Глава 8,
где поссорились Станислав Владиславович и Иван Никифорович

Пара хороших друзей стоит четырех мужей, гласит народная женская пословица. В случае с Тимофеем это было в самую точку. Он один стоил восьмерых «штампованных». Что бы сказал мне муж, если бы, предположим, он у меня был (тьфу-тьфу!), когда я позвонила бы с просьбой забрать меня из Владыкина вместе с не совсем трезвой подругой после того, как мы целую ночь гуляли напропалую и черт-те чем занимались? Ничего хорошего. Было бы неплохо отделаться легким испугом. А то можно и вообще огрести по полной программе, а в результате еще и получить развод.

Но с другом такого не происходит. Друг берет твоего ребенка, одевает его, сажает в машину, предварительно прогретую, конечно же, и едет к тебе. И на твой хмурый помятый вид реагирует, как и положено настоящим друзьям.

– Кефирчик будешь? – спросил Тимка, сочувственно оглядев меня. – Можно купить в палатке, тут есть по дороге. Может, еще чего закусить? Вы вчера-то вообще закусывали?

– Ой, не надо ничего говорить! – взмолилась Бася. При любом упоминании о еде или продуктах, косвенно к ней относящихся, ее тут же начинало мутить. Вообще я, если честно, перестаю понимать, как снимается все наше телевидение-кино. Они же ведут совершенно нетрудоспособный образ жизни!

– Молчу-молчу, – Тимофей понимающе хмыкнул и подмигнул Эльке, уютно замотанной в шубку из искусственного меха и застегнутую в детском сиденье на заднем ряду Тимкиного «Форда».

– И не тряси, умоляю, – добавила Бася, опадая на заднее сиденье. Речи не было о том, чтобы она осталась «лечиться» дома. Сломанная рука Ольховского однозначно манила. И Бася совершала чудеса героизма и простой бытовой подвиг – встала и пошла. Почти библейское чудо.

– Да, девочки, погуляли вы.

– Ничего не помню, – поделилась я.

– Это ничего. Это бывает. Вот у моей бывшей муж – Гарик, так он однажды забыл, как в туалет ходить. Сидел в коридоре и плакал. Я его спрашиваю, в чем дело, а он головой только мотает и рыдает еще горше. Потом налил лужу в прихожей и пошел спать.

– Фу! – возмутилась Бася.

– Да уж, ничего интеллигентного, – невозмутимо согласился Тимка. Я смотрела на него в изумлении. Насколько мне было известно, сам он не пил практически. Но к людям пьющим относился с удивительной толерантностью. Ангел! И не женат, между прочим. Вот почему бы Сухих не посмотреть в такую очевидную сторону. Тимка даже симпатичный, если посмотреть на него не на работе, когда он в комбинезоне и весь в какой-то грязи. А вот сейчас, за рулем темно-синего «Форда», в красной с серым лыжной куртке и с небольшим румянцем от мороза, он очень даже хорош. И я столько раз предлагала Сухих заехать к нему посмотреть машину. И ничего бы сейчас этого не было. Никаких сломанных рук.

– Слушай, ты извини… что я не приехала, – на всякий случай сказала я. Тимка обернулся, улыбнулся ласково и кивнул.

– Не вопрос. Никаких проблем. У нас позавчера Гарик ушел в запой, так что дома меня ничего хорошего не ждет.

– Неужели ничего нельзя сделать? Выселить его? Он у вас прописан?

– Наверное, нет, – он пожал плечами. – Но как его выгонишь! И потом, он, когда трезвый, ничего парень. Только когда выпьет, знаешь, чудит.

– Чудит? – заинтересовалась Бася. Уж кто-то, а она знает, как люди чудят.

– Ну да. У него что-то с крышечкой. После армии, наверное.

– А он что, в Чечне служил? – предположила я. Для Афганской кампании Гарик был явно молод. – Ему там психику повредили?

– Да нет, он в Одинцове служил, при кухне. У него там знакомый был, пристроил, – помотал головой Тимка. – Просто там у них бесхозно можно было спирт доставать, вот они и повредились за два года. Перебрали с халявой. И у него мания развилась или что-то типа того. Ему, как он выпьет, все время кажется, что за ним гонятся из военного патруля. И он убегает. Один раз в окно даже выпрыгнул, когда я в комнату вошел – спичек попросил.

– У вас же второй этаж! – вытаращилась я.

– Ну да, – не стал спорить Тимка.

– Слушай, сказочник, нам надо еще в аптеку заехать, – влезла в разговор Бася. – Надо купить снотворное и обезболивающее для Ваньки. И «Алка-зельтцер» для меня. Ну, и для Гальчика тоже. Заедем?

– А отчего ж не заехать.

– Тогда продолжай. Только резко не тормози, умоляю! – добавила Бася.

– А чего продолжать? В общем-то, вся история. Когда он начинает в свои прятки играть, к нему лучше не подходить. На прошлый Новый год он, когда нажрался, убежал в лес – наш, который за гаражами, у озерца. Там чертей гонял, подрался с кем-то, ему нос разбили. А потом его полиция привела домой. Мы даже не поняли, как они нас вычислили. Адрес, в смысле. Гарик вел себя как настоящий партизан. Ни слова им не сказал, как они его ни пытали. Он вообще решил, что они «из этих».

– Из кого – из «этих»? – не поняла я.

– А кто его знает! У него «эти» – то военный патруль, то КГБ с Лубянкой вместе, то еще какие вороги. В тот раз он вырывался, как мог. И все кричал, что они шпионы. Что они на Америку работают.

– Ужас! – воскликнула Бася.

– Ужас, что они нас вычислили. Наверное, кто-то Гарика опознал. Обычно он приходит через пару дней уже в разуме. Или попадает в вытрезвитель и там, соответственно, тоже в разум возвращается. А тут они нам его вручают, намекают, что, мол, надо бы за такое сокровище деньжат им отвалить. Гарик же дико озирается и жене кричит: «Видишь, я тебе говорил. Они вычислили меня, демоны! Нашли меня, враги! Звони в 911!», и собирается снова в окно сигать, чтоб, значит, не сдаваться врагам. А жена тоже возмущается – требует, чтобы полиция ее дорогого муженька забрала и отвела туда, откуда взяла. И еще грозит пожаловаться на них начальству. Обещает, значит, Собянину написать.

– Ничего себе, – я не сдержалась и расхохоталась. – Хорошенькое дело.

– А он ей зачем дома в таком состоянии? – пояснила вполне понимающая ситуацию смеющаяся Бася. – Откуда такое чудо достали – туда пусть и положат.

– В общем, да, – меланхолично кивнул Тимофей, подруливая к какой-то местной аптеке. – Полиция злится. Они-то рассчитывали, что им «обломится». Так сказать, вознаграждение. Мужика привели домой, к любимой жене. Прилично одетого, в бреду. А она бесится, кричит, что он теперь ей будет мозги крутить еще сутки. И выпихивает полицию вместе с мужем на лестничную площадку. Говорит, что он без прописки тут живет и пьяным она его не пустит. Честное слово, еле уговорили ее тогда Гарика оставить. За-ради Нового года мужа домой пустила. Под мои гарантии. Кстати, я потом десять раз пожалел. Он потом действительно нам все нервы испортил. Зачем-то перерезал телефонный провод.

– Чтобы не прослушивали! – предположила Бася, продолжая ржать, как лошадь.

– Ну да. И еще из холодильника вылил в окно кастрюлю борща. Посчитал отравленным. Соседи потом неделю бесились. Борщ им на машину прилетел. И примерз, большей частью к лобовому стеклу, – Тимофей совершенно серьезно говорил, без тени улыбки или хотя бы иронии. Мы же с Басей к этому моменту уже катались по машине от хохота.

– Хорошо еще, он его вместе с кастрюлей не выкинул! – с трудом выдавила из себя Бася, давясь смехом.

– Не то слово! – так и не улыбнулся Тимофей. – Тогда пришлось бы за свой счет машину чинить. А кому? У кого тут сервис? У Тимофея, конечно. Тогда бы я вообще попал. А так – ничего. Борщ жидкий. Моя бывшая, вообще-то, готовить не умеет. Ужасный был борщ. Вообще его не жалко. Вы в аптеку пойдете? – он обернулся и посмотрел на трясущуюся в конвульсиях Басю.

– Не могу-у-у! – простонала она, хлопая в экстазе ладонью по сиденью. Он неодобрительно покачал головой, потом уточнил, что именно надо купить, чтобы поставить на ноги нас с Басей и уложить в кровать Ивана Ольховского. И ушел. Мы же сотрясались в смеховой истерике, не имея сил остановиться. Потом кое-как успокоились, перестали колыхаться.

– Жидкий. Жидкий борщ. Надо про него сюжет снять! Московский озорной гуляка! – булькала истерзанная алкоголем Бася. Потом наконец замолчала и огляделась. В тишине быстро остывающей машины особенно хорошо чувствовалось, как устали мы, как мы перебрали, но в то же время то, как мы молоды, как счастливы. Элька мирно спала, ее личико было нежным, румяным и прекрасным.

– Ну, девочки, налетай, – вернулся к нам Тимка. – Минералка с таблетками на любой вкус. Я вашему Ольховскому еще бодягу взял. Нет лучше средства от синяков и отеков.

– Думаешь, она ему от перелома поможет? – хихикнула Бася. – Помажет – и перелом спадет.

– Я так понял, что они подрались? Значит, сто процентов, перед тем, как что-то поломалось, что-то еще было сотрясено, стукнуто и отекло.

– Логично, черт возьми. Ладно, поехали. Нам еще за город ехать, – Тимофей хлопнул в ладоши, чтобы нас как-то вернуть в чувство. Мы же присосались к минералке и тихо наслаждались моментом. Я, кажется, не проводила новогодние каникулы так хорошо со времен моего расставания с Пашкой. Что-что, а веселые праздники с последующим похмельем были его специальностью. Отчасти из-за этого я так отрицательно реагировала на его предложения руки и сердца. Понимала, что к этим интересным частям его тела приложится и печень. И мозг.

– Да там всего пара километров. И потом, пробок-то никаких нет, – заметила я.

– Вот бы Москва была всегда такая, какая она до старого Нового года.

– Это да! – мечтательно кивнули все. Мы долетели до дома Ольховской минут за двадцать, что, вообще-то, было действительно отличным результатом.

О ее доме я могу говорить часами. Это – моя сбывшаяся во плоти мечта. Представьте – маленький поселок, охранник у шлагбаума мерзнет, перепрыгивает с ноги на ногу. Наперевес у него автомат. Лицо красное, но гостеприимное – так положено по уставу их охранного предприятия. Это вам не охранник в супермаркете, злой и хмурый, ненавидящий всех. В поселке же он – практически дома. Работа непыльная, на природе. Потому что вокруг лес. Вокруг природа. Сейчас холодно, а потом будет весна, будет зелень, будут шашлыки на заднем дворике въездной группы. Роман Дарьи Донцовой под раскидистым дубом.

У Ольховской лесной участок. Самый дорогой. Самый красивый. Самый геморройный – потому что только их и грабят постоянно, считай, что каждую зиму. Из-за этого у нее в доме дополнительно везде датчики взлома, тревожные кнопки и пульты сигнализации. Однажды ее саму чуть не арестовали, потому что она забыла снять дом с охраны. Так что вроде система работает. Пока что у них ничего не украли, кроме дорогой газонокосилки. Но ее муж забыл во дворе.

Зато из спальни Марлены виден лес. И слышно, как поют птицы. Когда тепло, у нее в спальне открыта балконная дверь и тонкая шифоновая занавеска тихо раздувается от теплого ветра. И слышно, как ветер раскачивает верхушки деревьев.

Правда, в прошлом году сосед Марлены перестраивал баню, и его рабочие не придумали ничего лучше, как выкинуть весь строительный мусор за забор – в лес. Что-то там случилось, нарушился какой-то отток воды, и несколько деревьев оказались подтоплены образовавшимся болотом. Пока шла ругань, пока соседа заставили убрать мусор и прочистить дренаж, деревья умерли и теперь торчали высохшими стволами в небо, как немой упрек тупому человечеству. Деревья было жаль.

В кухне-гостиной у Марлены был камин – белоснежный, отделанный мрамором. Когда мы приехали, он весело горел и теплые языки пламени подсвечивали полутемное помещение приглушенным светом. Около камина в большом кресле с бархатными подлокотниками полулежал Иван Ольховский действительно с синяком под левым глазом, с замотанной в гипс рукой. Его глаза были прикрыты, но он не спал, а тихо постанывал. А когда мы вошли и моя Элька моментально рванула к огню, он вздрогнул и диковато на нас посмотрел.

– Эля, нельзя. Это опасно. Не подходи, – я попыталась остановить ее. Ольховский панически озирался в поисках Марлены. Она задержалась в прихожей, развешивая все наши шубы, шапки и шарфы. Всему должно быть свое место.

– Мася, ну зачем! – воскликнул Иван, когда она вошла к нам. – Зачем ты их притащила?

– Они привезли лекарства, – обиженно пояснила Марлена.

– В таком составе? Нельзя было попросить соседа? Самой съездить, в конце концов, – возмутился он. А Тимофей моментально покраснел, так как не думал, что окажется нежданным гостем. Он терпеть не может кого-то стеснять. Вечно старается всем угодить, отчего и страдает по жизни.

– Как я поеду, разве я могу тебя оставить в таком состоянии? – развела руками она. – И потом, ты же сам хотел, чтобы соседи ничего не знали. Не понимаю, кстати, почему. Нужно, чтобы этот идиот получил по заслугам. Это преступление. Он должен ответить!

– Это случайность! – устало пробормотал Иван, потом обессиленно откинулся в кресле и снова прикрыл глаза. – Ты придаешь этому слишком большое значение.

– Я? Нет, ты сам слышишь, что ты говоришь? Да я сейчас пойду и сама напишу заявление в милицию. Этого так нельзя оставить. Просто нельзя! Он еще кого-то покалечит. Он же ненормальный. Никакой совести! Посмотри, как он поступил с женой.

– Не лезь! Ты слышишь? НЕ ЛЕЗЬ НЕ В СВОЕ ДЕЛО! – неожиданно бодро и громко проорал Ольховский. Потом вскочил, тут же застонав от боли, и вышел из гостиной, вырвав по пути из рук Тимофея пачки с таблетками.

– Знаете, я в машине посижу, – тут же выпалил Тимофей и выскочил из дома. Вернуть его не удалось ни уговорами, ни приглашением на горячий чай. В итоге пришлось вынести ему бокал чая, пирожок и шапку с шарфом в машину. Так он в ней и остался сидеть.

– Да, мужчины, – пробормотала я, чтобы как-то поддержать Марлену.

– Да? Ты видишь?! Это возмутительно. Вот почему я должна просто так сидеть и молчать? Почему он хочет, чтобы этому бабнику все сошло с рук? Нельзя быть до такой степени неконфликтным, разве нет? – возмущалась Марлена, параллельно разливая нам чай. (Басе – кофе, естественно, с коньяком).

– Как это вообще произошло? – спросила я, отпивая горячую ароматную жидкость, кажется, с имбирем. Или с чем-то вообще мне неведомым. Вкусно.

– Они… там была какая-то встреча. На работе.

– Сейчас же выходные.

– Ну, это же бизнес. Там у одного из клиентов нашей фирмы, как я поняла, отказала компьютерная система. База данных слетела. В общем, их срочно вызвали. А Ванька поехал, чтобы лишний раз убедиться, что все исправлено. Ну, чтобы клиенты были довольны. Там серьезные клиенты, как я поняла. Во всяком случае, офис большой и дорогой.

– Ты там была, что ли? – спросила Бася.

Да уж, если Марлена хотела, чтобы о случившемся узнали все и каждый, несмотря на запрет мужа, не было идеи лучше, чем пригласить меня с Басей. Можно было обойтись одной Басей, без меня. «По секрету всему свету» было обеспечено.

– Я приехала потом. Мне Ваня позвонил. Он даже «Скорую» не стал вызывать. Я приехала, а он там, в офисе, совершенно один. Стас даже не помог ему, уехал и бросил его там. Сволочь какая, да?

– Знаешь, такое ощущение, что все это время мы Стаса Дробина вообще не знали. Понимаешь, никогда не могла подумать, что он на такое способен, – призналась я.

– У нашего Стаса просто харизма короче. Вот он и бесится, – изрекла Бася, сопроводив «мудрость» весьма выразительным жестом, демонстрирующим размер мужской «харизмы».

– Ничего про его «харизму» не знаю и знать не хочу, – фыркнула Марлена. – Еще будешь чай?

– Не, чай – это мокрота, – помотала головой Бася.

– У меня есть еще салатик, – предложила гостеприимная Марлена. Бася промолчала, а я тут же согласилась. И кто меня за это осудит? Это же Марленин салатик!

– Ладно, давай и мне! – влезла Бася. – А чаю не надо. Можно кофейку с коньяком. Или без.

– Без коньяка?

– Ну, зачем же так? – усмехнулась Бася. – Без кофе.

– Знаешь, тебе всерьез надо завязывать, – нахмурилась я. В прошлый раз, когда я пила с Басей ее «кофеек», это кончилось провалом в памяти и ночью, полной безумств. И сейчас я боялась, что в Басину воронку может засосать и меня, и Марлену с Тимкой, и даже Ольховского вместе с его сломанной рукой. Кто знает, на что способна наша кинозвезда?

– У меня все по графику. Какой смысл завязывать, когда скоро Рождество! Все равно придется развязывать, – Бася изрекла сию «мудрость», подняв вверх указательный палец.

– Ладно, отстань. Так ты сама его забирала из офиса? – я снова развернулась к Марлене. Бася обиженно замолчала и подошла к стойке бара. Коньяк безмолвно перекочевал из большой Марлениной бутылки в Басину чашку из-под кофе. Марлена выразительно посмотрела на Басю и продолжила:

– Он действительно ведет себя нагло. Вчера позвонил сюда и мне нагрубил. Я ему вообще кто? Никогда он себе такого не позволял. Знаешь, он, как от Саши ушел, как с цепи сорвался. Видимо, решил, что теперь ему уже все можно. Я ему прямо сказала, что хоть это и не мое дело, его поступок я осуждаю, и он должен понимать, что Саша – моя подруга. И разговаривать с ним я не хочу, как и видеть его.

– А он?

– Представляешь, расхохотался и сказал, что мое осуждение он как-нибудь переживет. И потребовал, чтобы я позвала «своего дорогого муженька». Никакого стыда.

– Так и сказал? – ахнула я.

– Именно так. Да еще таким похабным тоном. Словно, знаешь, хотел мне продемонстрировать, насколько ему наплевать на чужое мнение.

– И что дальше? – подгоняла ее Бася. – Как они подрались-то? Из-за чего?

– Так я же не знаю! – обиженно пробормотала Марлена. – Он же мне ничего не сказал. Он поговорил с Дробиным, потом сказал, что ему нужно с ним встретиться по поводу этой вот базы и клиента. Я ему сказала, что с таким аморальным типом надо расставаться. В конце концов, что он, не может без помощника? Он раскричался на меня. И уехал. А через часа четыре или, может, пять позвонил, чтобы я его забрала. Ваня, представляете, даже не хотел ехать в травмопункт. Говорил, что это просто ушиб. А там трещина.

– Так не перелом все-таки? Слава богу! – обрадовалась я.

– Неизвестно еще, что лучше, – внесла свою лепту Бася. – Трещины иногда очень долго и плохо зарастают. Смотря какой разлом, в каком месте.

– Ты думаешь? – моментально помрачнела Марлена.

– Ну, ты и идиотка, – возмутилась я. – Ерунду говоришь. Все заживет. Обязательно. Ты ему потом синяк бодягой помажь. Лучшее средство от отеков! Пара дней – и все будет в порядке. А про травмпункт – мужики все боятся врачей. Пока что-то вообще не отвалится – не пойдут. Герои нашего времени.

– Не в этом дело. Я не понимаю, почему Ванька так не хочет выносить сор из избы. Он даже денег дал травматологу, чтобы тот его принял без карты, без записей. Хотя надо было, наоборот, брать справку и идти в милицию. Я его спрашиваю, а он говорит: не хочу связываться. Это плохо для бизнеса. Я ему говорю, чтобы хотя бы его уволил. Он смотрит на меня и молчит.

– Он у тебя слишком добрый, – сказала Бася так, словно бы доброта была недостатком.

– Ну и хорошо, что добрый. Нормальных мужиков не осталось. Только вон – Тимка мой да Ваня Ольховский.

– Сейчас не это главное. Вопрос – что делать, как всегда, – покачала головой Марлена. – Может быть, мне самой пойти и написать заявление?

– Но твой муж скажет, что он ни с кем не дрался, – возразила Бася. – Скажет, что это он так неудачно на грабли наступил. Три раза. А потом на банановой кожуре поскользнулся и упал. Очнулся – гипс.

– Какой бред, – Марлена убрала со стола чашки, Басину тоже, из-за чего возникла некоторая неловкость, и машинально вытерла со стола. – Значит, оставить все так, как есть?

– Можно пойти и написать краской из баллончиков на двери Сухих, что она блядь, – предложила Бася, невозмутимо вынимая рюмку из серванта.

– Можно. Но это низко, – возразила Марлена. Маневр с рюмкой она комментировать не стала.

– Или проколоть Стасу все шины. Пусть задолбается менять колеса.

– Ты просто извергаешь гениальные идеи, – фыркнула я. – А потом он придет и проколет все шины ни в чем не повинному Ваньке? Нет уж, давайте обойдемся без уголовщины.

– Давайте, – кивнула Марлена.

Мы замолчали, потому что было совершенно непонятно, что же тогда можно сделать. Без уголовщины было нелегко. Возникла пауза. Я обдумывала в голове вариант «взять кредит на имя Стаса и передать его по-тихому в пользу Карасика», но это было тоже не совсем законно – раз, и трудновыполнимо – два. Бася тихо пила коньяк. Марлена смотрела на огонь в камине. И тут у меня зазвонил телефон. Веселое, круглое симпатичное лицо Карасика возникло на экранчике. Она звонила мне – сама звонила. Уже прогресс. Наверное, она все-таки начинает приходить в себя.

– Сашка? Привет! – я постаралась звучать максимально по-новогоднему и оптимистично.

– Галочка? Слушай, можно я к тебе мальчишек завезу? – сразу перешла к делу она. Голос бесцветный, усталый и какой-то злой. Раздраженный.

– Сейчас? – опешила я. Ее мальчики – это плохо. От ее мальчиков я до сих пор еще не отдохнула после новогодней вечеринки. Еще отмываю краску со шкафа, а занавеску в ванной уже не восстановить.

– Да, сейчас, – она говорила коротко, обрывочно.

– Ну… даже не знаю, я вообще-то не дома. А тебе очень надо? – я колебалась. Все-таки какая я буду после этого подруга, если ей откажу. И потом, можно придумать варианты. У меня один как раз появился в мозгу.

– Очень. Мне очень надо, – сухо подтвердила она.

– Тогда привози их к Марлене. Мы с Басей тут. Я потом с ними домой вернусь, – сказала я. План был такой – как можно дольше оставаться у Марлены. У нее дома почему-то любые, даже самые избалованные дети вели себя очень, очень прилично. Даже дети-Карасики.

– У Марлены! – ее голос как-то дернулся и нервически взлетел сначала вверх, а потом вниз, к басам. – А почему ты там?

– Ты не представляешь. Ты только держись. Ты сидишь? Твой муж, ну, то есть твой бывший муж сошел с ума. Он подрался с Ваней Ольховским. Совсем свихнулся после того, как вы расстались. Наверное, пьет, – я понимала, что несу бред. Не надо было вообще ей этого говорить. Конечно, было ясно, что она расстроится. Кто бы на ее месте не расстроился! Вот она и расстроилась. И разрыдалась. Я сидела и слушала, как она рыдает в трубку и не может произнести ни одного членораздельного слова.

– Ты прости меня. Я дура, Сашка. Ты приезжай поскорее. Мы тебя салатиком накормим. И больше ни слова не скажем. И с детьми твоими посидим. Да, Марлен? – я перевела взгляд на Марлену, которая слышала весь разговор и активно кивала. – Вот, Марлена кивает. Мы ждем тебя. Давай, одевай мальчишек, бери такси и дуй к нам.

– К Ольховским я не поеду! – вдруг неожиданно грубо и резко рявкнула она. – Ты можешь приехать ко мне?

– Могу, конечно, – расстроенно протянула я. – Но почему…

– Я все тебе объясню. Не могу я так больше. Галь, приезжай скорей. Никаких моих сил больше нет это все терпеть.

– Я все понимаю. Я уже еду. Ты только там держись! – сказала я, и Карасик тут же исчезла из моего телефона. Я растерянно перевела взгляд с Марлены на пьющую Басю.

– В жизни я не люблю три вещи: чай без сахара, машины с ручной коробкой и свихнувшихся подруг, – пробормотала Бася. Марлена стояла белая от ярости и обиды и молча смотрела в окно. Я совершенно не представляла, что ей сказать. Я вообще решила, что выскажу Карасику все, что я думаю о ее диком, возмутительном поведении в отношении девочек. И в особенности в отношении Марлены. Как она может так себя вести?

– Она просто в депрессии, – неуверенно и неубедительно выдавила из себя я. – Она, наверное, боится со Стасом встретиться. Она же знает, что он работает с твоим мужем. Вот и нервничает.

– Поезжай, – сухо кивнула Марлена. – Если она не хочет нас видеть – это ее право. Поезжай. И не надо делать проблему на пустом месте.

– Слушай, она не права. И то, что ее бросил муж, ее не оправдывает. Я правда считаю, что она не права.

– Поезжай! – оборвала меня Марлена.

Я собралась, оттащила Эльку от пирога и камина, запрыгнула в машину и уехала к Тиму, оставив Басю Ольховским и их бутылке с коньяком. Неприятное чувство вины, непонятно откуда взявшееся, не отпускало меня, хотя я-то была кругом не при делах. Но можно было сказать с уверенностью, что если Карасик не придумает, как получше да поубедительнее извиниться перед Марленой, их дружбе конец.