Глава тринадцатая,
как и номер моей бывшей квартиры

Верите ли вы в конец света? Я лично – не слишком. Конечно, как и многие другие, я видела разные научные и псевдонаучные фильмы о том, как и что нас ждет в будущем. Наверное, я даже видела больше других, так как живу с человеком, который все эти фильмы частенько и переводит. Я знаю, что через сколько-то миллиардов лет Солнце остынет, Земля задолго до этого уже утеряет всю свою атмосферу и превратится в безжизненную пустыню. Люди к тому времени должны научиться строить летающие тарелки и свалить от греха подальше с этой Земли, иначе кирдык и мало не покажется. Все будет медленно и больно, так что лучше заблаговременно упаковать культурные ценности и улететь куда-нибудь на Марс, который к тому времени окультурят, насадят газончиков и везде поставят кинотеатры и ларьки с попкорном.

Так будет, по мнению ученых. Но этот конец света далек и непредсказуем в точности, а вот мой личный персональный конец света настал неожиданно и быстро. Нет, все земные тверди остались на месте, океаны не вышли из своих берегов, даже Москва-река не выплеснулась на каменную набережную. И только мой мир, в котором я прожила много лет, где было столько хорошего и еще больше плохого, где вся моя жизнь проходила под номером тринадцать, на пятом этаже, с окнами на три стороны – мой мир рухнул. Наш старый дом расселили и собирались снести.

Все произошло так быстро, что никто даже опомниться не успел. И трудно было поверить, что событие, столь долгожданное, столь призрачное, несбыточное для нас всех – жителей пивного района столицы, – случилось в считаные месяцы. Не успели разнестись по двору слухи, что нас, возможно, снесут, как уже потянулись грузовички с барахлишком в стороны новостроек. Вытаскивали все, вплоть до дверей и окон. Отдирали плинтуса, выковыривали выключатели и краны. Один умелец из третьего подъезда умудрился болгаркой спилить перила с лестничного пролета – на дачу.

– Говорят, тут будут строить торговый центр. Все документы давно готовы, нас еще в прошлом году должны были снести, только денежки в банках крутили.

– Все им мало, – делились новостями коренные жители.

– А я слышал, тут все в асфальт закатают и гаражей с офисами настроят, – выдвигал кто-то очередную версию.

Также поговаривали, что наша земля выкуплена турками и тут будет мечеть. Эта версия порождала бурные споры и протесты, иногда доходило даже до мордобоя. Но толком никто ничего не знал, кроме того, что людей переселяют с какой-то катастрофической скоростью. И не успели мы оглянуться, как последний житель нашего дома, конкретно Аркашка, все-таки пересилил катастрофическую лень и съехал в башню у дороги вместе с псом Чегеварой, топчаном и прочими пожитками. Я же переехала быстро и без проблем по той простой причине, что из старого дома, как выяснилось, забирать мне было почти нечего.

– Не нужны тебе эти осколки древней цивилизации, – заверил меня Алексей, когда я показала ему «мебеля» в старом доме. Он предложил свою деятельную помощь с переездом, а поскольку я раньше вообще никогда не переезжала, то он полностью возглавил процесс.

Мы виделись теперь с ним очень часто – как только у него находилось свободное время. Я не знала, чем он занимается, но он мог пропасть на неделю, а мог и каждый день появляться и увозить меня из дома. Он по-прежнему не стремился особенно распространяться о себе, но все больше и больше погружался в мою жизнь, все больше подчиняя своей воле свободное и ненаправленное ее течение. Я не могла бы с уверенностью сказать, как я к этому отношусь, но Алексей, пожалуй, моим мнением в этом вопросе не интересовался. Он просто возглавил меня, мой переезд и всю мою жизнь.

– Ты думаешь? – сомневалась я. – Может, хоть холодильник?

– Это не холодильник, а химическое оружие, – возразил он. – Представляю, как эта рухлядь будет смотреться в твоей новенькой квартирке.

– Это да, – задумчиво пожала плечами я. – Только вот, если не эта рухлядь, моя новенькая квартирка останется стоять в том виде, как мы с тобой ее видели. То есть совершенно пустой. У меня ничего нет.

– У тебя есть я, – заверил меня Алексей. И жестом собственника притянул к себе за плечи. Я улыбнулась и позволила ему поцеловать себя. Надо же, он у меня есть. А ведь я грешным делом надеялась, что после той сумасшедшей ночи он мне не позвонит. Но он позвонил через неделю или около того. И конечно, как я и предчувствовала, это закончилось плохо. Женская интуиция – вещь сложная, понять ее невозможно, проанализировать тоже, но если уж женщина чувствует, что дело – труба, поверьте: так оно и будет.

Он позвонил мне в двенадцать дня и сказал, чтобы я ждала его вечером, потому что у него есть время. Нет, он не поинтересовался, занята я или свободна, хочу его видеть или нет. Он не считал нужным давать мне право голоса, полагая, что обязанность и привилегия решать все на свете принадлежат только ему. Мне это даже нравилось, такое отношение давало мне возможность вообще ни о чем не думать и ни за что не отвечать. Да, это мне определенно нравилось. Единственное, что вменялось мне в обязанность, – это быть хорошей, послушной девочкой. Остальное оставалось ему.

– Я заеду за тобой к восьми, – сказал он и пояснил, что будет ждать меня прямо во дворе. Я предложила поехать посмотреть квартиру, потому что ее и в самом деле надо было посмотреть, а я не очень понимала даже, где находится хотя бы сам дом со странным номером «строительный № 78634» и как его найти.

– Нет проблем, – легко согласился он. Через несколько часов он заехал за мной. Когда я вышла во двор и поискала глазами блестящую черную ракету, струящуюся по асфальту, то ее не нашла.

– Диана? – окликнул меня Алексей. На сей раз он смотрел на меня из салона какого-то огромного и явно видавшего виды джипа. Серебристый, с большим кенгурятником перед бампером, с несколькими мелкими и одной весьма серьезной вмятиной. Джип меня удивил.

– Что это? – спросила я, с прыжком залезая в салон.

– Тачки бывают разные. Я – один, – пространно пояснил он, но разъяснять не стал. Я уже примерно понимала, что, если Алексей не хочет чего-то говорить, не стоит его расспрашивать. Все равно отшутится. В умении молчать и скрытничать он был совершенно как Владимир. Но от Алексея в отличие от Владимира я ничего и не ждала. Молчать было удобно и комфортно.

– Значит, переезжаешь? – уточнил он. – Не знал.

– А откуда ты вообще все обо мне знаешь? – попыталась вызнать хоть что-то я. Но Алексей только загадочно улыбнулся и сказал:

– Я все могу. Знай это и бойся, – как бы пошутил, но в каждой шутке, как известно, только доля шутки.

Я вздохнула:

– Нет, не думаю, что тебя стоит бояться.

– Да? Смелая? – хмыкнув, бросил он на меня короткий взгляд. – Молодец. А когда переезжать?

– Когда угодно. Я уже все документы подписала, – огорошила его я. Всю дорогу он ехидничал, спрашивая, что я буду делать, если окажется, что мне дали семьдесят метров в бараке на Ленинградском шоссе где-то в районе Молжаниново, где конь не валялся и до сих пор в полях мухоморы растут – такая чистая экология вдали от Москвы.

– Плевать, – отмахивалась я.

– Ну-ну. Действительно, я тебя недооценивал, – рассмеялся он.

– Ты недооценивал тот барак, в котором я прожила всю жизнь.

– Видел я твой барак, – вскользь бросил он.

Я сделала логичный вывод, что, прежде чем выйти на след Владимира, в моей биографии серьезно покопались. Неприятно, блин.

– О, снаружи он еще конфетка. Ты не видел внутри.

– Покажешь, – согласился он и кивнул на высокий, этажей в тридцать, дом, возвышающийся из глубин старого, заставленного сталинками двора. – Вот твой барак. Ничего себе трущоба.

– Да уж… – прошептала я, глядя на почти еще темный огромный дом. – Хибара.

– Ну, пошли посмотрим? Вдруг там внутри вьетнамское общежитие? – ехидничал он.

Дом был только закончен и стоял пустой. Жильцы еще не начали заезжать, хотя кое-где все-таки горел свет и слышались звуки дрели. Подъезд стоял открытый нараспашку, но там, в глубине дома, в уютной будке с телевизором и ароматом заваренных кипятком макарон, сидел охранник.

– Мы пришли по ордеру. Наша квартира двести шестая, – сказала я, показывая бумажку. Надо же, как же так, а где же номер тринадцать? Это было странно, жить в двести шестой квартире. Как-то безлико, бессмысленно. Я привыкла всю жизнь считать, что во всех моих бедах-невезениях виновата судьба. Что еще можно ждать от человека, живущего в тринадцатой квартире? А в двести шестой?

– Будете подниматься? – с недовольством спросил охранник.

– Нет, тут с вами постоим, – совершенно серьезно произнес Алексей, скорчив строгое лицо. Сегодня он был одет по-простому – джинсы, высокие со шнуровкой ботинки, типа армейских, и длинный теплый свитер, возможно, ручной вязки. Вместо куртки имелась непривычная для нашего взгляда теплая, с меховой подкладкой, жилетка.

– Со мной? – растерялся охранник.

– Макаронами угостите? – спросил Алексей, по-прежнему без тени улыбки.

Только тут до охранника дошло, что над ним прикалываются. Он нахмурился и тряхнул ключами на безразмерной связке.

– Лифты не работают, – хмуро ответил охраник, делая ударение на последнем слоге. Дал нам ключ и направился в свою норку, игнорируя Алексея. Фунт презрения и ноль внимания.

– Совсем не работают? – спросила я.

– До шести вечера, потом выключают. Идите по лестнице.

– А вы не можете включить? – попросила я. Идея карабкаться на двенадцатый этаж меня не радовала. Охранник внимательно осмотрел меня, потом Алексея и едко бросил:

– Не имею права.

– А не боитесь, что мы на стенах будем писать неприличные слова? – спросил Алексей. Охранник фыркнул и отвечать не стал. Но по его удовлетворенному виду было понятно, что проблем от нас он не ждет, а лифт включить мог.

– Там камеры, – на всякий случай пригрозил страж порядка.

Алексей взял меня за руку и потянул за собой.

– Пошли. По лестницам ходить для здоровья полезно, – заверил он меня. Лестница был вполне чистой и светлой, пахло штукатуркой и сыростью.

– Чего отстаешь? – ехидничал Алексей, легко переступая через ступени и насмешливо глядя, как я карабкаюсь за ним. Да уж, отвыкла я за последние три года подниматься пешком по лестницам. Потеряла форму. Раньше на пятый этаж взлетала за одну секунду, а теперь не могу, задыхаюсь.

– Это ты бежишь как ненормальный, – буркнула я, чертыхаясь про себя. В нашем прекрасном городе столько нормальных, толстеньких и ленивых мужчин, мне же, по-моему, достаются только спортивные типы.

– Ты должна бросить курить, – сказал он, когда я все-таки дошкандыбала до двенадцатого этажа.

– Да уж, это было бы неплохо, – согласилась я. А чего спорить. Все равно не брошу, как ни уговаривайте. До него Владимир три года проедал мне плешь. А воз и ныне там.

– Я этим займусь, – загадочно пообещал он, открывая дверь с еле заметной надписью, сделанной белой краской. «206». Мы вошли в темную квартиру. Свет не работал, надо было, видимо, где-то его включить в щитке, но и с уличным освещением все можно было разглядеть. Я подошла к окну и стояла, ослепленная фантастической праздничной картиной, развернувшейся далеко внизу. Изогнутая, живая, сияющая змея Ленинградского шоссе шевелилась, медленно продвигаясь в бесконечность нескончаемым потоком, сверкала огнями, разрывалась от звуков клаксонов, шумела и беспорядочно передвигалась во все стороны. Пробка, казавшаяся столь невыносимой в машине, смотрелась отсюда, с двенадцатого этажа, как произведение искусства.

– Ну как? – спросил Алексей, подходя ко мне со спины и обнимая меня за талию.

– Даже не знаю. Совсем непривычно. Все по-другому. Так высоко… и прекрасно.

– Зато в остальном все как всегда, – тихонько рассмеялся он. – Линолеум на полу не приклеен, так просто брошен. Белый кафель в ванной – мерзкий, надо бы его поменять.

– Зато кухня больше, чем моя комната в старой квартире, – возразила я. – У меня в комнате если поставить двуспальную кровать, то уже ни стул, ни кресло, ни стол не помещались. Знаешь, смешно. Комната, а там кровать, шкаф и два узких к ним подхода.

– Кровать – это хорошо, – кивнул он, целуя меня в шею. – Тут у нас есть куда поставить кровать, да?

– Это точно. Хоть в кухне, хоть в холле. Слушай, а я комнат еще даже не видела.

– Пойдем? Занималась когда-нибудь любовью на грязном полу? – выразительно спросил он и подмигнул.

– Только в сумасшедшей машине, – помотала головой я. – И с психом-водителем.

– Понятно. Тогда тебя ждет что-то новенькое. Да.

Мы пришли в себя поздно. Квартира отапливалась, холодно не было, уюта в пустом, отзывающемся эхом на любой звук пространстве не чувствовалось.

– Да уж, – пожал плечами Алексей, когда мы наконец вышли из подъезда. – Тебе тут нравится? Мне кажется, надо еще очень многое сделать, чтобы тут жить.

– Жить? – удивилась я. – А я разве сказала, что я собираюсь тут жить?

– Нет? – опешил он.

– Ты же знаешь, где я живу. Там у меня сын, там моя жизнь. Не волнуйся, Владимир ничем не связан со мной, кроме сына, если это важно для тебя, – добавила я. И не могу утверждать, что эта фраза далась мне легко. Во рту сразу же появился привкус горечи. Владимир… Что тут скажешь, если это была правда. Сегодня вечером, когда я уходила, он выразительно посмотрел на меня и спросил:

– Ты к нему?

– Да, – просто ответила я. Что я еще могла сказать? Что стоило ему сказать только слово, и я останусь и никуда не пойду? Но он не знает таких слов, не станет их произносить. Что весь этот сумасшедший дом и этот Алексей ничего для меня не значат? Так это не было совсем правдой. Когда Алексей был рядом, когда смотрел на меня, улыбался, когда строгим голосом пытался командовать мной, я чувствовала теплоту в области сердца. Я не была одна. Но Владимир… он только сухо кивнул и сказал:

– Я уложу Ваньку, но завтра с утра у меня переговоры, так что не смогу с ним остаться.

– Я знаю. Мы пойдем с ним в парк. Я не собираюсь сильно задерживаться.

– Это не мое дело. Ты свободный человек, – тут же отмел все мои попытки поговорить он.

– И ты тоже. Мы два свободных человека, да? – зло переспросила я. – Это делает тебя счастливым?

– Послушай, Дина, я не знаю, что с тобой происходит. Но ты должна знать только одно. Для нас обоих самое главное – Ванюшка. Ты меня знаешь, я не буду тебе устраивать сцен, не стану мешать твоей жизни. Мы сможем быть хорошими родителями, сможем договориться обо всем.

– Да? Отлично. Ты так считаешь? Тогда я пошла.

– Конечно, – кивнул он. – Иди.

– И пойду. На свидание! – выкрикнула я. И злобно хлопнула дверью. Неужели ему действительно настолько все равно, буду я с другим мужчиной или нет! Как я могла жить с ним все это время и совершенно не суметь узнать его по-настоящему! Когда он обнимал меня, любил меня, когда он счастливыми глазами смотрел на меня, думая, что я сплю – мне казалось, что он просто испуганный маленький ребенок, который просто боится признаться в собственной слабости. Но у человека, который сейчас находился по другую сторону двери, слабостей не было. И вот теперь, стоя с Алексеем перед подъездом своего будущего дома, я услышала, как он строго говорит мне:

– Ты не должна жить с ним.

– Я не думаю, что это стоит решать сейчас, – отвернулась я.

Алексей ничего не сказал, но и в следующий раз, и через раз, стоя в моей старой квартире среди разорения и пустоты, он продолжал действовать и вести себя так, словно бы на самом деле между нами все уже давно решено. И мой переезд был только делом времени. Он говорил, что хочет поставить в квартире спутниковую тарелку, чтобы можно было смотреть какие-то спортивные каналы. Спрашивал, узнавала ли я насчет Интернета. Говорил, что подгонит мне правильную бригаду рабочих, чтобы исправить всякие дефекты. Я слушала и молчала. Я категорически не знала, что делать со всем этим. А время шло. В какой-то момент все вещи из старого дома были перевезены, а сам дом остался стоять и ждать своей неминуемой кончины. Я пришла на него посмотреть.

Пятиэтажка стояла в полной темноте, огороженная колючей проволокой. Был вечер, и улицу освещал только фонарь, света которого хватало только на верхние этажи и узкое овальное пятно на асфальте. Раньше свет из окон заливал улицу приглушенным уютным светом, а теперь пустые глазницы разорванного и растасканного по частям дома грустно смотрели на меня, навевая холодный ужас. Из закрытых и остывших без тепла и света комнат просвечивала вечность, небытие, которое уже поглотило дом и неминуемо должно было поглотить всех нас. Я знала, что через несколько дней его должны снести. Некоторые дома поблизости уже перестали существовать, превратившись в бетонные руины. Обломки были вывезены на грузовиках, а нашим удивленным глазам открылись пейзажи, изменившие привычное видение района до неузнаваемости. Там, где раньше глаза натыкались на стену, теперь зияла дыра, можно было увидеть дальние дома, деревья, кусочек детского садика, который никогда раньше не просматривался с этого места. Это было непривычно, неприятно. Словно самые основы твоего мира, сама планета Земля начинала меняться и куда-то убегать из-под ног.

А теперь такая же судьба ждала мой собственный дом, и было трудно поверить, что стены моей комнаты, которые были так крепки, которые были всегда-всегда, вдруг разломают и увезут, а на их месте образуется пустота, вакуум, который быстро заполнится чем-то новым. И перестанет это место существовать таким, каким я его знала. Я поежилась и еще плотнее закуталась в старенькое пальто, которое никак не могла выбросить, потому что к нему привыкла. Красное пальто, подаренное Володей, я носила редко. Хоть и красивое, но неуютное. Пальтишко старенькое было серым, потертым, с дыркой в кармане, но в нем я чувствовала себя как дома. Смешно, если вспомнить, каким он был – мой дом – до переезда. Кстати сказать, с этого самого пальто все и началось. Точнее, с того, что Алексею оно конкретно не нравилось.

– Я просто не могу тебя больше в этом видеть, – возмущался Алексей, когда я в очередной раз приходила к нему на свидание.

– Если кому-то что-то не нравится, всегда можно подарить что-то взамен, – как-то высказалась я, чтобы только он отстал от меня.

– Да, я как-то не подумал об этом, – пожал плечами он, и на этом наш разговор был окончен. Однако буквально через несколько дней он позвонил мне на мобильный телефон и, не спросив, где я и чем занимаюсь, велел приехать на станцию метро «Киевская» через сорок минут. Не дав мне вставить и слова, он подробным образом выдал мне инструкции относительно того, в какой вагон сесть, из какой двери выйти и куда потом пойти. Стоя на улице около обозначенного перехода, я с интересом ждала продолжения. Он подошел с деловым видом, сосредоточенный и торопливый.

– Пойдем, – сказал он.

– Куда? Или так и не скажешь? Может, еще и глаза мне завяжешь? – хихикнула я, следуя за ним.

– Может, еще и рот заклею, если много будешь болтать, – буркнул он, не выпуская моей руки. В конечном счете я была приведена в большое офисное здание, в красивый зал, декорированный в ультрасовременном стиле. Алексей остановился, отпустил меня и бросил:

– Сядь, посиди.

– Алеш, ты хоть что-то скажи.

– Будем делать из тебя человека, – ответил он и вышел. Через несколько минут вернулся в сопровождении невероятно приятной, высокой и стройной девушки с длинными блестящими белыми волосами и холеными нежными руками с великолепным маникюром.

– Ну, вот и она, – показал на меня Алексей. – Думаю, черный.

– Определенно, – согласилась девушка без тени улыбки и повернулась ко мне. – Пойдемте.

– И что это? – таращилась я на Алексея. Он довольно кивнул и уехал, сказав, что приедет, когда все закончится.

– Что все? Что закончится? – не понимала я.

– Увидишь, – сказал он и скрылся в дверях.

Оказалось, что девушка, к которой он меня отвел, – парикмахер, какой-то дорогой и жутко крутой к тому же. Она и еще одна холеная девица с рыжими волосами и на десятисантиметровых каблуках усадили меня в массивное радиоуправляемое кресло, замотали в покрывало и принялись расчесывать, приглушенно обсуждая качество (сомнительное) и количество (недостаточное) моих волос. Мне эта ситуация показалась невероятно забавной, совершенно недопустимой, но при этом весьма пикантной. Значит, Алексей решил модифицировать меня и даже не стал спрашивать на то моего согласия? Такая уж у нас с ним была игра, волнующая и немного опасная, но я решила не нарушать ее правил. Думается мне, больше всего ему нравилось вот это ощущение силы, власть, которую он неожиданно обрел над другим человеческим существом. Что ж, до этих пор никто и никогда не пытался владеть мной, любить меня, играть в меня, как в любимую живую игрушку. Я решила отдаться девицам, закрыла глаза и расслабленно слушала музыку.

В конечном счете после нескольких магазинов и множества моих восторженных (честное слово!) криков передо мной в зеркале возникла некая особа: высокая, стройная, с длинными ногами, с гладкими и сияющими, как в рекламе, черными волосами, такими, что самая черная ночь показалась бы днем рядом с их чернотой. Она была одета в черное – то ли короткое платье, то ли длинный свитер, трикотажный, с четырьмя большими блестящими пуговицами и в черные с вышивкой джинсы. Этот наряд так лихо вытягивал ее фигуру, что никто бы и предположить не смог, что у нее, красотки, тяжелые бедра и непропорционально маленькая грудь. Шею прикрывал лихо накрученный белоснежный шелковый шарф, на ногах великолепно сидели длинные узкие сапоги-ботфорты на высоком, но странно удобном каблуке. Девушка в зеркале держала в руках теплую дубленку и растерянно смотрела на себя. Она никак не могла себя узнать.

– Ну, как? – спросила меня рыжая. – Пойдет?

– Не то слово, – вымолвила я. – Я даже не думала, что могу такой быть.

– Все не думают, вот и ходят с авоськами. Ладно, звоним Алексею.

– Лёш, это просто… фантастика! – взвизгнула я, когда по звонку моих добрых каблукастых ангелов Алексей приехал, чтобы на меня посмотреть. Я бросилась ему на шею и поцеловала в щеку, я чувствовала себя героиней из фильма «Красотка», только, пожалуй, без ее темного прошлого. Хотя моего прошлого тоже любой бы хватило.

– Всегда пожалуйста, – делано равнодушно бросил он, но потом улыбнулся и добавил: – Ничего так получилось, да?

– Я просто в ауте.

– Имей в виду, я хочу, чтобы ты была именно такой, – заявил он. И добавил, что через пару недель я должна буду начать бросать курить.

– Буду, товарищ генерал, – счастливо улыбалась я.

– Ладно, я тебя не смогу отвезти, у меня еще есть дела. Доедешь сама, я тебе потом позвоню, – коротко скомандовал он, поцеловал меня и оставил, посадив на метро.

Я стояла оглушенная и с удивлением ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин. Как Катерина сказала? При твоей внешности и фигуре все решает правильно подобранное пальто? Что ж, сегодня на мне были определенно правильные вещи. Я не знала, не могла понять, зачем все это надо самому Алексею и какого рода чувства он испытывает ко мне. Может быть, он в детстве мечтал играть в Барби, а ему не разрешали. И теперь он играет в меня. Возможно. Ясно одно, он гораздо лучше меня знал, что мне подойдет, что улучшит мою внешность, красота которой – вещь спорная, а что только испортит дело. А в тот день я летела домой, практически не касаясь земли. Так мне не терпелось показать результат трудов (и расходов) одного мужчины – другому. Владимир – вот единственный, кого я хотела бы поразить.