Жанна никогда не думала, что станет врачом. Больше того, если бы ей кто-то сказал, что она станет хирургом, девушка рассмеялась бы, сочтя это самой дурацкой идеей на свете. Может быть, психиатром, может быть, терапевтом (хотя можно ли считать за врача человека, который занят исключительно тем, что выписывает направления к другим врачам), на крайний случай каким-нибудь неврологом. Жанна была довольно пуглива, в детстве боялась крови и с любой мало-мальски выраженной царапиной тут же летела к матери вся в слезах. И у нее никогда не было желания резать лягушек, а ведь, кажется, именно оно требуется, чтобы стать хорошим хирургом. Грубо говоря, каким же надо быть садистом, чтобы взять и разрезать живого человека. Жанна садистом не была. Хотя и мазохистом тоже. Когда Ёжик вдруг впадал в странные настроения и пытался Жанну ругать, пилить или заваливать беспочвенными обвинениями, подпитанными дурацкой ревностью, ей хотелось взять скотч и просто заклеить ему рот. Можно еще и руки связать, чтобы он ими не размахивал. Ёжик был ревнив до болезненности. И это Жанну очень смущало. Нынешний Ёжик на самом деле был значительно лучше всех других. Симпатичнее, без вредных привычек, без бывшей жены с тремя детьми (что, согласитесь, неплохой бонус). Два минуса: отсутствие прописки и ревность. Жанна пребывала в задумчивости, взвешивая на весах, стоит ли ей, хирургу, состоявшейся личности, «комсомолке», «активистке», да и просто красавице, тратить время на человека, который кричит на нее, захлебываясь собственной слюной:

– Тебе на меня плевать! Тебе нужно, чтобы я тебя ни о чем не спрашивал? Думаешь, я не знаю, чем там вы, так называемые врачи, занимаетесь? На этих ваших ночных дежурствах?

– Что ты несешь? – удивлялась Жанна.

– Все бабы одинаковы!

– Ты что, проверял? Это может знать разве что гинеколог! – рассмеялась Жанна, но уже через секунду поняла, что сказала это зря. Ёжик побагровел и замолчал. Он стоял посреди коридора и наливался собственным ядом, который сочился у него даже из ушей.

«А как все хорошо начиналось, – подумала Жанна, вздыхая. – Два месяца, я уже практически привыкла к нему».

Стало даже все равно, будет ли он работать. И главное, что обидно, был бы повод для ссоры! Ведь всю субботу проторчали дома, ждали Бориску, потом мучительно чинили этот долбаный кран, выпроваживали Бориску, объясняя, что денег нет и придется брать натурой – бутылкой «Охотничьей». Жанна надеялась хоть в воскресенье отдохнуть, но воскресенье прошло просто псу под хвост. Ёжик весь день выпускал иголки и кололся. То ему канал по телику не тот, то еду не разогрели, то за компьютером сидеть мешают. И вот, нате пожалуйста. Под вечер разошелся окончательно.

– Значит, ты считаешь, что я не имею права знать, что ты мне верна? – выплеснулся наконец-то он. – Значит, ты будешь творить что хочешь, а я должен улыбаться и все сносить?

– Что? Что ты должен сносить? Я не понимаю, о чем ты?

– Я уверен, что ты спишь со своим бывшим мужем! – выпалил наконец Ёжик.

– Да что ты? – рефлекторно усмехнулась Жанна. – И где же я, интересно, предаюсь плотской страсти? И главное, зачем? Ты Бориску видел?

– Именно! – поднял вверх указательный палец Ёжик и смешно причмокнул губами. – Я видел, как он на тебя смотрит!

– И как? По-моему, как на источник средств. Или я чего-то проглядела? – продолжала веселиться Жанна.

– Не притворяйся. Так, как он на тебя смотрел, мужчина смотрит только на женщину, с которой спал.

– Ну… в какой-то степени ты прав, – пожала плечами Жанна. – Он же действительно со мной спал. Я уж не знаю, может, действительно у вас все так сложно. И вы эту хрень по взглядам определяете. Но это ж когда было?

– Какая же ты… – вдруг с яростью выдохнул Ёжик и понес уже окончательно какую-то ересь. Он булькал, как кипящий вулкан. Из него вырывались языки пламени. В этом извержении Жанна могла понимать только отдельные фрагменты. «Все вы суки развратные», например. А еще: «За такое ноги мало вырвать». Или вот это: «Америку надо взорвать за ее феминизм».

– А Америка-то тут при чем? – удивилась Жанна.

– Ненавижу я разврат! – кипятился он. – Ты думаешь, я буду это терпеть?

– Я думаю, что мне завтра на работу, так что не собираюсь весь этот театр уродов досматривать до конца. Я не заказывала билетов на этот спектакль. Тем более места в партере. Мне надо отдохнуть, – сказала Жанна и подумала, что она все-таки тоже включилась в это паранормальное явление и теперь ужасно зла. И тоже хочет кричать.

– Я не позволю так со мной обращаться! – окончательно обезумел Ёжик и принялся лихорадочно метаться по квартире, демонстративно игнорируя взглядом сидящую на диване Жанну.

– Собираешь вещи? – нахмурилась Жанна.

– Да! Или ты думала, я потрачу жизнь, чтобы смотреть, как ты крутишь задницей перед другими мужиками?

– Ничем я не кручу, – возмутилась она, – ты все придумал.

– Нет, я видел! – заорал Ёжик. – Ты просто такая же, как и все бабы.

– Какая?

– Распущенная дрянь. Я не позволю вытирать об меня ноги. И использовать меня не позволю! – Ёжик швырнул на середину комнаты чемодан и принялся беспорядочно сваливать в него свои пожитки. Пожитков было немного – Ёжик шел по жизни налегке. Несколько пар джинсов, рубашечка любимая в тонкую голубую полоску, рубаха в крупную клетку, вельветовая куртка, в которой сейчас еще было жарко ходить. Кроссовки, одна пара классических ботинок. Белье. Жанна внимательно наблюдала за Ёжиком, и ей становилось больно от потраченного времени, от потраченных душевных сил. Все-таки не три дня свиданий. Два месяца – это звучит гордо. Но что же делать, если вообще непонятно, как с этим бороться. Ведь не объяснишь же ему, что Бориска как сексуальный объект Жанну давным-давно не интересует. Не объяснишь, потому что Ёжик, видя, в каком непотребном состоянии теперь живет Бориска, все-таки предполагает в Жанне желание и стремление к совокуплению с бывшим супругом. Бориска теперь обрюзг, растолстел до неприличных пивных размеров, источал аромат перегара на три метра вокруг себя, был небрит и широко улыбался миру давно уже не леченными, дырчатыми зубами. «И вот к этому чуду в перьях Ёжик меня приревновал?» Жанна не знала, что и думать. Однако костер любви потух в пожаре ревности. Ёжик метал громы и молнии, застегивая чемодан.

– Ну что, ты ничего не хочешь мне сказать? – грозно спросил он, подкатывая чемодан к двери.

– Нет, не хочу, – покачала головой Жанна. Она подумала, что есть что-то глубоко ущербное в том, что мужчина (имеется в виду Ёжик) к сорока годам перекатывается от женщины к женщине с видавшим виды темно-зеленым матерчатым чемоданом на колесиках, так и не сумев ни разу ни с кем создать семью. Есть, значит, в нем какой-то изъян. Какая-то порча. Возможно, эта самая ревность, а возможно…

– Значит, я прав, – удовлетворенно кивнул он.

– Да. Возможно, ты прав и я страстно мечтаю отдаться любому встречному и поперечному. И меня вообще ничего не интересует, кроме того, чтобы залезть кому-то в штаны. Странно звучит, но допустим. Или предположим, что тоже вполне логично, что ты просто сматываешься, потому что я попросила тебя помочь мне расплатиться за квартиру. Ты жил здесь больше двух месяцев, и тебя никак не интересовало, откуда что берется. Деньги, продукты, уют. А тут – как же – такого прекрасного Ёжика попросили за что-то заплатить.

– Ты ошибаешься! – заорал Ёжик.

– Конечно, ошибаюсь. А ты прав – я хочу переспать со спившимся небритым имбицилом. Ты прав! – развела руками Жанна. – Давай, уезжай. Ты ничего не забыл? Все взял? Потому что я бы не хотела, чтобы ты еще хоть когда-то появлялся на моем горизонте.

– Вот! – поднял вдруг указательный палец Ёжик. Вид при этом скорчил многоумный, просто доктор наук.

– Что вот? – Жанна в ярости сдула с лица сбившуюся челку.

– Об этом я и говорю – ты не умеешь быть женщиной. Тебе надо мужчину подавить, тебе надо всем командовать. И ты во всем меня подозреваешь, думаешь, что я живу с тобой из-за денег? Ты с ума сошла?

– Ой-ей-ей, только не это. Только не надо вот этого. Уходил? Уходи. Давай без этих твоих теорий. Все, считай, поговорили.

– Боишься? Не хочется правды слышать? – едко улыбнулся Ёжик.

Жанна, не желая больше смотреть на весь этот цирк, ушла в кухню и заперлась на замок. Происходящее больше не интересовало ее. Слова всегда остаются словами, а дела – делами. И дела Жанна ценила куда выше слов, а Ёжик (как и многие другие в довольно длинном Жаннином списке разочарований) явно предпочитал обходиться громкими словами. Жанна слышала краем уха, как Ёжик бродит туда-сюда по ее небольшой квартирочке. Она примерно представляла, как ему сейчас сложно – снова уходить в никуда, когда тут есть маленький кабинет, компьютер, питание трехразовое. Да, «проверочку» не прошел еще никто.

– Я ухожу! – крикнул Ёжик, подойдя к Жанниной запертой двери.

Она видела через мутное стекло двери, как он нерешительно топчется в прихожей, как ждет, что она сделает хоть что-то, чтобы можно было продолжить этот болезненный, разрушительный диалог, этот отвратительный скандал с оскорблениями, с грубостью и с криками. Но все же скандал – это повод к тому, чтобы кто-то уступил, а тишина куда разрушительнее. Жанна знала, что, по сценарию, который почему-то сидит в голове у множества мужчин, женщина в конце концов должна не выдержать и от страха, что снова останется в одиночестве, выбежать из кухни и попытаться сделать что-то. Как-то его остановить. В идеале – упасть на колени и успеть ухватить его за вторую ногу, в то время как первой он уже ступит за порог ее дома. Она должна признать, что он был прав. Не столь уж важно в чем. Тогда он любезно признает, что про Бориску он тоже перегнул палку, но что поделаешь – он слишком любит ее, он слишком чист душой, чтобы выносить ее свободное поведение. Может быть, он даже запретит ей что-нибудь – встречаться с подругами или оставаться на ночные дежурства. Впрочем, с этим сложно – на ее деньги они живут. Нет, работу он не тронет. Только весь этот сценарий Жанна уже проходила, вцеплялась в ноги, рыдала, давала второй шанс, переставала вообще заикаться о деньгах – все это уже было и никакого результата не дало. Было только хуже.

– В добрый путь! – крикнула Жанна из-за двери. – Ключи положи на зеркало, а дверь захлопни.

– Ты всегда будешь одна! – в бессильной злобе бросил Ёжик, пошуршал чем-то еще пару минут, а потом раздался хлопо€к двери. Вот и все, проверочка снова удалась, хотя этот конкретный Ёжик был столь приятным, что Жанна уже начала было подумывать, чтобы обойтись без нее и вовсе. Но правила не для того придуманы, чтобы их нарушать. Жанна уже давно сказала себе, что проверочку будет устраивать всем без исключения – значит, надо именно так и делать.

– Чем так – лучше одной, – проговорила Жанна, выйдя из кухни. Квартира была неуютной, Ёжик, собираясь, не особенно задумывался об остальных вещах, которые он вытащил из шкафа и раскидал по квартире. Что за свинство, подумала Жанна, подбирая свои кофточки и складывая их обратно. Конечно, ей было грустно, и совсем не радовало, что вечером в квартире будет тихо и одиноко. Но эта квартира – все, что у нее есть. И с некоторых пор Жанна с невероятной бдительностью относилась к тому, с кем ее делить. Да-да, квартира была ее, Жаннина. Она досталась дорого и трудно, в свое время ей пришлось продать родительский дом в Самаре, к тому же взять приличный кредит, с которым Жанна до сих пор еще рассчитывалась. Но зато теперь у нее была ОНА – пусть и в Бусинове, но совершенно своя, любимая, маленькая, уютная, отвечающая взаимностью. Это был самый лучший, самый плодотворный роман в ее жизни, и Жанна никак не могла позволить каким-то мужчинам, пусть даже и очень привлекательным и красиво поющим о настоящей любви, войти в этот дом, не пройдя проверочку, суть которой была предельно проста. Жанна говорила, что квартиру эту она на самом деле снимает за тысячу долларов в месяц, так как сама она иногородняя, из Самары, так что… не будешь ли ты, мой друг любезный, разделить (а лучше полностью взять на себя) расходы по содержанию этого объекта жилого фонда, дабы мы с тобой вместе с нашей большой любовью не остались на улице. И надо сказать, проверочку еще никто не прошел. Был, правда, один случай, когда мужчинка (тоже, естественно, Ёжик) согласился после долгих рыданий отдавать половину, но… через пару недель исчез, прихватив с собой мобильный телефон и видеодвойку. Видимо, в качестве моральной компенсации за перенесенный стресс.

– Ладно, так даже лучше, – вздохнула Жанна, расстилая диван. – Места больше, и никто не храпит. И хочу – халву ем, хочу – пряники. Кстати, о пряниках. Не испить ли мне чайку перед сном. Успокоительного? С коньячком?

«Ты так, смотри, не спейся», – предостерегла ее совесть, но Жанна тотчас же объяснила, что сегодня как раз такой день, когда чаек с коньячком в самый раз, не повредит, а только поможет. Но немного, чтобы не испортить себе завтрашнее утро плохим самочувствием. Ведь завтра на работу, а там может быть все, что угодно. Что день грядущий нам готовит?

– Надо попробовать новый шов, – подумала Жанна, уже засыпая. Самое удивительное, что хоть и попала она в медицинский институт совершенно случайно, без какого-то собственного желания – у папочки в приемной комиссии второго меда оказался знакомый председатель, Жанна свою работу очень любила. Со скальпелем в руках она чувствовала себя кудесницей, чародейкой и даже немного дизайнером. Она чувствовала ткани, которые расходились под ее умелыми пальцами, чувствовала, куда и как надо вставить иглу, как сделать надрез, чтобы не задеть крупных сосудов. Ей нравилось видеть, как выздоравливают люди, как они сначала слабенько, в три погибели согнувшись, бродят по коридорам, стонут, устают от трех пройденных метров, а потом, через недельку-другую, уже резво скачут по отделению, благодарят, тащат коньяки и конфеты, которые покупают тут же, неподалеку, в магазинчике. У Жанны имелась договоренность с продавщицей, что все подаренные коньяки и коробки Жанна пускала в повторную торговлю, подчас прокручивая одну и ту же бутылку по пять раз. А что, вы в самом деле думали, что врачи, тем более хирурги, столько пьют? И питаются исключительно конфетами? Нет, чтобы сразу просто нести деньги! Впрочем, было и такое. Всякое бывало на Жанниной работе и порой удивляло даже саму Жанну. Как, к примеру, пациент из палаты реанимации, Павел Светлов. Удивительный пациент. Самое в нем удивительное было то, что в понедельник, когда Жанна вернулась на службу, одинокая, но счастливая, выспавшаяся и напевающая себе под нос какой-то мотивчик, он, этот Павел Светлов, оказался все еще жив. И это было в высшей степени странно, потому что по всем канонам отечественной (и зарубежной) науки он должен был помереть, несмотря на все Жанночкины старания. У пациента Светлова имелись множественные переломы, разрыв селезенки, травматический отек почек, но не это главное. Черепно-мозговая травма, проникающий перелом черепа, значительное повреждение мозга, повреждение слуховых, двигательных мозговых центров, гематомы, кома, глубочайший шок – он должен был погибнуть еще по дороге в больницу, но он все еще лежал в палате и, судя по приборам, был не только жив, но и сохранил определенные мыслительные способности. Странно, очень странно, подумала Жанна, глядя на то, как подрагивают веки на глазах лежащего в коме Светлова. Надо будет повнимательнее посмотреть на его анализы.