Глава 7,
в которой не удалось обойтись без жертв
– Милая моя, поверь, я серьезно! Мы не в кино, чтоб чудить, – прохрипела Бася весьма странным голосом. Если бы не ее манера говорить, я бы вообще ее не узнала. Что и говорить, Новый год по всем нам прошелся своим тяжеловесным катком. Но так, как по нашей Басе, ни по кому другому.
– Может, ты возьмешь такси? – нахмурилась я, потому что идея тащиться в торговый центр с Басей меня совершенно не вдохновляла.
– Ты издеваешься? – простонала она. – Я глаз открыть не могу. Я сигарету удержать не могу. Как я буду нести сумку? Смерти моей хочешь?
– Может, тебе стоит вообще никуда не ходить? – я пыталась откосить.
– Да? У меня дома из еды только две пачки «Беломора» и полбутылки «Teachers». Думаешь, стоит остаться дома?
– «Беломора»? – спросила я и тут же пожалела. Нет уж, интересоваться тем, как именно провела Новый год Бася, было опасно. Нормальные советские люди «Беломор» употребляют только в определенных случаях. О них я даже думать не хотела. Ох уж эта богема! Казалось бы, чего такого люди делают? Снимают на камеру разные глупые разговоры, терпят выкрутасы «звезд»-ведущих, которые строят из себя черт-те что.
– И потом, мне надо заехать на работу, – осторожно добавила Бася. – А шансы, что я сама туда доеду, – минимальны. Точнее, шансов нет.
– В таком состоянии? На работу? Да тебя только увидят и сразу уволят.
– Там сейчас все в таком состоянии, – заверила меня Бася. – Галочка, я без тебя пропаду! Для чего еще нужны подруги?
– Чтобы давать им в долг? – предположила я. Бася хохотнула и деловито поинтересовалась, сколько мне понадобится времени, чтобы запрыгнуть в моего «старика» и дотащиться до ее Владыкина. Разговор был окончен. Мое мнение никого не волновало. Я вздохнула и пошла собираться. Хорошо еще, что Тимка был как раз на работе. И на мое предложение бросить все и прийти ко мне посидеть с Элькой отреагировал положительно. Сказал, что придет с Каштаном. И все они пойдут гулять. А потом приготовят ужин, потому что тем, чем я кормлю ребенка, не стоило бы даже и собаку кормить. Во имя человеколюбия.
– Поговори у меня! – строго прикрикнула я, но в глубине души понимала, что Тимка прав. И вообще, что бы я только делала без Тимки? Впрочем, все было бы просто – ехала бы к Басе с Элькой. Что окончательно испортило бы настроение. А так… Признаюсь, что Бася – это что-то вроде аттракциона. Иногда страшно, конечно. Бывает, и укачивает. Но зато в процессе полета дух захватывает.
– Это ты? – донесся до меня слабый скрипучий голос подруги. Ее квартира – однокомнатный бедлам на последнем этаже сталинской пятиэтажки – самое странное место на земле. Здесь (как и у меня) отваливается линолеум, торчат наружу всяческие провода, но на стенах висят оригиналы новомодной Кати Медведевой или какого-то Кустановича, о котором она мне долго и нудно рассказывала, что он гений, гений. У нее пепельница стоит прямо на тоненьком ребрышке огромной (невероятных размеров) плазмы. А спит она на каком-то диком старом диване. И каким-то неведомым образом умудряется разбираться в огромных тоннах бумаг – сценариев, ролей для гостей программ, списков массовки для ток-шоу, которых приглашают, чтобы хлопать. Бумаги у Баси лежали везде, некоторые были даже прилеплены на стены скотчем. Она их никогда не убирает и не выбрасывает. Боится потерять контакты. С чем? С реальностью, наверное. И еще она никогда не моет посуду. Я, во всяком случае, никогда не видела у нее пустой раковины. Может, мне не везло?
– Ты чего дверь не закрываешь? – крикнула я, заходя внутрь. – Воров не боишься.
– Пусть они меня боятся. Я их засосу, как черная дыра, – Бася вытащилась из комнаты в таком виде, какой превзошел даже мои ожидания. Она была одета в старый-престарый халат, такой, какой дают разве что роженицам в государственных роддомах. Махровый, в цветочек, с дырками на локтях – бр-р-р! Шерстяные полосатые гетры были натянуты на голые ноги, и они резко контрастировали с синими от холода (предположительно) босыми ступнями. Педикюр, правда, сиял. Кажется, он был единственным, что сияло на Басе. Ах да, еще кольца – у нее их много-много, и все они большие.
– Гетры – это все, что ты нашла? – спросила я, с жалостью глядя на то, как трясутся Басины руки, как жалобно сбились в свалянные клубы тусклые волосы, как растекается по бледному лицу легкая синева. – Носочков не оказалось?
– Есть еще чулки в сеточку, – сказала она, затем ухмыльнулась, достала из кармана своего доисторического халата «беломорину», закурила ее и стала совершенно невозможна. То ли пират, то ли бомж, то ли алкаш. Скорее – все сразу.
– Ты выглядишь… даже хуже, чем я надеялась.
– Говорю тебе, меня нельзя за руль.
– Тебя надо в клинику. В реабилитационный центр, как Бритни Спирс, – хмыкнула я. – Как ты вообще думаешь передвигаться в магазинах? Давай я куплю тебе что-то на первое время.
– Ну уж нет. Я дома сидеть больше не могу. И потом, сегодня я уже ничего. Я начинаю уже приходить в норму, – заверила она меня. Я сдержала смех. Что же это за норма у них такая своеобразная? Но не стала с Басей спорить, так как было заметно, что сил у нее немного и их надо экономить.
– Значит, приходишь. Ну, так собирайся. Или ты в этом… чуде модной индустрии поедешь? – я кивнула на халат. – Давай-ка я тебе пока что кофе сварю, что ли? Где у тебя кофе?
– … – дальше прозвучал весьма бодрый нецензурный ответ на тему того, что кофе у Баси находится в области женских детородных органов. И что, если бы у нее в доме действительно имелся кофе, вряд ли она бы вызвала меня.
– Понятно. Значит, дожили. Даже кофе нет. А чай?
– Там же, где и кофе. Заедем, выпьем в торговом центре, – Басин голос перемещался, то слабея, то нарастая. Неизменным оставался густо добавленный в ее речь мат. Так уж принято сегодня выражаться у людей искусства. Ни один уважающий себя художник, киношник, или писатель, или в особенности поэт не могут говорить без мата. Без него их не воспримут всерьез. Что это за творческая личность, если не умеет разговаривать так, чтобы сразу пронимало до сердца?! Бася была серьезная творческая личность.
– У тебя в холодильнике видеокассета! – крикнула я.
– Что за кассета?
– Не знаю. На ней написано… – я наклонилась, достала из практически пустого холодильника черную коробку с большой кассетой, видимо, от профессиональной камеры. На кассете имелась странная, сделанная от руки надпись. – Написано «Хоум-видео – скажи Дер Пароль».
– Не трогай! – прокричала Бася на удивление бодрым голосом, затем влетела на кухню, уже одетая в несколько потрепанные, но явно очень модные джинсы, мешковатый, цвета овсянки, вязаный свитер с ярким оранжевым шарфом на шее. Вот как у нее получается даже в таком состоянии выглядеть богемно? На носу темные очки какого-то дорогого бренда. Ё-моё!
– Ах, вот она! – обрадовалась Бася. Вырвала у меня кассету и почему-то тут же покраснела. – Давай-ка я ее утоплю.
– Утопишь? – не поняла я, но Бася на полном серьезе включила воду в раковине и запихнула кассету в самую кучу грязной посуды.
– Смерть компромату.
– А что там? – моментально заинтересовалась я.
– Кусок моей личной жизни, которую я бы предпочла забыть, – меланхолично пробормотала она, старательно окуная видео в жидкие остатки какой-то сомнительной еды. – Знаешь, алкоголь, он раскрепощает людей.
– Оставила бы на память!
– Честно, не думаю, что здесь было хоть что-то, что я бы потом захотела показать детям, – искренне поделилась она, выкидывая кассету в мусорное ведро. Я вздохнула. Живут же люди. Наша Бася, несмотря на так и не снятый венец безбрачия, над которым Авенга работала бог знает сколько времени, на одинокую личную жизнь совершенно не жаловалась. Наша старая дева легкого поведения вела такую жизнь, за которую бы ее исключили из партии, если бы она в ней состояла. И Басю каждый день бы прорабатывали на партийных собраниях.
– Ну, ты готова?
– Всегда готова! – Бася тряхнула головой и тут же застонала. О том, насколько именно ей было плохо, можно было косвенно судить по тому, что за почти час, что я ждала ее сборов, она ни разу не осведомилась о том, что происходит в нашем тесном девичьем коллективе. И вообще, сплетница, живущая внутри ее, спала сном праведника, убаюканная обезвоживанием и интоксикацией. Только в машине, пригревшись и развалившись в кресле, Бася немного пришла в себя.
– Ну, что у нас нового? Все выжили после Нового года? Как Карасик? Муж не вернулся? – спросила она, но голос ее был вялый, без энтузиазма и инициативы.
– Мы чуть не избили Сухих, специально ходили в клуб. Но ее бесстыжие глаза не выпали при виде нас. И вообще, она не испепелилась на месте, хотя мы смотрели на нее со всей возможной ненавистью и презрением.
– Понятно, – пробубнила Бася. – А мы вот…справляли праздники. А вы как?
– Тоже круто.
– Что-то меня тошнит.
– Может, остановить? Ты когда в последний раз ела?
– Ты имеешь в виду именно твердую пищу? – зачем-то уточнила она. – Жидкие углеводы считаются?
– Алкоголь не рассматриваем.
– Тогда не помню, – ответила она. – Знаешь, что я помню с Нового года лучше всего?
– Что? – из чистой вежливости спросила я.
– Мы ходили в магазин за догоном.
– За догоном? Это твое главное воспоминание наступившего года? – поразилась я.
– Да. Почему-то все кончилось к пяти утра. А наш звукооператор высосал последние остатки текилы. Ну, мы и пошли. Я вот это прекрасно помню, потому что как раз канонады за окнами стихли. Стреляли почти до утра, а когда у нас текила кончилась, стрелять перестали. Вот тогда мы и пошли. В магазин.
– Я поняла, что не в зоопарк, – рассмеялась я. Бася прикурила еще одну «беломорину», хоть я вообще-то не разрешаю у себя в машине дымить. Но Бася всегда об этом забывает. Она вообще всегда очень ловко выкидывает из головы все то, что может как-то нарушить беззаботный комфорт ее безнравственной жизни. Зато хорошо помнит все остальное.
– Это важно! – обиделась она. – Ты знаешь, что у нас тут в районе только один ночной магазин. Супермаркет «Авоська». Алкогольный отдел – смех и слезы. Одна сплошная настойка «Березовая» и коньячный напиток «Московский», который, вообще-то, прилично использовать только в кулинарии. В общем, мы решили не экспериментировать и купить водки с томатным соком – делать Машку-ПМС. (Поясню, что так у них, у служителей телекульта, называется классический коктейль «Кровавая Мэри», который они модифицируют на свой манер, добавляя туда перец и дольку лимона). И тут у нас случился неразрешимый конфликт! – она проговорила это громче, и голос у нее стал обиженный.
– Неразрешимый конфликт?
– Неразрешимый конфликт с законом! – добавила она. – Нам отказались продавать водку. Сказали, что соку мы можем купить сколько душе угодно, но вот за водкой мы должны прийти к десяти часам. Как будто к десяти утра среди нас останутся живые!
– А, точно. Нельзя же продавать алкоголь. Вот почему эта ночь тебе так запомнилась, – криво усмехнулась я.
– Не поэтому. А потому, что мы нашли выход. Правда, при этом нас чуть не арестовали.
– Да ты что! – поразилась я. – И что же вы сделали? Взяли секцию алкоголя штурмом?
– Практически, – хмыкнула Бася. – Мы принялись, как хохлы, знаешь – все понадкусывать. Точнее, понадпивать.
– Что?
– Между прочим, в супермаркетах, если ты надкусил или надпил товар, ты обязан оплатить его стоимость. Ну, так мы и надпили двенадцать бутылок. Наш звукооператор чуть не помер там. Он, получается, за пару минут бутылок пять надпил.
– И что? Вам их продали?
– А куда денутся! – довольно пробормотала Бася, выбрасывая остаток «беломорины» в окошко машины. – Правда, сначала орали и говорили, что вызовут милицию. А потом все продали как миленькие. По приходнику. Касса у них бухло же не пробивает.
– Ну, хитры.
– К слову о водке. Давай в кафе заедем.
– Кофе хочешь? – с пониманием кивнула я. – Тут есть «Шоколадница».
– А там коньяку наливают?
– Что? Ты шутишь, конечно?
– Ну, естественно, – кивнула Бася и невинно захлопала глазами. Я поняла, что, соглашаясь поехать к ней, я совершила большую ошибку. Вечер обещал быть томным. В итоге мы заехали в какой-то сомнительный ресторан, где повсюду валялись книги, а спиртное в кофе добавляли в пропорции «три к одному». Как и следовало предположить, после рюмочки кофе с коньяком Бася начала приходить в себя, проявлять интерес к жизни, мужчинам и спиртному.
– Я люблю три вещи, – сказала она, когда ее щечки порозовели и в целом она перестала напоминать вампира. – Позднюю весну, презервативы с пупырышками и мужчин по имени Ролан.
– Ролан? Не тот ли это, кто снимал хоум-видео? – подколола я ее. Бася устало вздохнула.
– У нас на студии банкет сегодня. Жаль, что ты за рулем.
– Я не верю своим ушам! – рассмеялась я. – Какой тебе банкет! Мы же шли за продуктами.
– Продукты нужны, – уныло согласилась Бася. – Я люблю продукты.
– И мужчин по имени Ролан, – поторопилась добавить я.
Бася неодобрительно подняла бровь. Потом достала из купленной в «ресторане» пачки «Davidoff» сигарету, «Беломор» был позабыт-позаброшен. Она даже съела чиабатту с тунцом, хоть и не без труда. Вообще, ее предпочтения в питании были странными. Я никогда не была так уж близка с Басей, ее вообще к нам притащила со съемок Авенга, как человека, заслужившего уважение ввиду долгой усиленной борьбы за чистоту кармы. Так что, когда я смотрела на Басю, я удивлялась ей каждый раз. Чиабатта – ладно. Допускаю. Но тот продуктовый набор, который мы купили с ней в магазине, меня потряс. Это при том, что данную пищевую корзину Бася назвала минимальной и необходимой чисто для выживания. Итак, мы купили в «Азбуке вкуса»:
молоко кокосовое – две банки;
анчоусы развесные – сто грамм, воняют ужасно;
одно помело. Или помело? Огромное, в полиэтилене;
упаковку корня имбиря;
коньяк «Martell» (куда в кулинарии без него);
креветки королевские, очищенные;
нечто под названием «Worcestershire», вроде как соус;
двести грамм черешни стоимостью, от которой я чуть не начала рыдать;
упаковку мяты;
перепелиные яйца;
журнал «Стар Хит»;
миндальные печенья отечественные.
– Ну, вроде все, – подытожила Бася, с удовлетворением осматривая корзинку.
Я хмурилась.
– То есть это ты называешь едой. Может, хоть хлеба купишь?
– Хлеба? Пожалуй, – кивнула она и тут же ухватилась за самый длинный и твердый французский багет, который только был в магазине.
– Да, конечно. Естественно, – всплеснула руками я. По дороге на кассу Бася захватила коробку конфет «Рафаэлло», сказала, что хочет подарить мне свою нежность.
– Мне конфет нельзя, – угрюмо отмахнулась я, но уже в машине, по дороге к Басе на работу, вернее, на банкет, я, конечно же, передумала и налопалась этой проклятой вафельно-кокосовой сладкой стружки. Обожаю.
– Ты не сердишься? – подлизывалась Бася, отхлебывая коньяк из приобретенного «Martell» мелкими глотками.
– Я не люблю три вещи. Жир на попе, банкеты на киностудиях и мужчин в форме сотрудников ГИБДД. Если я сейчас открою, к примеру, окно в машине, он даже не станет меня освидетельствовать. Сразу отберет права.
– Галочка, милая. Ты меня просто оживляешь. Хочешь, я тебя с Борисом Грачевским познакомлю? – предложила мне Бася, видимо в качестве компенсации.
– С Грачевским? Это с тем, у которого «Ералаш»?
– Ага. Он вечно ищет новые лица. Можем Эльку в «Ералаше» снять. Ты только скажи ему, что обожаешь его кино, он тут же растает и вас снимет.
– Какое кино?
– А черт его знает! – Бася махнула рукой и сшибла с лобового стекла крепеж для мобильника.
– Бася!
– Прости. Ща поправлю. Кино – хрень какая-то. Наполовину как «Ералаш», но по замазкам вроде подростковая драма. Я не помню. Посмотришь в Интернете. Так что, познакомить?
– Не надо, – гордо ответила я. – Мы с Элькой – честные женщины. И не снимаемся.
– Ну, как знаешь. А не хочешь у нас в массовке похлопать? – продолжала изливать она на меня свою щедрость.
Мы добрались до «Останкина», кое-как бросили машину около студии – мест там ни черта не было, несмотря на то, что шли или, скорее, вяло тащились новогодние каникулы. Строгая милиция посмотрела на нас с Басей неодобрительно. Продуваемый всеми ветрами вестибюль «Останкина» стоял пустой.
– Пропуск?
– Во! – Бася извлекла из недр своей огромной красной сумки удостоверение. – А эта со мной.
– Нужен и на нее пропуск.
– Хочешь миндального печенья? – спросила Бася.
Тут-то до меня и дошло, ради чего в изысканный список Басиной продовольственной корзины вошло это пролетарское, можно сказать, лакомство. Милиционер печенье взял, пожурил нас с Басей для порядку, но пропустил.
– Ты только молчи. У нас сегодня съемок никаких нет, но никто ничего и не спросит, потому что у нас тут на телевидении так положено, что никто никого не знает. У нас тут однажды девочка работала – вешала людей, – так мы два года не знали, как ее зовут. Почему-то думали, что она – Джамиля. А она оказалась Светлана. Так что ты просто садись, улыбайся, будь понаглей.
– Но мы же ненадолго? – заволновалась я.
– Ну, конечно! – улыбнулась Бася так широко, так ласково, что я заволновалась еще больше. А уж когда я увидела у них в студии, а точнее, в гримерке рядом со студией человек пятнадцать разнообразного, в большинстве своем нетрезвого, люда, поняла, что не надо было сюда ехать, не надо было.
– О, девчонки! – бросился к нам какой-то высоченный, лет тридцати пяти бородатый мужик в джинсах совершенно неправильного фасона, из которых, я извиняюсь, весьма неприлично выступала верхняя часть его ягодиц. – Сколько можно уже ехать! Привезли?
– Роланчик, ты озверел, что ли? Мы вообще не собирались к вам. И ничего не привезли! – возмутилась Бася. Я только и успевала, что оглядываться по-сторонам. Потом вспомнила, что у меня в сознании застрял вопрос, и дернула ее за рукав.
– Бася, а что это значит – вешать людей. Девушка, ты сказала. Вешала людей?
– Ну да, – пожала плечами Бася так, словно бы в этой должностной обязанности не было ничего странного или удивительного. Ну, вешала людей девушка с неправильным именем. Чего тут такого? Надо же кому-то людей вешать!
– А за что она их вешала? И как – насмерть? Или это какой-то трюк? – не унималась я.
Бася застыла, уставилась на меня, а потом разразилась диким, я бы даже сказала, неприличным хохотом. Таким, что ей даже дали стакан с водой или… с чем-то еще. Она выпила, потом долго откашливалась, потом закурила и наконец соизволила объяснить:
– Она у нас – помощница по звуку. Вешает на героев и гостей микрофончики. Ну, мы так это и называем. Вешать людей. Так короче!
– А-а! – протянула я.
– Так что ни одного кролика не пострадало. Слушай, Гальчик, ты что же – не выпьешь?
– Ты сбрендила? Как я могу выпить? – я дико завращала глазами. – Мы же на машине. На моей, между прочим.
– Да. Это проблема, – согласилась Бася. – А проблему надо решать. Роланчик!
– Что? – моментально отреагировал на призыв тот же бородатый и практически голозадый мужик. – Ты звала меня, Басечка?
– Роланчик, а ты не отвезешь нас с Галочкой домой?
– Бася, я не хочу. Бась, я не буду, – упиралась я.
Сбывались мои самые худшие опасения. Передо мной стояла дилемма. Дома были Тимофей и Эля, которые меня явно ждали. Но между мною и ними лежали непреодолимые преграды в виде Баси, ее друзей, стола с разложенными вповалку деликатесами и бутылками хорошего красного вина. А я люблю вино. И буженину люблю. И Тимофей явно никуда не уйдет от меня, а тут столько интересного. Тут на стенах висят фотографии звезд из программ «Ледниковый период». Тут на дверях надписи «Осторожно, идет запись»! и «Всех, кто не выключит телефоны, будут штрафовать за брак по звуку!». И вообще, я никогда еще в жизни не была на телевидении.
– Галечка, ну что же вы спешите домой? Что вас там ждет? А тут я покажу вам съемочную площадку, – улыбнулся мне Басин Ролан. – И потом я обязательно отвезу вас домой. В лучшем виде. Не волнуйтесь и ни о чем не переживайте.
– Вы думаете?
– Что вам налить? – спросил он так, будто вопрос решен – что я остаюсь и пью вино. Впрочем, кого я обманываю. Я позвонила домой, спросила, как они там. Тимка сказал, что Каштан, оказывается, любит детей и позволяет в буквальном смысле на себе ездить.
– Слушай, а что, если я тут вот… выпью немного. Меня тут друзья уговаривают.
– Да пей на здоровье, – добродушно пожелал мне Тимофей.
– Правда?
– Ну, конечно. А я у тебя переночую. А то у моей-то жены муж пьет дома по-черному. Я все равно собирался ночевать в сервисе.
– Слушай, ты настоящий друг! – восхитилась я.
– Я-то да. Мы у тебя всю картошку дожарили и пельмени съели. Ты нам жратвы привези. Постой, а как ты доберешься? – забеспокоился он. – Ты же пьяная будешь.
– Меня обещали довезти.
– А, ну ладно, – согласился он. – Тогда веселись. Если что – звони.
– Спасибо, – я совершенно искренне не понимала, как раньше жила без него. Он же такой, Тимофей… простой, улыбчивый. Добрый и какой-то… с ним можно часами болтать, и не станет скучно. А лицо у него – открытое и хорошее. Не понимаю, как могла глупая идиотка жена его бросить. И на пьяницу променять. Такое было в руках золото. И руки. Золотые. Моего «старика» давно бы надо было в утиль, если бы не Тимка.
– Договорилась? – обрадовалась Баська, вставляя мне в руку бокал.
– Вроде да! – кивнула я.
И дальше понеслась. Честно говоря, с Басей все вечеринки принимают размер глобального бедствия и массового схождения с ума. Я хотела, по правде, только посидеть с ней пару часиков и поехать домой. Ну, максимум, до полуночи. Но это же Бася. Это же телевидение. Я проснулась у Баси дома только на следующий (надеюсь, что он следующий) день в неизвестное мне время. И в примерно том же состоянии, в котором Бася была вчера, когда я приехала ее спасать. Проснулась я оттого, что телефон в моей сумке разрывался от звонка – песенки леди Гаги про Алехандро. Откуда у меня взялся этот рингтон, я понятия не имела. Последнее, что я помнила, это то, как милиционер на выходе кричал, что не выпустит нас из «Останкина» и вообще сейчас передаст в отделение. Что ж, видимо, все как-то рассосалось. Раз я у Баси. Впрочем, не исключаю, что тот милиционер тоже где-нибудь тут. Бася же любит три вещи? Может, теперь туда входит и этот милиционер.
– Алло! – прохрипела я, с трудом нашарив кнопку ответа. Ох, не надо было мне вчера поддаваться на Басины уговоры.
– Галочка? – оглушительно прокричало в моей голове голосом Марлены.
– Да, это вроде я, – простонала я. – Марлена?
– Ты где? Ты можешь приехать?
– О, это вряд ли, – призналась я. – Я у Баси. А что случилось? У тебя такой голос…
– У тебя тоже странный голос.
– У меня… эта… интоксикация, – я с трудом выговорила это новое в этом году слово.
– Галечка, мне нужно, чтобы вы приехали. Срочно!
– Да в чем дело?
– Ты понимаешь, что-то ужасное творится. Стас Дробин сошел с ума! Ты понимаешь, вчера вечером он ни с того ни с сего набросился на моего Ваню. Совсем свихнулся! Они подрались. Он сломал ему руку, ты представляешь? Мы всю ночь сидели в травмопункте. Я требую, чтобы он уволил этого идиота и написал в милицию. А он отказывается. Кричит, что это не мое дело!
– Кто, Стас? – не поняла я.
– Да нет же. Ванька! Стонет от боли, рука в гипсе, а на меня орет, что это не мое дело и чтобы я не лезла. Галечка, ты можешь приехать. Вместе с Басей.
– Я не уверена, что она сможет встать, – усомнилась я. Впрочем, я не была даже уверена в том, что Бася вообще дома. Она вполне могла бросить меня тут одну и скрыться в неизвестном направлении.
– Ну, пожалуйста, – взмолилась она. – Я реально не знаю, что мне делать.
– О, ладно. Мы попробуем, – ответила я. Потом нажала отбой, заставила себя сесть на постели и оглядеться. Бася обнаружилась в кресле, она спала, свернувшись калачиком, и была похожа на кошку. Немного драную, немного больную дворовую кошку, спящую на теплой подвальной трубе. Теперь оставалось проверить одно – что возьмет в Басе верх: усталость и длительный похмельный синдром или ее извечный деятельный интерес к горячим сплетням. Намечалось что-то реально интересное. Я бы, честно говоря, поставила на второе.
