60. Игрища балтийской политики

Прошло всего две недели после разгрома большевиков под Ригой, а в Латвии уже началась новая война. Преследуя отряды красных, бегущих на север, Балтийский ландсвер около г. Вендена (ныне Цесис) наткнулся на передовые части эстонской армии, тоже преследующей красных, наступающей на юг и занявшей северные уезды Латвии. Ландсвер полагал, что встретил союзников, но эстонцы оказались настроены весьма агрессивно. После нескольких случайных выстрелов между передовыми постами выдвинули бронепоезд и открыли артиллерийский огонь. Ландсвер принял бой и прогнал эстонцев из Вендена. Начались переговоры через посредничество иностранных миссий. Пришли к соглашению, что Эстония отведет войска на свои этнографические границы. Протокол послали в Ревель на утверждение ген. Гофу. Но вместо утверждения он вдруг прислал 15.06 ультиматум: Балтийскому ландсверу отойти на рижские позиции и восстановить вместо правительства Недриса свергнутое балтийскими немцами правительство Ульманиса. Это стало результатом все той же «антигерманской» политики Лондона, ставящей во главу угла послевоенный передел сфер влияния на Балтике, а антибольшевистскую борьбу отодвинувшей далеко на задний план. И полунемецкий ландсвер, созданный при поддержке Германии и воюющий в союзе с германскими добровольцами, в эту политику явно не вписывался. Другое дело эстонцы, чья государственность начиналась на волне национального, в том числе антинемецкого, шовинизма, а армия создавалась самими англичанами под прикрытием орудий их крейсеров.

Отказавшись выполнить ультиматум, командир ландсвера майор Флетчер решил воевать, и в день окончания перемирия, 20.06 перешел в наступление на эстонцев, в свою очередь готовившихся к атаке. Русский отряд Ливена формировался только для борьбы с большевиками и вступал в подчинение ландсвера с обязательством не вмешиваться во внутренние дела прибалтов, что было оговорено и в соглашении между ними. Поэтому он объявил себя нейтральным и поступил в распоряжение союзных миссий для поддержания порядка, вроде «голубых касок». Один батальон остался в Риге, два разместились в Либаве.

Ландсвер терпел поражение. Он выдохся в Рижской операции, новая война свалилась неожиданно. Положение усугублялось тем, что в составе эстонских войск действовали латышские части полковника Замитана, созданные эстонцами на севере Латвии. Такая война была совершенно непонятной и непопулярной для большинства добровольцев – не только латышей, но и немцев. Они-то шли бороться с красными! Боеспособность резко упала. Да и противником эстонцы оказались серьезным. В отличие от добровольческого ландсвера, у них была регулярная армия, отлично экипированная и вооруженная. Их мощный бронепоезд, оснащенный корабельной артиллерией, оказался настоящей крепостью, неуязвимой для полевых пушек, он легко прорывал пехотно-артиллерийские боевые порядки противника. Эстонские войска создавались и вскармливались на национально-шовинистических лозунгах и воевали под ними. Просто и понятно – «бей немцев!». И от этого шовинизма рядовые эстонцы имели реальную выгоду, им досталась земля изгнанных немецких и разъехавшихся русских землевладельцев. А что мог противопоставить этому ландсвер? Сменить идею освобождения от большевизма на «бей эстонцев!»? Войска начали отступать.

Эстонцы и латыши Замитана подошли к Риге, обстреливая предместья. Снарядом разрушило водопровод, и город остался без воды. Возникли конфликты внутри ландсвера. Между латышами полковника Баллода и немцами дошло до драк с применением ручных гранат. Их разнимали командиры и русские соратники – уже в качестве международной нейтральной силы. Население было в панике – только что пережив одно нашествие, ожидали второго, эстонского. При вмешательстве иностранных миссий снова заключили перемирие. Германские добровольческие части отводились в Митаву, отряды ландсвера – в Туккум, латыши Баллода остались в Риге. После чего в город вступили эстонские войска.

К власти вернулось правительство Ульманиса. Последовавший латвийско-эстонский договор стал для Балтийского ландсвера капитуляцией. Из него изгонялись офицеры и добровольцы, пришедшие из германской армии. Командование перешло к английскому полковнику Александеру. После этого ландсвер отправился на противобольшевистский фронт, проходивший у Крейцбурга (Екабпилс), а через полгода был преобразован в 13-й Туккумский полк латвийской армии. Латвия вступила в новый союз – уже не с Германией, а с Литвой и Польшей, которых поддерживала Франция. Бои на фронте здесь носили характер частных операций, и постепенно, уже в 20-м, фронт вышел примерно на линию нынешней границы.

Германские добровольцы, отступившие в Митаву, образовали в Курляндии некую «немецкую зону» во главе с генералом Рюдигером фон дер Гольцем. Поезда между Ригой и Митавой не ходили. Для перехода «демаркационной линии» каждый раз требовалось разрешение латвийских и германских властей. В Риге курсировали упорные слухи о скором наступлении немцев. Германские добровольцы требовали от правительства Ульманиса выполнения обещаний по заключенному с ним соглашению от 29.12.18. – прав гражданства и выделения земель в Курляндии для «иностранцев, сражавшихся не менее четырех недель за освобождение латвийской территории от большевиков».

Правительство отказалось от своих обещаний. Ульманис заявил, что после заключения 28.06.19 Версальского договора о капитуляции Германии все обязательства, данные ранее Германии «или ее гражданам», стали недействительными. Державы Антанты настаивали на том, чтобы отозвать из Прибалтики фон дер Гольца, но вышло еще хуже. Едва он выехал из Курляндии, как германские добровольцы подняли мятеж, возмущенные обманом Латвии, разогнали и ограбили находившиеся поблизости латышские части. Гольцу пришлось возвращаться и успокаивать своих вояк, чтобы неуправляемый бунт не привел к более тяжелым последствиям.

А у русских белогвардейцев в Латвии после отделения от ландсвера началась новая страница их истории. С мая регулярно пошли пополнения из Германии и Польши, где стала функционировать система вербовки и отправки добровольцев, возглавляемая сенатором Бельгардом. Вскоре численность ливенского отряда достигла 3,5 тыс. чел., они были прекрасно вооружены, имели 2 батареи орудий, трофейный броневик, 3 аэроплана. Из Германии прибыли полковники Бермонд и Вырголич, начав формирование собственных отрядов с подчинением Ливену, Бермонд – в Митаве, Вырголич – в Литве, в Шавлях (Шяуляй).

Павел Рафалович Бермонд – еще одна любопытная фигура в коллекции действующих лиц гражданской войны. На самом деле никаким полковником он не был, а всего лишь корнетом. Участвовал в мировой войне, был ранен. Но гораздо больше прославился в Петрограде по ресторанам и игорным клубам. Был замешан в махинациях Арона Симановича, секретаря Распутина, – в том числе выступал одним из «официальных учредителей» создаваемых на средства Симановича «клубов» с игорно-бордельной подкладкой. Летом 18-го вынырнул в Киеве, уже присвоив себе чин подполковника. Имел какие-то неясные связи с немцами, а потом пристроился в несостоявшейся Южной белой армии – в тот период, когда она лишь раздувала свои штабы, звенела шпорами на Крещатике и распевала «Боже, царя храни!» в застольном исполнении. Успешно вел вербовку в эту армию молодых офицеров – в основном по ресторанам. С уходом немцев куда-то исчез и объявился в 19-м в Прибалтике, уже полковником. Свои части он назвал отрядом им. графа Келлера.

Принципы комплектования войск Бермонда и Вырголича существенно отличались от ливенского отряда. К Ливену принимались только офицеры и солдаты русской службы, причем с тщательным отбором. Штабы и тыловые учреждения были сокращены до минимума. Пополнения немедленно вливались в строевые роты и «обкатывались» на фронте. В отряды Бермонда и Вырголича брали без разбора всех желающих, вплоть до германских офицеров и солдат, очутившихся «на мели». Формирование началось с многочисленных штабов, с назначений командиров без подчиненных. Благодаря такой постановке вопроса и погоне за количеством к августу у Бермонда было уже 5 тыс., а у Вырголича – 1,5 тыс. чел. Снабжались и вооружались все три отряда с германских складов, завезенных в Митаву еще до разрыва с латышами. Все белогвардейские части объединялись в Западный корпус Северо-Западной армии. Штаб корпуса стал создаваться в Митаве.

9 июля был получен приказ Юденича о передислокации корпуса на Нарвский фронт. Но перед этим, по требованию Антанты, предписывалось очистить войска от «германофильских элементов». И тут же по распоряжению Гофа два батальона ливенцев, стоявших в Либаве, были неожиданно, без обозов и артиллерии, даже без уведомления их командования, посажены на английский пароход и отправлены в Нарву. Таким шагом Гоф спешил освободить Курляндию от весьма популярных в ней русских, отличившихся и при освобождении края, и при поддержании порядка во время междоусобицы. Эта очередная выходка союзников многих насторожила. Особенное недовольство возникло в войсках Бермонда и Вырголича, где «германофильских элементов» было предостаточно. Отряды потребовали от союзников гарантии, что те обеспечат им снабжение и довольствие в тех же размерах, как они получали от германцев. Союзные миссии отказались дать такое обязательство, и тогда Бермонд с Вырголичем заявили, что приказ о передислокации выполнять не будут.

Западный корпус распался. Штаб и ливенский отряд отправились в Нарву, где батальоны были переименованы в полки, а сам отряд – в 5-ю Ливенскую дивизию. По ранению кн. Ливена ее возглавил полковник Дыдеров, один из первых командиров Балтийского ландсвера. Юденич впоследствии лично ездил в Ригу, пытаясь вызвать к себе для переговоров Бермонда, но тот даже не пожелал явиться. Юденич объявил его изменником русского дела, войска Бермонда и Вырголича исключили из состава Северо-Западной армии. Правда, они об этом не очень-то и печалились. Бермонд произвел себя в генералы и присвоил княжеский титул, став генерал-майором князем Вермонтом-Аваловым. Под его командованием «отряд им. графа Келлера» и силы Вырголича объединились в самостоятельную Западную добровольческую армию, не желавшую никому подчиняться.

Прибытие в Нарву частей Ливена положило начало целому ряду событий. Увидев великолепно одетых и вооруженных ливенцев, по-немецки пунктуально получающих жалованье, Северо-Западная армия, нищая, полуголодная и оборванная, зароптала на англичан. Наглядное сравнение заботы разных стран о своих союзниках получалось явно в пользу Германии. Она четко выполняла все обещания, а «демократы» от слов к делу не переходили. Дошло до разговоров о необходимости союза с немцами. Или даже о том, чтобы бросить ко всем чертям проклятую Эстонию и пробиваться в Курляндию на соединение с фон дер Гольцем. Тут уж англичане встревожились усилением «прогерманских настроений». Гоф писал Юденичу о ропщущих: «Желают ли они союза с ничтожной кучкой юнкеров, которых не признает германский народ и которые несколько лет назад потопили весь мир в море крови? Это та самая ничтожная кучка, которая, когда ее заставили принять бой, ею же вызванный, стала пользоваться большевизмом и подводной войной…»

Быстренько последовали и практические шаги. 5 августа прибыл первый пароход с оружием и снабжением, обещанным еще в июне. Но даже при обычной передаче доставленного имущества Гоф не смог обойтись без очередной интриги.

Члены политического совещания при Юдениче, группа промышленников из Комитета по делам русских в Финляндии, общественные деятели, были вдруг срочно вызваны в Ревель. Здесь помощник Гофа генерал Марш поставил им ультиматум: немедленно, не выходя из комнаты, образовать «демократическое русское правительство». Это правительство должно было немедленно признать независимость Эстонии и заключить с ней союзный договор. На все про все собранным деятелям давалось… 40 минут. В противном случае, как сказал Марш, «мы будем вас бросать», и ничего из привезенных грузов армия не получит. Тут же прилагался готовый список правительства, вплоть до распределения портфелей, и текст договора, согласно которому русская сторона признавала «абсолютную независимость Эстонии», а эстонская обещала оказать русским немедленную поддержку вооруженной силой.

Это был пистолет, приставленный к виску. Об отказе не могло быть и речи. С одной стороны – только что привезенное оружие, одежда, сапоги, еще два ожидающихся парохода с грузами, с другой – полное расстройство армии и перспектива ее окончательной гибели. Промышленники и общественные деятели, за исключением нескольких человек, согласились, сумев оговорить лишь право изменять предложенный список, оставить на волю самого правительства распределение портфелей и до консультации с Юденичем (отсутствующим!) не принимать окончательных решений о конструкции власти. Марша это устроило, но он потребовал выделить трех уполномоченных для подписания договора с Эстонией. И это выполнили. Зато приехавшие эстонские представители заявили, что не имеют полномочий от Государственного совета. Подписание договора отложилось на следующий вечер.

Из-за порчи путей сообщения Юденич и к этому сроку не успевал. Прислал телеграмму, требуя у Марша, чтобы до его приезда не принималось решений. Но решения принимались. Вечером 11.08, когда собрались снова, о двухстороннем договоре уже не было речи, зато новому правительству во главе с Лианозовым, опять в ультимативной форме, было предложено подписать одностороннее заявление. Причем Марш даже предлагал подписать его не читая. Все же настояли, чтобы прочесть. В заявлении, уже без всяких обязательств со стороны Эстонии, признавалась ее независимость, содержалась просьба к правительствам Англии, США и Франции о ее признании и просьба к Юденичу о переговорах с эстонским командованием о взаимопомощи. Опять удалось добиться изменений лишь в деталях – назвав заявление «предварительным» и исключив явную чушь, вроде созыва Учредительного Собрания «временно во Пскове». На сомнения, подпишет ли такое заявление Юденич, Марш нагло ответил, что на этот случай «у нас готов другой главнокомандующий». О переданной ему накануне телеграмме Юденича отозвался, что она «слишком автократична, она пришлась нам не по вкусу».

Вот так осуществился первый акт международного признания Эстонской республики, а в России возникло еще одно «правительство». На доклад о событиях в Ревеле Колчак телеграфировал, что принял это к сведению, окажет всемерное содействие для противобольшевистской войны. Подчеркивалось, что адмирал по-прежнему будет считать высшим представителем местной власти, как военной, так и гражданской, лично Юденича. Да и само насильно организованное правительство не в свои дела не лезло, ограничившись ролью совещательного и административного органа при главнокомандующем.

Ничего хорошего авантюра Гофа и Марша не дала. Из-за их интриг еще больше затянулось получение войсками необходимого вооружения и обмундирования. Пока договаривались, пока разгрузили, пока доставили на место. А большевики не ждали. Терпеть белый плацдарм в 60 км от Петрограда им было не очень приятно. Неурядицы в стане противника дали красным полную возможность оправиться от майско-июньского шока, разобраться в истинном соотношении сил. Репрессиями подтянули дисциплину, перебросили войска, освободившиеся после побед над Колчаком, и перешли в наступление. Малочисленная и упавшая духом Северо-Западная армия, плохо вооруженная и без боеприпасов, отступала, едва сдерживая вражеский натиск В августе был оставлен Ямбург. Белые отошли за реку Лугу, взорвав за собой мосты.

Признание независимости совсем не улучшило отношений с эстонцами. Наоборот, увидев такую слабость, они совершенно обнаглели. Где могли, устраивали неприятности. Доходило до того, что вагон Юденича, ехавшего в Ревель на совещание с англичанами, в Нарве отцепили от поезда по распоряжению местного коменданта. Эстонская армия, за исключением нескольких фронтовых полков, смотрела на русских косо, даже враждебно. Правда, главное командование во главе с ген. Лайдонером понимало, что допусти сейчас большевиков к границам, они полезут на Эстонию снова. Доступна ему была и простая истина, что воевать с врагом лучше на чужой территории. А тут еще предоставлялась возможность воевать чужими руками! Поэтому Лайдонер охотно шел на военно-технические соглашения с Юденичем. Предоставлял то небольшую помощь оружием, то деньгами. Эстонские части выдвигались в Россию, прикрывая тылы и второстепенные участки Северо-Западной армии, что давало возможность белогвардейцам сосредоточивать свои малочисленные силы на активных участках фронта.

Но доступных военному командованию вещей совершенно не хотели понимать доморощенные политики из скороспелого эстонского правительства. Освобождение своей территории и победы в Латвии вскружили им головы, создав наполеоновские представления о мощи своей «державы». Красная опасность казалась обладателям такого «могущества» уже мелочью. Зато велась кампания против «панрусских правительств Колчака и Деникина и Северо-Западной армии, сражающейся под их знаменами». Шла травля «реакционеров, дружественно расположенных к немцам и провозглашающих по отношению окраинных государств и их народов восстановление Великой России» – эта безграмотная фраза взята из официального правительственного меморандума. Постоянно говорилось об угрозах белых офицеров после взятия Петрограда двинуться на Ревель (по-моему, нормальная человеческая реакция на хамство). «Враждебное отношение русского империализма по отношению к независимой Эстонии всегда освещалось эстонской прессой» – еще одна красноречивая фраза из меморандума. Надо ли удивляться, что армия и народ, обрабатываемые такой пропагандой, волками смотрели на русских?

В результате войска, выдвигаемые в русские пределы, очень быстро теряли боеспособность. Зачем воевать за русских? И становились легкой мишенью большевистской пропаганды. Она ведь четко перекликалась с правительственной.

Атакуемые пропагандой с двух сторон, части разлагались. Росли большевистские и квазибольшевистские настроения. В августе в ряде полков произошли волнения. А потом на спокойном южном фланге эстонские части под ничтожным нажимом противника бросили фронт. Отошли, не принимая боя, и красные войска заняли Псков. Северо-Западная армия оказалась стиснутой на узеньком клочке земли с городишком Гдовом в качестве «столицы». С угрозой на правом фланге от Пскова, с Чудским озером в тылу, морем на левом фланге и Эстонией за рекой Нарвой. Штаб армии в Нарве, правительство в Ревеле сидели уже на чужой, совсем не дружественной территории.

Выходка Гофа и Марша с созданием Северо-Западного правительства вызвала серьезный международный скандал, когда в прессе всплыли подробности этого действа. Вот тут-то и выяснилось, что миссия имела полномочия лишь состоять «при» Юдениче, а не перестраивать жизнь Прибалтики по своему усмотрению. Возник дипломатический конфликт между Англией и Францией. Надо отметить, что если Франция наломала дров на юге, то здесь, наоборот, пыталась выступать защитницей русских интересов. В основном из-за той же «германской опасности», на Черном море почти неощутимой, а в Прибалтике очень отчетливой. В перспективе Франции требовался сильный союзник на континенте, чтобы не оказаться один на один с немцами. В результате скандала в Верховном Совете держав-победительниц общее руководство союзными силами в западном регионе было от Англии передано Франции. Гофа и Марша отозвали. Франция решила послать сюда ген. Манжена, но он отказался. Руководство миссиями поручили ген. Нисселю. Пока шли эти утряски, к октябрю Ниссель еще не доехал до Ревеля. И во время решающих боев союзные миссии, от которых так сильно зависела Северо-Западная армия, остались без руководства.