Глава девятая,
в которой я хотела бы наступить на горло собственной песне

Иногда и трех дней достаточно, чтобы развалить все, что создавалось годами. Как это грустно, что человек не может удержаться на краю своих собственных желаний. Сегодня мы ищем любви, завтра нам надо только, чтобы нас оставили в покое и дали дочитать газету. Молодость завидует власти, а власть мечтает о юности и беспечности. Когда-то Владимир предложил мне контракт, и я приняла его. Мне показалось, что не может быть ничего лучше предложенной им комфортной, вежливой пустоты. Я так устала любить, так хотела сидеть в уютном кресле и читать журнал, что готова была поверить, что мое желание не изменится, что оно навсегда. Но я ошибалась. Одной ночи оказалось достаточно, чтобы понять, насколько бессмысленно и фальшиво все наше существование. Все, кроме Мусяки. Он – единственная реальность, от которой не может укрыться ни один из нас.

Я оглянулась на платформе и увидела Владимира. Он стоял с взволнованным и немного бледным лицом и всматривался в толпу. Я на секунду почувствовала себя троянским конем, точнее, троянской кобылой. Во мне уже было скрыто, припрятано огромное предательство, но я смогла спокойно улыбнуться в ответ на улыбку Володи и приняла его поцелуй в щеку. Мы оба всю дорогу старательно делали вид, что все хорошо, все прекрасно, удивительно и лучше быть просто не может. Муж рассказывал о заказе на перевод документального фильма ВВС, над которым он трудился всю прошлую ночь, о том, как долго он выискивал какие-то спецтермины в Интернете. Я смеялась, закидывая голову, и всячески демонстрировала счастье. Единственный человек, который в это счастье искренне верил, сидел на заднем сиденье «Мерседеса» и умолял нас проехаться на метро.

– Мама, там ельсы. Там у-у-у! Скалатор. Ну, можно? Почему-у-у-у?

– Ванюш, мама устала, ей трудно будет по ступенькам идти, – пытался воздействовать на него заботливый Владимир. Его красивое, усталое лицо еще больше исхудало и заострилось за эти дни, предательски дав проступить всем прожитым годам. Что-то больно кольнуло у меня внутри, все-таки не чужой же человек. А впрочем, может быть, он просто не выспался? Всю ночь работал. Уж точно не переживал из-за меня.

– Зачем идти? – удивился Мусяка.

– Как зачем? – не понял Володя.

Мусяка нахмурился, как он хмурился всегда, когда взрослые «тупили» и не желали понимать самых очевидных вещей. Потом, вздохнув, пояснил:

– Там же СКАЛАТОР. Он сам катится! – и всплеснул руками. С совершенно серьезным лицом Мусякин убивался, что не может между «Мерседесом» и Метрополитеном им. В.И. Ленина выбрать последнее. Мне это было непонятно, но в его, в Мусякиной реальности не было ничего волшебного в папином «мерсе». И машина, и сам папа – явления привычные, а следовательно, малоинтересные. К тому же в «Мерседесе» Мусяку укачивало, а метро – вот это эксклюзив, вот это приключение.

– Есть что-то неправильное в том, как современные дети относятся к машинам, – вздохнул Володя, словно озвучивая мои собственные мысли, коснулся рукой моей руки и добавил: – Я очень рад тебя видеть.

– Я тоже рада, – кивнула я.

Это была правда, я была рада ему. Отчего бы мне его не любить, он же хороший человек. Прекрасный отец, не пьет, не курит, бегает по утрам. С сыном занимается, учит его языкам, следит за правильным питанием. Нет, это все не то. Володя – хороший человек, но вооруженный до зубов и готовый на все, чтобы не допустить в свою крепость никого из посторонних. Посторонняя – это была я.

– Хорошо, что поезд приходит утром. Пробка вся в город стоит.

– Хорошо идти против движения, да? – усмехнулась я и бросила украдкой беспокойный взгляд на безупречный профиль Владимира.

Он аккуратно вел машину, сверяя маршрут с бортовым навигатором, а я подумала о том, как изменится его лицо, когда бомба рванет. Какая я, однако, коварная и вероломная. Конечно, налицо были и явления некоторого малодушного страха, мешавшие мне исполнить задуманное в соответствии с планом. Но с другой стороны, чем я рисковала? Отношениями? Я вас умоляю, разве они у нас есть? Можно ли потерять пустоту? Я решительно настроила себя действовать так, как и было задумано.

– Как тебе Питер? – спросил Володя, чтобы заполнить возникшую паузу.

– А, красиво, – махнула рукой я. – Но дома лучше.

– Нет, правда? Что запомнилось тебе больше всего? – спросил он, заставив кровь прилить к моим щекам. Я вспомнила руки Алексея и на секунду прикрыла глаза.

– Петропавловская крепость, – вспомнила я и ухмыльнулась. – Красивая тюрьма.

– Ну, исторически это была не тюрьма, а форпост, – затянул лекцию Владимир.

Я сочла за лучшее не перебивать его. Забавно, что я была так спокойна. Я ведь сделала своими руками бомбу, да еще самолично запалила фитиль. И теперь только осознала, что под взрывной волной могу оказаться и сама. Смотря как рванет. Вспомнилось: «Куда ты, на фиг, денешься с подводной лодки». Но… раньше надо было думать.

Думаете, я не думала? У меня же и время было подумать. Все три дня я прогуляла по Питеру, посвящая все время былому и думам. Я смотрела на все эти пейзажи, парки, мосты и фонтаны, а мысли мои были далеки как никогда.

«Ты же теперь моя». Так ведь написал Алексей. И хотя эти слова в целом ничего для меня не значили, оставаясь дурацким розыгрышем не совсем нормального мужчины, каким-то образом выведавшего мой телефонный номер, я определенно поняла одно: я – ничья. По крайней мере, я уж точно не Владимирова. Я для него как наша тумбочка для обуви. Стоит и стоит, не мешает же. В квартире ей не место, но у входа вроде даже смотрится. Сигареты в ней можно хранить.

– Приехали, – громко сказал (или повторил?) Владимир, вылавливая меня из глубин подсознания. – Черт, конечно же, твоя Верка тут торчит, – недовольно фыркнул он, доставая из багажника вещи. Я вышла и направилась к лавочке перед детской площадкой.

– Динка, ты вернулась? – крикнула Верка, скучающая в одиночестве на площадке перед домом.

Ее детки в экстазе барахтались в большой, до краев наполненной грязью канавке. Мусякин тоже было воспылал желанием, ибо ничто человеческое ему не чуждо, особенно счастье коллективно изваляться в грязи, но Володя взял его за руку и повел домой умываться после вокзала. Микробы! Я же осталась.

– Я покурю, – сказала я, получила положенные неодобрительные взгляды, но проигнорировала их, как обычно. Я подошла к Верке, радостно разулыбавшейся при виде меня.

– Ну, а как вы тут?

– Да как мы? Мелирование думаю опять сделать. Зарплату только вот задержали, козлята. Чтоб им пусто было. Ну а ты как? Окультурилась в культурной столице?

– Куда мне, – усмехнулась я. – Со свиным московским рылом да в парадную.

– А как вообще? Удалось, как это твоя мамка говорит… Выдохнуть. Что там хорошего?

– Вообще там сыро. Но много забегаловок приличных.

– У нас тут тоже с кабаками перебоев нет, – фыркнула Верка и тут же вынесла предложение сравнить на практике наши и «ихние» кабаки.

– Как-нибудь в другой раз. Я буду занята все ближайшие дни, начиная с завтрашнего утра, – загадочно проговорила я и заговорщицки подмигнула.

Вера с интересом вгляделась в мое хитрое лицо и потребовала:

– Рассказывай.

– Да нечего особенно и рассказывать, – пожала я плечами, но потом вывалила ей ту часть моего путешествия, которая касалась торжественной встречи на вокзале. Веруня слушала, раскрыв рот, а потом хмыкнула:

– Значит, и у твоего Володьки мать есть? А я думала, такие, как твой муж, появляются из стерильной пробирки уже взрослыми, с красным дипломом. В полном молчании и без единой живой души.

– Это было бы логично, но получается, что мать у него есть, Вер, – вздохнула я. – В общем, я ее пригласила в гости.

– Что? – ахнула она. – После того, что ты поведала, я бы не сказала, что это разумно.

– Абсолютно неразумно, – согласилась я. – Она приезжает завтра в десять утра.

– Кошмар!

– Если что, скроюсь у тебя? – Я состроила подхалимскую физиономию.

– Судя по всему, наш дом тоже снесет взрывной волной, – покачала она головой. – О чем ты думала? Ты в своем уме? Зачем тебе влезать в этот конфликт?

– Понимаешь, я хочу его взбесить. Хочу, чтобы он орал. Чтобы тарелки бил.

– Ну ты, подруга, зажралась, – подвела итог Верка. – Хотела послушать крики, зашла бы к нам. У нас каждый вечер – спектакль. Вход свободный. Тебя бы я посадила в первый ряд. Скалку бы дала.

– Вер, а что это там? – дернулась я, махнув рукой в сторону.

Верка огляделась и переспросила:

– Что? Косметика размазалась?

– Да нет, вот там. Детки твои. Кажется, они в лужу совсем… это, упали, – прокомментировала я то, что скорее можно было назвать не падением, а взаимным сталкиванием на дно булькающей бездны. Верка посмотрела на клубок, барахтающийся в луже, и тут же забыла про меня.

– Вы что, оборзели совсем? – заорала она не своим голосом (или как раз самым что ни на есть своим), и через минуту, стараясь не особенно дотрагиваться до них, чтобы не изляпаться самой, Вера уже тащила их домой отмывать. Я же вздохнула и, оглядевшись вокруг (в поисках шпионов), набрала Маргаритин номер. Убедившись, что все в силе, вещи собраны, билеты куплены, а вавилоны накручены, я отправилась домой.

Весь вечер мы с Владимиром, как актеры дешевого театра, изображали полнейшую безмятежность и хоть и фальшиво, но старательно подыгрывали друг другу. Он приготовил ужин, красиво сервировав его на столе. Фасоль, зеленый салат и отварная рыба были разложены по высшей категории, я же старательно ела все это ножом и вилкой, не сделав никакой попытки слинять с тарелкой к телевизору, как я делаю это обычно. Мусяка прыгал вокруг нас, радуясь, что все наконец в сборе. Вечером его еле удалось уложить, а утром, отведя его в садик, я отправилась на вокзал. Кто бы знал, сколько сил я употребила там, в Питере, чтобы убедить Маргариту Владимировну в целесообразности и позитивности этого визита. Я даже оставила ей денег на билет, и вот теперь, с трудом веря в то, что я действительно это делаю, я вытащила из вагона перепуганную перспективой встречи с сыном Маргариту, ее три чемодана (из расчета по чемодану на каждый день визита), ее пальто, шаль и вавилоны – полный боекомплект. Мне пришлось потратить силы, чтобы запихнуть ее в такси, и снова пропустить мимо ушей весь тот словесный поток, который она умудрялась извергать без перерыва в любом городе.

– А Ванечка? Он дома? Я увижу его?

– Он в садике, но мы заберем его по дороге. Мы успеем взять его еще до дневного сна, – заверила я ее в сотый раз за утро.

– Правда? – волновалась она. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы проникнуться жалостью. И что бы она ни совершила в бытность своего материнства, ничто не могло оправдать этой странной ссылки.

– Правда. Хотите, мы сначала сходим куда-нибудь в кафе. Вы с ним поболтаете, познакомитесь поближе? – предложила я, хотя на самом деле так и собиралась поступить в любом случае. Во всем моем коварном плане Мусяке было отведено особенное место. Как ни крути, а он был единственным человеком, которого Владимир (по недосмотру) запустил внутрь себя. А значит, и нанести удар можно было только с этой стороны.

– Мама, ты лано! Ула! – закричал он, увидев меня в дверях группы. На сопровождающую меня Маргариту Владимировну он обратил внимание только после того, как мы с ним расцеловались и обнялись, как он требовал, «клепко-клепко». Он поднял глазки и заинтересованно спросил Маргариту:

– Вы волшебница?

– Что? – опешила она, не сводя влюбленного взгляда с Ванюшки.

– Мам, а эта стаюшка кто? – прошептал мне на ухо Мусяка, старательно прячась за меня, но высунув из-за моего плеча любопытный нос.

– Эта старушка? Она, к сожалению, не волшебница, Мусь, но это твоя бабушка, – пояснила я. Он некоторое время с недоверием смотрел то на меня, то на Маргариту Владимировну, а потом снова неуверенно зашептал:

– Баба Зина? Ее что, заколдовали?

– Не совсем, – усмехнулась я. – Это бабушка Марго, мама твоего папы. Мы встретились с ней в Питере…

– Это где ты выдыхала? – насупился от напряжения Мусякин.

– Отдыхала, – кивнула я, с трудом сдерживая смех. – И встретила другую твою бабушку, а она давно хотела с тобой познакомиться. Ну что, будешь здороваться?

– Буду, – обстоятельно обдумав все, ответил он. – Здласте, баба Маго.

– Здравствуй, Ванечка, – всхлипнула она. Оказывается, пока я тут вела переговоры с сыном, Маргарита Владимировна успела уже расплакаться и даже достала откуда-то красивый, расшитый шелковый платок. Жесты были жеманными, но слезы лились как из водопровода. Фонтаны Питера в его отдельном жителе.

– А… мам, – шепнул Ваня, – мы ее можем взять домой? Бабу Маго.

– Марго, – поправила я, впрочем, не особенно протестуя. Маго так Маго. – Ну, здесь же мы ее не оставим. Конечно, возьмем домой. Приглашай.

Следующие два часа Маргарита изливала потоки неизрасходованной нежности в таких громких щебечущих формах, что у меня разболелась голова. Кафе, в которое мы отправились, чтобы накормить Мусяку кучей запрещенных, вредных вещей, таких как творожная запеканка со сгущенкой, колечко с кремом и вишневый кисель, он обожал. Володя никогда его сюда не водил (вредно же!), но мы с Ванюшкой захаживали периодически.

– Сходим налево? – спрашивал он. Налево – это было наше кодовое слово, которое я однажды по дури ляпнула, а он моментально подхватил. Но обещал мне никогда не произносить при папе это страшно секретное слово.

– Ну вот, видишь, как хорошо, когда приезжает бабушка, – коварно воздействовала на детскую психику я.

Впрочем, и сам Мусякин, кажется, новое знакомство всячески одобрял. Баба Маго, в отличие от меня, была совершенно готова стать с ним на одну общую ступень развития, рассказывать сказки, читать стишки, слушать его повествования обо всем на свете, а дома, куда мы добрались часам к трем, баба Маго согласилась играть с ним в мозгодробительную музыкальную игру, предназначенную для изучения алфавита. Мусяка нажимал на буквы, а баба Маго, сидя с завязанными глазами, в течение битого часа угадывала картинку, нарисованную в клетке. Мусякин был в восторге, баба Маго тоже. Поэтому, когда Владимир вернулся домой с каких-то переговоров, случилось именно то, на что я, признаться, и строила весь расчет. Когда Владимир вошел в прихожую, еще раньше, чем он успел отметить взглядом три Маргаритиных чемодана, к нему навстречу вылетел совершенно счастливый, красный, возбужденный, скачущий на одной ножке и размахивающий руками Мусяка.

– Папа, папа, она пиехала. Баба Маго пиехала. Она умеет игъять в ягодное домино!

– Что? Кто приехал? – растерялся Владимир, а Мусяка залез к нему на руки, поцеловал его в щеку и сказал:

– Баба Маго. Ну, твоя же мама. Знаешь, я выигъял в ягодное домино. Ну, я пойду? – засуетился он и поскакал обратно, где сидела в оцепенении Маргарита.

Я стояла и смотрела на Владимира, мне было интересно, что он сделает теперь. Сначала он молчал и буравил меня «претяжеленным» взглядом.

– Ты? – наконец спросил он, сощурившись.

– Я, – кивнула я, улыбнувшись.

– Зачем? – спросил он, все еще оставаясь спокойным. Может быть, не так страшен черт, как его малюют.

Мусяка снова пронесся мимо нас, схватил Владимира за руку и потянул в комнату знакомить с бабой Маго.

– Подожди, Ванюш, – пытался остановить его отец.

– А ты знал, знал, что у меня две бабы? – любопытствовал Мусяка.

– Догадывался, – кивнул Володя, против воли заходя в комнату. Там посреди, кажется, всех имеющихся в доме игрушек стояла Маргарита Владимировна и цеплялась взглядом за меня.

– Здравствуй, мама, – сурово и холодно кивнул Володя.

– Здравствуй, Вовуся, – жалобно пискнула она.

– Надолго к нам? – стараясь выглядеть спокойно, спросил Володя.

Только сейчас я смогла заметить, как напряжена его челюсть, как он играет желваками, готовый, наверное, порвать нас в клочья. Но вокруг нас бегал Ванька, и сделать с нами было ничего нельзя. Единственный человек на земле, который был внутри страшной крепости, смеясь, хватал за руки бабу Маго и хотел с ней играть. С этим приходилось считаться.

– На три дня, – растерянно пояснила она.

– В этот раз, – добавила я.

– Что? – резко повернулся ко мне Владимир. – Уж не думаешь же ты…

– Я думаю, Новый год тоже надо справлять всей семьей, – с невинной улыбкой перебила его я. Владимир фыркнул, но при Мусяке демонстрировать свое отношение не стал.

– Пап, а можно я пойду в гости к бабе Маго?

– Нет! – рявкнул он, но потом, все же справившись с чувствами, добавил: – Баба… м-м-м… Маго живет далековато, к ней в гости не дойти. Ну, вы пока поиграйте, а я… мне надо тут… по делу.

– Мне тоже, – добавила я, за что была одарена самой огненной молнией, со всей силы брошенной в мою сторону.

Владимир развернулся и вылетел из комнаты, хлопнув дверью. Мусяка недоуменно посмотрел на нее, но уже через минуту снова увлеченно во что-то играл. А я, аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь, вышла вслед за Владимиром. Он стоял около кухонного окна и смотрел куда-то вдаль.

– Скажи, а что же такого могла сделать твоя мама, чтобы ты вот так выкинул ее из своей жизни? Пыталась отдать тебя в детский дом? Нет? – тихо спросила я, прислонившись к стене.

– Дина! Как ты могла? – спросил он, повернувшись. Лицо его было перекошено от ярости.

– Может, слишком строго заставляла учиться? – спокойно продолжила я.

– Прекрати.

– Наказывала за двойки?

– Ты не имела права.

– Нет, имела. Это и мой сын, – внезапно сменила тон я. – Ты знаешь, что у нее вся квартира увешана твоими фотографиями?

– О, это в ее стиле. А вот от тебя я этого совсем не ожидал, – зло бросил он, и я не без удовольствия отметила, что голос его дрожит. И то хлеб.

– Вот такая я неожиданная. И очень любопытная.

– Да уж, – сжал зубы он. – Живешь с человеком и думаешь, что его знаешь. А он оказывается последней…

– Ну кем? – рассмеялась я.

На мой смех из комнаты выглянул Мусяка. Володино лицо тут же приобрело фальшиво-позитивный вид. Видели хоть раз, как клоуны меняют улыбку на маску ярости с помощью ладони? Вот он сиял от счастья, и стоило провести пальцами по лицу, темный дьявол перед вами. Вот так же Владимир улыбался Ваньке, а стоило тому отвернуться, принимался пожирать меня яростным огненным взглядом. Если бы его ненависть могла воспламенять, я бы испепелилась прямо тут, в кухне, на кафельном полу. Осыпалась бы Володе под ноги, нарушила бы нашу стерильность. Но Володя был безопасен, особенно пока в периметре квартиры находился Мусякин.

– Я лучше пойду… уеду куда-нибудь, – засуетился он.

– Вернешься через три дня? – полюбопытствовала я.

– Точно! – поднял вверх палец.

– Думаешь, это выход? А если, пока тебя не будет, твой сын привяжется к твоей матери? Он же не такой циник, как ты. Он не сможет также вот забыть бабу Маго, и все. Ты и ему будешь запрещать с ней видеться?

– Ты не знаешь, о чем говоришь. Баба Маго! – вспылил Володя. Впервые, пожалуй, я видела у него такое лицо. Какое? Искаженное болью. – Знала бы ты…

– Так расскажи! – предложила я. – Поделись со мной хоть чем-то для разнообразия.

– Зачем тебе это? – нахмурился он. – Ты уже ничего не изменишь в прошлом.

– Но я хочу немного поучаствовать в будущем, – возразила я.

– Тсс, – прошипел он. – Кажется, они идут.

Мусяка с новообретенной бабушкой влетели в кухню. Маргарита Владимировна как могла упиралась, но была проконвоирована на кухню и заставлена пить чай. Все мы сели кругом, получили по чашке какой-то неопределенно-коричневой жидкости неприятного вкуса, но терпели. Сидели, натянуто улыбались и делали, что говорят, чем несказанно радовали Ваньку. Он ходил между нами с деловитым видом и наслаждался своим верховенством. Было заметно, что Владимир, мечущий в собственную мать молнии, сдерживается из последних сил.

– Ну все, Ванюш, я напился, – наконец не выдержал он. – И баранку съел.

– Ты не допил чафку. Пей! – менторским тоном заявил Мусяка и пододвинул ему чашку.

Володя жалобно посмотрел сначала на меня, потом на Мусяку и вздохнул. Я решила прийти ему на помощь. Не стоит же бить лежачего, это же нехорошо.

– У папочки дела. Папочке надо на работу поехать. Да, папа? Тебе же на работу надо?

– Да, на работу, – благодарно кивнул мне он.

– Но ты же ведь скоро вернешься, да? – продолжала я.

– Да? – с сомнением переспросил он.

– Конечно. У тебя же нет совсем уж длинной работы.

– Ты же не будешь удава пелеводить? – уточнил на всякий случай ребенок. Все мы, не сговариваясь, уставились на него.

– Удава?

– Переводить? – хором переспросили мы с Маргаритой, хотя чего удивляться. Как еще ребенок чуть старше двух лет должен понимать слова «длинная работа»? Особенно если ему постоянно говорить, что его папа что-то там переводит, а что это такое – вообще непонятно.

– Не буду, – заверил его папа. И повернулся ко мне. – Проводишь меня до выхода?

– Не уверена, что готова зайти так далеко, – захотела было отказаться я. Но назвался уж груздем – полезай на лестничную клетку с разъяренным супругом. Хотя с виду Владимир разъяренным не был. Он спокойно оделся, продолжая улыбаться. Поцеловал Мусяку, холодно кивнул Маргарите, отчего та побледнела и ушла обратно в кухню. Я нацепила тапки, накинула куртку, жалея, что сигарет нет даже в тумбе для обуви. Разговор предстоял не из легких, и это не вызывало сомнений, так как Владимир, стоило нам только выйти к лифту, изменился в лице. Он схватил меня за плечи, развернул и прижал к стене, не давая даже вдохнуть, и спросил, сведя брови и глядя мне прямо в глаза:

– Чего ты добиваешься? Это вообще не твое дело. Ты ее не знаешь, она тебе никто, – практически зарычал он.

– Ошибаешься. Во-первых, она мне – кто. Она бабушка моего сына. Во-вторых, отчего же это не мое дело? Я же с тобой живу, да?

– И что?

– Знаешь, раньше я тоже думала, что знаю, с кем я живу. Я уже смирилась, что ты такой, какой есть.

– Какой? Ну, какой же я? Какие у тебя ко мне претензии? – язвительно выкрикнул он и стукнул от бессильной злости кулаком по стене. Хорошие у нас все-таки стены. Крепкие, все снесут.

– Я думала, что ты, хоть и замкнутый, ледяной, застегнутый на все пуговицы болван, стремящийся защититься от любого риска, но… добрый и любящий, неспособный на жестокость. А теперь я вообще не знаю, что и думать. Кто ты такой? Чего от тебя следует ожидать?

– Ничего. Забудь об этом обо всем, – посоветовал он. И добавил: – Тебе нечего бояться.

– Почему? – полюбопытствовала я. – Откуда я знаю? А если я однажды сделаю что-то не так? Ну, котлеты у меня подгорят, или я скажу что-то не то. Вдруг ты решишь так же вот и меня выбросить из своей жизни и сделать вид, что ничего не было?

– Нет, – после очень долгой паузы ответил он. Но потом добавил: – Уверен, ничего ТАКОГО ты бы просто не смогла сделать.

– НИЧЕГО? – разозлилась я. За кого он меня принимает?

– Ну что может случиться?

– Напряги-ка воображение. Что, если я, предположим, тебе изменю? Или уйду от тебя? Или встречу кого-то, кто захочет сделать меня своей?

– Сделать своей? Слова-то какие смешные – своей, твоей. Что за бульварщина? Мы не в пещерном веке живем, – неуверенно усмехнулся он, отводя глаза.

– Пусть бульварщина, – кивнула я. – Но что, если такое случится, что ты сделаешь?

– Но… зачем тебе это? – спросил он.

– Что это? – не поняла я.

– Зачем тебе другой. Тебе плохо со мной? – спросил он. Я посмотрела ему в глаза, на его растрепанные, чуть подернутые сединой волосы. Он был хорош, очень хорош, но не в этом было дело.

– Да пойми ты, в конце концов, – замотала головой я. – Я же не с тобой. Я не с тобой, а ты не со мной. Мы сами по себе, просто живем… нет – сосуществуем.

– Дина, очнись. Это все – слова. Ты уравновешенный, разумный человек. Ты живешь спокойной, комфортной жизнью, у нас все есть…

– Да-да, и прекрасные отношения, – ехидствовала я, но Володя, похоже, ничего не замечал. Я вспомнила лицо Алексея. Его темные глаза, такие опасные, такие сильные руки. «…Ты хочешь быть моей?..»

– Именно.

– Да пошли они к черту – эти прекрасные отношения. Я вообще не могу понять, в каких мы с тобой отношениях? Что именно нас связывает? Будешь ли ты переживать, если эти прекрасные отношения вдруг кончатся?

– Давай не будем разговаривать беспредметно, – нахмурился он.

Я всплеснула руками:

– Я могу выразиться максимально предметно! Скажи, ты меня любишь? Хочешь ли, чтобы я любила тебя? Или тебе достаточно только того, что мы вместе растим Ваньку?

– Дин… Все не так просто, – замотал головой он. – Я хорошо к тебе отношусь, мне кажется, что то, что у нас есть – больше, чем у многих других. Но то, что есть, – это все, что я могу тебе предложить.

– Вот и отлично, – отвернулась я. Не хотела, чтобы он видел мое лицо. – Пусть так. Но я хочу, чтобы твоя мама имела право видеть Мусяку. Считай это моим требованием к нашим прекрасным отношениям.

– Что именно ты хочешь? – сжал зубы он.

– Фотографии, визиты два-три раза в год. Возможно, каникулы. И столько телефонных разговоров, сколько она захочет.

– Отлично, – кивнул он. – Я согласен.

– Да? – поразилась я. – Вот так просто?

– Да. Просто, – пожал плечами он. И нажал кнопку лифта, отворачиваясь от меня, давая мне понять, что на этом разговор наш окончен.

– Но почему? Почему ты так сговорчив? Я не думаю, что ты собираешься выполнять свое обещание, – сомневалась я.

– Ты же знаешь, моя дорогая, я всегда выполняю свои обещания. Но ты не знаешь мою милую матушку. Думаю, она еще преподнесет тебе сюрприз.

– В каком смысле? – переспросила я. Но он только ухмыльнулся, подмигнул мне и вошел в лифт.