Книга: Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)
Назад: Глава I. Мое знакомство с Распутиным
Дальше: Глава III. Распутин – неофициальный русский царь и Патриарх
Глава II. Жертвы «старческой деятельности» Распутина
Приготовься, читатель, увидеть в этой главе нечто скверное и отвратительное
Преимущественное содержание «старческой деятельности» Распутина – это врачевание в людях так называемых блудных страстей.
Снимать блудные страсти, по словам «старца», – великий дар, данный Распутину самим Богом за его усиленные подвиги поста и молитвы.
Распутин за время своей «деятельности» снимал страсти как с женщин, так и с мужчин.
Конечно, женский пол, как слабый и вообще легко поддающийся влиянию разного рода «бесов», обращал на себя особое внимание «старца».
В деле врачевания мужчин «старец», право не знаю почему, имел весьма ограниченное поле, но зато во врачевании женщин и девушек судьба очень щедра для «великого старца»: она отвела ему широкое, прямо-таки необозримое поле «подвигов».
Старец начал «лечение» с самых низов; начал со странниц и монахинь.
Чаще всего он врачевал женский пол легкими способами, как более невинными и мало заметными.
На его «деятельность» в этом направлении я достаточно насмотрелся во время приездов его в Царицын, особенно в первый раз, когда народ бегал за ним, принимая его за действительного прозорливца и целителя.
Здесь Распутин положительно в каждом доме, где я бывал с ним, сначала руками «свидетельствовал» всех женщин и девушек, конечно, молоденьких и красивых, а потом начинал целовать.
Целовал долго, несколько раз; целовал в доме, а потом на дворе. Конечно, я спрашивал его: «Брат Григорий, для чего ты женщин целуешь?»
Он отвечал: «Да ведь мне прикоснуться к женщине все равно что к чурбану. У меня нет похоти. И дух бесстрастен, во мне сущий, я передаю им, а они от этого делаются чище, освящаются».
Я верил, но все-таки недоумевал, потому что не находил подтверждения «подвига» Григория, как он называл свои поцелуи, в святоотеческих писаниях.
Григорий, как бы угадывая мои мысли на этот счет, говорил: «Я делаю новый подвиг, церкви еще неизвестный. Пришло время новых подвигов».
Я не противоречил своему другу и благодетелю, но в то же время и не соглашался. Народу в храме говорил: «Отношение к женщинам (поцелуи) брата Григория я считаю странными и сам этого никогда не сделаю по своей слабости. Видно, Бог дал Григорию великий дар бесстрастия».
Бывали случаи, когда я прорывался и дело чуть не доходило до скандала.
Так, в первый приезд в Царицын в одном доме на Курской улице напал «старец» на красивеньких и молоденьких дамочек и девочек. Целовал их несколько раз в доме, целовал их и на дворе, и за воротами.
Погода была холодная и мокрая, я промочил ноги и уже начинал чувствовать, как постепенно простуживалась грудь моя.
Сидя в санях, в ожидании Григория, целовавшего в это время за воротами хорошеньких женщин, я сказал ему: «Брат Григорий! Да будет тебе, а то я пропаду!..»
Григорий сел в сани, очень осерчал и говорит: «Перебиваешь мне дело делать. Нехорошо. Молод ты. Не знаешь ничего, ведь не подмажешь, брат, так и не поедешь».
– Прости, брат Григорий! – смущенно, в волнении взмолился я, искренно поверивши, что поцелуями «святой старец» делает великий «подвиг».
– Ну, ничего, – ласково успокаивал меня «старец». Целовал старец только молодых, но так как и старые – и гораздо усерднее молодых! – лезли освятиться поцелуями «старца», то он их бесцеремонно отталкивал.
В одном доме на Дар-Горе одна бедная старушка, поцеловавшись с Григорием только один раз, хотела поравняться с молодыми членами семьи и тянулась еще за «старческим» поцелуем, так Григорий так ее двинул, что она ударилась головой о печь, а «старец», выходя из дома того, проговорил: «И куда старые карги лезут, как будто не знают, что с молодыми гораздо приятнее целоваться…»
Мне, хотя и очень было жалко бедную старушку, подумалось: «Ну да ведь у старых и блудных страстей нет – правильно Григорий поступает».
Подумал искренно. Как хотите меня называйте, а в искренность мою, человека, бывшего в высшей степени мистически настроенным, верьте, читатель!
На почве поцелуев происходили и иного рода скандалы, повергавшие меня в крайнее смущение и искреннее горе.
Раз было такое дело.
Приехал я с Григорием на Святках 1909 года в дом царицынской купчихи – молодой вдовы, красивой г-жи Н. В это время здесь же в гостях была сестра хозяйки, тоже купчиха, молодая, красивая, видная.
Я принялся за свое дело, начал славить Христа, а Григорий в это время, прищуривая глаза и озираясь во все стороны, рассматривал миловидных дам и пять хорошеньких горничных. (Хозяйка содержала номера, где горничные прислуживали.)
Когда я окончил свое дело, произошло что-то невероятное. Григорий, поцеловавши три раза хозяйку, меня очень почитавшую, полез к сестре ее, меня мало знавшей… Б. в это время сидела уже в кресле. И, о горе! Как только Григорий поцеловал ее, она подняла свою большую, сильную руку и со всего размаха ударила «старца» по лицу. Григорий опешил, а дама, принявши воинственный вид, стояла против «подвижника», намереваясь еще раз треснуть его; девушки выглядывали из комнат, хихикали, «старец» побежал в переднюю, а меня, сгоравшего от стыда, выручила хозяйка, пригласившая закусить и выпить стакан чаю…
За столом все держали себя непринужденно, как будто бы ничего особенного только что и не случилось. Не было только «старца», который в это время ходил около дома по тротуару, дожидаясь меня. Когда я сел с ним в экипаж, он, глубоко вздохнувши, проговорил: «Вот стерва-то, как она меня шарахнула!» – Я молчал.
На почве поцелуев же произошло что-то крупное, неладное еще в семье А. В этой семье без отца были три барышни-учительницы. К средней из них, молоденькой и миловидной блондинке, ходил в это время студент-жених. И вот между ним и «блаженным старцем» из-за барышни произошло что-то очень неприятное. Раньше Григорий туда частенько бегал, а потом вдруг перестал. Я спрашивал у семьи объяснения этого факта, но мне не отвечали, а только конфузливо улыбались… Я догадывался, что, должно быть, «старец» напакостил.
Помимо поцелуев и последнего способа, «старец» лечил больных женщин еще особого рода прикосновениями и способом «изгнания бесов».
Посему я «жертвы» Григория разделяю в перечислении на четыре категории: жертвы поцелуев и бань, жертвы особого рода прикосновений, жертвы изгнания бесов и жертвы плотского совокупления.
Жертвы поцелуев и бань
Этих жертв бесчисленное множество. В одном Царицыне их можно насчитать сотни. А в монастырях женских, куда вообще старец Григорий любил заглядывать, их не перечтешь. Когда я с ним ехал в Сибирь, на его родину, он затаскивал меня в Екатеринбургский монастырь, в Пензенский, в Саратовский и Балашевский. Да вообще где бы ни бывал Григорий, он везде врачевал поцелуями.
Иногда лечил и баней. Это он делал в Покровском, Казани и, без сомнения, в других местах. В Покровской бане он, как известно уже читателю, сам мне объяснил, что делает это для снятия страстей с женщин. А сотруднику «Нового Времени» в 1912 году он давал пространное объяснение совсем в ином духе. На вопрос, зачем он ходит в баню с дамами? – Григорий разглагольствовал: «Вот они приедут ко мне в Покровское в золоте, в бриллиантах, в шелковых платьях с долгими хвостами, гордые, заносчивые, а я, вот, чтобы смирить их, и поведу их голых в баню. А оттуда-то они выходят совсем иными…»
Жертвы особого рода «старческих» прикосновений
П., девушка, в 1909–1910 гг. жила в Царицыне. На пятый день Рождества я приехал в их дом славить Христа. Со мной был и Григорий. Я вошел в зал и стал около икон. Григорий остановился в дверях, ведущих из зала через переднюю в спальню. Как только я запел соответствующие дням песнопения, «старец» ухватил Надю за руку, потом за другую и потащил в спальню. Она, испугавшись до последней степени, слабо сопротивлялась.
В спальне «старец» начал целовать ее и валить на койку, но в это время я уже окончил молитву и все домашние забеспокоились: «А где же Надя?»
Показался «старец» и начал, по обыкновению, целовать прочих членов семьи женского пола.
Надя стояла в углу передней и испуганно смотрела. На вопрос хозяйки: «Что с тобой?» – она ничего не отвечала. Я, заметив: «Должно быть, она немного прихворнула», – вместе со «старцем» вышел из дому.
З. В. – жена саратовского священника, матушка совсем молоденькая, застенчивая, красивенькая и в высшей степени благородная.
Об этом «подвиге» Гермоген рассказывал мне так: «Заметил я что-то неладное за Григорием и нарочно поместил его поближе к себе: в кабинет. В час ночи Григорий встал и подошел к моей койке узнать, сплю ли я или нет. Я притворился спящим. Григорий поспешно оделся и куда-то исчез. Оказалось, что он побежал в квартиру В. и наделал там беды…
Дальше Гермоген как будто не хотел рассказывать.
– А дальше что, владыка? Что же он там наделал?
Гермоген заговорил:
– Вот, пес проклятый! Отца Ивана не было дома, а матушка лежала в постели. Григорий вошел в спальню, подошел к кровати и говорит: «Ну, что, скушно?» – Потом начал поднимать одеяло и уже лез на кровать… Тогда 3. крикнула: «Куда, куда! Ах ты черт!» – И ударила его по лицу. Он отскочил и говорит: «Да и молодец ты! ты первая меня так ошарашила; ведь все бабы – дуры, с ними что хошь, то и делай, а ты не такая, проучила меня». – И ушел.
Об этом Гермоген рассказывал мне в мае месяце 1911 года, когда я, после представления государю, заезжал в Саратов.
Сам В. тогда же говорил мне: «Вот, батюшка, беда; лезет Григорий к моей жене. А жена говорит: убью этого черта; хоть все пусть его ангелом считают, а я говорю, что он – черт. Ничего я не боюсь. Пусть тебя Гермоген гонит с места, а его друг Григорий – черт, и больше никто. И глаза у него дьявольские, и весь противный, а дела-то его каковы!»
Рассказал мне священник В. и о том, что Григорий делал с сестрой его жены, молоденькой девушкой, только что окончившей гимназию.
Девушка приехала в гости к сестре. Как раз в это время был в Саратове и Григорий. Он обратил свое внимание на миловидную девочку. Пригласил ее однажды пройтись в город. Она, конечно, ничего не подозревая, пошла. Вышли из дома часов в девять, а возвратились около одиннадцати. Шли по архиерейскому саду около стены. Вдруг Григорий схватывает девушку, начинает ее мять, целовать, хватать за разные части тела и прижимать к стене.
Со всею силою она рванулась из «старческих» объятий, прибежала домой, трясется, плачет и даже не может ответить на тревожный вопрос: «Что с тобой, что с тобой?»
После все объяснилось. А Григорий, надругавшись над бедненькой, убежал в город с каким-то своим знакомым и там ночевал.
В., ее дочь и знакомая. Дело происходило в 1913 году в феврале месяце в Петербурге.
Пострадавшие рассказывали моему родному брату Аполлону, студенту духовной академии, так.
Все они, трое, последовательницы известного проповедника трезвости – петербургского братца И. Чурикова.
Когда духовные напали на братца и даже запретили ему проповедовать, они, по совету О. В. Лохтиной, пошли с просьбой о помощи к Распутину, жившему в то время в Питере на Гороховой улице.
Старец принял их ласково, когда они, подавая Распутину прошение, все встали на колени перед ним, он вдруг набросился на них, стал их целовать, мять, валить на землю, расстегивать груди.
Страшно испугавшись, они выбежали из комнаты и направились домой, не отдавая себе в первое время ясного отчета в том, что именно произошло…
Прошло месяца два. Духовные власти по-прежнему гнали братца и его последователей. Помощи и защиты ниоткуда не было.
Только В. опять решилась идти к «старцу» просить, чтобы он объяснил царю, как над трезвенниками издеваются духовные власти. «Что будет, то будет!» – думала бедная женщина, вспоминая первый визит. Но, чтобы не случилось прежнего, она взяла с собою свою пятнадцатилетнюю дочку, миловидную, ангелоподобную девочку. «Усрамится девочки и не сделает старого», – размышляла наивная женщина.
Но «старец» ничего не усрамился: как только г-жа В. объяснила, в чем дело, зачем она пришла к нему, как «старец» на нее и на дочку бросился, как зверь голодный; через минуту он буквально их оборвал, и они, чуть не теряя разум, вырвались из его рук и побежали домой с обещанием больше к «старцу» за помощью не обращаться.
А. М. Л. – богатая царицынская купчиха, вдова 47 лет, красивая, немного болезненная, но с большими чувственными позывами женщина.
Она на исповеди в марте месяце 1910 года рассказывала мне следующее:
– Пришел в мой дом брат Григорий вечером в такой-то день. Сидели. Говорили. Потом он попросил меня приготовить ему ванну. Я приказала прислугам немедленно исполнить просьбу «старца». Через час ванна была готова. Григорий вошел в ванную, а дверь оставил открытой. Разделся, лег в ванну и кричит: «Александра, подь-ка меня помой! Подь скорее помой!» – Я отвечаю: «Ну вот глупости! Я мужа своего никогда не мыла, а то тебя буду мыть». И не пошла. Старец очень рассердился, сейчас же вылез из ванной, что-то сказал бранное и убежал в город.
Ксения Г. – послушница женского монастырского подворья, находящегося в Царицыне. Девица 28 лет. Некрасивая, но очень симпатичная, полная, упругая, в высшей степени набожная и целомудренная. Она сейчас живет при епископе Гермогене в Жировицком монастыре, на гостинице.
Когда я был в Царицыне, она доставляла в храм моего монастыря просфоры. В марте месяце 1910 года приходила ко мне на исповедь. Перечисляя свои грехи, она запнулась, застеснялась…
– Ну, говори все, все, – предложил я ей.
– Да вот Григорий Ефимович делал со мною…
– Нехорошее?
– Да.
– Ну, довольно. Я понял. О такой пакости здесь не место говорить. Приди ко мне через три дня после причастия и тогда расскажешь мне все подробно.
Это я сделал ввиду предположения, что Григорий сделал с ней что-то особенно нехорошее, о чем нужно будет рассказать и другим. А потому я решил расспросить ее дома, чтобы иметь возможность другим говорить, так как рассказанное на исповеди церковными правилами запрещается священнику передавать кому бы то ни было.
Через три дня Ксения пришла ко мне в келью.
– Ну, дочь моя, стань пред святою иконою и расскажи мне все, все, что с тобою делал Григорий. Забудь совершенно, что тебя выслушивает мужчина. Помни одного Бога и знай, что все то, что ты скажешь, послужит к разоблачению «старца», которого мы, по царям, почитали как пророка и чудотворца, а он оказывается песом.
Стояла бедная монахиня, низко опустив голову, и видно было, что не легко было ее девической невинности передавать то, как над ней ругался «старец», а еще труднее было переносить его «старческие» ухищрения.
Собравшись с духом и ободряемая мною, она начала:
– Дело было, дорогой батюшка, на Святках. Старец заранее предупредил А. М. Л., в доме которой, как вам известно, я, ради послушания, по приказанию матушки-игуменьи, кое-что исполняю в домашних работах, что он придет к ней ночевать в такой-то день. Пришел. Когда настала пора спать, он и говорит А. М.: «Голубка, пошли в монастырь за Ксениею: она мне очень нужна». – А. М., конечно, послала прислугу, и я, как водится, явилась, хотя мне странным показалось, почему это я в такой поздний час понадобилась. «Старец» не долго раздумывал. Как только А. М. легла в постель, Григорий приказал мне раздеть его. Я раздела. Потом приказал раздеваться самой: я разделась. Он лег на приготовленную кровать и говорит: «Ну, милка, ложись со мною». – Я, дорогой батюшка, как и вы, считая его великим праведником, освятителем наших грешных тел и целителем, повиновалась, легла около него, а сама думала: «Господи, что же дальше-то будет?» – А дальше вот что было!..
Тут Ксения запнулась, как будто что-то застряло в ее горле.
– Ну, говори, говори, что было дальше, если не скажешь, то я на три месяца запрещу тебе в храм ходить и к иконам прикасаться! – строго прикрикнул я на нее.
– Он начал меня целовать, так целовать, что на моем лице не осталось ни одной точки, старцем не поцелованной. Целовал меня, как говорится, взасос, так что я еле-еле не задыхалась. Я не вытерпела и закричала: «Григорий Ефимович, что вы со мною, бедною, делаете?!» – «Ничего, ничего, лежи и молчи…»
Я у него спрашиваю: «Брат Григорий! То, что вы со мною делаете, и батюшка мой Илиодор знает?» – «Знает, знает!» – отвечал Григорий.
– Вот дьявол, вот сатана! – крикнул я, не вытерпевши.
А Ксения продолжала:
– Потом я спрашиваю: «И владыка Гермоген об этом знает?» – «Ну, а то как же, знает, все знает. Не смущайся! – И царь-батюшка и царица-матушка об этом знают? – Фу, да они-то больше всех знают; я и с ними то же делаю, что и с тобой; пойми это, голубушка!»
– Батюшка! Я, слушая ответы Григория, прямо-таки не знала, что думать и говорить. Мучил меня он четыре часа. Потом пошла домой. Через два дня я у Григория спросила: «Брат Григорий, а можно мне рассказать батюшке Илиодору о том, что вы со мною делали тогда-то ночью?» Он погрозился на меня пальцем и сказал: «Вот еще чего выдумала! Вот я тебе расскажу!»
– Брат Григорий! Да вы же сами говорили, что батюшка знает, что вы делаете, почему же нельзя ему рассказать?
Он замахал рукою, недовольно перекосил лицо и сказал: «Ну, говори, говори, он поймет, он все понимает», – закончила Ксения.
Но, к счастью Истины и к великому горю «старца», я не понял его «великого подвига», и с того момента, как выслушал рассказ страдалицы Ксении, я сделался непримиримым врагом «блаженного старца», ожидая времени, когда придется открыто изобличить его и навсегда отказаться от него.
От рассказа Ксении у меня в душе поднялась буря. Мысли начали кружиться в голове, как щепки и тряпки в вихре. Не разделаться ли с Григорием теперь? Но как? Изобличить его! Из Царицына погонят, а ведь здесь – жизнь моя, я без Царицына жить не могу; меня уж и так, как собаку, загоняли с одного места на другое. А народ-то как бросить?.. Нет, подожду. Приглашу к себе друзей; расскажу им, что я узнал от Ксении; быть может, хоть они что-либо хорошее мне посоветуют… Как же с друзьями не посоветоваться? Ведь они близко около сердца держат общее святое дело? Приглашу, приглашу и расскажу!..
На пятой неделе Великого поста, вскоре после «открытия» Ксении, я пригласил к себе в келью своих видных царицынских друзей: К. К. Косицына, А. А. Жукова, С. Н. Аникина, А. И. Кононова, Л. М. Карташева, Т. И. Шмелева, Г. С. Платонова, А. И. Панина, Н. П. Попова и еще кое-кого, всего более двенадцати человек. Рассказал им, спросил совета. Все они ничего мне не посоветовали, а только, удивляясь, пожимали плечами и конфузливо улыбались.
Проводив их, я опять-таки упал пред иконою и прямо-таки закричал: «Господи! Царица Небесная! Развяжите меня со святым чертом. Одно внешнее знакомство мое с ним чернит меня. Вот как на меня нападают газеты, а они ведь не знают, что у меня в душе. Господи, помоги и пощади меня!»
В этом же году монахиня Ксения ездила, сопровождая купчиху Л., в Петербург поклониться праху Иоанна Кронштадтского. Здесь она встретилась со «старцем».
Григорий, желая, по-видимому, похвастаться пред царицынскими «дикарками» тем, как его принимают в Петербурге, затянул их к генеральше Головиной или к сенатору Мамонтову.
Здесь, сидя за столом и целуя петербургских дам и девушек, старец, обратившись к Ксении, сказал: «Видишь, это не то, что там Илиодорушка возится с царицынскими бабенками. Вот повозился бы здесь с ними, то узнал бы, как трудно…»
Ксения недоумевала.
Приехавши обратно в Царицын, она обратилась ко мне:
– Батюшка! Как же теперь думать про Григория! Вот я видела сама в Питере то-то и то-то?
– Все уже, дочь моя, передумано и перестрадано. Подлец он, и только. Погоди, я до него доберусь!
Жертвы способа изгнания бесов
Казанская баба, о которой в 1904 году в лавре Петербургской упоминал епископ Антоний, без сомнения, была «блудно-бесноватой» и, конечно, познакомившись со «старцем», не избежала его чудодейственной силы.
Тогда я Антонию, как вообще вралю большой руки, не поверил.
Теперь, насмотревшись в Царицыне «старческих приемов» при изгнании бесов, верю.
Должно заметить, что Григорий признает в женщинах существование преимущественно блудных бесов и, конечно, из жалости к слабому полу, он насколько хватает сил избавляет его от бесовских приставаний.
В этом отношении он размахнулся в Царицыне что называется вовсю. Быть может, да и без сомнения, он и в других городах размахи делал в этом отношении, но я того не знаю и не видел. А его царицынские подвиги видел. Поэтому считаю долгом остановить на них внимание читателя.
С. М. Ш – вдова, 52 лет. Очень сильная женщина. По временам кликушествует.
По приезде Григория в Царицын она обращалась к нему за советом. «Старец» признал, что в ней сидит бес. Несколько раз являлся к ней в дом изгонять беса.
После, когда люди спрашивали у г-жи Ш., каким образом «старец» лечил ее, она всегда конфузливо улыбалась и неизменно давала такой краткий ответ: «Стыдно об этом и говорить».
П. X. – богатая царицынская купчиха, 55 лет. Здоровая, полная. Имеет мужа, но он часто отлучается из дома и путешествует по святым местам: Афону, Иерусалиму и другим.
Как только Григорий приехал в Царицын, она немедленно обратилась к нему за врачеванием.
Конечно, «старец» сейчас же установил диагноз: признал блудного беса.
Началось «лечение».
Поехали мы с ним в дом X. Я с рождественским визитом, а Григорий по своей «специальности».
В главных комнатах огромного купеческого дома «старец» схватил за грудь хозяйскую невестку, женщину лет 32, очень смазливую и очень привлекательную. Невестка как-то странно вскрикнула и убежала от старца.
Григорий и говорит: «Здеся, в этих комнатах, беса нельзя выгонять; надо выбрать более укромное место».
Пошли в другое помещение, состоявшее из четырех маленьких комнаток; одна комната была совсем маленькая: в ней стояла только одна большая кровать. «Старец» сказал: «Вот здеся хорошо беса выгонять». – Повели туда больную. Она начала трястись и мычать. Вошел в ту комнату и «старец», закрывши за собою двери.
Я с мужем больной остался в залике и начал его, как мог, утешать.
В комнатке поднялась страшная возня. Тянулась она долго. Я начал нервничать. Не вытерпел, заглянул в дверь сквозь стекло и увидел такую картину, что, крайне смущенный, прямо-таки отскочил от дверей.
Минут через пять вышел из «кабинета» и «старец». Вид его был ужасно усталый, он тяжело дышал. «Ну, брат, вот бес, так бес. Фу, какой большой. Во как я уморился! Мотри, вся сорочка мокрая! Устал, заснула и она…»
Когда «старец» это говорил, несчастный муж плакал, а я, искренно веривший в бесноватых, как о них в Евангелии написано, думал: действительно, бесов трудно изгонять.
В этот раз я Григорию поверил. О его же приемах при лечении просто размышлял, что так надо. Из X., однако, беса Григорий не изгнал. Она по-прежнему кричала и бесилась.
Елена, жена извозчика. Всякий, кто по праздничным дням посещал монастырский храм, видел бесноватую, молоденькую, очень симпатичную, полненькую женщину.
Я служил о ней молебен, кропил ее святою водою, а она, открывая широко глаза, мотала головою и громко кричала: «Нет, погоди! Не выгонишь, понимаешь, я – Григорий, меня не выгонишь; я не Елена, а я – Григорий, семь лет тому назад поселился здесь!»
Мне очень жалко было эту бедную женщину. Я молился, а сам разузнавал, с чего это так сделалось с нею.
Муж ее, очень прекрасный человек, рассказал мне, что у нее до замужества был жених Григорий, которого она очень любила, а вышла замуж за него. Вот с тех пор с ней и приключилось неладное.
«Старец», приехавши в Царицын, моментально обратил свое благосклонное внимание на хорошенькую «больную», когда увидел ее в храме. Она обратилась к нему. Он повел ее в мою келью. Здесь она начала, по обыкновению, безумствовать. Вдруг «больная» совершенно выздоровела, огонек разума блеснул в ее черных красивых глазах, и она громко, громко закричала на «старца»: «Ты зачем меня лапаешь? А? Я тебе полапаю! Ты что ко мне лезешь? Я пришла в монастырь за батюшкиными молитвами, а ты кто? Вот я тебе как дам по морде, то будешь знать Елену».
Григорий окончательно опешил и испуганно смотрел во все стороны. Ему было стыдно предо мною и перед теми людьми, которые ожидали меня в передней.
Я, как мог, успокоил Еленушку и отпустил ее домой.
В последний приезд «старца» в Царицын я с требы ехал с ним по городу.
Вдруг из своего домика выскакивает Еленушка и кричит: «Батюшка, дорогой батюшка! Заезжай в мою хатку, отслужи молебен с водосвятием». – Хотя и некогда было, я все-таки заехал. А Григорий приговаривал: «Надо, надо заехать: она бабенка хорошая».
Вошли в дом. Я начал служить молебен. Еленушка упала на землю и стала биться. Начал мочить ей голову святою водою; наконец, она впала в обморочное состояние; я приказал людям, бывшим на молебне, осторожно взять ее и положить на постель, предварительно освободивши ее груди от тесной одежды.
Григорий говорит: «Вышли отсюда всех людей; мне надо кое-что с тобою поговорить».
Я, недоумевая, в чем дело, выслал всех мужчин и женщин.
«Старец» смотрел на нее, что-то думал и кусал ноготь пальца.
– Ну, что, говори? – перебил я его раздумье.
– А ты знаешь, где у ней бес?
– Да где? Как и у других: вот здесь, под ложечкой. – Я указал крестом себе под ложечку.
– Нет! У нее – блужный бес. Слушай-ка, дружок, ты езжай домой, а я беса… того выгоню.
– Как выгонишь?
– А ты как бы его изгонял?
– Да как? Известно: молитвой, крестом да водой.
– Нет, так этого беса не выгонишь. Его нужно, проклятого, вот чем.
– О, нет, нет! Я на это согласиться не могу. Пойдем отсюда. Пусть Елена отдыхает.
– Ну, ничего, до другого раза.
Тут я остановился, вышел из себя и крикнул на Григория: «Не до другого раза, брат Григорий, а этого вовсе никогда ни с кем не надо делать!»
«Старец» очень рассердился на меня, даже не сел со мною в экипаж, чтобы ехать в монастырь. Он куда-то убежал.
Е. С. Г., царицынская богатая купчиха, молодая и очень красивая. Мужа имеет довольно пожилого. От половой неудовлетворенности, считая себя «бесноватой», иногда кричит. Григорий также на нее обратил свое «старческое» внимание и сразу заподозрил присутствие в ней блудного беса.
Когда я с ним был в доме Г., то, после молитвы и закуски, он позвал ее в кабинет, находящийся в довольно глухом углу большого дома. Она пришла. «Старец» спрашивает:
– Ну, как бес-то?
Купчиха улыбается так сладко-сладко: «Вот Господь послал врача-то, так врача», – думала она.
«Старец» не замедлил при мне начать свои «операции».
Жертвы последнего способа
Тюменская монахиня. Одною из первых жертв «старца», без сомнения, была та монахиня, которую я встретил в Тюмени, когда ехал в село Покровское.
Григорий называл ее старою знакомою, бесцеремонно обращался с нею.
И сама монахиня смотрела лукаво и, казалось, познакомившись со мною, недоумевала: «Что ты за человек, что дружишь с Григорием; ведь я его хорошо знаю, он меня лечил, он делал со мною то-то и то-то. Уж не такой ли и ты?»
Домашние девушки. Последующими жертвами «старца», когда он уже бросил странствовать, а занялся своею «старческою деятельностью» на месте в селе Покровском, были многочисленные девушки, жившие у него в доме.
С ними он предавался самому крайнему разврату.
Об этом мне говорили священник Остроумов и дьякон Солодовников.
Двух девушек, Катю и Дуню, я сам видел в доме Распутина. Обе эти девушки, при всей своей скромности и покорности, в половом отношении вели себя очень подозрительно и готовы были пойти на самые отвратительные «старческие» ухищрения.
Дочь Д. Д. Подвигаясь со своими «подвигами» в Россию, Распутин нашел для себя прекрасную пациентку в Тюмени – дочь известного уже читателю сундучника.
Он много лет жил с ней, как муж с женою.
Хитрая тюменская красавица отдавалась «старцу» за те деньги и подарки, которые он каждый раз привозил ей к праздникам из Питера.
Сам же «старец», живя с этою женщиною, конечно, думал, что он делает «подвиг», изгоняет из нее блудного беса.
Так он успокаивал и родителей бедовой дамочки.
Родители видели, что Григорий нехорошо поступает с их дочерью, но мирились, потому что верили: «старец» ее вылечит от блудного беса и она перестанет бегать от своего мужа по чужим постелям.
З. М. и С. Это две родные сестры. О второй уже упоминалось, а первая – помещица Смоленской губернии. Молодая, образованная и отличается выдающейся красотой. Отношения к обеим сестрам «старца», насколько мне приходилось наблюдать, были в высшей степени подозрительные, однако никаких свидетельских показаний в пользу того, что Григорий лечил их последним способом, я в руках не имею. Знаю только, что он всегда бредил З., говорил, что она неописанной красоты и вся отдалась ему.
Бывая в Царицыне, он всегда посылал ей телеграммы самого соблазнительного содержания, часто ездил к ней в имение. В силу этого я имею основание предполагать, что она, как и ее сестра, получала от «старца» радикальное врачевание.
Жена К. Пробравшись в столицы, «старец», конечно, и здесь не оставил без внимания женский пол.
Одною из первых жертв «старца», по последнему способу, была г-жа К. – жена видного сановника. Она просила Григория вселить страстность в мужа. Григорий же не может сажать в людей блудных бесов, о чем просила К., он только изгоняет их.
После лечения К. говорила «старцу», что теперь дело обстоит хорошо.
А. П. Жена камер-юнкера.
«Старец» ее лечил. Лечил поцелуями, прижатиями и, без сомнения, последним способом.
Он неоднократно мне говорил:
– А. – моя; с А. я что хочу, то и делаю.
И действительно, был случай, когда я убедился, что Григорий с А. делает самые невероятные вещи.
После знаменитого обличения «старца», о котором читатель узнает из последней главы, я был на «суде» в доме генеральши Г., тетки А.
Была здесь и А. Был и Григорий.
Когда я, намереваясь пройти в переднюю, по ошибке заглянул в спальню, то увидел…
Е. М. Т. Эта девушка окончила, кажется, Исидоровское петербургское духовное училище. Познакомившись со «старцем», она скоро подпала под его деспотическое влияние. Уверениями своими, что он может сделать ее совершенно чистою от блудных помышлений, «старец» склонил ее на жительство с ним. Жила она с ним несколько лет.
Чтобы не потерять ее, «старец» обещал пристроить ее при дворе, чуть ли не фрейлиною. Она очень тяготилась сожительством со «старцем». Сомневалась, что это «богоугодно».
В то время, как я ее видел в Саратове какою-то пришибленною, у нее в душе начинало сказываться мятежное восстание против «старца»; но она, ободряемая О. В. Лохтиной, что все дела о. Григория только освящают тела женщин, на время смирилась, а буря в душе готова была разразиться каждый момент…
Будучи в Саратове и живя в квартире эконома, она вместе с Лохтиной догола раздевала «старца», а потом надевала на него чистое белье.
При этом, по свидетельству 3. В., в той комнате, где растленная девушка и покоренная генеральша облачали «старца», слышались закатистые смешки и раздавались шлепанья ладонью по голому телу.
Это «старец» забавлялся со своими поклонницами.
Буря разразилась. Бедная девица не вытерпела, пошла на исповедь к ректору петербургской духовной академии – епископу Феофану – и рассказала ему все, все…
Об этом писал мне письмо иеромонах Вениамин.
За покаяние «старец» хотел подослать убийц к своей несчастной жертве; и одно время, по свидетельству дьякона С., Лена принуждена была скрываться от «старца».
В 1910 году она, обиженная, жила в г. Козельске, у непримиримого врага Григория, мещанина Мити блаженненького, узнавшего все его художества еще в бытность свою придворным пророком до Распутина; но об этом речь ниже.
В это время по России пошли вести, что Распутин собирается строить в Царицыне женский монастырь.
Е. М. Т. прислала мне из Козельска открытое письмо. Письмо это было получено бывшим у меня в гостях братом – студентом Аполлоном; и так как содержание его было очень для меня незаслуженно оскорбительно, то брат утаил это письмо у себя, чтобы меня не расстраивать.
Теперь, спрошенный мною, он передал, что письмо было приблизительно такое: «Подлец! Ты затеваешь с Распутиным там (в Царицыне) строить женский монастырь. Это зачем? Затем, чтобы там насиловать невинных девушек, как Григорий растлил и погубил меня?! Лена».
В настоящее время бедная Лена живет в каком-то женском монастыре, кажется, Петербургской губернии.
Хиония Б. Дочь видного и очень богатого генерала, вдова военного инженера или строевого офицера, молоденькая, на одну ногу хроменькая, но, по рассказам, в высшей степени красивенькая и нежная дамочка. Со «старцем» она познакомилась давно, чуть ли не с того времени, когда Григорий был привезен в Петербург со своими «специальными медикаментами».
Сначала «лечение» шло хорошо. Б. неотступно следовала за Григорием. Ездила к нему в Покровское. Ходила со «старцем» в баню и даже, с его слов, написала «Житие опытного странника».
Потом… вышло что-то неладное в дружбе с Григорием. Она от него ушла… Исповедовалась у еп. Феофана… Написала целую тетрадь о «подвигах» Распутина и подала ее государю… О судьбе этой тетради читатель уже знает.
Хиония, «старцем» весьма обиженная, вот как объясняет: ехала она однажды со «старцем» в Покровское в вагоне I класса, в отдельном купе… Долго ее «старец» ласкал, целовал, мял и спрашивал:
– Поди, блудный-то бес тебя во как мучает; ведь муженька-то нет. Ну я его того…
После того она, унылая, сидела на диване и размышляла о той пакости, какую с ней проделал «блаженный старец».
А «старец» не падал духом, подошел к ней да так ласково-ласково говорит:
– Ну что, миленькая, пригорюнилась? А? Чай думаешь, что я с тобой плохо поступил? Не думай так: это – грешно; как не грешно есть и пить, так не грешно с тобою мне валяться; да и легче тебе будет. Блудный-то бес отскочил от тебя, в окошко выскочил. Я это видел. Ей-богу! А вот за то, голубка, что ты подумала, что я с тобою грех сделал, становись-ка да клади вот здесь двести земных поклонов, да и я с тобою помолюсь о прощении твоего греха…
Убитая Хиония встала и начала отбивать поклоны; сзади нее «старец» тоже усердно ударял лбом об пол купе.
Моление кончилось. Но это было последнее моление с Григорием. Скоро Хиония рассказала все кому надо и бросила «старца».
А «старец», конечно, без страха и уныния направился искать для себя новых «пациенток».
О. В. Лохтина. Жена действительного статского советника, 52 лет. Женщина гордая, умная и всесторонне образованная. Первая пациентка Григория, пациентка усердная, отчаянная, безумная. До знакомства со «старцем» она была чуть ли не первою дамою в «свете», своею красотою, богатейшими, изысканными нарядами и горделивым сознанием своих достоинств покорявшая сердца кавалеров.
Но как только сошлась самым форменным образом с Распутиным, то бросила свет и исключительно занималась тем, что ходила во дворец к императрице и государю, пила там чай, обедала и толковала царям «мудрые изречения» и пророчества «отца» Григория.
Так продолжалось до тех пор, пока «старец» не нашел для этой цели более подходящую особу – А. А. Вырубову. Царям пришлось расстаться с Лохтиной. Хотя это и трудно было сделать, так как царица не иначе называла Лохтину, как «милая Олечка, подруга моя драгоценная», но старческие «веления» были гораздо сильнее личных привязанностей и симпатий.
О. В. Лохтина «смирилась» с таким поворотом в своей судьбе. Но по-прежнему ходила за «старцем» и вела самые подробные записи о его деятельности, а, главным образом, она в своих дневниках выражала свои чувства к «старцу» и глубокое преклонение пред его личностью.
О. В. Лохтина отказалась от семьи.
Начала юродствовать: говорила, что видела о. Григория в белом сиянии, стала ходить босиком, одеваться в высшей степени в странные костюмы с бесчисленными ленточками, позвонками и с шапочкой на голове, на которой было вышито: «Во мне вся сила. Аллилуйя».
Основываясь на каком-то, мне неведомом, пророчестве Ф. М. Достоевского о том, что в наше именно время придет спасать Россию в образе смиренного мужичка Сам Бог, она считала Григория – Богом Саваофом, меня – Сыном Божием, а себя – Богородицею.
Все мои и Гермогена усилия убедить ее в кощунственности выдуманного ею учения ни к чему не привели. Она твердо стояла на своем.
Распутин тоже старался внушить ей, что он – не Бог. В этих видах он писал ей: «Умалаю нефотазируй», и еще: «Боле дома сиди мене говри неиши вдватцатом веке бога на земле».
И это не помогло. Лохтина громко проповедывала, что отец Григорий есть Господь, во плоти пришедший.
При дворе Лохтину очень любили и очень боялись. Она командовала царем и царицей. Григорий мне рассказывал, что однажды она из Одессы прислала государю такую телеграмму: «Николай! Немедленно переведи мне по телеграфу двести рублей для нищих. Ольга». Николай, прочитав телеграмму, говорит «старцу»: «Григорий! Ведь я – царь. Разве так можно писать императору? – Что же другие скажут? А?» Старец, улыбаясь, отвечал: «Дуре, дружок, все можно простить». Лицо государя от волнения разрумянилось; все-таки он приказал послать ей двести рублей.
Жена «старца» Прасковья очень ревновала Лохтину к своему мужу. Устраивала драки и сцены. Сам Григорий и Прасковья это категорически отрицают, но Лохтина, описывая в дневниках свое пребывание в селе Покровском, утверждает, что Параскева Федоровна била ее и выгоняла за ворота с криком: «Не дам тебе больше целовать голову о. Григория».
Про сожительство «старца» с женским полом О. В. Лохтина придерживается очень определенного взгляда.
На вопрос моего брата Аполлона: «Ольга Владимировна! Вот про Григория Ефимовича говорят неладно, что будто бы он с женским полом того… имеет дело. Как на это смотреть?» Лохтина отвечала: «Ничего здесь неладного нет; для святого – все свято. Что отец Григорий такой, как все люди, что ли? Люди делают грех, а он тем же только освящает и низводит благодать Божию!». Брат замолчал. Ну, что скажешь против такого убийственного довода?..
Когда «старец», обличенный мною, сослал меня во Флорищеву пустынь, то О. В. Лохтина, не теряя надежды на мое примирение с отцом Григорием и на восстановление прежней компании для управления, как она выражалась, двором, несколько раз приезжала во Флорищеву пустынь.
Я ее до себя не допускал, а только из окна перечислял «подвиги» отца Григория и просил ее бросить его и возвратиться в семью. Она никогда ничего мне на это не отвечала.
Приезжая в пустынь, она ходила вокруг моей кельи, забираясь на стену, на крышу дома, и все кричала одно и то же: «Илиодорушка! Красное солнышко!» Монахи, думая, что у меня с ней были грешные отношения, смеялись, а стражники буквально истязали несчастную генеральшу. Таскали ее за волосы, босые ноги ее разбивали сапогами до крови, потом сажали в экипаж и увозили в Гороховец. Она никогда не сопротивлялась, притворяясь мертвой.
Когда я освободился из пустыни и, уже мирянином, приехал к своим родителям на Дон, то приехала туда и Лохтина в своем странном костюме и с дневниками.
Она поселилась на хуторе Большом, потом переселилась на хутор Морозов, в трех верстах от моей дачи «Новая Галилея». За 18 месяцев я ни разу не принял ее, не допустил до себя.
Люди клеветали на нее, что она потому жила около меня, что была в меня влюблена. Это – неправда! Я решительно утверждаю, что она бегала за мною исключительно из желания опять привлечь меня в свою придворную компанию, как сильного, по ее мнению, духом человека, в чем она будто бы убедилась, когда, бывая в Царицыне, видела мою службу, слушала мою проповедь и внимательно следила за всею моею деятельностью.
Приходя ко мне на дачу, она выкидывала какие-либо фокусы: то изрекала пророчества, то копала себе могилу, то клала свои балахоны на курган, а чаще всего она привешивала на ветках деревьев узелки. В этих узелках она каждый раз завязывала часть своих дневников и писем, которые она писала царям и получала через Вырубову от них.
За все время она перетаскала мне все свои дневники и письма: получилась целая куча.
Царям она писала очень ругательные письма, проклинала их, угрожала божьим судом; копии писем она, как сказано, передавала мне. Вообще она относилась к царям с презрением.
Однажды, придя в «Галилею», она бросила мне на крыльцо рубль с изображением царей – Михаила и Николая, перевязанный голубою ленточкою.
Я сказал: «Ольга! Зачем ты бросаешь под мои ноги?» Она дико захохотала и ответила: «Вот и хорошо! Так и надо!»
В письмах и телеграммах к царям она всегда подписывалась так: «Ольга Илиодора» или «Ольга-Дура».
Вырубова в ответных письмах к ней от лица царей называла ее «святою матерью», просила благословения и святых молитв.
9 ноября 1912 года Лохтина, направляясь ко мне во Флорищеву пустынь, послала Николаю такую телеграмму: «Государь! Выпусти орла на волю! Я опять еду. Допусти. Не любите церковь живую».
В этот же день она писала наследнику: «Я жду от тебя подарок – серебряный самоварчик нам с отцом Илиодором».
9 июля 1913 года она телеграфировала Николаю: «Рейд Штандарт. Его императорскому величеству, государю императору. Христос Воскрес! Царь, спроси прощения у отца Илиодора и возврати ему полнейшую свободу, а мне переведи десять тысяч. Именинница Ольга Илиодора».
Письмо Вырубовой от 15 августа 1913 года она, называя ее в обращении к ней министром двора, заканчивает так: «Боюсь, как бы Господь не лишил порфир».
6 августа 1912 года она писала царю в телеграмме: «Вспомяни Бога Живого! На Россию грянут великие беды! Повели мне помимо Синода привести отца Илиодора возвестить тебе волю Божию… Повели проклятому Синоду без издевательств освободить его».
4 сентября 1912 года Лохтина обращается к царю так: «Царь! Спроси своего холопа Саблера, правда ли он согласен на соединение нашей православной церкви с англиканской… Митрополит Полладий называл Саблера саратовским колонистом и т. д.».
Несмотря на такое отношение к царям, Лохтина пользуется их внимательным к ней отношением. У меня имеется подлинная телеграмма с рейда Штандарт, в которой цари за подписью Вырубовой – «Анна», поздравляют Лохтину с днем ангела.
Распутин в 1913 году выпросил у царя крест для Ольги Владимировны, чтобы она носила его на груди, как это делает великая княгиня Елизавета Федоровна, но Лохтина отказалась от креста и ответила царю, что она служит Богу не за награды…
Государыня прислала Лохтиной разные дорогие материи на балахоны, ленты, золотое кольцо и др. вещи. Часть материи и лент Лохтина приносила в «Галилею» и привешивала на деревьях. Кое-что из этого и сейчас хранится у меня.
Вообще отношения Лохтиной к Александре были гораздо сердечнее, чем отношения к Николаю. Это отчасти можно видеть из писем Вырубовой к Ольге Владимировне. В них Вырубова писала Лохтиной: «Дорогая Ольга Владимировна! Посылаю Вам от Мамы на дорогу 200 рублей, – и отец Григорий мне сказал Вам послать лент, я спросила каких. Он сказал – разных… Помолитесь за нас нерадивых… Здесь все слава Богу, но Мама болеет и мне тяжело, уповаю на молитвы о. Григория… Мама Вас целует. Помолитесь за нас. Ваша Анна… Получили ли Вы кольцо от Мамы?.. Благодарю Вас дорогая Ольга Владимировна, что написали, мне так дорого каждое слово из Покровского, надеюсь увидеть скоро о. Григория, а то все соскучились… Обнимаю Вас крепко. Мама и Дети Вас целуют… Помолитесь за нас… Ваша Анна».
Все эти письма Вырубова писала Лохтиной в 1913 году. Подлинники у меня имеются.
Царица за полтора года переслала Лохтиной около 5000 руб. На эти деньги Лохтина построила себе на хуторе Морозове прекрасный домик.
В последнее время она, по рассказам казаков, все ждала к себе в гости наследника и царских дочерей.
Живя вблизи меня, она все время просила царицу и государя прислать ей 10 000 руб. Эти деньги она хотела отдать мне на гомеопатическую лечебницу, хотя я об этом, как вообще ни о чем, ее не просил. Распутин пронюхал про это и запретил царям посылать ей 10 000 руб. Об этом А. Вырубова писала Лохтиной так: «Святая мать! Вы просите десять тысяч рублей. Мама спросила об этом Отца. Отец Григорий написал, что не надо. Не знаем, кого из вас слушать. Подождем. Сам Бог укажет, как поступить» (далее идет речь о посылаемых «Мамой» материях, лентах и просьба помолиться).
При этом Вырубова приложила подлинное письмо Распутина царям о том, чтобы они не давали Лохтиной десяти тысяч.
В письме том, между прочим, «старец» нарисовал какое-то пузатое чудовище с лягушиною головою, с тонкими, как жердочки, ногами и с растопыренными, наподобие паутины, пальцами. Под этим изображением он написал: «Серьга Труханов, отступнек», а около рта чудовища он написал: «Денег дай!».
Это замечательное письмо цари через Вырубову переслали Лохтиной, Лохтина отдала мне, а у меня вместе с другими письмами Распутина взяли его прокуры и, несмотря на мои настойчивые требования, не возвратили.
Так десять тысяч государыня и не прислала Лохтиной.
Распутин был очень недоволен, что Лохтина жила около меня. По этому поводу он писал ей бранные письма. Вот доподлинно одно из них:
«А бесовстная, А бесыдница, А проклятая, стерва. Ты чего там живешь подле Серьги отступнека. Ему, дьяволу анехтема, анехтема, анехтема. А ты подлюка там живешь. Я тебе морду всю в кровь разобью. Да! Григорий. Да!»
Где сейчас О. В. Лохтина, достойная крайнего сожаления, и что с ней – я не знаю. Очень боюсь, как бы она в своих странных балахонах и с ленточками не посетила Христианию…
М. И. В. – Дочь сенатора, девица очень красивая, 35 лет. Познакомилась со «старцем» на первых порах его деятельности в Петрограде. Увлеченная учением Распутина об изгнании блудных бесов, она, боримая, не желая выходить замуж и лишаться через это высокого придворного места, решила лечиться в «старческой лечебнице» Распутина.
«Старец», конечно, оказал милосердие и начал лечить ее. Сначала врачевал обычными поцелуями, прикосновениями и банями. Меря, как ее всегда звал «блаженный», повиновалась и, по всей вероятности, ожидала, что вот-вот она совсем будет чистая и святая и ей легко будет пребывать в девичестве.
Она участвовала в радении у Макария и даже дралась с Лохтиной из-за того, кому лежать по правый бок «старца».
Видимо, все шло по-хорошему. «Старец» писал ей письма.
В конце концов «блаженный» и здесь пересолил, ошибся, дал слишком сильное лекарство, и Мери ушла от него…
После одной бани, где «старец» предварительно убедил Мерю, что он бесстрастен и ничего не чувствует, когда прикасается к женщине, Мери легла рядом с Григорием, заснула, и – о ужас! – в это время «блаженный» сделался страстным и растлил чистую, невинную бедную девушку… Мери рассказала об этом Феофану на исповеди…
Когда Распутин, во время первого посещения Царицына, послал ей заискивающую телеграмму с рождественским кантом, то она даже и не ответила… Уже была обижена «старцем».
Об этом ужасном преступлении Распутина я узнал уже после защиты его из письма иеромонаха Вениамина. Говорил мне об этом в апреле 1910 года и диакон Салодовников.
Наконец, проговорился об этом, по нужде, конечно, большой друг Распутина – П., получивший от «старца» придворное звание камер-юнкера.
Когда я, 23 мая 1911 года, служил у него в доме, в Царском Селе, молебен, то он, желая заранее устранить то неприятное впечатление, которое могли на меня произвести ходившие по Петербургу слухи о растлении Распутиным, завел меня в одну глухую комнату и как-то таинственно начал говорить: «А что М. И.-то выдумывает про нашего великого прозорливца и отца! Говорит, что он ее растлил».
Тут П. замолчал и задумался.
– Что же дальше? – спрашиваю я.
– Дальше, дальше… я ей сказал, чтобы она молчала, и показал ей вот что!
Я посмотрел на большой, мясистый кулак драгунского офицера и подумал: «Да, пред этим кулаком, пред таким жестом поневоле замолчит не только что девушка, занимающая высокое место при дворе, но и вообще всякая»…
А. А. Вырубова. Старшая дочь А. С. Танеева, разведенная жена гвардейского офицера. Распутин говорил: «Аннушка отдала мне душу и тело».
По словам «старца», она разошлась с мужем, потому что муж ее очень бил и истязал. Но большая часть правды в том, что она приглянулась царице. Александра без нее не могла спать, есть, в комнате быть. Нужно было ее освободить от мужа.
Как это сделать? На сцену явился «старец» и все сделал. Он изгнал из Вырубовой блудного беса, и она забыла о муже. Тогда-то Лохтина и была при государыне заменена Вырубовой. Вырубова поселилась около дворца в Царском Селе, в маленькой скромной квартирке.
Здесь всегда обитал «старец», и когда ему почему-либо неудобно было являться во дворец, то к нему, на квартиру Вырубовой, приезжала Александра и часто сам Николай.
В этой квартире и я представлялся государыне. Ждали Григория и Николая, но они почему-то не приехали. После я решил – просто потому, что царица стеснялась при мне целоваться со «старцем», что она, по словам Распутина, делает всегда, как только с ним встречается.
Если Григорий был и есть для царей Бог и Христос, то Вырубова была и есть для них пророк, истолковательница воли Григория.
Все письма, телеграммы, советы, предписания, предсказания, повеления цари получали и получают от Распутина и отвечают ему чрез Вырубову. Вырубова исполняет свое послушание исправно, честно. Это нравится государыне.
Был только один случай, когда Александра была недовольна Вырубовой. О. В. Лохтина рассказывала мне об этом так: «Царица нервничает. И уже Аннушкой недовольна. Вот Аня прислала мне письмо и жалуется на это. Да. А сердится, потому что Аннушка плохо воспитана. Не во всем угождает государыне».
Гермоген, со слов придворных чинов, когда посылал меня к Александре с лекарствами, рассказывал мне: «Григорий-то, Григорий! Вот диавол! Ведь он Маму с ума свел, да и ту, Вырубову. Что он с ними делает, что делает, так немыслимо. Видели это слуги, а мне рассказывали придворные чины, когда я ездил в последний раз в Петербург и беседовал с сотрудником «Нового Времени» о Григории».
– Владыка! Да почему это оне так делают? – горячо спросил я.
Гермоген начал говорить, что это – хлыстовская штука.
Императрица Александра. Красивая, нервная, впечатлительная женщина, отдалась в руки «старца» еще тогда, когда он явился в Питер в больших мужицких сапогах.
Императрица Александра Федоровна в опочивальне
Прямых свидетелей этого факта, кроме самого Распутина, я не имею, но косвенных достаточно.
Во дни обличения «старца», от 11–16 декабря 1911 г., блаженненький Митя все время в покоях преосвященного Гермогена на Ярославском подворье кричал: «Вот вешайте меня, сейчас вешайте, а я говорю правду!..»
Приведенные слова Митя произносил несколько дней и бесконечное число раз. Говорил он их при мне, при Гермогене и при писателе Родионове. Гермоген в этих случаях молчал.
Считаю уместным здесь сказать, кто такой Митя.
Митя – мещанин г. Козельска, Калужской губ., Дмитрий Попов, 45 лет. Был сначала немым и полным калекой. В 1900 году он от удара грома выздоровел, пошел и стал кое-как говорить.
Каким-то чудом, конечно по его рассказам, у него тогда же появился в правой руке крест.
После исцеления Митя поехал по городам и начал крестом творить чудеса: преимущественно изгонял «бесов», но не блудных, и пророчествовал.
В 1901 году он приехал в Кронштадт, а оттуда был мною привезен в Петербург, в духовную академию.
Митя пошел в гору. Архимандрит Феофан провел его сначала к Милице Николаевне, а потом к царям. У царей Митя бывал со старичком-переводчиком, хорошо понимавшим, что говорил косноязычный Митя.
Блаженненький давал царям советы, предупреждал о революции, о восстании в войсках, и вообще, пробираясь черным ходом, помахивая своею отсохшею рукою, прихрамывая немного на левую или правую ногу и нося запросто в карманах то чернику, то землянику для царских детей, пророчествовал.
Митю, как далеко не такого жулика, как Григорий, придворные очень любили. Особенными его друзьями были: начальник походной канцелярии князь Орлов и начальник конюшенной части князь Путятин. Любил его также дворцовый комендант – покойный В. А. Дедюлин.
Блаженненький был при дворе недолго. Явился Григорий и затмил Митину звезду. Митю уволили в «отставку» и даже без пенсии. Блаженненький, конечно, повиновался, но начал через своих придворных друзей зорко следить за «деятельностью» Гришки.
И выследил, очень многое выследил. Об этом немного сказано и еще более будет сказано.
Помимо слежки, Митя образовал у себя бюро для записи лиц женского пола, так или иначе пострадавших от «старческой деятельности» Распутина. И не только бюро, но он в своем доме, в Козельске, сделал штаб-квартиру для пострадавших от Гришки. Здесь, между прочим, нашла себе на несколько месяцев приют несчастная Леночка Т.
Митя сначала дружил с отцом Иоанном Кронштадтским, а потом поссорился. Иоанн Кронштадтский не передал царю о Мите-прозорливце. Когда Митя вошел в силу при дворе, он вызвал Иоанна Кронштадтского к государю для объяснений. Николай спросил Иоанна при Мите: «Почему вы не сказали мне в свое время, что в Кронштадт явился прозорливый Митя и просил вас довести об этом до моего сведения?» Иоанн Кронштадтский, по словам Мити, очень трусился и ничего не отвечал.
Митя первый начал разоблачать «деятельность» Иоанна Кронштадтского. Он говорил, что отца Иоанна между Ораниенбаумом и Кронштадтом поймали какие-то люди, били за нехорошие отношения к женщинам; Ивана привезли домой без чувств; две простыни на кровь потребовалось. После того Иван долго болел, и его лечили доктора, а от чего лечили, ясно о том не говорили.
Вообще о Мите писать нужно столько же, сколько пишу о Грише, но это сейчас не входит в мои планы.
Посмотрю, если читатель заинтересуется Распутиным и вообще придворными пророками, старцами, блаженными, то тогда я еще могу написать книжки: «Про святую мать Ольгу» (Лохтину), «Блаженненького Митю», «Про босоногого странника Васю» (Ткаченко), «Про Матронушку босоножку» и прочих.
А пока я только скажу: у императора Николая и царицы Александры при приемах министров и должностных лиц с докладами есть правило: сначала выслушивать «старцев» и «блаженненьких», а потом уже министров.
В силу этого правила получается приблизительно такая картина: сначала по черному ходу дворца бегут к кабинету Николая и Александры грязные, хромые, вприпрыжку или как-нибудь еще «блаженные советники», а потом от парадного хода важно направляются к кабинету тайные и действительные.
Что из этого получается, читатель отчасти уже видел, а еще более увидит в последних главах книги.
Возвратимся к оставленному предмету. 14 января 1912 года я, Гермоген и Родионов были у И. Л. Горемыкина. Горемыкин рассказал нам следующее: «Беда! Жалко государя. Ведь этот шарлатан Распутин окончательно отбил от него государыню императрицу. Придет к ней и возится целыми неделями, а бедный император, как голубок без голубки, походит, походит, да унылый и уйдет к себе в кабинет. И нельзя его, подлеца Распутина, – выгнать. Если его убить, то государыня или с ума сойдет, или покончит жизнь самоубийством».
Писатель Родионов, когда я собирался изобличать Распутина, говорил мне несколько раз на разные лады: «Да вы, батюшка, всего-то не знаете. Вы живете в низах народных. Что там знают? Почти ничего! А вот я вращаюсь здесь, в верхах, чуть не каждый день бываю у И. Г. Щегловитова, и он мне рассказывает прямо-таки невероятные вещи! Распутина и царь боится!..»
Назад: Глава I. Мое знакомство с Распутиным
Дальше: Глава III. Распутин – неофициальный русский царь и Патриарх
