15. Санкт-Петербург
Весной 1702 г. Петр поехал оборонять от шведского вторжения Архангельск. Русские силы здесь были явно недостаточными — недостроенная Ново-Двинская крепость, 2300 солдат, 82 пушки. Царь взял с собой 4 тыс. гвардейцев, преображенцев и семеновцев. Взял и 12-летнего сына Алексея. Надеялся зажечь мальчика собственными увлечениями — морскими, воинскими. В Архангельске царь наградил героев, отразивших прошлогоднее нападение, в том числе чудом спасшегося рыбака Ивана Рябова. Осмотрел укрепления, наметил интенсивно их достраивать, перекрыть вход в Двину новыми батареями. На местных верфях было спущено на воду несколько кораблей.
Но царь не ограничивался оборонительными работами. До него доходили известия, что армия Карла XII остается далеко от России. В июле прилетели донесения об уничтожении корпуса Шлиппенбаха под Хуммули, и Петр снова вспомнил задумку овладеть крепостями по Неве. Конечно, с прежней идеей, захватить их неожиданным налетом, пришлось распрощаться. Но теперь эти крепости никто не мог выручить. Русские получали возможность открыть вожделенную дорогу к Балтике!
Петр досконально разузнал о древних системах водных путей на Русском Севере — реках, волоках. Получалось так, что на Неву вполне реально провести боевые корабли, они должны были значительно облегчить операции. Царь повелел в глубокой тайне готовить дорогу от пристани Нюхчи на Белом море до Онежского озера, а оттуда в Ладожское. По мобилизации собрали крестьян, в тайге рубили просеки длиной 120 км. Строили мосты и гати, готовили катки — тащить по волокам корабли.
А в июле в Архангельск стали приходить караваны торговых судов: голландских, английских, гамбургских. Шкиперы в один голос подтверждали: шведских кораблей в море не видели. То ли прошлогодний урок слишком крепко запомнился, то ли все ресурсы ушли на сухопутные операции. Во всяком случае, набег отменился. Удостоверившись в этом, царь тотчас же ввел в действие другой план — бросок на Неву!
5 августа вместе со своими гвардейцами он на 10 кораблях вышел в море. Кстати, операция началась совершенно необычно для «просвещенного» XVIII века. Началась она с паломничества в Соловецкий монастырь — настолько запомнившийся и полюбившийся государю. Петр снова благословлялся у прозорливца старца Иова. На Заячьем острове по указанию Петра и при его личном участии гвардейцы вместе с монахами возвели церковь. И только после этого, 16 августа, корабли высадили войска в захудалой Нюхче. По вновь построенной «Осударевой дороге» выступили к Повенецкому погосту на Онежском озере. С собой катили волоками две яхты и несколько мелких судов.
Армия Шереметева в это время брала Мариенбург, 9 сентября вернулась в Псков — торжественно, с тысячами пленных, трофейными пушками и знаменами. Правда, войска очень устали, фельдмаршал докладывал Петру: «Изнужились крайне, обесхлебели и обезлошадели». Но тут-то и узнали, что тяготы придется потерпеть, кампания еще не завершилась. К Шереметеву примчались два приказа царя. Один был послан из Свири 3 сентября, второй из Лодоги 9 сентября. Невзирая на усталость, на нехватку продовольствия, Петр требовал немедленно поднять ядро лучших войск и вести к нему на соединение.
Были и серьезные накладки. Яхты тащили с Белого моря с величайшим трудом — считалось, что они пригодятся на Неве. Но Ладожское озеро очень бурное, из-за сильного ветра и волн корабли пришлось оставить на противоположном берегу. Правда, обошлись и без них. После того, как рать Шереметева ушла из Лифляндии, шведы пребывали в уверенности — боевые действия в этом году кончились. И вдруг в конце сентября возле Нотебурга появились колонны войск, флотилии лодок. Сосредотачивалось 12 полков — около 12,5 тыс. солдат. Лагерь разбили ниже по реке, отрезая крепость от своих.
Гарнизон был малочисленным, 450 человек. Но артиллерия насчитывала 142 орудия. А само положение Нотебурга было очень удачным — каменные стены вздымались на острове, пространство от их подошвы до уреза воды оставалось совсем узеньким. Общее командование царь поручил Шереметеву, и фельдмаршал первым делом предложил шведам почетную капитуляцию. Возглавлял осажденных подполковник Шлиппенбах, родной брат командующего в Прибалтике. Он запросил четыре дня — связаться и получить разрешение от непосредственного начальника, коменданта Нарвы Горна. Но при этом крепость подняла королевский флаг — условный сигнал, означавший призыв о помощи.
Петр и его военачальники справедливо рассудили: защитники тянут время. 29 сентября загрохотала бомбардировка. В городе рвались бомбы, занимались пожары. На третий день в русском лагере появился шведский барабанщик — в ту эпоху барабанщики играли роль парламентеров. Но в данном случае барабанщик принес обращение не от коменданта, а от офицерских жен, просивших Шереметева выпустить их из крепости. Ответил им не Шереметев, а «бомбардирский капитан Петр Михайлов», то есть царь. В демарше он уловил очередную хитрость, попытку связаться с командованием для получения подмоги. Отписал шуткой. Дескать, он не отважился передать просьбу фельдмаршалу, поскольку знает — фельдмаршала очень опечалит разлучение супругов. Если хотят выходить, пускай забирают с собой мужей. Дамы подобному совету не последовали…
А между тем, ядра продолбили несколько проломов в стенах. Утром 11 октября лодки с десантами ринулись на штурм. Он был жестоким. Как выяснилось, проломы сделали слишком высоко, штурмовые лестницы до них не дотягивались. Шведы били картечью, швыряли вниз гранаты. Первая атака захлебнулась. На узеньком пляжике между стенами и водой укрыться было негде, сгрудившиеся войска несли огромные потери. Петр, видя такое дело, приказал отступить. Но посыльный в суматохе боя не сразу нашел командиров. А подполковник Семеновского полка Михаил Голицын, чтобы пресечь мысли о бегстве, велел оттолкнуть от берега лодки. Когда посыльный все-таки разыскал его, он передал: «Скажи государю, что мы здесь уже не в царской, а в Божьей воле. Ребята, за мной!» — снова повел солдат на приступ.
Вторую атаку шведы также отбили. Но к острову причалили лодки поручика Александра Меншикова, он привел подкрепление. Ринулся со свежим отрядом в самое пекло. Обессиленные и поредевшие защитники уже не выдержали, барабанщик ударил «шамад», сигнал о сдаче. Уцелела лишь третья часть, 150 человек. Но, невзирая на яростное сопротивление, царь согласился на почетные условия. Фактически те же, которые предлагались изначально. Остатки гарнизона и жителей выпускали со знаменами, четырьмя пушками, личным оружием и всем имуществом, им разрешали свободно уйти в соседнюю крепость Ниеншанц.
Русские потери были довольно большими, 538 погибших, 925 раненных. Но иностранцы удивлялись, как вообще сумели взять такую крепость. Да и Петр каламбурил с русским названием замка, Орешек: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счастливо разгрызен». Теперь крепость очередной раз была переименована — в Шлиссельбург. Ключ-город. Царь таким образом заявлял, что взятие твердыни откроет России ворота во всю прибалтийскую область. Герои отгремевшего сражения были награждены. Голицын стал полковником Семеновского полка. А для Меншикова это сражение послужило трамплином стремительного взлета.
До сих пор он являлся одним из денщиков, непосредственно обслуживавших царя. Его знали как человека умного, энергичного и безусловно верного. Ему уже доверяли очень ответственные поручения — даже назначили руководить воспитанием царевича Алексея. Хотя с такой задачей он не справился, да и не способен был добросовестно выполнять ее — постоянно был с царем в разъездах. Подвиг при взятии Нотебурга совершился на глазах у Петра и заставил его уважать Меншикова. Он назначил Александра Даниловича комендантом завоеванного города. И не просто комендантом! Это был первый из русских городов, возвращенный из-под шведского владычества. Когда-то в составе России здешний край называли Ижорской землей. Шведы именовали его Ингрией. Петр начал называть на немецкий манер — Ингерманландией. А Меншиков становился кем-то вроде царского наместника в этой области.
Новоиспеченному коменданту предстояло не только починить крепость, а значительно усилить. Строились суда для предстоящих операций, свозились запасы. А зима выдалась на редкость суровая. Меншиков докладывал царю: «У нас здесь превеликие морозы и жестокие ветры». Писал, что даже не всегда можно выйти из города, «а в хоромах, где живем, от великих морозов и превеликих бурь и ветров и от частого снегу с великими трудностями пребываем».
Поблизости, в Финляндии, оставался 12-тысячный корпус Крониорта. К счастью, этот военачальник не доставлял русским хлопот. Шведские историки сообщают, что это был 70-летний весьма почтенный генерал, обладавший всего лишь тремя недостатками. Он воровал казенные деньги, был неимоверно жесток к мирному населению (в том числе шведскому и финскому) и мало смыслил в военном деле. Он не сделал никаких попыток возвратить утраченную крепость. Даже с обороной вверенной ему территории не слишком усердствовал. Теперь определенно обозначилось, что русские нацеливаются на Неву. Но Крониорт не торопился наращивать и ремонтировать местные крепости. Опять же, мешала лютая зима. Шведы отсиживались по домам, ждали, когда потеплеет, вскроется море, когда им подвезут подкрепления, необходимые материалы, артиллерию.
Русские гарнизоны они не беспокоили. Но Меншиков, невзирая на погоду, посылал отряды тревожить врага. К этим операциям подключилось даже мирное население. Олонецкий священник Иван Окулов набрал ватагу добровольцев из 300 человек, ходил с ними за рубеж и разгромил заставы шведских рейтар. Что же касается царя, то у него уже выработалась традиция — Рождество Христово и Новый год встречать в Москве. Теперь добавилась новая традиция. Возвращение в столицу в конце года стало отмечаться триумфальным шествием — вели пленных, везли знамена и трофеи. Декабрь 1702 г. отметился еще одним новшеством. В России стала выходить первая печатная газета, «Ведомости».
А едва отзвенели бокалами новогодние и святочные банкеты, Петр снова сидел в санях, мчался в Воронеж — как обычно, в весенний разлив спускались на воду построенные корабли. На этот раз на юге он не задерживался. В апреле русская армия сосредотачивалась возле Шлиссельбурга. 20 тыс. солдат выступили вниз по Неве — к Ниеншанцу. Гарнизон там был побольше, чем в Нотебурге, — 700 человек, достаточно артиллерии. Но сама крепость была значительно слабее, ее окружали не каменные станы, а всего лишь земляной вал. Считалось, что со стороны России надежно прикрывает Нотебург, а кто может угрожать с моря?
Шереметев выслал вперед авангард из 2 тыс. солдат, поручил им сбить неприятельский пост на подступах к крепости. Этот отряд скрытно подобрался к шведской заставе, разметал ее. Погнался за бегущими, некоторые бойцы с разгона лихо вскарабкались на валы Ниеншанца. Могли бы сразу же захватить городок. Но командир оказался слишком нерешительным. Приказа атаковать не было — и он отозвал храбрецов назад. Однако подтягивалась вся армия. Принялась окружать Ниеншанц траншеями, строить батареи. Шереметев предложил почетную сдачу — комендант ответил, что «крепость вручена им от короля для обороны», сдавать ее отказался. Но 30 апреля загрохотали пушки, и гарнизон почувствовал себя слишком неуютно. Поспешно объявил — он передумал, согласен капитулировать.
Шереметев подтвердил мягкие условия. Всех защитников выпустил с оружием и имуществом. Русские наконец-то утверждались у моря. Причем это событие ознаменовалось еще одной победой. Пусть маленькой, но морской. 5 мая к устью Невы подошла шведская эскадра адмирала Нумерса. О падении Ниеншанца неприятельские моряки не догадывались. Два небольших корабля, 10-пушечная шнява и 8-пушечный бот, вошли в Неву. Дали условный сигнал, два пушечных выстрела. Им ответили наугад, тоже двумя выстрелами. Как выяснилось, ответили правильно. На кораблях пребывали в уверенности, что на берегу «свои». Уже смеркалось, и шведы встали на якорь. Петр увлек соратников захватить их.
Собрал 30 лодок, посадил солдат. Возглавил их сам вместе с Меншиковым. Лодки разделили на два отряда. Первый должен был отрезать противника от моря, второй атаковать. В предрассветном тумане отчалили. Заметив лодки, шведы начали поднимать паруса, но развернуться на реке было непросто. Загрохотали орудия кораблей. На эскадре Нумерса услышали. Тоже стали поднимать паруса, чтобы прийти на выручку. Но сделать этого не сумели. Сквозь орудийный огонь восемь русских лодок прорвались к бортам. Солдаты палили из ружей, закидали палубы ручными гранатами и полезли на абордаж. Оба корабля были взяты. Царь, находясь в армии, по-прежнему разыгрывал из себя подчиненного офицера «Петра Михайлова. А на этот раз государь с Меншиковым непосредственно участвовали в схватке, и Шереметев представил их к высшему и единственному ордену, Св. Андрея Первозванного.
Тем временем русские устраивались на новом месте. Царя очаровали пейзажи устья Невы, разлившейся от полой воды — многочисленные протоки, острова. Но положение крепости Ниеншанц, стиснутой на узеньком пространстве между Охтой и Невой, Петр признал неудобным. Он выбрал для города иное место. 16 мая на острове Лустон (Луст-Эйланд) был заложен Санкт-Петербург. Царь с инженерами наметил контуры крепости. Строительство ее бастионов Петр распределил между приближенными. Первый взял сам, второй поручил Меншикову, третий канцлеру Головкину, четвертый Зотову, пятый Трубецкому, шестой Нарышкину. Срубили деревянную церковь во имя св. Петра и Павла — отсюда городская крепость со временем получила имя Петропавловской. Городок Ниеншанц упразднили. Гражданских жителей перевели на новое место, они стали первыми горожанами Санкт-Петербурга.
Но Петр заранее замышлял город большой, красивый. Высматривал места для гостиного двора, пристани, адмиралтейства, царского дворца, парков. Пока же для государя был построен скромный домик — изба из двух комнат. Рядом принялись возводить дома вельможи. Особенно выделялся размерами дом Меншикова. Впрочем, он стал губернатором Петербурга и всей Ингерманландии, и его резиденция предназначалась для общего пользования. Дом назвали Посольским — он служил для торжественных приемов, балов, ассамблей.
Боевые действия разворачивались своим чередом. Сразу после закладки Петербурга государь разделил армию на два корпуса. Отправил их брать Копорье и Ям — еще два города, в свое время отнятые шведами у русских. К Копорью полки повел Шереметев. Крепость была сильной. Стояла на монолитной скале, исключавшей подкопы, со всех сторон обрывы. Фельдмаршал доносил государю: «Если от бомб не сдадутся, приступать никоими мерами нельзя». А шведы знали, насколько крепка их позиция. На предложение о сдаче комендант ответил заносчиво: «Сами отсюда не уйдете!» Правда, он оказался трусом. Как только забушевала бомбардировка, сразу поджал хвост и согласился капитулировать. Другую крепость, Ям, осадил корпус генерала Вердена. Она сопротивлялась две недели и тоже не выдержала, сдалась. Петр приехал в этот городок, переименовал его в Ямбург (ныне Кингисепп).
И только сейчас, со значительным опозданием, неприятельское командование спохватилось отбивать свои владения. Из Выборга к Петербургу выступил Крониорт со своим корпусом. Из Нарвы к Ямбургу двинулся генерал Горн, собрав несколько тысяч солдат и ополченцев. Петр сперва узнал о наступлении Крониорта. Взял два гвардейских полка и четыре полка драгун генерала Чамберса, стремительным маршем повел навстречу. Шведов было значительно больше, но об этом не знали ни они, ни русские. А в суматохе не разобрались. На реке Сестре отряд Петра и Чамберса налетел на авангарды Крониорта, смял их, перебив около тысячи человек. Остальные неприятели обратились в бегство.
В это же время Горн появился под Ямбургом. Но он напоролся на главные силы Шереметева, и его прогнали. Царь повелел Шереметеву возвращаться на зиму в Псков, но не прямой дорогой — двигаться дугой по неприятельской, разоряя ее. И тут-то шведам стало совсем не до нападений. Горн укрылся у себя в Нарве. Шлиппенбах спешно отступал. Уничтожал за собой мосты, разорял край — чтобы не досталось русским. Но и русские делали то же самое. Эстляндию и Лифляндию распотрошили так, что мало не покажется.
Царь оставался в здешних краях до поздней осени. В Лодейном поле на берегу Свири Меншиков нашел удобное место для судоверфи, ее назвали Олонецкой. Заложили там 40 кораблей — сперва небольших. Один фрегат спустили на воду. Дали ему имя «Штандарт», поскольку на нем впервые поднялся новый флаг. Раньше на флагах российского флота изображали двуглавого орла, державшего в лапах карты трех морей, Белого, Азовского и Каспийского. К ним добавилось Балтийское. В августе царь на «Штандарте» приехал в Санкт-Петербург. Хотя выйти в «четвертое море» было еще проблематично. Там маячила эскадра Нумерса. Блокировала путь к новому городу, иногда подходила поближе, вызывая тревоги.
Лишь осенью эскадра удалилась в Выборг на зимнюю стоянку. 1 октября Петр отправился исследовать окрестные воды. Его внимание привлек остров Котлин. После промеров глубин было установлено, что к северу от него много мелей, подводных камней. Фарватер для прохода больших кораблей лежал к югу от острова, но и его разделяли мели. На одной из них царь приказал соорудить искусственный остров, топить ящики, набитые камнями. На искусственном острове Петр повелел строить крепость Кроншлот с 14 пушками. А на острове Котлин возводились более мощные батареи из 60 орудий. Таким образом, весь фарватер простреливался насквозь. Царь удовлетворенно писал — теперь «неприятель в море близко появиться не смеет, инако разобьем корабли в щепы. В Петербурге спать будем спокойно».
Но появились и такие гости, которым были рады. Слух о том, что русские прорвались на Балтику, разлетелся по Европе стремительно. Некоторые политики и дипломаты пропускали мимо ушей, другие недоверчиво пожимали плечами. Но один из голландских капитанов решил попытать счастья. Рискнул, понимая, насколько это выгодно, стать первым. 3 ноября он привел в Петербург корабль с грузом вина и соли. Царь был рад несказанно! Новый город с ходу становился портом! Открывался для международной торговли. Груз купили за счет казны, шкиперу выплатили премию в 500 золотых червонцев, каждому матросу по 30 талеров. Награды были обещаны и следующим гостям: 300 червонцев шкиперу, который приведет второй корабль.
Успехи русских оценивали местные жители. Петр действовал куда лучше Августа и его саксонцев. Самые дальновидные лифляндские бароны начали зондировать почву — не лучше ли перекинуться под покровительство царя? Хотя бы для собственного спасения, избежать разорения от налетов русской кавалерии, калмыков, казаков. К царю попросился даже Иоганн Паткуль. Тот самый лидер лифляндского дворянства, который помогал сколачивать коалицию против шведов. Мы уже приводили цитаты из его писем — в начале войны он оценивал русских крайне низко, отводил им роль разве что «пушечного мяса». Реальные надежды возлагал только на Августа. Победы наших войск заставили Паткуля изменить мнение. Он очень зауважал Петра и перешел к нему на службу — был назначен к тому же Августу в качестве посла России.
Но и шведы постепенно отдавали себе отчет — дело нешуточное. Генералы Шлиппенбах и Горн доложили в «комиссию обороны» в Стокгольме: если король с главными силами немедленно не вернется в Прибалтику, то русские прочно закрепятся на Неве и Финском заливе, и возвратить здешние провинции будет очень проблематично. Однако Карл XII относился к русским слишком пренебрежительно. Невзирая ни на что, сохранял непоколебимую уверенность — стоит ему появиться, как царские войска попросту разбегутся. От донесений о достижениях Петра Карл отмахнулся: «Пускай царь трудится над закладкой новых городов, мы хотим лишь оставить за собой честь впоследствии забрать их…»
