Седьмого мая, рано утром, едва солнце коснулось розовым светом высоких башен Орлеана и ожила река, Турель была атакована с двух сторон.

Небольшая, но мощная крепость моста вырастала из воды метрах в тридцати от берега. А на берегу, на страже крепости, стоял хорошо укрепленный деревянный барбакан. С барбаканом Турель соединял бревенчатый мост, поставленный на основательные стропила. Чтобы добраться до Турели, стены которой были высоки, а грозные башни — и подавно, нужно было взять барбакан. Но и высокое деревянное укрепление было крепким орешком! Нападавшим нужно было пробежать с вязанками хвороста и лестницами триста шагов по открытому пространству, забросать фашинами глубокий ров, подняться на земляной вал, за которым был еще один ров! Можно было приставлять лестницы от земляного вала, но тогда солдаты полетят ровнехонько на дно второго рва, из которого им уже не выбраться. Им достанется душ из кипятка, раскаленного масла и смолы! Можно было заполнить фашинами ров перед самым барбаканом, но сколько для этого понадобится времени и сколько поляжет солдат!

Потому что весь этот марафон необходимо совершить под градом английских стрел!

Тактика, выработанная капитанами Жанны, была проста — атаковать сплоченно, всей массой, прикрывая своих солдат артиллерийским огнем и прицельной стрельбой лучников и арбалетчиков.

Еще на заре засевшие в Турели англичане увидели большие деревянные щиты, выросшие тут и там вокруг крепости и барбакана. А с первыми лучами солнца эти щиты открылись и обнажили жерла орудий. И тогда, оглушая всю округу страшными взрывами, заговорили бомбарды и кулеврины. Выстрел — и щит падает обратно, вставая вертикально, уже весь оперенный английскими стрелами. Не успел опустить вовремя — и треть артиллерийского наряда уже корчится на земле. Оглушительный грохот канонады заглушал крики капитанов, руководивших битвой. Другие щиты, поменьше, поползли в сторону крепости — за ними группировались арбалетчики. Железные стрелы прицельно летели в одном направлении — в проемы бойниц, откуда лучшие английские лучники Вильяма Гласдейла, ветераны многих кампаний, осыпали густыми тучами стрел нападавших.

Катапульты с обеих враждующих сторон метали тяжелые камни — и те летели с устрашающим свистом: летевшие в строну барбакана — пробивали бревна, разрушали стены, опрокидывали англичан; сминали десятки солдат, плюща латы, превращая их в куски покореженного металла, перемалывая кости, превращая плоть человека в кровавую жижу.

Тут и там падали срезанные стрелами ратники, бежавшие на свой страх и риск с фашинами к первому рву.

Со стороны бастиона на островке Бель-Круа, где был разрушен мост, шел методичный обстрел стен самой Турели. Англичанам приходилось разрываться на два фронта. Едва отпор англичан начинал ослабевать, французы тащили бревна, чтобы перебросить их через пролет, тем самым устроив временный мост для штурма.

А на правом берегу шел штурм бастиона Сен-Лоран, где оборонялись граф Суффолк и лорд Талбот. Но солдатам, штурмовавшим Турель, бой на другом берегу показался бы вялым — для отвода глаз.

Вот только лорд Суффолк и Талбот об этом ничего не знали…

Командование барбаканом взял на себя сам Вильям Гласдейл. Он руководил огнем немногих катапульт и пушек, расположенных в укреплении, он следил за тем, как поддерживаются на огне котлы с кипятком, маслом и смолой, какой участок укрепления стоит пополнить бойцами. И хотя силы англичан тоже таяли — одних лучников разрывал на куски артиллерийский огонь, рушивший стены, других выбивали арбалетчики — Гласдейл держал удар и точно бил по неприятелю.

— Перебейте их всех! — кричал своим лучникам Вильям Гласдейл. — Перебейте всех французов! Они выдыхаются! Осталось немного — и они отступят! Ну же!

Французы уставали, а барбакан держался крепко…

Но вот ров наполнился фашинами, и пушки стихли. Десятки лестниц потащили солдаты к стенам барбакана. Арбалетчики прикрывали своих товарищей — едва английские лучники вырастали стеной в проемах бойниц, как в них летели железные болты.

Капитаны стояли в арьергарде. Орлеанский Бастард ревел, как разгневанный вепрь — он отдавал команды. Посылал офицеров с их отрядами на стены. Одним из этих офицеров был Ковальон — Жанна узнала его. Он улыбнулся девушке и был таков. Покрытые сталью солдаты несли новые лестницы — все бежали в сторону барбакана.

— Я пойду туда! — выкрикнула Жанна. — Я нужна там!

Жиль де Рэ и Ксентрай преградили ей дорогу.

— Первых перебьют! — сказал де Рэ. — Ты не можешь рисковать собой!

— Но… я нужна им!

— Ты нужна всем, и нам в первую очередь, но — живой!

Жанна попыталась оттолкнуть их, но Ксентрай ухватил ее за руку:

— Там Ла Ир, я тоже иду туда! А ты — жди!

От самого вала лестницы ложились на стены. И тотчас, ощетинившись копьями и мечами, оглушая себя воинственными криками, взбирались наверх французы. И тогда в ход шли крючья на длинных шестах — англичане раскачивали и опрокидывали лестницы, крючья вонзались в тела наступавших. С опрокинутых лестниц французы летели в ближний к стене ров, куда уже выливалась раскаленная смола и масло. Крики сваренных заживо были еще страшнее взрывов снарядов.

Энтузиазм французов стихал. Все поле перед барбаканом было усеяно трупами. Мучились в агонии умирающие. Катались и стонали раненые. Многие деревянные щиты, за которыми прятались арбалетчики и те, что прикрывали бомбарды и кулеврины, горели — они были зажжены смоченными в смоле стрелами англичан. Бой с лестниц не приносил большого результата. А ближний к стене ров полнился не столько фашинами, сколько трупами французов.

— Они должны видеть мое знамя, Ксентрай! — девушка рванулась из рук капитана. — Мои солдаты должны видеть, что я с ними!

— Англичане убьют тебя! — рычал тот. — Они охотятся за тобой!

— Знамя, д’Олон, мое знамя! — кричала она.

— Он у Баска! — ответил ординарец.

— Так позови его!

Жан д’Олон стоял бледный, с обнаженным мечом. Потом бросился куда-то и через минуту вернулся со знаменосцем.

— Пусти! — твердо сказала Жанна Ксентраю.

Тот разжал руку в стальной перчатке — лицо Жанны было сейчас страшным.

— Знамя! — сказала она.

Баск протянул ей древко. Девушка сорвала с головы шлем и, взглянув на опешившего, потерявшего дар речи Ксентрая, схватила белый стяг и бросилась вперед — в самую гущу атаковавших — или уже отступавших? — французов.

— Солдаты, кто любит меня, за мной! — закричала она. Белое знамя билось и рвалось над головами охваченных смятением воинов. — Кто любит меня — за мной! — повторяла она на бегу.

Она ветром летела к одной из лестниц…

Туда же устремился Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон, которым комендант Вокулёра приказал стеречь ее как зеницу ока, Жан д’Олон и знаменосец Баск, оба брата Девы — Жан и Пьер.

Но как было прикрыть ее, когда она была открыта для всех англичан сразу? Как на ладони! Как единственное белое облачко на целое небо! Для сотен английских стрел!

— Ведьма! Ведьма! — кричал Гласдейл, указывая пальцев вниз, на знамя. — Лучники, сюда! Сотню золотых тому, кто подобьет ее! Сотню золотых! Торопитесь же, болваны!

Но Жанну видели и свои — видели белое знамя в ее руках, видели ее лицо, полное гнева, слышали ее голос. Смелость девушки, ее самоотверженность и воля заставили войско встряхнуться и со всей яростью вновь двинуться на барбакан…

Рыцари Девы не успели взять ее в плотное кольцо — у самой лестницы она вырвалась вперед. Солдаты, увидевшие свою героиню под самой крепостной стеной, уже рвались наверх. Гласдейл, ревевший: «Убейте девку! Убейте ее!» — выхватил из ножен меч — кто знает, может быть, и ему придется вступить в бой! Противник напирал — французы потеряли страх! Это все Дева — будь она проклята!

А Жанна, перехватив древко посередине — в правую руку, уже ухватилась рукой за первые ступеньки лестницы…

…Вилли-Нос расторопно занял место у бойницы — секунду назад железный болт французского арбалетчика выбил его соратника, угодив тому в плечо. Коротышка уже стиснул стрелу у наконечника в пальцах левой руки, прижав ее к луку, и отводил тетиву правой, когда увидел хлопающее на ветру белое полотнище и лицо девушки — сведенные к переносице брови, открытый рот, горевшие глаза. Она двигалась прямо на него — и смотрела на него.

— Ого! — сказал он. Иголки были, а не глаза! Вилли-Нос раздумывал недолго. «В шею! — только и пронеслось в его рыжей голове. — Чтоб наверняка!» Пальцы правой руки коснулись ключицы — и стрела ушла вниз. «Успею пустить вторую! — решил он, быстро делая шаг назад и нагибаясь за новой стрелой. — Успею!»

— Вилли-Нос — курносый нос, точно наш дворовый пес! — услышал он скороговорку над собой — его товарищ, уже с натянутым луком, выглянул в ту же бойницу…

Когда Жанна ступила на лестницу, д’Олон не последовал за ней — он окрикнул нескольких арбалетчиков, искавших себе верную цель.

— Убейте любого, кто будет угрожать ее жизни! — указав пальцем на Деву, приказал он. — Любого — не промахнитесь!

Коротышка сделал свое дело, и Жанна, как пушинка, уже замерла на лестнице — она все еще прижимала к себе знамя, хотя ее обожгло — больно. Тогда в бойнице и появился здоровенный лучник, но выстрелить он не успел — трое арбалетчиков выпустили железные стрелы одновременно…

Вилли-Нос натягивал новую тетиву, когда его боевого товарища отбросило назад — один болт пробил ему грудь, другой — шею, третий — прошел через правый глаз. Рыжий Джек умер мгновенно. Вилли-Нос смотрел на обезображенного товарища и не верил своим глазам — все три выстрела предназначались ему, а не Джеку! Коротышка опустился на корточки около бойницы, привалился к бревнам спиной. «Вилли-Нос — курносый нос» — крутилось у него в голове. Ему почему-то расхотелось воевать — совсем расхотелось…

…Удар был сильным, но она удержалась; правда, ей обожгло шею — обожгло больно, и она подумала: «Господи, что это?» А рыжая кукольная физиономия все еще улыбалась ей из бойницы, грозя натянутым луком. Потом силы разом стали уходить, и Жанна решила: «Меня убили…» Древко выскользнуло у нее из рук — она даже не попыталась поймать его, ноги подогнулись, руки вытянулись как плети. Она привалилась на край лестницы, пальцы скользнули по дереву, и Жанна полетела вниз…

Она падала в черную яму, которая встретила ее возней. Дно шевелилось под ней. Это умирали люди, искали спасения, ползли наверх, скатывались назад, плакали и стонали. И она лежала — одна из них — и смотрела наверх, где был отрезок неба, и черные тени двигались по лестницам — наверх, размахивали оружием, с криками срывались вниз…

Жанна понимала, что ее несут — много рук! Она был былинкой в этих руках. Бабочкой, спрятанной в ладонях. И все что-то говорили, звали ее по имени. Но она только чувствовала боль — зудящую боль у шеи. И легкость…

Потом над ней колдовали — срывали с нее латы, рвали рубашку на груди, причиняя боль…

— Господи! — лопотал над Девой Жером Паскерель. — Боже правый! Святая Мария, заступись за нее! Святой Михаил! Что же это такое? Господи!

— Пустите! — очнувшись, ухватив руку врача, пытаясь вырваться, закричала она. — Что со мной?! Пустите!

— Жива! Жива!

Она смотрела на них — обступивших ее, а потом увидела этот уродливый обрубок дерева, торчавший из ее тела. Часть стрелы, пробившей кирасу, срезали, чтобы снять броню. Другая часть — осталась. Стрела вошла под левую ключицу. Рана зудела, точно нарыв. Так хотелось избавиться от этого зуда! Мужчины боялись подступиться к девушке, и тогда Жанна ухватила обрубок стрелы и на выдохе вырвала его из себя. И вновь потеряла сознание — от боли…

Когда на виду у всего войска она получила стрелу, выронила знамя и полетела в ров — штурм закончился. Жан д’Олон и рыцари из охраны Жанны вытащили ее изо рва и понесли к обозу. Англичане злодейски ревели: «Арманьякская шлюха убита! Ведьмы больше нет!» А французы оторопели. Орлеанский Бастард скомандовал отбой. Капитаны устремились к Жанне. Был только один вопрос: «Что — убита? Убита?!» С нее сорвали кирасу, осмотрели рану. Мужчины не знали, как им быть. Ла Ир неожиданно заплакал, глядя на торчавшую из груди девушки стрелу. Лекарь боялся, что его прикончат на месте, если он сделает что-то не так. Но тут Жанна очнулась и, в который раз поразив всех мужеством, сам вырвала из-под ключицы стрелу…

Ее успокоили, рану промыли, смазали жиром и оливковым маслом, перебинтовали.

Пока Жанна спала, Бастард дал сигнал для второго штурма, но он был еще более неудачным. Французы пали духом, англичане, считавшие, что Дева убита, наоборот духом воспрянули.

Второй штурм они отбили с особой злостью!

Близился вечер…

— Надо уходить в город, — в форте св. Августина, ставшем временным штабом армии, сказал Бастард своим капитанам. — Мы потеряли много сил, а Турель держится. Гласдейл — черт бы его подрал!

Они пили вино и ели мясо. Все были мрачными и угрюмыми. Войско оставили отдыхать в поле — все лежали вповалку. Солдаты, кто не спал, тоже ели и пили для бодрости некрепкое вино. Раненых было не счесть.

— Рвы забиты фашинами и мертвецами, — тяжело вздохнул Ла Ир. — Потом придется начинать все сначала.

— Если будет это потом, — усмехнулся Ксентрай. — Фастольфу, я уверен, не терпится повидаться с нами!

Они взглянул на дверь почти одновременно. Там стояла Дева. В полном рыцарском облачении — в своих сверкающих латах. Крови и грязи на них не было. Только зияла дыра в кирасе — под левой ключицей.

— Жанна? — Орлеанский Бастард не верил своим глазам. — Ты?!

Рыцари медленно вставали — один за другим. То, что они увидели, было поистине чудом!

— Мы не будем отступать, — сказала девушка. — Мы возьмем Турель — не сомневайтесь. — Она была на редкость спокойна. — Пусть наши люди немного отдохнут, поедят и попьют. Это поможет им. Англичане не сильнее нас. Сегодня вечером мы вернемся в Орлеан через Турель. Верьте мне.

— Но, Жанна… — только и сумел пробормотать Орлеанский Бастард.

— Я должна помолиться перед битвой, — сказала девушка, повернулась и вышла.

Рыцари переглянулись — это было воистину чудо!

Через час штурм возобновился. Узнав, что их героиня жива, французы возликовали. Те, что больше не хотели брать в руки меч, но желали отступить, вооружились первыми.

Жанна так и не одела шлем — они должны были видеть ее. Девушка шла впереди войска, держа в руке меч. Рядом с ней шагал знаменосец Баск. Телохранители Жанны и капитаны — все были здесь.

Англичан появление Девы повергло в ужас. Гласдейл не верил своим глазам. Такого не могло быть — но это было! Живая и здоровая, как ни в чем не бывало, она шла вперед. Никто из англичан больше не посмел назвать ее девкой или арманьякской шлюхой.

«Ведьма жива, — пронеслось по рядам оставшихся в живых защитников Турели. — Жива!..»

«Жива…» — думал Вильям Гласдейл, еще пять минут назад торжествовавший победу.

«Да она и впрямь — колдунья», — бормотал Вилли-Нос. Но он же видел, как стрела угодила ей в шею? Плакали теперь его золотые! Ни за что погиб Джек…

Вдохновленные исцелением Девы, французы пошли с лестницами на барбакан. В мгновение ока, с точностью до наоборот поменялось настроение битвы. Англичане поняли, что удача изменила им. Сердца их при виде Девы, слабея, трепетали, боевой дух испарялся. Они вдруг почувствовали, что проиграли…

А французы наступали так, точно знали наверняка — они победили!

— Смело идите вперед! — на подступах к барбакану, громко выкрикнула Жанна. — У англичан больше нет сил держать защиту — Турель наша!

Англичане, как и прежде, метко били по цели, но возвышенная ярость людей, понявших, что Господь сражается вместе с ними, была сильнее!

— Когда знамя будет на валу — мы победили! — выкрикнула Жанна.

Вильям Гласдейл метался среди лучников, увещевая: «Цельтесь в нее! Убейте ведьму!» Но только стрела находила цель, как пальцы стрелка становились непослушными, а глаз моргал. А следом болт французского арбалетчика выбивал стрелка…

Знаменосец Баск уже стоял на валу со знаменем — окровавленным и пыльным, но чистота и золото лучились сквозь бурую грязь войны.

Лестницы полнились солдатами — каждый хотел стать первым. Сейчас смерти не было — ни для кого!

Вниз по Луаре, в сторону Турели, двигалась шаланда странного вида — она доверху была наполнена сухими ветками, хворостом и соломой. Ее сопровождали несколько лодок. Эта была хитрость Орлеанского Бастарда. Недалеко от крепости шаланду обильно полили смолой, нефтью, маслом и подожгли. Теперь она горела так, что, казалось, полреки пылало! Подхваченная течением, лодка была отпущена совсем рядом с Турелью и врезалась точно в мост, соединявший барбакан с крепостью. Она застряла полыхающим носом под самыми бревнами, и через пять минут мост уже занимался огнем.

Жанна одной из первых забралась на стену барбакана, спрыгнула вниз и, ударив мечом лучника, не успевшего схватить топор, искала глазами своего врага.

Англичане, которые отбивались из последних сил, то и дело оглядывались на языки пламени, вырывавшиеся из-под бревен.

— Отходим! — заревел Вильям Гласдейл. — Все отходим в крепость!

Вокруг него собирался отряд самых отважных рыцарей — они прикрывали отступление солдат из барбакана в Турель.

Она услышала его зычный голос. Узнала, потому что вспомнила все оскорбления, которыми осыпал ее вражеский полководец. Когда ее капитаны, вдохновленные неожиданным успехом, добивали разрозненные отряды англичан, Жанна окрикнула английского лорда.

— Гласдейл! — она стояла с мечом в руке. — Слышишь меня, Гласдейл! Подчинись Царю Небесному! Ты называл меня шлюхой, но я имею большую жалость к твоей душе и к твоим людям! Сдайся — и я оставлю вам жизнь!

— Тебе — никогда! — откликнулся Вильям Гласдейл. Он стоял со своими рыцарями как раз в середине моста, со стороны больше похожего на жаровню. Они едва слышали друг друга. — Будь ты проклята, ведьма!

Когда он договорил эти слова, раздался сухой треск. Это подломились полыхавшие стропила и деревянный настил. Вильям Гласдейл и еще два десятка его лучших рыцарей провалились в огонь.

Страшная смерть Гласдейла ошеломила Жанну и других, кто видел эту сцену.

— Он умер без покаяния, — прошептала девушка. — Жаль…

Завоеватель умер. Его спалило адское пламя, а то, что осталось, поглотила река.

Барбакан был взят.

В то самое время, когда рухнул мост и пламя уничтожило лорда Гласдейла и его свиту, а Луара накрыла их волнами, городские ополченцы — через наспех сооруженный бревенчатый мот — прорвались в Турель. Но еще раньше большинство защитников Турели бросилось в воду, намереваясь доплыть до своих позиций на том берегу. Преследовать их не стали. И кого не задели стрелой, и кто умел плавать, тот выжил.

Вовремя бросивших оружие и вставших на колени англичан пощадили. Но их было немного…

В шесть часов вечера Турель была взята, а через три часа Жанна, в окружении капитанов и свиты, под колокольный звон въезжала в Орлеан. Как и предсказала перед последней атакой — по мосту через Луару.

Гром пушек сменил колокольный звон. Под крики ликующей толпы Дева добралась в седле до гостеприимного дома казначея. А за порогом едва не потеряла сознание — сил у нее почти не осталось. Жанну обследовали лучшие врачи, сделали перевязку, накормили смоченным в вине мясом и уложили в постель. А пока вокруг девушки хлопотала прислуга супругов де Буше, возглавляемая хозяйкой дома, свежим силам, прибывшим из города на левый берег Луары, нашлась работа. Ополчение выгребало из рвов фашины и трупы, строители чинили барбакан и восстанавливали крепость.

Ла Ир и Ксентрай коротали ночь с боевыми отрядами в форте св. Августина. Французы ожидали возможного нападения со стороны графа Суффолка и лорда Талбота — английский полководец легко мог отважиться напасть из Сен-Лорана на противника, чтобы отомстить за своих товарищей и попытаться отбить Турель. Уж больно роскошной добычей была эта небольшая крепость на левом берегу Луары!

Лишиться ее — значило проститься с Орлеаном…

Эта ночь была оживленней любого дня! Не уставая, звенели колокола, колдовали над ранеными врачи, стучали сотни строительных молотков, визжали пилы. Раздавалась снедь и рекой лилось вино. Орлеанцы распевали песни. Священники отпевали убитых…

А в ставке графа Суффолка и Джона Талбота, в бастионе Сен-Лоран, шел военный совет.

— Эта ведьма перебьет нас поодиночке, — сказал своим офицерам главнокомандующий. — Она будет брать бастион за бастионом, пока нам уже нечего будет противопоставить ей. Когда же придет Фастольф — неизвестно. Пока не поздно, нам следует вывести войска в поле у Орлеана и навязать французам решающий бой. Пусть Господь определит — мы или они!

Поражение Сен-Лу, форта св. Августина и Турели подействовало на полководцев графа Суффолка удручающе. Все они, включая Талбота и Скейлза, согласились.