Если бы не Тэйн, я бы прямиком помчалась к бабушке, не обращая внимание ни на боль в ноге, ни на жар, охвативший тело. И, скорее всего, где-нибудь на пути к ее дому потеряла бы сознание.

Тэйн же поймал меня за руку, едва я ступила на лестницу, и сказал именно то, что мне так не хотелось слышать: мне не пройти семь миль с израненной ногой; скоро рассвет, мать обнаружит, что я не ночевала дома, и отправится на поиски; она догонит меня, вернет в Нью-Бишоп и уж тогда обойдется без всяких магических уловок – просто запрет меня на замок в комнате без окон, а то и на цепь посадит.

Ночная прохлада обвевала взмокшее от пота тело. Мелко дрожа, я долго смотрела на Тэйна, потом выдохнула и коротко кивнула.

– Поправишься, наберешься сил, и тогда мы уйдем вместе, – пообещал он, положив руки мне на плечи.

– Вместе? – В моих мечтах я всегда убегала к бабушке одна. Что бы она сказала, если бы увидела меня с парнем в татуировках? Кроме того, Тэйн не знал о другом заклятье матери, из-за которого Томми чуть не погиб в трясине.

– Но ты…

Тэйн покачал головой.

– У меня есть точно такая же защита, помнишь? Колдовство твоей матери не причинит мне никакого вреда.

Я растерянно заморгала. Ну конечно, он был прав. Хотела спросить его, как он узнал мои мысли, как вдруг приступ головокружения едва не опрокинул меня, так что я еле устояла на ногах. Согнувшись пополам, я прижала руки к животу. «Будь осторожна с чужой магией!» – предупреждала бабушка. Я чувствовала в себе эту странную, чужую магию, которая будто вступила в схватку с моей собственной. Однако это было желанное вторжение. Тэйн подхватил меня, помог спуститься и повел вдоль берега. Я сжала зубы, ощутив, как к горлу подступает тошнота.

– Мне плохо, – простонала я, имея в виду отнюдь не рану на бедре, и прижала руки к груди, пытаясь унять бушующий внутри меня огонь.

– Все будет в порядке, – прошептал Тэйн. – Ты молодец.

В его голосе я вновь уловила удивление и восхищение, потому, невзирая на жар и дурноту, улыбнулась ему. Я его поразила!

– Мы на месте, – сообщил он.

Сквозь полуопущенные веки я различила дом матери.

– Обойди его, – шепнула я. – Через сад…

По боковой дорожке Тэйну пришлось меня буквально тащить. Низко в небе мерцала полная луна. Хотя до рассвета оставался еще час или два, стоять вдвоем в саду было опасно – в любой момент кто-нибудь мог выглянуть в окно и заметить нас. Но я все равно крепко прижалась к груди Тэйна, не желая с ним расставаться.

– Оставишь мне записку вот здесь, на клумбе, когда будешь готова к побегу, – сказал он чуть хрипло. Я уткнулась головой в мягкую ложбинку на его шее, чувствуя лбом мягкое биение его пульса.

– Не уходи, – прошептала я.

Знаю, было чистым безумием просить об этом, но мне так хотелось, чтобы он меня не отпускал. К тому же мне нездоровилось. Пальцы Тэйна скользнули к моему подбородку, приподняли лицо.

– Я вернусь. Будь сильной. И поправляйся скорее.

Всего один быстрый поцелуй – и он ушел.

Мне показалось, что вместе с ним ушло и приятное тепло, согревавшее мое тело. Провожая его взглядом, я следила, как он нырнул в тень сада, оставил там мой фонарь, на мгновенье показался у калитки, а затем растворился в темноте улицы. Меня тотчас охватила острая, щемящая тоска. Я оглядела дом, тщетно пытаясь унять дрожь. Хотелось упасть прямо на холодную землю и будь, что будет, но увы… надо было пересечь кухню, подняться на два пролета по лестнице и войти в свою комнату так, чтобы никто меня не увидел и не услышал.

Я осторожно ступила, морщась и втягивая воздух сквозь стиснутые зубы. Меня тяготила не столько боль от татуировки, сколько недомогание, вызванное магией Тэйна. Волнами накатывали дурнота и головокружение, подкашивались ноги. Я едва различала дорогу – перед глазами все плыло. Одновременно знобило и бросало в жар. С трудом передвигаясь, держась за стены и спотыкаясь на каждом шагу, я шла как пьяная. К горлу подкатывала тошнота, но приходилось терпеть. Нельзя допустить, чтобы меня вырвало в кухне или на лестнице.

«Сделаешь это у себя, – приказала я и продолжала медленно подниматься по лестнице, обливаясь потом. – Если это случится в любом другом месте, то ты сдашь себя с потрохами. Так что надо, прежде всего, добраться до своей комнаты».

Этот внутренний диалог худо-бедно помогал идти. Но только я переступила порог комнаты, как меня стошнило. Доползти до раковины в углу не хватило сил. Мысли затуманились. Мне было так плохо, я едва ли могла думать о бедной горничной, которой завтра придется за мной убирать. В глазах потемнело. Однако прежде чем улечься в постель, я все же сумела стянуть с себя платье, обмотать опухшее бедро шарфом и спрятать ботинки Люси. Наконец в изнеможении рухнула в постель и отдалась во власть сна, больше похожего на тяжкое, лихорадочное забытье.

Ведьмы не болеют – по крайней мере, в нашей семье. Это своего рода сделка с высшими силами. В обмен на короткую жизнь мы никогда не простываем, не подхватываем насморк или любое другое недомогание.

Лихорадка, что приковала меня к постели, имела совсем другую природу – сверхъестественную. Я знала это, но тем не менее удивлялась, что чувствую себя полностью обессиленной, лежа в кровати, потея и одновременно содрогаясь от холода. Пожалуй, только благодаря своему ночному кошмару знала, что эта лихорадка не убьет меня и я смогу ее преодолеть. Так и получилось. Я очнулась и увидела мою мать, которая сидела в кресле рядом с кроватью и встревоженно смотрела на меня.

– Ты проснулась, – вздохнула она, и я удивленно на нее уставилась.

Такой растрепанной я ее никогда не видела. Она была в старом, несвежем платье, нечесаные волосы распущены по плечам. Даже в той тесной, зловонной лачуге, работая прачкой, она старалась выглядеть безупречно. Внешность всегда имела для матери огромное значение, поэтому видеть ее такой было очень непривычно.

– Ты три дня в себя не приходила, – почти обвиняющее произнесла она. – Как ты себя чувствуешь?

Мне было тревожно, сознание еще путалось, голова кружилась. Но я прошептала первое и самое безобидное, что пришло на ум:

– Есть хочется…

– Что с тобой случилось? – она придвинула свое кресло ближе к кровати. – Ты выглядишь… совсем другой…

Сердце в груди сжалось, и тут же я ощутила подергивание в бедре. Магия Тэйна…

– Ничего. Я просто голодна, – голос звучал хрипло, но, к счастью, мать не стала допытываться.

– Хорошо, я сейчас что-нибудь принесу.

Она медленно поднялась, не сводя с меня пристального взгляда, я же старалась сохранить спокойное и отрешенное выражение лица. Только она вышла из комнаты, я задрала подол ночной рубашки, сняла пропитанную потом повязку и, стараясь не обращать внимания на сильное головокружение, принялась внимательно изучать татуировку. Слегка коснулась пальцем воспаленной, припухшей кожи и вздрогнула от боли. Впрочем, меня мало заботило, что рана, казалось, и не думала заживать. Я была счастлива уже тем, что рисунка никто не обнаружил, пока я была без сознания. Этель, одна из наших горничных, похоже, меняла мне простыни, пока я болела, но если она и видела повязку на ноге, то рот держала на замке – тем более что на прошлой неделе я как нельзя лучше растолковала для нее сон.

Я снова осторожно обмотала бедро и поправила ночную рубашку. Необыкновенная сила, исходящая от татуировки, обороняла меня словно щит, в то время как моя магия дремала внутри, оставаясь неприкосновенной. Это было странное ощущение, точно вокруг меня витал чей-то дух, но хотя бы теперь он не причинял мне таких страданий.

Заслышав шаги матери в холле, я быстро расправила рубашку и чинно сложила руки на животе. Она внесла поднос и поставила его на ночной столик, довольно далеко от меня. До еды я не дотягивалась, так что могла лишь видеть клубы пара над чашкой с бульоном. Сама же она снова уселась в кресло.

– Мы вызывали доктора, – сказала она устало. – Он не смог определить, что с тобой. Я и не думала, что ты можешь заболеть. Скажи мне, что все-таки случилось.

Я перевела взгляд с чашки на ее лицо.

– Ничего.

Она покачала головой.

– Нет, что-то случилось. Ты… Томми Томпсон уехал, ведь так?

– Да, – я сглотнула, губы слиплись, а во рту все пересохло. – Две недели назад. Что ж ему еще оставалось делать?

– И ты с тех пор больше не появлялась в доках?

– Нет.

Это была правда. Мне вполне хватало и работы со снами Тэйна. Искать клиентов не было ни сил, ни времени, ни желания. И к тому же без Томми доки утратили для меня привлекательность. Наоборот, все только напоминало о нем, лишний раз заставляя беспокоиться и скучать. Поэтому я избегала там появляться.

– Это не… Тебя никто… – Мать, прищурившись, смотрела на меня.

Я вдруг почувствовала себя вялой и изможденной.

– Я только что очнулась, – я не дала ей договорить, даже не пытаясь скрыть раздражение. – Может, ты оставишь свои вопросы на потом?

Вместо ответа она поднялась, прошлась по комнате, теребя кончик шарфа.

– Я переживала за тебя!

Возможно, так оно и было, но если она и испытывала облегчение от того, что я пришла в себя, то никак этого не выказывала.

– Ты постоянно пропадала в доках. Я подумала, что, может… Может быть, кто-то причинил тебе вред… – и в ее голосе послышался страх, но я лишь нахмурилась.

– Ты что же, думаешь, что я одна из тех дамочек-недотрог? Я ведь Роу! Никто не причинит мне вреда.

– Нет. – Моя мать остановилась и снова уставилась на меня. – Как раз потому, что ты одна из Роу, я и переживаю.

Она подошла ко мне поближе.

– Мы не такие, как все, Эвери. И каждый на острове знает об этом. Мы гораздо более могущественны, чем они, поэтому нас ненавидят.

В желудке заурчало, и я посмотрела на чашку с бульоном.

– Это неправда.

– Почему? Потому что твоя бабушка так сказала? Они боятся нас. – Она провела пальцами по лицу, коснулась шрама.

– Я думала… думала, с тобой что-то случилось, – произнесла она слабым голосом. – Я думала, тебя кто-нибудь обидел.

Она вновь потрогала свой шрам, и я поняла, что она имела в виду.

– Я не ты, – обронила я тихо.

Она моргнула, словно выйдя из задумчивости.

– Я не собираюсь повторять твои ошибки.

– Ты в этом так уверена? – спросила она. – Ты думаешь, нет ничего страшного в том, чтобы завести отношения с кем-то из них? Так вот, если такое произойдет, беды не миновать!

Перед глазами тотчас возникло лицо Тэйна. Я недоверчиво фыркнула.

– У тебя, может, это и привело к беде, а у меня…

– И у Томми тоже… – прищурилась она.

Мои щеки вспыхнули, в то время как тело, наоборот, будто сковало льдом.

– Я слишком много тебе разрешала. Мало следила за тобой. Позволяла тебе ходить куда вздумается.

– Многое мне позволяла? – у меня вырвался смешок.

– Почему ты так себя ведешь? – ее глаза горели. – Что я сделала не так?

– Что ты сделала не так? – Я села в кровати. Сердце от волнения заколотилось. – Да ты забрала меня, увезла сюда! И держишь здесь против моей воли!

– Да уж, – грустно усмехнулась мать. – Это ведь тюрьма, Эвери! Тюрьма, где ты в любое время можешь получить все, что пожелаешь.

– Здесь нет того, что я хочу! – упрямилась я.

– Что же ты хочешь? Скажи мне!

Сжав в кулаках простыни, я в упор смотрела на нее и желала одного: иметь достаточно сил, чтобы сбежать прямо сейчас. А еще показать ей, что она не сможет больше удерживать меня силой. Зачем я все еще с ней спорила и что-то доказывала? Почему просто не сказать ей то, что она желала бы слышать? И тогда она оставила бы меня в покое. Ведь сейчас это не играет уже никакой роли. Еще несколько часов – и я уйду отсюда навсегда, чтобы в конце концов стать ведьмой. И больше мне не придется встречаться с ней, если, конечно, мне самой этого не захочется. Ничто больше не имело значения. Четыре года мы прожили бок о бок, но так и не стали близки.

– Я знаю, что ты пытаешься сделать, – я старалась говорить твердо. – Ты хочешь, чтобы все эти вещи заменили мне то, от чего, по-твоему, я должна отречься.

– Нет, Эвери, речь не о том…

– Ты должна понять, – заговорила я взволнованно и быстро. – Что бы ты ни делала, что бы ни говорила, ничто не заставит меня забыть, что я – Роу. У меня была своя жизнь, свои обязанности, а ты взяла и лишила меня всего!

– Ты до сих пор хочешь быть ведьмой? – спросила она тихо, но жестко. – Прекрасно. Тогда представь свою жизнь лет через десять. Или через двадцать. Ты одинока. Ты голодаешь. Крыша над головой прогнила. А твоя дочь? У нее не будет друзей. Она вырастет безграмотной и невежественной. Она будет знать лишь нищету, грубость и страх. Она будет испуганно вздрагивать всякий раз, когда услышит стук в дверь. Ты думаешь, жить, следуя традициям Роу, – большое счастье? Ты хоть понимаешь, от чего тебе придется отказаться, став ведьмой? Еще настанет день, когда ты, Эвери, вспомнишь о жизни, которую я тебе предлагала, и захочешь вернуть ее.

– Прекрати! – Я зажмурилась, закрыла лицо ладонями, потому что не могла больше видеть, как она, бледная, спокойная, нависает надо мной.

– Я устала указывать на очевидные вещи, – покачала головой мать. – А что хуже всего, я знаю, что ты меня не послушаешь. Ты не поверила бы ни слову, расскажи я тебе, как тяжело на самом деле приходится ведьмам.

– Откуда тебе это знать? – Я отняла руки от лица. – Разве ты от чего-то отказывалась?

В первый момент на ее лице отразился испуг, маска спокойствия на миг соскользнула, но мать притронулась к шраму и быстро взяла себя в руки.

– От многого, слишком многого.

С минуту поколебавшись, она взяла со столика поднос и поставила поверх моего одеяла, затем направилась к двери. Теплый металл согревал озябшие колени.

У порога мать оглянулась и замерла, мне даже показалось, что она не дышит.

– И что самое ужасное, я отреклась, даже не успев понять, чем обладаю, – сказала она и вышла из комнаты, а ее слова так и продолжали звучать у меня в голове.

Она меня не поняла. Она не осознавала, что все ее планы скоро рухнут, потому что я уйду навсегда. Сколько я мечтала об этой минуте, когда я буду смотреть в ее глаза и знать, что больше она не имеет никакой силы надо мной. Ожидала триумфа, наслаждения, но отчего-то на душе было тяжко. Меня по-прежнему знобило, и внутри словно ком встал. Что она сделала со мной?

Я глубоко вздохнула, тряхнула головой.

«Прекрати!» – велела я себе. Больше на ее счет можно было не тревожиться. И нога начинала заживать. Осталось только подать знак Тэйну и, наконец, сбежать отсюда.

Брать что-либо из вещей я не стала. И возвращаться сюда не собиралась. Когда городские часы пробили полночь, я проверила, на месте ли ботинки Люси. Они стояли там же, где я их спрятала, – за шкафом. Затем я осторожно спустилась по лестнице и проскользнула через кухню в сад. На несколько секунд задержалась и оглядела дом, молочно-белый в свете луны. Затем повернулась и решительно направилась в сторону города.

Ночной бриз холодил пылающие щеки. Стоило мне подумать о побеге или о Тэйне, как меня бросало в жар. Слова матери тоже не выходили из головы. Я знала про ее печальный опыт с мужчинами. Ни мой отец, ни пастор не могли по-настоящему любить необычную и сильную женщину из семьи Роу. Правдой было и то, что в доме Роу всегда жили только женщины, мужчины там не задерживались.

Это вовсе не означало, что у женщин Роу не хватало женихов. Настоящих женихов, а не тех, кто просто желал поразвлечься с одинокой женщиной, живущей в доме на скалистом утесе (думаю, никто не удивится, что таких ждали одни неприятности). Кто только не сватался к моей бабушке! И грубые бывалые моряки, которые приходили к ней тщательно причесанными, с букетиками ромашек, и господа, которые обещали золотые горы и звали с собой на материк. Бабушка отказывала всем. «Идиот, – как-то сказала она, закрыв дверь за одним бостонским щеголем с кривым лицом. – Чем бы я занималась в этом Бостоне?!»

Бабушка редко вспоминала отца моей матери, а я не любопытствовала. Если она и тосковала по нему, то тщательно это скрывала. А мне говорила, что толком не знала его, и вообще, история их короткого романа – совсем не для ушей маленькой девочки. «Он был как призрак», – сказала она однажды. Я и не спрашивала, просто бабушка неожиданно отвлеклась от своей работы и, глядя в окно, с грустью произнесла: «Он пронесся по моей жизни, словно призрак, а когда ушел, у меня родилась твоя мать…»

Но Тэйн не был призраком, как мой дед, или чудовищем, как отец. Он был настоящим, теплым и добрым. И я хотела его. Я хотела его так же сильно, как хочу вернуться к бабушке. И нуждалась в нем, как нуждаюсь в воздухе. Пусть ведьмы Роу никогда не делили кров с мужчинами. Возможно, я стану первой.

Город спал в темноте и тишине. Я шла боковыми улочками, обходя стороной оживленные места: паб, доки, меблированные комнаты. Старалась держаться ближе к центру, к деловой части города, так как все конторы и магазины уже закрылись. Правда, некоторые хозяева жили вместе с семьями прямо над своими лавками, и хотя наверняка все уже крепко спали, следовало идти осторожно, бесшумно, подняв капюшон и пряча лицо в тени. Ведь всем известно, что мать назначила вознаграждение на тот случай, если кто-то вдруг поймает меня в неположенном месте в неположенное время и приведет домой. Поэтому, когда я завернула за угол и чуть не налетела на Билли Мэси, то резко отпрыгнула в сторону и выставила кулаки. Билли родился на острове и занимался тем, что торговал канатами и веревками собственного изготовления.

– Только подойди ко мне, Мэси! – пригрозила я, отступая назад. – И я… я…

Билли Мэси, шести с лишним футов ростом и около трехсот фунтов весом, мог бы прихлопнуть меня как муху.

– О! – Билли вздернул кверху обе руки. – Ну и что дальше?

Я замешкалась.

– Поздновато для тебя. Почему не в постели? Куда ты так торопишься?

– Никуда, – ответила я, держа кулаки перед собой.

– Никак собралась сбежать к бабушке? – Билли подошел поближе, я приготовилась отскочить, но его широкое лицо вдруг расплылось в улыбке. – Самое время, если хочешь знать мое мнение.

Взглянув на выражение моего лица, он рассмеялся.

– Ты что же, думаешь, я сейчас закину тебя, визжащую как поросенок, на плечо и побегу к твоей матери? Можешь мне поверить, я никому и слова не скажу. Что бы твоя мать со мной ни сделала, все равно нет ничего хуже, чем жить впроголодь и ждать, когда, наконец, ты станешь ведьмой острова и будешь делать то, что должна.

Я уставилась на него, ушам своим не веря.

– Ты не боишься моей матери?

– Конечно, боюсь! – хмыкнул Мэси. – Она все кишки из меня вытянет, если узнает, что я тебя видел и не привел. Хоть она и прибилась к знати, но магию вовсе не бросила. Но я так считаю, чему быть, того не миновать, да и в доках все знают – тебе не место в этом городе. И потом, я же ничего дурного не сделал? И к побегу твоему я не причастен, так ведь? Я просто буду держать язык за зубами. Жену пастора сложно найти – все эти большие дома так похожи, а я всегда плутал в том районе. – Он ухмыльнулся, а затем наклонился и прошептал: – Беги, Эвери! И не оглядывайся.

Улыбаясь, он развернулся и пошел в сторону паба, насвистывая какую-то мелодию.

С трудом осознавая, что произошло, я смотрела ему вслед. Они все ждали меня. Надеялись. Они знали, что я – их единственный шанс. Тепло разлилось по всему телу до самых кончиков пальцев! И я припустила с новой силой.

Тэйн ждал меня на выезде из города, с незажженным фонарем в руке. Воротник его куртки был поднят, словно он тоже хотел скрыть лицо в тени. Увидев меня, Тэйн улыбнулся. Я подбежала к нему, схватила за руки и с удивлением обнаружила, что, касаясь его, больше не ощущаю ни резких толчков, ни даже вибрации, как бывало прежде. Зато магия моего тату потянулась к нему навстречу, точно узнав в нем «своего». Я с радостью обняла Тэйна за шею, лицом уткнулась в воротник, с наслаждением вдыхая его запах. Он ласково запустил руки мне в волосы, и сердце от радости чуть не выскочило из груди. Я вспыхнула, когда он приподнял мой подбородок и поцеловал в губы. Каким же он был нежным, мягким и сильным! Он не отрывал своих губ от моих, будто не мог напиться. Я прикрыла глаза, и кровь в венах вскипала пузырьками от счастья.

– Я так по тебе соскучился, – признался он и притянул меня к груди.

Он целовал мой лоб, веки, лицо. Его дыхание щекотало, обжигало. Мне казалось, что там, где он касался губами, кожа просто искрилась от напряжения. Я вся дрожала.

– Готова? – прошептал Тэйн, улыбаясь. – Всего один шаг – и мы уйдем из Нью-Бишопа.

Дыхание перехватило – слишком уж я взволновалась! Тэйн протянул руку. Наши пальцы переплелись. Пора было идти.

Оставив позади огни Нью-Бишопа, мы шагнули в темноту.