Глава 17,
доказывающая, что есть еще порох в пороховницах
Мужчины. Сколько из-за них шуму и пыли, и разбросанных носков, и пролитых слез. Разве кто-то мечтает об этом? Мы же мечтаем совершенно о другом, и любовь, как праздничная коробка с бантиком, выглядит достойно и красиво, и заманчиво. Так и хочется открыть ее, потому что за такой красивой упаковкой может быть только что? Конечно же, безоблачное счастье. Бело-розовое облако в синих небесах, смеющиеся лица, красивые жесты, цветы и рестораны, дети в матросках и с идеально постриженными ногтями. И на руках, и на ногах.
В общем, все, как у Марлены. Мы все мечтаем об этом, но не у всех получается именно так. Кому-то с самого начала вместо блестящей бумаги, перевязанной шелком, достаются пакетики с надписями «Авоська», а в них бутылка «Советского шампанского», связка бананов и упаковка презервативов. И это уже – ухаживание. Уже здорово! К нам, обычным принцессам местного разлива, мужчины могут опаздывать даже на первое свидание. А на десятое могут вообще не прийти, только прислать эсэмэску о каком-то призрачном совещании. И нам приходится каким-то хитрым способом договариваться со своим чувством собственного достоинства, писать объяснительные и разъяснительные. Потому что мужик-то хороший. Ну, опоздал. Ну, не пришел. Что ж теперь, гордо разворачиваться? А что потом?
Свадьба? Счастлива, потому что беременна? Много ли мужчин сейчас женятся на небеременных невестах? Бася говорит, что жениться просто так сейчас немодно. И вообще, теперь модно вообще не жениться. Только записывать на себя детей в загсах, и все. Если графа «Отец» не пуста – уже праздник. У моей Эльки она пуста, и я, честно сказать, ужасно этому рада. Когда мы с ней намылились на отдых в Болгарию, турагент, услышав об этом, прямо выдохнул с облегчением.
– Вы не представляете, сколько бед от этих отцов. Только за ними и бегаем. Они же, если что, должны давать разрешение на выезд. А они зачастую вообще неизвестно где. Без отцов оно лучше.
– И пособие матери-одиночке больше! – добавила ее коллега. Такая вот у нас теперь жизнь. Такое вот «долго и счастливо». Но есть такие, как Марлена. И их счастьем мы все питаемся, глядя на них, не убиваем в сердце надежду. Что придет он – красивый, высокий, умный, с деньгами. И влюбится, и женится. И мы полюбим его, крепко и сразу на всю жизнь. Потому что такого полюбить легко. Такого, как Ольховский.
– Я, пожалуй, пойду! – пробормотала Караська, лихорадочно дергаясь под взглядом Марлены, как карась на крючке рыболова. Марлена похудела. То, чего она никак не могла добиться в счастье, в несчастье случилось само собой, естественным образом. Видимо, Марлена не из тех, кто заедает стресс. Везет, потому что я как раз из этих. А про нее мы раньше этого не знали, потому что, откровенно говоря, это первый стресс на моей памяти. И Марлена переносит его достойно.
– Останься, Саша. Пожалуйста. Так даже лучше, – пробормотала Марлена и сделала резкий, порывистый жест рукой, словно пыталась ее удержать.
– Лучше? – опешила Караська. Марлена молчала. Было еще довольно холодно, хоть и апрель. Солнце согревало улицы и дома днем, но по вечерам оно закатывалось за горизонт, и становилось студёно. Неизвестно, сколько времени Марлена сидела тут, на лавочке перед моим подъездом. На ней была тоненькая светло-розовая куртка. Ее было явно недостаточно для такого темного холодного вечера, и Марлена дрожала.
– Может быть, пойдем ко мне? – предложила я. – Чаю попьем? Или чего покрепче, а то ты заболеешь. Ты бы уже давно ко мне поднялась, у меня там… есть дома кое-кто.
– Этот «кое-кто» мне уже предлагал остаться, – кивнула Марлена, и на ее губах промелькнула тень улыбки. – Это твой Тимофей?
– Да, – я тоже покраснела.
Наши с Тимкой отношения меня удивляли и смущали. Мы почти что жили вместе, но все это произошло как-то незаметно. Как будто кошка завелась в доме сама собой. Заходила, заходила на огонек, да однажды и осталась. Все из-за того, что Тимка живет очень близко ко мне – пять минут неторопливым шагом. Вот и получается, что можно зависать друг у друга, не сильно задумываясь о том, что это – просто посиделки или что-то большее. Такие вот отношения – это как раз то, о чем я говорю. Разве это – романтика? Разве это – любовь? Мы же ни разу даже не встречались у фонтана, он не ждал меня с букетом в руках, а я не одевалась часами, чтобы ему понравиться. Скорее, наоборот. Я вполне могла при нем ходить в старых шортах и растянутой майке и не чувствовала никакого смущения. А он спокойно просовывал руки под эту самую майку, притягивал меня к себе, и его очень устраивало, как легко и просто она снимается с меня – в три секунды.
– Приятный человек, – вежливо добавила Марлена.
В этом она вся. Вот оно, воспитание. Конечно, все девочки меня осуждали и порицали. Что это за любовь – с автомехаником! Зачем оно мне? Да еще квартира с бывшей женой и ее новым мужем. Да еще и родители – старики, с которыми я, кстати, вполне даже сдружилась. Потому что они всегда с удовольствием играли с Эльвирой. Но в целом – всей этой истории с моим саморазгоревшимся романом не одобрил никто. Кроме Марлены.
– Он правда хороший, – согласилась я, но добавила на всякий случай: – Только я не уверена, что это серьезно.
– Я тебя умоляю, какая разница, – Марлена покачала головой и снова замолчала. Было видно, что ей было нелегко. Она сидела на этой лавочке, как на обломке утонувшего корабля. Дрейфовала в ожидании какой-нибудь лодки, бледная и замерзшая.
– Так что, пойдем ко мне? – я потерла ладонью о ладонь.
– Нет, подождите. Я лучше здесь, – бросила она и посмотрела на нас с Карасём. – Я сегодня разговаривала со Стасом Дробиным, – и снова запнулась.
– Да? – бросили мы. – И что он сказал? О чем вы говорили? – потому что самой ей явно было тяжело говорить.
– Мой муж заверил меня, что все это… все то, что вы мне сказали тогда, месяц назад…. Что это полнейшая чушь. На самом деле он заверяет меня в этом каждый день. Он кричал и возмущался, что мои подруги завидуют мне и хотят просто развалить наше с ним счастье. Он сказал, чтобы я поговорила со Стасом, если хочу. Понимаете? Он сам мне это предложил! Сказал, что ему совершенно не в чем передо мной каяться!
– Ничего себе, – возмутилась я, а Сашка внезапно побледнела как мел. Но Марлена махнула на нас обеих рукой и продолжила:
– Он клялся здоровьем детей. Я просто не представляю, чтобы кто-то мог врать вот так! – она болезненно вздрогнула. – Но я спросила его, почему Дробин тогда сломал ему руку. Ведь такие вещи не делаются просто так. Он покраснел от ярости и сказал, что я все это просто придумала себе. Что на самом деле это был просто несчастный случай. Что они столкнулись в офисе и что он, мой муж, просто упал.
– Ага. Поскользнулся, упал, очнулся – гипс, – фыркнула я. Сашка молчала.
– Он прямо потребовал, чтобы я поговорила с Дробиным. Это звучало разумно. Если уж Стас, как вы сказали, застал бы его с кем-то, уж он бы мне это рассказал, верно? И вряд ли бы он после этого продолжал работать с моим мужем, верно? – Марлена говорила сумбурно, сбивчиво. Было видно, как много раз она прокручивала все эти мысли, эти разговоры в своей голове. Как трудно было ей даже думать об этом.
– Марлена, понимаешь… тут все очень непросто, – пробормотала Саша, но Марлена вдруг резко взмахнула рукой и посмотрела на нее глазами, горящими огнем.
– Подожди. Я хочу договорить. Он сам набрал телефон Дробина, сам дал мне трубку. Это было часа два назад. И он ни капельки не волновался. Я спросила, почему, а он сказал, что это потому, что у него совершенно чистая совесть. Что его совесть чиста! Понимаете?! И дал мне Стаса. Который, как вы утверждаете, все видел своими глазами. Разве такое возможно? Стас сказал, что Анька Сухих меня ненавидит. Что она сама пыталась заигрывать с Ванькой!
– Ничего себе, – хором ахнули мы с Карасём.
– Да-да. Он смеялся, говорил, что у Сухих настоящая мания – выйти замуж. После того, как он от нее ушел (не смог выносить ее истерик), она помешалась на идее развалить мою семью. Но главное, он сказал, что, как бы ни стыдно ему было в этом признаваться, он сам, Стас, виноват перед тобой, Саша. Виноват страшно, потому что изменил тебе с твоей подругой. И что он теперь жалеет об этом и хочет сделать все, чтобы спасти вашу семью.
– Ну, Стас! – Сашка хлопнула себя по бедру. – Ну, надо же. Какое самообладание.
– Ты мне можешь объяснить, зачем ему заниматься самооговором? Ты мне можешь объяснить, почему ты меня избегаешь все это время? Что происходит вообще? И почему вы, девочки, поверили Сухих? – спросила она зло.
Сашка начала было что-то говорить, но я остановила ее:
– Подождите, девочки. Дело не в этом, Марлена. Что бы мы тебе сейчас ни сказали, вопрос заключается в том, почему ты приехала сюда. Ведь тебе же все объяснили, верно?
– Верно, – она как-то механически тряхнула головой, но на лице ее, синюшном от холода, отражались самые разные эмоции и мысли, главная из которых – беспокойство. – Они объяснили. Стас все подтвердил.
– Тогда почему ты здесь? Если следовать логике твоего мужа, мы все равно тебе наврем. Из зависти или из-за чего еще.
– Возможно. Правда, я никак не могу представить себе, зачем это тебе-то нужно. Ты что, тоже хочешь увести у меня мужа? Не получается, когда у тебя на кухне такой приятный Тимофей.
– Совершенно верно, – подтвердила я.
– Тогда где правда? – крикнула она. – Знаешь, Галя, я устала. Мне просто нужно знать правду. И потом, я не знаю, почему, но я не верю Стасу. Я не понимаю, зачем ему это, но я ему не верю. И это самое, самое странное. Ну, нет у него ни одной причины мне врать, но мне почему-то кажется, что он врет.
– Тебе кажется правильно, – снова подала голос Сашка, и на этот раз я не стала ей мешать. Она стояла перед Марленой, сжавшаяся в один напряженный комок, и каждое слово у нее выходило с усилием. – Он тебе врет. Однажды он попросил меня привезти ему ноутбук на работу, он его забыл, но сказал, что он очень ему нужен…
– Я прошу тебя, воздержись от подробностей. Я не уверена… я могу не вынести, – прошептала Марлена. Ее глаза были такие больные, такие несчастные. Я практически захотела стукнуть Караську дубиной по башке. За все то зло. Но она продолжала говорить:
– Знаешь, я действительно тебе завидовала. Уже давно я смотрела на тебя и думала только об одном: почему она, а не я. Я теперь понимаю, что именно поэтому – тебе бы никогда такие мысли в голову не пришли. А мне пришли. И когда я приехала в офис, а Ваня… то есть Иван, извини. Иван предложил мне выпить кофейку с дороги. Я была усталой, а Стас, оказывается, уехал и без ноутбука. Мы разговорились. Потом Иван предложил подвезти меня до дома, и я, конечно же, согласилась. Я не имела в виду ничего плохого. Просто подумала: что тут такого? Кому от этого будет хуже? А у меня будет маленькая гадкая тайна, и я уже никогда не буду ТАК мучиться, глядя на тебя. Никто ничего не узнает, но твоя жизнь в моих глазах уже не будет такой идеальной.
– Да она никогда и не была идеальной. Она совершенно обычная – моя жизнь.
– Это сейчас она обычная. И даже сейчас – все равно другая. Я знаю, ты меня ненавидишь, но я тебя зато теперь уже снова люблю. Я так тяжело болела, всей этой завистью и грязью. Я пыталась убедить себя, что дело в тебе. Что ты на самом деле другая, что он с тобой несчастлив, что ему нужна иная.
– Конечно же, ты, – вставила Марлена с горечью.
– Конечно же, все банально. В один прекрасный день Стас приехал на работу в неурочный час и застал нас, раздетых, в переговорной комнате, на кожаном диване. И конечно же, это был всего лишь секс, которого ни одному мужику никогда не бывает достаточно. Я поняла это, когда увидела его глаза.
– Чьи глаза? – запуталась я.
– Его глаза, Ванины. Все эти наши разговоры о жизни, рестораны, подарки – все было пустой фальшью, отрепетированной сценой, за декорациями которой не было ничего. Одна пустота. А в тот момент он вдруг запаниковал. Он забыл обо мне, совсем забыл. Я лежала, прикрываясь кожаной подушкой, и смотрела, как Ванька умоляет Стаса ничего не говорить жене. Тебе, Марлена, ничего не говорить. Стас вылетел пулей, а он помчался за ним. Потом вернулся белый как полотно и посмотрел на меня так, словно я была пустым местом. Он, кажется, вообще удивился, что я все еще лежу тут – в своих стареньких джинсах, с размазанной косметикой.
– Значит, это все – правда, – выдохнула Марлена. – Я чувствовала, что все это – правда.
– Смотря что ты имеешь в виду под словом «правда». Что твой муж тебе изменяет? Правда. Причем, я не думаю, что я у него первая. Что он тебя не любит? Не знаю. Мне кажется, он любит тебя.
– Это невозможно, – Марлена судорожно замотала головой. – Так врать и любить – это не может сочетаться. Никак.
– Очень даже может, – повысила голос Сашка. – Это же мужчины! Ты забываешь об этом, но это на самом деле меняет все. Я только теперь поняла, что они устроены совершенно иначе. И для них вполне достаточно держать в кармане скрещенные пальцы, чтобы соврать как угодно и поклясться чем хочешь. У них цель оправдывает средства, а доступность таких женщин, как я, уже сама по себе является достаточной причиной, чтобы согрешить. Но где-то отдельно от этого всего живет в душе мужчины и мысль о семье, и чувство любви. В душе не у всех мужчин, не всегда – но в твоем Ольховском они живут. Он рыдал у меня на плече. Я добилась нашей встречи, а он говорил только о том, что не перенесет твоего ухода. Что он сделает все, чтобы не дать тебе уйти.
– Ты не убедила меня.
– В чем? – пожала плечами Сашка. – Может, я и не собиралась тебя убеждать. Ты хотела знать правду – я сказала ее тебе. Я давно хотела. Потому что я просто не могла больше жить с этим. И с тем, что мой же собственный муж будет наживаться на этом. Ну уж нет!
– Что ты имеешь в виду? – подняла голову Марлена. – Наживаться?
– А вот это уже второй акт нашего покаянного выступления, – фыркнула я, прыгая с ноги на ногу. – И если уж мы решили зайти так далеко, позвольте перенести действие ко мне в квартиру. Я сейчас тут околею, честное слово!
– Наживаться? – переспросила Марлена, вставая с лавки.
И мы, хвала небесам, передислоцировались в мой дом.
– Как же это все сложно! – в сердцах воскликнула Карасик. И я ее, надо сказать, понимаю. Мало того что Марлена стоит тут, перед ней, во плоти. И это сомнительное удовольствие – признаваться в таком Марлене. А еще эта история с деньгами. Даже меня саму, признаться, потрясывало. Хоть я-то никому и не изменяла. Все равно, глядя на Марлену, чувствовала себя виноватой и хотела как-то загладить свою вину. Только как? Тимкиными разносолами?
– Ну что, девочки, пришли все-таки? – он встретил нас радостно, но голос был язвителен. – Вы решили все-таки поужинать? Я на вас в окно смотрю уже битый час. Признайся, Галя, ты ненавидишь каннелони? А говорила, что любишь, только чтобы меня порадовать?
– Ну что ты. Они прекрасны! – отмазывалась я. – Вот мы сейчас их все и съедим.
– Тогда что вы не шли? Уже все остыло!
– Мы… нам надо было поговорить, – я попыталась показать ему тайный знак рукой, такой, чтобы он сразу понял, что он тут сейчас лишний и тихо бы вышел из кухни. Но, видимо, я не сильна в тайных знаках. Он несколько секунд с интересом наблюдал за моей жестикуляцией, а потом хмыкнул и сказал:
– Ты так руку вывернешь. У тебя что, падучая?
– Нам и сейчас надо поговорить, Тим.
– Мне что, уйти? – нахмурился он. – В ночь и в темень? Ты гонишь меня?
– Нет-нет, что вы! – вмешалась тут же Марлена. – Только не надо никуда уходить.
– Тем более что он все равно уже все знает, – добавила Караська. Отчего Марлена дополнительно покраснела и чуть не подавилась каннелониной. Повисла очередная мертвая пауза. И тогда Тимка, чтобы, так сказать, разрядить обстановку, предложил выпить.
– А не накатить ли нам по рюмашке? – спросил он как бы между делом. – Можем и Каштану накапать.
– Ой, нет. Я за рулем, – моментально отказалась Марлена, но вид у нее был огорченный. Еще бы, не каждый день узнаешь о том, какой врушка твой муж. А тут еще и не выпить. По рюмашке.
– Тогда так, – тут же перефразировал Тимка. – Вы давайте-ка накатите немедленно по рюмашке, да под каннелони, да под серьезный разговор. А я вас потом всех развезу по домам. Идет?
– Идет! – ответила я, пока Марлена не придумала какой-нибудь повод, чтобы отказаться. И вообще, что может быть лучше рюмашки, чтобы растопить лед! А уж он был. Между Марленой и Сашкой, между Марленой и мной. Ледяная корка вокруг Марлены требовала большого количества горючего. И сегодня впервые, пожалуй, за все время нашего с ней знакомства, она просто взяла в руки стопку, опрокинула ее и даже не сказала тоста. Даже не сказала «будем» или «чтобы у нас все было». Выпила просто так. Потом выпила еще, повернула голову к Карасю и потребовала:
– Выкладывай. Что там за история с наживой. Чего я еще не знаю?
– Да мы и сами не уверены, – ответила Сашка. – Кажется, Стас требует с твоего мужа двадцать пять тысяч долларов США за то, чтобы скрывать от тебя всю правду. Кажется, Стас решил заработать на его измене.
– Так вот почему Никаких Шуб! – выпалила вдруг Марлена, выдернула из бутылки самодельную пробку, как чеку из гранаты. – А то «трудные времена» у него, понимаешь. Бизнес стоит. Знаю я теперь, что именно у него стоит! Паскуда!
– Марлена! – ахнули мы с Сашкой хором. То, что Марлена умеет вот так выражаться, было нам неизвестно.
– Что – Марлена? Что – Марлена? У меня шубы утонули! Я вам говорила? Какой-то год погибших шуб, реально. Сначала эти феминисты чертовы…
– Не феминисты, а пацифисты, – влезла Караська, но я ее поправила, как самая трезвая:
– Экологи.
– Воинствующие защитники полиэстера! – подытожила Марлена. – Я ему говорю – мне ходить не в чем. Дай, говорю, слетаю в Суньфуйхэ за шубкой. А он – дорого. А он – может, в следующем квартале. А зачем мне шуба в следующем квартале, когда это будет уже лето.
– Действительно! – хором соглашались мы. – А куда ты за шубками летаешь? Куда сунь?
– А, это в Китай, – отмахивалась Марлена, налегая на рюмку. – Значит, он просто откупался. От Стаса Дробина. Значит, тот ему руку сломал и денег требовал…
– Ты осторожнее с коньяком, – попыталась было вмешаться я, но не тут-то было.
– Ты ее сейчас не трогай, пусть отходит, – прошептал мне на ухо Тимофей. – Ты ей лучше закусить еще дай, а то она у тебя вон какая худенькая.
– Да, я худенькая! – услышала Марлена. – Я столько об этом мечтала, и что теперь? Зачем мне это теперь? Буду тощая разведенная женщина бальзаковского возраста.
– Ой, девочки! – вдруг завыла Карасик. – Вы простите меня. Ты, Марленочка, прости. Какая ж я свинья, а?
– Уж это точно! – я не преминула согласиться с ней. – Свинья ты морская.
– Да ладно вам, девочки! – пробормотала Марлена. – Все беды от мужиков. Вот ведь как хорошо мы жили. Дружили, встречались. Распивали слабые алкогольные напитки. Вели здоровый образ жизни и не ругались. А что теперь? Я сижу одна, без шуб, а кто во всем виноват? Во всем виноваты они, и только они. Они – сволочи в костюмах. Вот как он мог, зная, что изменяет, не дать мне полететь в Сунь… ну, короче, к черту лысому!
– Потому что ему нужно платить Стасу, – пояснила я.
– За что? За что ему платить? За то, что он Ваньке руку сломал? У него, кстати, она плохо зажила. Со смещением.
– Лучше бы он ему член сломал. С ним бы тогда можно было безбоязненно жить-поживать да добра наживать, – внесла конструктивное замечание Караська, после чего Тимофей, покраснев, сказал, что женщины после тридцати в гневе и алкогольном опьянении страшны. И ушел, заявив, что уверен, что, если он останется, в конечном счете мы и его «замесим» под горячую руку.
– Нет, я все-таки не понимаю, зачем Стасу платить, – упиралась Марлена, даже не обратив внимания на его уход.
– Чтобы он молчал. Потому что молчание – золото! – поясняла я.
– Да? – покосилась на меня откровенно нетрезвая Марлена. – А зачем ему молчать?
– Чтобы ты ничего не узнала, – растерянно развела руками я. Получалась действительно нелепица.
– Во! – Марлена подняла вверх указательный палец с красивым маникюром. Да уж, она в любом состоянии остается верна себе.
– Что «во»? – очнулась от дремы Караська.
– А я уже все узнала!
– Точно, – сказала она. – А интересно, твой муж моему уже все деньги отдал? Это было бы очень даже жаль!
– Ну, этого мы уж точно никак не узнаем, – вздохнула Марлена, но в глазах моего Карася уже заплясали знакомые мне с детства бесенята.
– А вот и узнаем! – сказала она. – Чего нам терять, а? – и мы заговорщицки переглянулись. Приготовления заняли совсем немного времени. Точнее, где-то минут двадцать. Тимка сгонял к себе домой, принес маленький переносной ноутбук и модем Билайн, чтобы подключиться к Интернету. У меня в доме Интернет давно был отгрызен Каштаном, да и не пользовалась я им особенно. Компьютерная грамотность у меня – на нуле, не то что у Карасика. Она – боевая хакерша, ей многое Стас объяснял. Она даже сериалы качает в торрентах, нелегальные и интересные. А у меня на работе компьютеры как установили, так они и стоят. Никто их не включает. Только место занимают на столах. Заведующая говорит, что писать вручную полезнее для мозгов, а поскольку у нас их и так немного, она, чисто из заботы о нашем психическом и умственном здоровье, не спешит устанавливать дорогостоящие программы. Все равно, мол, все разнесем и испортим. Так что уж как писали, так и пишите, мол.
– Ты думаешь, сработает? Как-то это все шито белыми нитками, не кажется? – волновалась Марлена.
– Не боись – мужики все идиоты, обязательно купятся, – заверяла ее Карасик. – Будешь ты при шубах. Сегодня же ночью будешь. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Ну, все по местам? Готовы?
– Нет! – хором ответили мы все, включая Тимофея. – Не готовы.
– Тогда с богом! – довольно кивнула Сашка и нажала соответствующую кнопку.
