Для графини Люксембургской-старшей пришло время ежегодного путешествия в Авиньон — город «плененных» понтификов. Там находилась могила ее младшего и бесконечно любимого брата Пьера, которому она заменила мать. В восемнадцать лет Пьер Люксембургский стал кардиналом и в том же году скончался. Проживи он дольше, его бы несомненно ожидала папская тиара! С 1387 года графиня Жанна Люксембургская ежегодно приезжала на могилу любимого брата.

Но в этот раз дорога измотала ее — не помогли даже частые остановки, во время которых она переводила дух. Прибыв в Авиньон 10 сентября, Жанна Люксембургская почувствовала себя плохо и решила написать завещание. В качестве наследника больших частей ее сеньорий значился «любимый от всего сердца племянник сир Жан Люксембургский».

Утром 18 сентября графиня испустила дух.

Весть о ее смерти полетела сразу по двум направлениям — в Боревуар и под Компьен.

Над пленницей Боревуара собиралась гроза…

В десятых числах октября Жан Люксембургский и Пьер Кошон вновь отправились в дорогу. «Выезжайте немедленно, — едва узнав о смерти старой графини, сказал епископу Бове лорд Бедфорд. — И без Жанны не возвращайтесь!»

Но уезжая из-под Компьена, граф Люксембург даже не догадывался, что их затея с герцогом Бургундским по взятию города становится все более призрачной, что к осажденной твердыне уже идет войско Карла Валуа в четыре тысячи человек. Англо-бургундская партия при дворе Карла Седьмого в лице Ла Тремуя и Реньо де Шартра временно умолкла. Франция решила силой отстаивать свои позиции в этой войне.

Люксембурга больше не мучили сомнения — Карл Валуа отказался от Жанны. За два дня до отъезда к нему приехал Жан д’Олон, ее оруженосец, и сказал, что орлеанцы собрали часть денег и соберут остальное, только дайте им время. Но времени не оставалось. Все, что он мог, это дать «вольную» ее оруженосцу и братьям д’Арк.

Жизни второстепенных рыцарей и впрямь мало стоили! А если кого пусть и винят преданные слуги Жанны, так это их короля — отпетого мерзавца!

14 октября граф и епископ прибыли в Боревуар. Крепость встретила их молчанием. От Жанны до последнего скрывали смерть старой графини, жизнь которой была залогом относительной свободы пленницы.

Но все изменилось в одночасье.

И теперь Пьер Кошон чувствовал себя почти хозяином в этом замке. Люксембург и епископ Бове составили официальный договор о продаже пленницы. Сумма — десять тысяч золотых турнейских ливров. В тот самый миг, когда подписи были поставлены, из самой души Пьера Кошона, едва не хлопнувшего в ладоши, вырвалось: «Продано!» Конечно, это восклицание он произнес про себя.

Супруга Жана Люксембургского попыталась заступиться за Жанну.

— Неужели нельзя быть к пленнице снисходительным? — горячо вопросила графиня. — Ведь она — женщина!

— Когда Жанна решилась взять в руки меч, она стала мужчиной, — резонно ответил ее муж.

Юная герцогиня, падчерица графа, плакала. Графине стало ясно наверняка, что муж не отступится от своего решения.

— Завтра я сам обо всем расскажу Жанне. А теперь идите спать, и не вздумайте говорить с ней. Такова моя воля.

…Она открыла дверь на тихий стук и не успела опомниться, как в ее комнату, приставив палец к губам, вошла графиня. Ее глаза были красными, лицо заплаканным. Но она держала себя в руках.

— Что с вами? — оторопев, спросила Жанна. — Кто вас обидел?

Графиня молчала. У Жанны тяжело и быстро забилось сердце. Предчувствие чего-то жуткого мешало дышать…

— Скажите ради всего святого, графиня, что приключилось?

— Жанна, мы сделали все, что от нас зависело…

— Я… не понимаю вас…

— Они продают вас.

— Что?!

— Вы знаете, мой муж — вассал Филиппа Бургундского и во всем обязан подчиняться ему. Он так поступает против своей воли, не вините его, но дело уже решенное.

Брови Жанны нахмурились:

— Поступает против своей воли? Объясните же!

— Как военнопленная, вы принадлежите Филиппу Бургундскому. А герцог Бургундский продает вас англичанам. Мы умоляли графа не поступать так, но он отказал нам. Он бы потерял рыцарскую честь, стал клятвопреступником и смертельным врагом своему сюзерену. Он отказал нам, простите его…

Жанна не желала верить в услышанное.

— Меня продают англичанам?!

Она заметалась по своим покоям так, как мечется от стены к стене голубь, случайно залетевший в чью-то комнату.

— Жанна, милая Жанна, я не знаю, что сказать вам…

— Уходите, прошу вас, уходите! — Жанна бросилась на кровать. — Прошу вас! — точно заклинание, повторяла она.

Графиня ушла.

Через час в коридоре возникло копошение, бряцание оружия, голоса. Она поняла — к ее дверям приставили стражу. Все было кончено. Старая графиня умерла — так Господь отступился от нее, Девы Жанны. Не было больше сил, желания жить. «Ты должна знать — тебя ждут испытания! Тебя ждет плен, Жанна! Покорно прими все, что выпадет на твою долю, и не ропщи…» Холодный ветер врывался в ее душу, принося эти слова, и он же уносил их прочь. Сердце было пусто. От нее отказался «любимый король» — это и оказалось началом краха, смерти… Надо было только угадать! А она не смогла, не решилась…

…Жанна стояла на краю карниза — внизу была каменная площадка, и бледный свет луны неярко обливал ее лунным серебром. Окно нараспашку. Ночной осенний ветер наполнял ее всю — до краев. И от его легких порывов было легче. Где-то справа блестела каска стражника.

Каменные плиты внизу, под окошком, и лунный свет…

«Если я нужна Господу, — прошептала она, — он позволит мне убежать, если нет, то и жить мне незачем!»

Она вывалилась в пустоту, расправив руки, как крылья, до боли стиснув рот, хотя крик так и норовил вырваться из нее — оглушительный, страшный. Она падала молчком, не нарушив тишины, но оглушив саму себя пронзительным стоном, идущим из самого сердца…

А потом глухо ударилась о камни…

Ее нашли тотчас, перенесли в одну из комнат, куда сразу же сбежались все, кто был заинтересован в том, чтобы она жила. Жан Люксембургский думал о потерянных деньгах, возможно, жалея и саму пленницу. У епископа Бове хватало сердце от одной мысли, что он может привезти Бедфорду только труп девицы, которую народная молва с тех пор раз и навсегда назовет святой. Прибежала Жанна де Бетюм и ее дочь, хотя девушку и не хотели пускать…

И еще — врачи. Все врачи, которые были в замке.

— Это чудо! — оглядывая присутствующих, говорил первый лекарь Боревуара. — Она жива! Упасть с такой высоты! Дева цела-целехонька! Ни одного перелома! Святой Михаил! Это же чудо!

Пьер Кошон бормотал молитву, с пронзительной искренностью молились и две Жанны — де Бетюм и де Бар, даже суровый Жан Люксембургский думал о провидении Господнем…

И впрямь — случилось чудо. Упав с большой высоты на голые камни, Жанна отделалась ушибами и ссадинами, а во всем остальном осталась жива-здорова.

Потом ее лечили, ухаживали за ней, как за белой голубкой, поранившей крыло. В один из этих дней в Боревуар на имя Кошона было доставлено два письма. Первое — от Парижского университета, второе — от лорда Бедфорда.

«Мы с огромным удивлением отмечаем, — писалось в первом письме, — что отправка этой женщины, называемой Девой, столь надолго откладывается, что наносит вред вере и церковному правосудию…»

Парижский университет нервничал — Тома де Курселю, главному поборнику искоренения ересей, не терпелось поскорее дотянуться до Жанны. Но Кошона только разозлило это письмо. Если бы они знали, каких трудов ему стоила эта купчая! Сколько нужно было потратить сил, применить ловкости, изворотливости, чтобы заполучить девчонку!

— Легко писать депеши и отправлять их из Парижа, как почтовых голубей! — обиженный, пожаловался Кошон Жану Люксембургскому. Прелат выждал паузу. — Вот что, граф, я также получил письмо от лорда Бедфорда. Он попросил заверить вас, что означенную сумму вы получите в Ле-Кротуа. Регент рекомендовал перевезти Жанну наиболее безопасным путем — через север Франции — в Руан. Тем более, что Нормандия платит выкуп за Жанну, и Нормандия потребует показательного процесса над ней. Да поможет нам Господь!