Глава 12,
в которой со мной случается роковая оплошность

– Ты чего так поздно? – спросила я несколько взвинченным голосом. Сидеть на февральском ветру с двумя детьми на руках – в этом не было ничего романтичного. Особенно когда сидишь ты в тоненьком (и старом!) синтепоновом плаще, потому что с утра, когда ты выезжала из дома, светило яркое солнце и казалось, что почти весна. Февраль на исходе, все уже вполне готовы подставлять солнышку мордочки. Только ведь на самом деле зима может еще длиться и длиться – до самого апреля. И вообще, были случаи, когда и в мае выпадал снег. В общем, я замерзала. А сидеть на улице мне пришлось только потому, что Авенгина Кристина и моя Эля ни за что не хотели находиться в машине. Им там, видите ли, скучно. У них там, видите ли, нет песочницы и нельзя побегать. Они носились, а я стучала зубами и материла непунктуальность нашей колдуньи.

– А сколько сейчас? – Авенга ответила вопросом на вопрос.

– Скоро полночь, и тогда ты превратишься в крысу, а твоя жуткая старая тачка – в тыкву! – злобно пробормотала я, вставая (с трудом) с лавочки, к которой уже практически примерзла.

– Между прочим, у меня очень даже красивая старая тачка. Иди, погреемся. Пусть они еще поиграют, – Авенга покровительственно махнула рукой, открывая дверь в теплую, полную музыки машину. Пел Лепс, которого я терпеть не могла. Такая у Авенги медиатека. Остается надеяться, что это – вкус ее мужа, а не ее. У него в машине всегда играло вообще что-то страшное. Что-то за гранью добра и зла. Типа «Лесоповала» или «Владимирского централа». – Мне, между прочим, только что мою машинку показали в экране радара – она там просто отлично смотрелась. Такая черная, фары сияют, отлично входит в поворот. Блестит, как новая. Мне кажется, у старых «Мерседесов» дизайн круче всего. Сейчас они какие-то… выхолощенные.

– И как же она попала на экран радара? – усмехнулась я, открывая окно. У Люськи в машине всегда было невероятно накурено. Наверное, именно поэтому она такая худая – вместо еды дымит. Иногда заедает дым шоколадкой. Вот и вся диета.

– Да ну их. Зачем, не понимаю, строить новые развязки, если по ним нельзя нормально ездить.

– Нормально – это двести километров в час на повороте? – я выразительно улыбнулась и покачала головой. Авенга просто коллекционирует штрафы и протоколы, ими у нее половина машины забита. И ей на них плевать с высокой колокольни, так что она ни черта не платит по ним. Когда-нибудь это обязательно кончится плохо – у нее отберут права. Но человечеству от этого станет только легче. Она как раз из тех водителей, которые считают, что тормоза придумали трусы. Впрочем, надеюсь, это тоже просто дурное влияние ее мужа. Черт, я совершенно не понимаю, что у них может быть общего!

– Я вообще люблю ездить быстро. Но не так, чтобы уж очень, – оправдывалась Авенга. – Если бы я действительно любила погонять, я бы купила спортивную «бэху». Но я люблю «Мерседесы». И никогда ни на что их не променяю. Лучше десятилетний «мерс», а не новенькая «КИА».

– Не знаю, мне и «Опель» нравится.

– Тебе «Опель» подходит, – тут же кивнула Авенга. – У тебя и натура такая – экономичная, рациональная, простая.

– У меня? – возмутилась я. Но Авенга – с нее же как с гуся вода.

– Ты бы еще лучше себя чувствовала в кабине какого-нибудь пикапа.

– Сомнительный комплимент, – пробормотала я, но решила не вступать в перебранку. Во-первых, чтобы не поссориться. Сегодня мы с Авенгой хотели поехать погулять в каком-нибудь торговом центре, как-то развеяться. Сто лет никуда не ходили, всю зиму сидели по своим домам, как по берлогам, сосали лапы. Что за климат!

Во-вторых, Люська, как всегда случайно, попала в самую точку – пикап бы мне действительно очень подошел. Я бы ездила на нем к родителям на дачу и можно было бы песок возить в кузове и всякий строительный материал. Особенно если за рулем сидел Тимофей. У него и руки золотые. Но об этом я Авенге говорить не стала.

Я не видела никого из девочек уже кучу времени – с тех самых пор, как у меня появилась Тайна. Теперь уже две тайны: про Карасика и ее грехопадение – страшная тайна. И про мой неожиданный роман (роман ли?) с Тимофеем, который ставил меня и саму в тупик, – это была тайна позорная. Впрочем, я ее таковой не ощущала. Мне с Тимкой было удивительно хорошо. И чем больше он оседал рядом со мной, тем лучше мне становилось. Но сказать об этом девочкам? Я представляла себе взгляды Басечки из серии «я же тебя предупреждала». А Марлена сто процентов проявила бы понимание и сказала бы что-то вроде: «Любить можно и сантехника, в этом ничего плохого нет» – со свойственной ей ангельской добротой. А Авенга бы подхватила и продолжила: «В этом одно только хорошее, можно не бояться протечек. И чекушку в таком случае ставить не придется». Нет, я о своих тайнах плотно молчала. Зато Люська говорила, не переставая.

– Знаешь что, а давай-ка поедем на моей тачке.

– А мою куда же?

– А твоя пусть тут остается, на парковке. Мы потом заедем, заберем ее. Чего две тачки гонять. У меня тут и кресла с подогревом….

– У меня тоже.

– Да? – искренне удивилась она. По ее меркам, почему-то все чудеса автомобильной изобретательности принадлежали только «Мерседесам». Все остальные только «катились по накатке».

– Да, есть. И даже есть датчик дождя! – выпендрилась я. Авенга недоверчиво покачала головой, потом пожала плечами, открыла дверь и позвала девочек в машину, посулив им пончики и парк развлечений.

– Между прочим, чтобы купить этот «мерс», мне в свое время пришлось тащиться на Новодевичье кладбище вызывать духа силы, чтобы одной потасканной жене олигарха вернуть поддержку ее рода! Хорошо еще, что туда ночью не пускают, хоть эта жена и пыталась договориться со сторожем. Выездная сессия на кладбище – это было круто. Меня даже снимали на камеру какие-то иностранные типчики, – глаза Авенги затуманились от приятных воспоминаний. – В принципе побольше бы мне таких жен олигархов. Раз, два, три круга вокруг могилы – и готов «Мерседес».

– Прямо-таки олигархов? – хмыкнула я, в буквальном смысле вжавшись в сиденье, потому что Авенга тронулась с места. Завизжали шины, залаяли собаки, тучи сгустились над нами… Мы поехали.

– Не знаю. Была она вся в Габбане, ездила на «Лексусе». Денег не жалела. Эх, хорошая женщина! – мечтательно протянула Авенга.

– Осторожнее! Ой! – я поняла, что говорить что-то ей под руку еще опаснее и попыталась успокоиться. Чему быть, того не миновать, верно? Если мне суждено выжить в ближайшие полчаса, в следующий раз буду умнее и не сяду к Авенге греться.

– Не боись! – хмыкнула она. – Прорвемся. С нами сила!

– Да? Это радует. Ну а кстати, и что ты? Вернула?

– Что вернула? – встрепенулась она, явно уже потеряв нить нашего разговора.

– Долг! – хихикнула я.

– Какой долг? – опешила она. По-моему, совершенно искренне.

– Вернула ты родовую поддержку олигарху? Вернее, его жене!

– А-а, это… – протянула она. – Я и сама не знаю. Самое странное, что да. Иногда я, знаешь, и сама начинаю верить в свою силу. Кто его знает, как оно работает. Во всяком случае, она потом звонила и кричала, что я – настоящая волшебница изумрудного города, и что у нее прямо-таки все поперло. Звала в казино.

– У нее есть казино?

– Ну, положим, не у нее казино, а просто казино. Звала протестировать удачу. Только я не поехала. Кто ее знает, что ей еще в голову стукнет. Можно ли считать нормальным человека, который искренне верит, что ее родной дед проклял ее и лишил поддержки всего рода. Дед у нее был крутой, чапаевец, старый, как мать-земля. Если судить по табличке на могилке, прожил сто десять лет. Она рассказывала, что лет под девяносто он, когда напивался…

– Уже смешно! – хмыкнула я. Авенга остановилась и строго на меня посмотрела. Потом повторила, прикуривая.

– Когда дед напивался, брал со стены старую шашку и бегал по Кутузовскому проспекту, искал «беляков». А трогать его было запрещено, потому как он в самом буквальном смысле Ленина видел. Гордость советского режима! Бабку свою он однажды чуть не зарубил, когда она его остановить пыталась.

– И он ее проклял? Твою клиентку.

– Она думала так.

– Почему?

– Потому что она за ним ухаживала, когда он все же собрался помирать. И он все смотрел на нее, как она говорила, недобрым глазом.

– Одним? Второй что, был выбит? – удивилась я.

– Вот это не знаю. Этого она не говорила. Но вообще, я тебе скажу, старые люди могут быть ужасно мстительными и злыми. Им же помирать, они это понимают и ужасно злятся. Они-то уйдут, а мир останется и будет продолжать крутиться без них. И снова будет зацветать жасмин, и будут объявлять отмену пригородных электричек. Но уже без них.

– Как грустно, – вздохнула я. Или, скорее, выдохнула от облегчения, потому что мы въехали на подземный паркинг, а на нем уже не погоняешь. Меня только дестабилизировала мысль, что придется еще ехать и обратно. Хотелось выпить для храбрости (или я просто уже втянулась и по любому поводу норовлю выпить?). Но выпить было нельзя, мне же еще за руль. И тут вдруг, выходя из машины на парковку, Авенга сказала:

– Знаешь, когда хоронили моего деда, была огромная толпа. Два автобуса курсантов в военной форме, какие-то люди в костюмах говорили речи о том, какой он был душевный человек. Из ружей палили. А на самом деле никого из этих людей я не знала. И он, скорее всего, знал всего несколько человек. Но в силу его положения – нагнали целую толпу. А когда хоронили бабушку, не было никого. Только я с матерью. И все было так… не знаю даже, как сказать. По-бытовому. Перед нами задержали кремацию, мы стояли вместе с гробом в каком-то предбаннике, никому не нужные. Никаких слез, никаких речей. Потом сказали через две недели забирать урну. А была бабушка чудесная женщина, дед ее обожал, на руках носил. Лучше ее я вообще человека не знала.

– А кто был твой дед? – спросила я, осознав, что это, пожалуй, первый раз, когда я вообще услышала о ком-то из семьи Авенги. Все, что она говорила, относилось только к сегодняшнему дню. Она была как бы человеком без прошлого. И вдруг дед, салюты, два автобуса курсантов.

– Дед мой? Адмиралом был. А бабушка – домохозяйкой. Так я тебе скажу, никакой в этом разницы нет. Все умирают одинаково. А вот любви у моей бабушки было больше, чем у всех, кого я знала за всю свою жизнь. Так что это у нее на похоронах надо было из ружей палить. Ладно, давай не будем. Это все дела давно минувших дней. Лучше скажи, чего ты у Марлены не появляешься?

– Я не появляюсь? С чего ты взяла? Я просто очень занята, работы много. И потом, один раз у меня машина не завелась, – фальшиво оправдывалась я. – Пойдем-ка лучше сдадим девочек в камеру хранения и кофейку попьем.

– У них тут почем хранение? – спросила Авенга. Камерой хранения мы называли детский парк развлечений, в котором детей принимают по описи, надевают на них яркие майки с номерами, а тебе дают такую квитанцию, чтобы ты могла потом ребенка забрать. Как в химчистке, очень удобно. Никаких шансов перепутать ребенка и забрать не того.

– Хранение детей тут по двести рублей в час.

– Однако! – Авенга подняла вверх указательный палец. – Кусается цена-то. Да ладно, чего не сделаешь ради счастья попить кофе в тишине, верно. Слушай, а чего ж твой разлюбезный Тимофей допускает, чтобы у тебя машины не заводились? Он же взял над тобой шефство, – она ухмыльнулась. По ее лицу было не разобрать, просто ли она шутит, стандартно, так сказать, издевается или что-то реально знает. Кто их, ведьм, разберет. Может, она уже у меня в голове покопалась и теперь просто юродствует. В любом случае делаю морду кирпичом.

– Никакого шефства он не взял. Аккумулятор тогда сдох. Менять надо было, а денег жаль. При плюсовых температурах он у меня еще все лето будет фурычить. Ну а что там у Марлены? – невинно спросила я. Авенга заказала двойной капучино, потребовала принести ей коричневый сахар в кусочках.

– Марлена? Да вроде все ничего. Скоро гипс снимут. Она же только над своим мужем и порхает. Чем-то она мне мою бабушку напоминает, такая же, знаешь… декабристка. Между прочим, помнишь, мы встречались накануне Нового года? Помнишь, я смотрела в чашку Марлены? Я еще не стала ничего говорить?

– Помню, – призналась я. Действительно, тогда по лицу Авенги было видно, что ей есть что сказать. Но она промолчала. Я-то, признаться, не очень-то верю во все эти кофейные гадания и гущи. Сколько раз я туда смотрела, и даже долго смотрела – ничего не вижу. То есть абсолютно. Но когда хожу с Люськой в кафе, заказываю кофе в турке. Чтобы гуща все же была. Всегда интересно, что она мне скажет. Даже если ничего особенно не скажет, становится как-то приятно – немного подглядела за собственным будущим.

– Я видела там беду, – изрекла Авенга. – Да, я видела беду, там, в ее чашке. Совершенно ясно. Я редко так ясно что-то вижу, но в тот раз было видно очень хорошо. Она сидела у подножия огромной горы, а оттуда на нее летели камни. А наверху, по горе, бегал шакал с какой-то немыслимой, хитрой и злобной мордой. И эти камни сбрасывал.

– Кошмар. И это что – о ее муже Иване? – спросила я. Иногда от разговоров с Авенгой у меня самой бегут по коже мурашки.

– Выходит, да, – неуверенно кивнула она. – Выходит, что о нем. Не знаю.

– Но что тебя смущает? – спросила я. Главное, не покраснеть и не выдать себя. Я-то знаю, что у Марлены есть и другая беда. Правда, тоже с мужем. Говорить об этом нельзя – ни-ни. Но, с другой стороны, если вдруг это просто выплывет в виде гадания – и Авенга просто скажет об этом Марлене… Я имею в виду, скажет об этом как о возможном варианте. Разве это не было бы здорово? Тогда бы это все не от меня всплыло, а совершенно с другой стороны. Можно было бы вообще не упоминать о Карасе. В общем, я загорелась.

– Меня смущает то, что если бы я видела беду, случившуюся с ним, я бы так и сказала. Но камни летели в ее голову. Его там, вообще-то, не было.

– Вообще не было? – нахмурилась я. Все у них, у ведьм, не как у людей. Никакой определенности. Ведь явно же в чашке Иван Ольховский должен был быть! Уж я-то это точно знаю.

– Вообще, – покачала головой Авенга.

Я вздохнула. Отбой воздушной тревоги. Мы посидели, поболтали еще. Чудесно, на самом деле. Как это нам, девочкам, это иногда нужно – вот так посидеть вдвоем в уютном кафе! Без детей. Без мужей. Без умных разговоров и какой-то осмысленности. Болтая о ерунде, я расслабилась и повеселела. Может быть, это еще и от трех пирожных, конечно, но когда мы шли забирать из камеры хранения дочерей, я была совершенно отрешенная, светлая и непуганая. А зря. Злой рок уже ковал свою цепь, и мы уже были окольцованы ею. Мы начали движение в ее западню задолго, отдаваясь своим порокам и слабостям (моя главная – трепливость и неумение держать язык за зубами, естественно!). И теперь мы двигались по своему кармическому пути в сторону камеры хранения, и не дано нам было свернуть с предначертанной дороги. Мы отдали наши квитанции и спокойно ждали, когда приемщица вытащит наших чад из недр трехуровневой лазалки, обмотанной сеткой. Девочки о чем-то бурно спорили и вылезать не хотели. Потом Эльвира все же соизволила вытряхнуться из лабиринта (лучше бы она этого не делала) и подбежала ко мне с интересным вопросом:

– Мама, а что значит – пелеспать? – спросила она, заставив меня онеметь. Авенга же только расхохоталась.

– А зачем тебе? – в шоке переспросила я, когда обрела способность говорить. Это проблема для любой матери – разговаривать со своим чадом на такие вот неудобные темы. И я готовилась к этому, даже прочитала какую-то новомодную книжку о воспитании, которую (кстати, это странно) мне сунула Бася. Откуда бы у нее взяться книге о воспитании, если она никого не воспитывает! И сама, надо это признать, воспитана не самым лучшим образом. Книга, надо сказать, была толковая. И о вопросе разговора с ребенком на тему секса там тоже было очень хорошо все разъяснено. Но никто меня не предупреждал, что такой разговор нужно вести, когда ребенку всего пять лет. Да еще на виду у няньки из детской игровой комнаты и собственной подруги, которая откровенно ржет.

– Не отвиливай-ка, а немедленно объясни ребенку, что значит «переспать»! – требовала она, искренне наслаждаясь.

– Сама и отвечай. У тебя больше опыта, у тебя муж, – фыркнула я и попыталась, что называется, «проехать» этот вопрос. Но Эля сформулировала его иначе.

– Мама, а с кем тетя Саша пелеспала? – вопрошала она, а я при упоминании одного только имени тети Саши сначала побелела, потом покраснела, а потом истерически и фальшиво затрещала визгливым, совершенно не своим голосом:

– Ни с кем она не переспала, с чего ты взяла! – А Авенга (твою-то мать!) вдруг сосредоточилась и стала внимательно на меня смотреть. Я постаралась унять приступ паники и дышать ровно. Но не суждено мне было дышать. Элька надула губы и крикнула:

– Она с мужем пелеспала. Ты сказала, с мужем! – И скрестила на груди свои маленькие ручки.

– Со своим мужем? – Авенга влезла в разговор раньше, чем я успела стащить с Эльки майку и уволочь ее подальше. Ответ прозвучал, как гром молнии.

– С Мал-лениным, – уточнила Эля, игнорируя мои сигналы и требования замолчать и демонстрируя чудеса своей памяти в самый неудачный момент.

Как же так, неужели все слышала? Что она делала в тот момент, когда я вещала свою новостную программу для Тимофея? Она была в своей комнате. Дверь была прикрыта, но это ничего не меняет. Черт-те что, какие у нас картонные стены! Никакой звукоизоляции. Когда я в комнате говорю: «Эля, иди чистить зубы», – она никогда не слышит. Зато когда я говорю: «Осталось одно миндальное печенье, что же мне с ним делать?» – она летит пулей, даже если я это прошепчу. Осталось только проклинать небеса за то, что она так хорошо запомнила все, даже имя Марлены. Это уж никуда не годится. Тайна рушилась на глазах, а Авенга стояла и смотрела на это с напряженным вниманием. Хорошо еще, что она – не Бася. Можно договориться. Можно попытаться ее подкупить. Черт, что я несу!

– С ничьим! – крикнула я. – Что за глупости. Ты что-то путаешь!

– Не путаю. Ты же говолила? – уперлась Элька. Да уж, у детей с интуицией очень-очень плохо. Иначе бы она уже давно почувствовала, что ей следует замолчать ради ее же собственной безопасности. Мама в гневе страшна.

– Что я говолила? – от волнения я и сама начала картавить. – Я ничего тебе не говолила!

– Что мама Вовочки! Пелеспала. Что это значит – пелеспала? С мужем Мал-лены! – добила меня она. Я посмотрела на Авенгу. Взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Хуже и быть не могло. Я знала что-то и не сказала ей. Я врала ей в лицо, прямо здесь и прямо сейчас, за этим самым кофе с корицей. А она мне еще и гадала.

– Ты просто неправильно все поняла, – фальшивила я. И тут, словно бы стремясь доказать, хуже может быть всегда, Элька добавила:

– Так и сказала – пелеспала! Ты это дяде Тиме говолила, котолый тебе делал искусственное дыхание! – Тут уж действительно она сказала все. И сделала все, чтобы ни одной пяди моей жизни не осталось при мне. И, как следовало ожидать, позволила наконец снять с себя майку с номером.

– Переспать – это значит заняться сексом, – вмешалась Авенга, чтобы уж снять вопрос с повестки дня. Я вытаращилась на нее. Она добавила: – переспать – это когда дядя и тетя лежат в одной постели.

– А! – Элька пожала плечами и довольная убежала. Странно, она не стала спрашивать, а что такое секс и зачем, собственно, лежать в одной постели. Я бы обязательно спросила. А она удовольствовалась сомнительными объяснениями и скрылась с места преступления. А я стояла, как в рот воды набрала. Авенга же невозмутимо достала из кармана конфетку, положила ее себе в рот (а мне не предложила!), разжевала ее и только потом ласково так спросила:

– Сама все расскажешь или придется пытать?

– Не надо пытать. Все правда. От первого до последнего слова. Сашка переспала с Иваном Ольховским.

– И ты все знала? – Авенга прожигала меня огнем своих колдовских глаз, а ее длинные кривые пальцы яростно крутили и рвали бумажную салфетку.

– Я поэтому и не хочу ехать к Марлене. Я не знаю, что делать, – призналась я, проклиная злой рок и себя саму за то, что уродилась с таким длинным языком.

– Значит, ее муж переспал с Сашкой? А Анька? А Сухих с кем переспала? – немного запуталась она. Еще бы! Тут любой черт ногу сломит.

– Получается, что ни с кем, – развела руками я. – Во всяком случае, до тех пор, пока Стас не ушел от нашей Сашки.

– Н-да… – протянула Авенга. – Дела. Теперь хоть многое проясняется.

– Что ты имеешь в виду?

– Теперь понятно, что было в той чашке! И кто у нас шакал с мерзкой, хитрой мордой.

– Иван? – переспросила я с надеждой, что она не скажет, что это была Караська. Хоть бы не она! Хоть бы не она! Но в тот момент, когда Авенга открыла рот, чтобы сказать, кто же это был, позвонил ее телефон. Звонила Бася.