковые слова. Его губы найдут ее губы, а затем начнут медленно двигаться сверху вниз по ее обнаженному телу — так, как это описывалось во всех зелененьких книжечках, которые она тайком читала. Его орган будет стоять твердо и гордо, Пауль отнесет ее на кровать (пожалуй, будет лучше, если он ее туда отведет) и бережно уложит. «Mein Gott, Фрида, — скажет он, — я люблю твое тело. Ты не такая, как все эти тощие девчонки. У тебя тело женщины!»

Действительность явилась для нее ударом. Правда, когда они оказались у себя в комнате, Пауль запер дверь. После этого реальность ни в чем не походила на мечту. Фрида смотрела, как Пауль быстро сдернул рубашку, обнажив тощую и безволосую грудь. Потом он спустил брюки. Между ног у него болтался вялый, крошечный пенис, скрытый под крайней плотью. Все это никак не было похоже на те возбуждающие картинки, которые видела Фрида. Пауль растянулся на постели, и Фрида поняла, что он ждет, чтобы она разделась сама. Девушка стала медленно снимать с себя одежду. «Ну, размеры — это еще не все, — думала Фрида. — Пауль будет чудесным любовником!» Несколько мгновений спустя трепещущая новобрачная заняла место рядом с супругом на брачном ложе. Она ждала, что тот скажет что-нибудь романтическое, но Пауль перекатился на ее, ткнул ей между ног несколько раз и снова скатился с нее. Для ошеломленной новобрачной все кончилось, не успев начаться. Что касается Пауля, то его небогатый сексуальный опыт ограничивался мюнхенскими проститутками, и он уже протянул было руку за бумажником, но вспомнил, что ему больше не придется за это платить. Отныне он будет это иметь бесплатно. Еще долго после того как Пауль уснул, Фрида лежала в постели, стараясь не думать о своем разочаровании. «Секс — это еще не все, — сказала она себе. — Мой Пауль станет прекрасным мужем!»

Как оказалось, она опять ошиблась.

Спустя немного времени после медового месяца Фрида начала видеть Пауля в более реалистическом свете. Она воспитывалась в немецкой традиции, как «хаусфрау», и поэтому безоговорочно подчинялась мужу, но отнюдь не была глупой. Пауль не имел других интересов в жизни, кроме своих стихов, и Фрида начала понимать, что стихи его очень плохие. Она невольно замечала, что Пауль оставлял желать много лучшего почти в любом отношении. Там, где он был нерешительным, Фрида оказывалась твердой, там, где Пауль не понимал в ведении дел, Фрида быстро соображала. Сначала она просто сидела и молча страдала, видя, как глава семьи выбрасывает на ветер ее богатое приданое по своей мягкосердечной дурости. Ко времени их переезда в Детройт Фрида решила больше с этим не мириться. Однажды она появилась в мясной лавке мужа и уселась за кассовый аппарат. Первым делом она вывесила табличку с надписью: ТОВАР В КРЕДИТ НЕ ОТПУСКАЕТСЯ. Муж пришел в ужас, но это было лишь начало. Фрида повысила цены на мясо и начала рекламную кампанию, завалив проспектами всю округу, и дела тут же пошли в гору. С этой минуты именно она стала принимать все важные решения, а Пауль им следовал. Фридино разочарование превратило ее в тирана. Она обнаружила в себе талант управления вещами и людьми и была непреклонна. Именно Фрида решала, куда им следует вкладывать деньги, где жить, где отдыхать и когда им пора заводить ребенка.

Однажды она объявила о своем решении Паулю и заставила его работать над проектом, чем чуть не довела беднягу до нервного истощения. Он опасался, что секс в больших дозах повредит его здоровью, но Фрида была женщиной большой решимости.

— Давай его сюда, — командовала она.

— Но я не могу, — возражал Пауль. — Он не хочет.

Тогда Фрида брала его маленький, сморщенный пенис в руки и отводила назад крайнюю плоть, а когда ничего не получалось, она брала его в рот («Боже мой, Фрида! Что ты делаешь?!») — пока он не твердел вопреки желанию хозяина, и тогда она вводила его в себя и добивалась, чтобы сперма Пауля оказывалась у нее внутри.

Через три месяца после того как они начали, Фрида сказала мужу, что он может отдохнуть: она забеременела. Пауль хотел девочку, а Фрида хотела мальчика, так что никто из друзей не удивился, когда родился мальчик.

По настоянию Фриды роды состоялись дома, с помощью акушерки. Все проходило без заминки до и во время самих родов. Но когда ребенок появился на свет, все собравшиеся вокруг постели испытали сильное потрясение. Новорожденный младенец выглядел нормальным во всех отношениях, если не считать его пениса. Половой орган ребенка был огромен, он висел подобно какому-то вздувшемуся, странному отростку между невинными ляжками младенца.

«У его отца нет такой стати», — подумала Фрида со свирепой гордостью.

Она назвала его Тобиасом, в честь главы муниципалитета, проживавшего на территории их участка. Пауль сказал Фриде, что возьмет на себя обучение мальчика. Как-никак, а воспитание сына — это обязанность отца.

Фрида слушала его с улыбкой, но редко разрешала подходить к ребенку. Она сама растила мальчика. Она управляла им с помощью тевтонского кулака, не беспокоясь о бархатной перчатке. В пять лет Тоби был худеньким, тонконогим ребенком с задумчивым лицом и ярко-синими, как у матери, глазами. Тоби обожал мать и жаждал ее одобрения. Он хотел, чтобы она взяла его на руки и посадила к себе на широкие, мягкие колени, а он бы зарылся головой глубоко между ее грудями. Но Фриде недосуг было заниматься такими глупостями. Она зарабатывала на хлеб для семьи. Она любила маленького Тоби и стремилась к тому, чтобы он не вырос слабаком, как его отец. Фрида требовала от Тоби совершенства во всем, что он делал. Когда он пошел в школу, она следила за приготовлением уроков, а если он никак не мог справиться с каким-то заданием, мать понукала его: «Давай же, сынок, берись за дело!» И стояла у него над душой, пока задача не была решена. Чем строже Фрида относилась к Тоби, тем сильнее он любил ее. Она была скора на расправу и скупа на похвалу, но чувствовала, что так лучше для самого Тоби. С первой же минуты, когда сына положили ей на руки, Фрида ощутила уверенность в том, что это должно случиться. Словно сам Бог шепнул ей на ухо. Не дожидаясь, пока сын подрастет достаточно, чтобы понимать ее слова, Фрида принималась рассказывать ему о его грядущем величии и уже никогда не прекращала этих разговоров. Так маленький Тоби вырос с убеждением, что он обязательно станет знаменитым, хотя и без малейшего представления о том, как и почему это будет. Он знал только, что его мать никогда не ошибается.

Тоби чувствовал себя счастливым, когда сидел за столом в огромной кухне и делал уроки, а мать в это время стояла у большой старомодной плиты и готовила еду. Она варила божественно пахнущий густой суп из черных бобов, в котором плавали цельные сосиски, жарила груды сочных колбасок и пекла картофельные оладьи с воздушным золотистым кружевом по краям. Или, стоя посреди кухни у высокого чурбана для рубки мяса, месила тесто своими крупными, сильными руками, присыпая его мукой, словно легким снежком, и волшебно превращая его в сливовый или яблочный пирог, от запаха которого текли слюнки. Тоби подходил к ней и обхватывал руками ее большое тело, при этом лицо его доставало лишь до талии. Ее возбуждающий женский запах становился частью всех пьянящих кухонных запахов, и тогда в нем просыпалась ранняя неожиданная чувственность. В такие моменты Тоби готов был с радостью умереть за нее. До конца его жизни запах свежих яблок, поджаривающихся в сливочном масле, мгновенно вызывал у него в памяти живой образ матери.

Однажды после обеда (Тоби было тогда двенадцать лет) к ним зашла известная всей округе сплетница миссис Дэркин. Это была женщина с худым лицом, черными, бегающими глазками и очень болтливым языком. Когда она ушла, Тоби стал ее передразнивать, чем вызвал у матери безудержный смех. Ему показалось, что он впервые слышит, как мать смеется. Начиная с этого момента, Тоби стал искать способы позабавить ее. Он потрясающе передразнивал клиентов, посещавших мясную лавку, своих учителей и школьных товарищей, заставляя мать покатываться со смеху.

Так Тоби нашел наконец способ завоевать материнское одобрение.

Он решил пройти отбор для участия в школьном спектакле по пьесе «Счета не надо, Дэвид», — и получил главную роль. На премьере его мать сидела в первом ряду и аплодировала успеху сына. Именно в этот момент Фрида поняла, каким образом должно будет исполнится данное ей Богом обещание.

В начале 30-х годов, в период великой депрессии, кинотеатры по всей стране прибегали к различным уловкам, чтобы заполнить свои пустые залы. Разыгрывались посуда и радиоприемники, устраивались вечера лото и бинго, нанимались музыканты, игравшие на фисгармониях.

Проводили и любительские конкурсы. Фрида тщательно просматривала театральную страницу в газете, чтобы знать, где проходят конкурсы. Потом вела туда Тоби и сидела в зале, пока он представлял на сцене Эла Джолсона, Джеймса Кэгни или Эдди Кантора, и восклицала: «О небо! Какой талантливый мальчик!» Тоби почти всегда доставался первый приз.

Он стал выше ростом, но все еще оставался худеньким, серьезным мальчиком с простодушным взглядом ярко-синих глаз и лицом херувима. Стоило лишь посмотреть на него, как в голову тут же приходила мысль о невинности. Тем, кто видел Тоби, хотелось обнять его, прижать к себе, защитить его от жизни. Его любили, ему аплодировали на сцене. Впервые Тоби уразумел, в чем его предназначение; он станет звездой, он сделает это в первую очередь для матери и во вторую очередь для Бога!

Половое влечение стало пробуждаться в Тоби, когда ему исполнилось пятнадцать лет. Он занимался мастурбацией в ванной комнате, единственном месте, где мог быть уверен, что ему не помешают. Но этого оказалось недостаточно. Тоби решил, что ему нужна девушка.

Как-то раз вечером Клара Коннорс, замужняя сестра одного из школьных товарищей, подвозила его домой. Клара была хорошенькая блондинка с большой грудью, и у сидевшего рядом с ней Тоби началась эрекция. Он неуверенно потянулся к ее коленям и полез к ней под юбку, готовый моментально отдернуть руку, если она закричит. Клару это скорее позабавило, чем рассердило, но когда Тоби извлек наружу свой пенис и она увидела его размеры, то пригласила парня к себе домой на следующий день и приобщила его к радостям полового акта. Впечатление было потрясающее. Вместо намыленной руки он обрел податливое, теплое вместилище, которое пульсировало и сжимало его пенис. От стонов и криков Клары эрекция наступала снова и снова, и Тоби испытывал оргазм за оргазмом, даже не покидая этого теплого, влажного гнезда. Величина пениса всегда была для Тоби источником тайного стыда. Теперь же это вдруг стало предметом гордости. Клара не могла оставить такой феномен для себя одной, и скоро Тоби уже обслуживал с полдюжины замужних женщин в округе.

За два последующих года Тоби успел лишить девственности почти половину девушек в своем классе. Среди его одноклассников кто-то был футбольным кумиром, кто-то более красивым, чем он, кто-то богатым, но там, где их подстерегала неудача, Тоби ждал успех. Он был самым смешным, самым остроумным созданием из тех, кого эти девушки когда-либо встречали, и просто невозможно было сказать «нет» парню с таким ангельским лицом и такими мечтательными синими глазами.

Когда Тоби учился в последнем классе средней школы (ему было восемнадцать лет), его вызвали в кабинет директора. В комнате находилась мать Тоби, и лицо ее было сурово, рыдающая шестнадцатилетняя девушка-католичка по имени Айлин Хенеган и ее отец, сержант полиции, одетый в форму. Как только Тоби вошел в кабинет, он мгновенно понял, что у него большие неприятности.

— Я перейду сразу к делу, Тоби, — сказал директор. — Айлин беременна. Она говорит, что отец ребенка — ты. У тебя были с ней близкие отношения?

У Тоби вдруг пересохло во рту. Он вспомнил о том, какое большое удовольствие получила от этого Айлин, как она стонала и выпрашивала еще и еще. А теперь…

— Отвечай, щенок, сукин сын! — заорал отец Айлин. — Ты трогал мою дочь?

Тоби украдкой посмотрел на мать. То, что она здесь и видит его позор, для него самый болезненный удар. Он подвел ее, осрамил! Его поведение оттолкнет ее. Тоби решил, что если ему удастся выпутаться, если Бог поможет ему в этот единственный раз и совершит какое-нибудь чудо, то он никогда в жизни больше не прикоснется ни к одной девчонке. Он сразу же пойдет к врачу и скажет, пусть его кастрируют, чтобы он никогда больше даже не думал о сексе, и…

— Тоби… — голос матери звучал сурово и холодно. — Ты спал с этой девушкой?

Тоби сглотнул, сделал глубокий вдох и пробормотал:

— Да, мама.

— В таком случае ты женишься на ней.

Это прозвучало как окончательный приговор. Она посмотрела на плачущую девушку, глаза которой распухли от слез.

— Ты ведь этого хочешь, не так ли?

— Д-да, — всхлипнула Айлин. — Я люблю Тоби.

Девушка повернулась к Тоби.

— Они заставили меня сказать. Я не хотела называть им твое имя.

Ее отец, полицейский сержант, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Моей дочери всего шестнадцать лет. По закону это изнасилование. Я мог бы отправить его в тюрьму до конца его паршивой жизни. Но если он собирается жениться на ней…

Все повернулись и посмотрели на Тоби. Он опять сглотнул и с трудом выдавил:

— Да, сэр. Я… Мне очень жаль, что так случилось.

Пока они с матерью в молчании ехали домой, Тоби сидел рядом с ней и мучился, зная, какую причинил ей боль. Теперь ему придется искать работу, чтобы содержать Айлин и ребенка. Вероятно, он вынужден будет идти работать в мясную лавку и забыть все мечты и планы на будущее. Когда они приехали домой, мать сказала:

— Идем наверх.

Тоби пошел за ней в свою комнату, собираясь с силами в ожидании длинной нотации. Мать молча вынула чемодан и стала укладывать его одежду. Совершенно сбитый с толку, Тоби спросил:

— Что ты делаешь, мама?

— Я? Я-то ничего не делаю. А вот ты — да. Ты уезжаешь отсюда.

Она остановилась и повернулась к нему лицом.

— Неужели ты думал, что я собиралась позволить тебе испортить жизнь из-за какой-то ничтожной вертихвостки? Ладно, ты с ней переспал, и у нее будет ребенок. Это доказывает две вещи — твою человеческую натуру и ее безмозглость. Ну уж нет! Никому не позволю заманить моего сына в ловушку подобным образом. Богу угодно, чтобы ты стал большим человеком, Тоби! Ты уедешь в Нью-Йорк, а когда станешь знаменитостью, пошлешь за мной.

Он сморгнул слезы и бросился к ней в объятия, а она нежно прижала его к своей огромной груди. Тоби вдруг почувствовал растерянность и страх перед расставанием с ней. И все же в нем жило какое-то возбуждение, подъем от предвкушения новой жизни, которая начиналась для него. Он обязательно будет работать в шоу-бизнесе и станет звездой; он непременно будет знаменитым!