Глава 7
Трудности сближают

Алинка стояла возле окна своей Сашенькиной квартиры на восьмом этаже. Квартира была большая, прокуренная и какая-то холостяцкая, несмотря на присутствие в ней женщины. Или даже вопреки этому. Сашенька держал Алинку на положении то ли любовницы, то ли домработницы. Во всяком случае, у нее не было права менять здесь что-то, покупать мебель или вешать занавески по своему выбору. Зато немытая посуда считалась преступлением века. Сашенька был тот еще гусь. У него, как и у всех ему подобных, имелось две бывших жены и действующая в своих интересах дочь. Вешать на свою шею третью жену он не собирался, о чем часто говорил напрямую. Алинка не уходила. Любовь зла.

– Что сказала полиция? – спросила она, оторвав взгляд от автомобильной пробки под окном. Сашенька жил на Бульварном кольце, и из окон их дорогой квартиры открывался прекрасный вид на парк. Теперь парк еще и подсвечивался красными и желтыми огоньками стоп-сигналов. Красота по-московски. Машины утопали в жидкой грязи. Весна пришла только к маю. Московская весна настолько сурова…

– Полиция? – ухмыльнулась я. – Говорит, что сделает все возможное, и просит денег.

– Денег? – покачала головой Алинка. – Еще денег?

– Домушники, забравшиеся в деревенский дом, – это не бог весть какой случай, чтобы подрывать экспертов, снимать их с убийств и грабежей, – пожала я плечами.

– Деревенский дом? Ты шутишь? Вы же чуть не умерли! Вы пролежали связанными больше четырнадцати часов!

– У них ограниченные ресурсы, – добавила я с сарказмом.

– Именно! Им только ресурсы подавай. Ну, хоть отпечатки пальцев что-то показали?

– Отпечатков не было. Эти, – я сделала многозначительную паузу, – не забыли надеть перчатки. Николай сказал, что работали профессионалы. Он вообще сначала подумал, что это кто-то из знакомых пошутил. Ну, потом, конечно, разобрался, что все всерьез.

– Пошутил?! – вытаращилась Алинка и подлила мне вина. – Хороши шуточки. Ну а он-то сам что думает? Кто мог это сделать? Кто-то из знакомых?

– Определенно, те, кто пришел, знали, куда идут и зачем. Ничего не оставили, кроме следов на мокром снегу. Но и те смыло, пока деятели из полиции догадались прислать спецов. Так что шансы, конечно, есть… Но они тают, как тот самый снег. И черт с ним. – Я зло тряхнула головой и залпом допила вино.

– Ну а много ли взяли? – спросила Алина, глядя на меня усталыми, в сеточках морщин, но все еще красивыми карими глазами.

Нет, подумала я. Она ничего не знает. Этот вопрос… Если бы она что-то знала – она бы не стала его задавать. Взяли же реально много. Полмиллиона долларов. Не наших – чужих. Тихий ужас и самый страшный ночной кошмар Николая. О том, что в ту ночь в нашем доме ночевала такая куча денег, я узнала только через несколько дней после ограбления. Я узнала об этом после того, как у Николая поехала крыша.

– Представляешь, украли моих синичек.

– Да что ты! – хихикнула Алинка. – Может быть, они теперь всплывут в чьих-то частных коллекциях?

– Тут-то мы все и узнаем о моем таланте! – кивнула я и прикурила сигарету.

Я закурила через пару дней после «того самого». В первые два дня я просто лежала в нокауте и старалась не думать ни о чем. Плакала, смотрела какой-то бессмысленный сериал про цыганку, кашляла в полной уверенности, что воспаление легких непременно имеет место. Рентген показал, что нет, легкие чистые. Зато мозги заполнены всеми возможными посттравматическими симптомами. Страх оставаться в доме по ночам, истерики, ощущение удушья. Кошмары.

– А как Николай? – Алина включила экран своего смартфона – в пятый раз за последнюю минуту проверить, нет ли сообщений от Сашеньки. Сообщений не было.

– Нормально, – аккуратно ответила я, не желая продолжать эту тему.

– Представляю, каково это для него – при таком количестве охраны и оружия в доме оказаться совершенно беспомощным. Да уж, ни к чему нельзя подготовиться, это точно. И зарекаться ни от чего тоже нельзя. Я считаю, самое главное – вы живы, вы здоровы и вы вместе. Все остальное можно пережить, верно? Я имею в виду… это же Николай. Он же у тебя – скала.

– Скала, – согласилась я, сильнее затягиваясь сигаретой. О том, что в нашем доме лежат полмиллиона долларов, предназначенные для передачи в обнальную контору, с которой Николай сотрудничал, я не знала. Он никогда не делился со мной подробностями своей работы и вариантов, которые они там прокручивали. Охрана и инкассация всегда порождали разные варианты, ряд которых, мягко говоря, были не слишком-то законными. Я ничего не знала и не хотела знать. Однако мне и в голову не пришло ни разу, что Николай может придумать притащить такие деньги к нам в дом.

– Я не понимаю! Зачем ты это сделал? – растерянно спрашивала я Николая, когда на третий день его вдруг прорвало и он принялся на меня кричать.

– Это все ты! – кричал он. – Устраиваешь тут проходной двор, бл…дь! От одних твоих подруг проходу нет.

– Ты в своем уме? – Я смотрела на него и не верила своим глазам. – Это же ДОМ! И ты никоим образом не дал мне понять, что используешь его как денежное хранилище.

– Ты уверена, что никому не ляпнула ничего о деньгах?

– Я о них не знала. НЕ ЗНАЛА! – в сотый раз ответила я и с ужасом осознала, что Николай мне не верит. Не верит! Безо всяких на то оснований, но с диким безумным взглядом его темных глаз – он дал мне это ясно понять. Ему нужен крайний.

– Откуда еще они могли узнать о деньгах? Я привез их вечером, собирался увезти утром. Никто из наших не знал! – орал он.

– Знали как минимум те, кто эти деньги тебе дал. И те, кому они предназначались. Не считаешь, что ты малость несправедлив?

Коля отворачивался, успокаивался, пытался рассуждать спокойно, перебирать варианты. Я не говорила ему, что считаю это подлостью – привезти домой эти деньги и ничего мне о них не сказать. Я не стала говорить, что чувствую себя теперь просто вещью в доме. Не человеком, не любимой женой – ничего даже близко к тому, чтобы «и в радости, и в горе». В какой-то момент мы с Николаем вообще перестали разговаривать.

Алина набрала Сашенькин номер. Абонент был недоступен. Сашенька, по крайней мере, всегда был дерьмо человек. Богатый, беспардонный, опасный – дерьмо, но хотя бы можно было знать, чего опасаться. Сашенька легко и без проблем нарушал данные слова, делал только то, что выгодно лишь ему одному. Однажды на своем же собственном дне рождения он зажал меня в коридоре, пьяный в стельку, и попытался засунуть руки мне под платье. Отбиваться от именинника было и омерзительно, и затруднительно одновременно. Еще сложнее было потом сидеть с Николаем за праздничным столом и пить за Сашенькино здоровье, ловя на себе его сальные взгляды.

Алина никогда не узнает об этом. Не потому, что это как-то повлияло бы на наши отношения. Сашенька, как мне кажется, переспал со всеми женщинами, появлявшимися в зоне его видимости, и Алина никогда не делала из этого большой проблемы. Я просто хотела стереть это воспоминание из памяти. Надо ли говорить, что на его дни рождения я больше не ходила – все время дела, дела! То голова заболит, то машина сломается. Алина, возможно, что-то такое чувствовала. Поэтому, если уж она меня звала к себе, то только когда Сашеньки не было дома и он не предвиделся.

– Я бы хотела найти кого-нибудь, как твой Николай. Сашенька достал! – Алина отбросила телефон на диван.

– Николай спит теперь с пистолетом. Я боюсь этого даже больше, чем грабителей, – сказала я.

Алина покачала головой. Я знала, что Николай не хотел меня обижать. Но так же я теперь знала, что произойдет с нами – с нашей семьей, с нами как с парой, – если жизнь придавит нас посильнее. Николай не только спал теперь с пистолетом и с подозрением копался в моих эсэмэсках и в компьютере, где я держала фотографии. Мы не разговаривали. И плевать он хотел на то, что я лежала на кровати рядом с ним тогда связанная и с мешком на голове. Я и теперь, испуганная и потерявшая опору, тоже лежу рядом по ночам.

– Ничего себе. Может, вам податься к психиатру?

– Может быть. – Я пожала плечами.

К психиатру я не собиралась. У меня были теперь свои методы справляться со стрессом. И они мне нравились. Совесть моя больше меня не беспокоила. Лежа с мешком на голове, я так вдруг ясно осознала, что я смертна – о, лучше просто не может быть. Сейчас или завтра – все это все равно оборвется. И нет никакой разницы, сохраню ли я себя или разрушу. Результат будет один. Значение имеет только то, что происходит здесь и сейчас. Банальный лозунг приобрел для меня совершенно конкретное значение.

– А как поживает ваш прекрасный сосед? Не решил уехать из поселка после ограбления? К чертовой матери?

– Вроде нет, – пожала я плечами. – Живут пока.

– В гости не приходит?

– В гости? – ухмыльнулась я. – Ты шутишь? Николай теперь меня и Дашку на входе с металлоискателем обыскивает, какие, к черту, гости? Это невозможно!

– Совсем довели мужика.

– Он хочет теперь Дашку вообще отослать из страны. Она рыдает и огрызается, а он ей говорит, тут небезопасно. Просто Капитан Очевидность! – Я рассмеялась и посмотрела на часы. Мне было пора собираться. Визит к Алине был только предлогом. Мне нужен был предлог, чтобы выбраться в город. Можно было бы, конечно, и без предлога выбраться. Николай все равно теперь ничего у меня не спрашивал. Он был погружен в себя, а я была погружена в себя. Каждому свое.

Выйдя на улицу, я поняла, что перебрала с вином. Так уж Алина устроена – в ее доме все начинают спиваться. Атмосфера. Идти на шпильках по лужам было неудобно, но идти было недалеко, слава богу. Мы договорились встретиться с Владимиром возле памятника Пушкину. Стандартное место встречи влюбленных, которое изменить нельзя. Я не видела его уже неделю, он уезжал в Мюнхен. Он теперь мотался туда и обратно, разрываясь между двумя странами и двумя женщинами. Его мучила совесть. Меня – нет. Я точно знала, чего хочу.

Он уже стоял там, когда я подошла со стороны кинотеатра «Россия». Вельветовый пиджак – темно-синий, удачно оттенял его глаза. Руки в тонких кожаных перчатках сжимают замысловатый букет. Красные и белые, огонь и лед – беспроигрышный вариант. Говорят обо всем сразу, напрямую, без недомолвок и иносказаний – я хочу тебя, я соскучился, я жду тебя у памятника и боюсь, что ты не придешь.

Я спряталась на минуточку за колонной дома редакции «Известий» и рассматривала его оттуда. Высокий. Взволнованное лицо. Посматривает на часы, но мне еще пока не звонит – не прошли соответствующие правилам пятнадцать минут. Владимир был слишком хорошо воспитан, чтобы показывать нетерпение или раздражение. Он был как англичанин – сдержан и подчеркнуто корректен, это не мешало и не напрягало. И не портило его. Он не навязывал себя другим, не требовал от остальных соответствовать ему. Напротив, когда я однажды нечаянно пролила на себя вино, он, чтобы мне не было неудобно и неприятно ходить с пятном, опрокинул второй бокал прямо на себя.

Владимир имел только одну слабость. И эта слабость была я.

«Я уже испугался, что ты не придешь!» – просиял он.

Он увидел меня, еще когда я стояла на другой стороне улицы. Я помахала ему рукой и перебежала дорогу на красный свет. Какие мелочи!

«Я всегда приду. Я не собираюсь играть с тобой в игры!» – хотелось мне сказать, но я лишь промолчала и улыбнулась. По возможности загадочно. Я все еще не понимала, что он во мне нашел. Впрочем, одного взгляда на Серую Мышь было достаточно, чтобы понять – у Владимира на женщин плохой вкус. Это меня, конечно, несколько настораживало, но только до тех пор, пока я не видела. Когда он склонялся, чтобы поцеловать меня – его дыхание всегда пахло мятой, – я забывала о всех сомнениях. Какая разница! Да, бывают в жизни чудеса, и такие мужчины, как Владимир, любят женщин с не самой яркой внешностью. Вспомним диких уток. Какие у них селезни? Грудь колесом, головы зеленые, блестят. А утки вообще никакие, смотреть не на что. Плавают же с таким видом, что прямо белые лебеди, не меньше.

– Какая ты красивая! Оля, я так соскучился. Ты голодная?

Я рассмеялась, взяла его за руку и потащила к машине.

– Я хочу целоваться.

– Ты сумасшедшая! – рассмеялся он.

Это была отчасти правда. Он сам как-то сказал мне, что наши с ним отношения – это мой посттравматический синдром. И что, если бы не это, ему бы никогда не видать меня как своих ушей.

– Я мечтала о тебе еще до… Еще до! – ответила я. – Ты просто не догадываешься, насколько хорош.

– Не знаю. Хорош, да?

Я взяла его лицо в ладони, приблизила к своему лицу и посмотрела в глаза. Серая бездна. Легкий загар делал его невероятно молодым. В Мюнхене однозначно теплее.

– Мы идем в театр? – Я отпустила Владимира, так и не поцеловав, и сделала вид, что интересуюсь нашей культурной программой.

Он посмотрел на меня словно обиженный ребенок. Я рассмеялась и чмокнула его в щеку. Владимир же схватил меня и поцеловал в губы. Его подбородок кололся легкой щетиной, и я знала, что я вернусь домой с довольным, бессовестным лицом и багровыми, воспаленными губами. До такой степени мне было на все это наплевать, даже страшно становилось порой, когда я понимала, что больше ничто для меня не имеет значения. Ничто из того, чем я раньше очень дорожила. Стабильность, уважение близких, отсутствие проблем.

– Мы идем в театр, если ты скажешь, что мы должны пойти.

– Нет, не скажу, – покачала я головой. – К черту театр. Любой отель – первый, в который ты ткнешь пальцем. Или даже подъезд. Или туалет в закусочной.

– Ты ненормальная.

– Тебя не было неделю! – возразила я. – У меня есть потребности!

– Потребности? – ухмыльнулся он и притянул меня к себе.

Позже, когда мы лежали усталые, растраченные в уютной комнате отеля на Бронной, я попыталась представить себе, как бы я жила без него. Представить такое уже было невозможно.

Владимир вернулся из Мюнхена, как только узнал о том, что случилось. Я позвонила ему, сама не знаю почему. Позвонила и расплакалась. Я сидела в тот момент одна в доме, который меня теперь больше пугал, чем радовал. Николай только-только ушел, предварительно накричав на меня и потребовав список всех людей, которым я давала комбинацию цифр с нашей сигнализации и кто мог знать, как и что у нас тут в доме устроено. Я, конечно, даже не собиралась никакого такого списка составлять. Я была в шоке оттого, что он вообще меня подозревает. Он же уже сказал полиции, что считает нужным проверить моих подруг на причастность. Особенно Алину.

Я позвонила Владимиру утром третьего дня, совершенно не представляя, что скажу. Впрочем, это не было так уж сложно придумать. Он, на минуточку, наш сосед. И ограбление могло и его коснуться. Откуда мы знали, что грабители не прошлись и по его дому. Я выдала стандартную заготовку, но Владимир оборвал меня на полуслове:

– Ольга, а как вы сами себя чувствуете?

– Врач был, сказал, что вроде все в порядке, – пожала я плечами. И закурила. Взяла сигарету из Николаевых запасов. Закашлялась.

– Я не об этом. Вы только больше ничего не бойтесь. Я могу поговорить с Николаем? – обеспокоенно спросил Владимир.

– Его нет.

– Ладно, потом. Вы только не плачьте, ладно?

Мы проговорили часа два, не меньше. Я все равно плакала, жаловалась на Николая, на то, что он на меня кричит… В общем, делала все, что совершенно не принято между чужими людьми. Но Владимир был далеко, а мне было так страшно, так одиноко. То, что он прилетит к утру, я и предположить не могла.

Владимир появился на моем пороге, когда я никого не ждала. Николай еще с вечера холодно сообщил, что не собирается ночевать, что было, кстати, очень даже жестоко. Я уже подумала было о том, чтобы поехать к Алине. Но я была пьяна, к тому же совсем не готова общаться с ее чертовым Сашенькой. Так что, когда Владимир позвонил в дверь, я открыла ему пьяная и растерянная, с растрепанными волосами и сбивчивой речью. Как говорится, лучше и не придумаешь.

– Вы не должны оставаться одна. Это просто опасно для вашей психики, – сказал Владимир, а я только таращилась на него в изумлении, пытаясь понять, не привиделся ли он мне.

– Да! Да, это опасно! – соглашалась я, пьяно размахивая руками.

– Я останусь с вами. Давайте я позвоню Николаю. – Он уже совсем было полез в карман за телефоном, но я, осмелевшая сверх меры, вышла босиком на крыльцо и поцеловала его. Прямо так – подошла и поцеловала. Слишком уж долго я думала о нем. Пару месяцев до этого и один долгий, мучительный день с мешком на голове. Я сходила по нему с ума. Он долго молча смотрел на меня, глаза горели недобрым светом. Потом он слегка отстранил меня от себя, наклонился и прошептал хрипло:

– Ты уверена, что этого хочешь?

– А ты уверен, что этого не хочешь? – улыбнулась я в ответ.

– Я хочу тебя с того самого момента, как увидел в этом дурацком окне, – сказал Владимир. – Думаешь, я просто так стараюсь все время торчать в Мюнхене? Там нечего делать, но жить тут, так близко от тебя…

– Теплый климат и чистые дороги – действительно, чего там делать! – рассмеялась я. – Тут у нас куда веселее!

Владимир унес меня к себе. Подхватил на руки и унес, прямо в домашнем платье. Я даже не стала сопротивляться – мой дом мне опротивел до невозможности. Он сказал, что Николай – идиот. С этим я тоже спорить не стала. Утром, проснувшись в его постели, я вдруг осознала, что страх ушел.

– Знаешь, что для меня самое страшное? Теперь, после того, что случилось? – спросила я Владимира, поглаживая его плечи. До чего же он умопомрачительно хорош. Просто произведение искусства, на которое хочется любоваться, не отрывая глаз.

– Страшное? – нахмурился он. – Только не говори, что жалеешь о том, что мы сделали!

– Жалею? – удивилась я. Задумалась и поняла, что ни на секунду не жалею о содеянном. Жалею только о том, что не содеяла этого раньше. – Нет. Я имею в виду, после ограбления.

– А, это, – выдохнул он. – Что же?

– Что я не знаю, как теперь можно кому-то верить. Николай не верит мне. Я не верю ему. Мне кажется, все эти годы я жила рядом с человеком, которого совершенно не знала.

– Не стоит недооценивать последствий того, что случилось. Просто волосы дыбом встают, как только подумаю. Четырнадцать часов! Ужас. Но доверие вернется… если ты его действительно любишь. – Владимир отвернулся и посмотрел в окно.

– Не знаю. Не знаю, – покачала я головой. – Но я точно не жалею ни о чем. Правда, возможно, меня уже не пустят домой. Но, знаешь, мне плевать.

– А ты хочешь домой? Уверена? – вдруг спросил Владимир.

– А ты что, хочешь, чтобы я осталась? – рассмеялась я. – Нет уж, я лучше что-нибудь придумаю. Все что-нибудь придумывают. Скажу, что мне стало страшно одной, я увидела свет в твоих окнах и напросилась переночевать у вас.

Владимир ничего не ответил, он только встал и вышел из гостиной на кухню – долго гремел какими-то кастрюлями, а потом принес мне кофе и порезанный на дольки апельсин. Через час я вернулась домой. Николай так и не хватился жены, прохлопал мое грехопадение – не вернулся домой даже к утру, дав мне полное право считать, что он, как говорится, сам виноват. Через два часа Владимир все же позвонил ему – и у них состоялся долгий разговор. Нет, не о том, что случилось между нами. Ни Владимир, ни я не стали давать произошедшему никаких оценок, оставили это как есть, поцеловались на прощание – и все. Он позвонил, чтобы выразить соболезнования.

Николай спросил, не пропало ли чего у самого Владимира. Я сидела рядом, когда Коля спрашивал об этом, а сама только и думала о том, что случилось в доме Владимира. Там пропала я.

– Слушай, Володь, а у тебя камеры обзора есть? – спросил Коля, и выяснилось, что у Владимира действительно имеется парочка камер наблюдения, материалы с которых он готов передать Николаю. Часть камер работали на дом, что делало их бесполезными, а часть – на двор и на зону въездных ворот.

– Я думаю, это может что-то прояснить, – сказал Владимир и перекачал нам по Интернету архив за последние четыре дня. Все, что было на уличных камерах. Это было так странно – в тот же вечер на большой плазме в гостиной нашего дома мы увидели тех людей, голоса которых я теперь буду помнить, наверное, до самой смерти. Мы не узнали ничего нового. Подтвердилась версия о том, что они имели с собой кусачки по металлу – одна из камер отлично показала, как человек в камуфляже и маске перекусывает колючку над нашим забором.

– Вот скотина! – заорал Николай. – Найду – убью.

– Их не трое, а четверо, – заметил «Пушкин», указав на фигуру в углу двора, которая ясно просматривалась с другой камеры.

О, если бы мы жили в мире сериалов, где опытные и мудрые эксперты по какой-нибудь неуловимой и еле заметной детали выясняют все подробности и находят злодеев. Если бы наша полиция была немножечко как «их». К сожалению, видеозаписи с камер не смогли прояснить самого главного вопроса – где, как говорится, деньги и кто их все-таки увез. С верхней камеры над воротами Владимира мы смогли увидеть только, как деньги вместе с грабителями стартуют с нашего двора в шесть часов с минутами, уезжают вдаль на нашей же собственной машине. Николай негодовал, а я сохраняла спокойствие, которое бесило его больше, чем даже сама ситуация.

– Конечно, ты спокойна! – кричал он, а его губы кривились от неприятной усмешки. – Это же не ты будешь полмиллиона выплачивать. Нам, возможно, придется теперь продать дом.

– Продадим! – пожала я плечами.

Мне было все равно. Владимир мне позвонил и сказал, что не может уехать в Мюнхен, не увидев меня снова. Назначил встречу в городе. Так что у меня, откровенно говоря, все было достаточно неплохо. И даже отлично, по правде говоря!