Когда Павел и Лида возвращались из Германии, их встречали, что называется, всей толпой. Эмилия Вячеславовна, хоть и была женщиной приличной и не любила демонстрировать своих чувств на людях, а и она, когда увидела выходящего медленно из зеленого таможенного коридора Павла, разрыдалась. Павел смущенно улыбался, глядя, как мать недоверчиво ощупывает его, пытаясь проверить, что нет никакого специального устройства, поддерживающего ее сына в вертикальном положении.

– Пашенька, ты сам? Сам стоишь? Правда, да? Лидочка, как же это? Это ж чудо. Чудо!

– Мам, ну не надо, – бормотал Павел, не в силах сдержать собственных чувств.

– Он говорит! О боже! – причитала Эмилия. – Нет, ну вы только посмотрите на него! Он еще станцует кадриль!

– Эмилия Вячеславовна, я вас уверяю, что, если вы немедленно не успокоитесь, я его разверну и увезу обратно в Германию. Уведу в полон, – веселилась как всегда Лидка. Эмилия фыркала, ругалась на Лидку, а та уверяла, что ей врачи специально по ее просьбе сделали к Павлу пульт управления, так что теперь он у нее ручной. И все функции у него находятся у нее на контроле.

– Лидка, бросай буянить! – смеялся Сашка. – Знаю я, какие функции у тебя на контроле.

– Ты о половой? – ехидно переспросила Лидка, чем окончательно вогнала в краску свою свекровь. Да, признаться, если бы у Эмилии Вячеславовны был хоть какой-нибудь выбор, она бы предпочла иметь в невестках женщину более воспитанную, не такую пошлую и вульгарную, как Лидия. Однако… даже Эмилия должна была признать, что невестка действительно оказалась идеальной женой ее младшему сыну.

– Папа, пап! Ты вернулся! – закричала Машка, которую, чтобы не мучить в толпе, оставили дома. Она бродила среди заранее нарезанных салатов, принюхивалась к завернутой в полиэтилен колбасе и до последнего момента не понимала в силу возраста, что папа пережил. Она просто была страшно рада, что папа снова может ходить, пусть и даже немного неуклюже, прихрамывая. И говорит, хотя слышит все-таки плохо и говорить ему надо именно в правое ухо, к которому прикручена какая-то специальная штучка.

– Ну ты и вымахала, – восхищенно прижал ее к себе Павел.

Вот, пожалуй, именно ради этого и стоило пройти все, что случилось. И именно ради этого скользящего, мимолетного детского поцелуя Павел так исступленно делал все, что только мог, сначала в больнице, а потом уже там, в Берлине, под руководством чужих, непонятных врачей. Ради дочери, ради жены. Конечно, он помнил и о других. О Лемешеве, например, он помнил прекрасно. И в свое время, правда, преимущественно до операций, он лежал и с остервенением представлял себе, как вернет себе то, что было так подло украдено. Как схватит Лемешева за грудки и вытряхнет из него всю его душу. Если только она у него есть. Но со временем боль ушла, растворилась как-то, а образ Лемешева стерся, и злость исчезла. Хотелось бы, конечно, хоть что-то вернуть. С другой стороны, разве могут деньги хоть что-то значить в сравнении со счастьем просто сидеть за материным столом, качать на коленях дочь, смотреть на жену. И возможно, что даже эти деньги, хоть он и не думал об этом в таком ракурсе, тоже являлись своеобразной платой, частью страховки, таксой за право смотреть снова на свою жену, за счастье обнимать ее по ночам и слышать ее горячий шепот, чувствовать ее дыхание у своей груди. Да уж, он всегда знал, что в ней не ошибся. Даже когда она кричала и плевалась, когда издевалась над ним – все это она делала из любви к нему, и сейчас он знал это со всей очевидностью. Ведь она была с ним, она все еще была с ним. И это было просто здорово.

– Ну, что ж, славно, что все так обернулось, – улыбаясь, поднял тост Саша, любимый Пашкин брат. – Но ведь теперь надо подумать, как жить дальше.

– Да уж проживем как-нибудь, – улыбнулся Пашка, украдкой подмигнув жене.

– Не надо мне подмигивать, – усмехнулась она. – Я истратила почти все твои деньги, так что теперь тебе действительно придется подумать, как жить дальше. Ты же наш капитан.

– Я все придумаю, обещаю, – согласился Павел, но Саша его перебил:

– Я, как твой старший брат, считаю, что несу тоже некоторую ответственность за то, что ты у нас вырос такой непутевый. Так что…

– Не бери в голову, Саш, мы сами справимся.

– А ты меня не перебивай. Я, может, не хочу, чтобы ты справлялся сам. Я, может, буду только рад тебе немного помочь.

– Да брось ты, ты же сам сейчас на мели.

– А у меня есть один сюрприз, – таинственно начал Саша. – Вернее, два. Первый, это то, что мы с Жанной решили пожениться.

– Тоже мне сюрприз, – возмутилась Лида. – На вас и так это написано, любой школьник прочтет.

– Ладно, тогда так. Вам же теперь негде жить? – интриговал Саша, а Жанна смотрела на него с улыбкой.

– Ну уж бомжами мы не останемся. Пока что будем что-то снимать, а там посмотрим. Я теперь, слава богу, на ногах.

– А что ты скажешь, если я вам отдам квартиру на Таганке? – спросил Саша с невинным видом.

– Да? – ухмыльнулась Лида. – А куда ты собираешься привести молодую жену?

– В Бусиново! – усмехнулся Саша. – Там молодой жене до работы ближе добираться.

– В Бу€синово? – искренне удивилась Лида. – Тебе что, так понравился тот район? Квартира с видом на ЛЭП?

– О, тут несколько другая история, – засмеялся Александр Евгеньевич. – Квартира эта, оказывается, вообще-то Жаннина.

– Да ты что! – ахнули все хором.

– Ага! Нужно начать с того, что моя дорогая Жанночка – большая врушка, – пояснил Александр Евгеньевич, прижимая свою врушку к себе. Да уж, забавное у них тогда вышло объясненьице. То жили, как гастарбайтеры, в съемной квартире, а то сразу две собственные нарисовались. Ну да грех жаловаться. А что Жанна проверяла его – так это он давно уже забыл. И ведь действительно проверочку-то он прошел.

– Единственный, – добавила со смехом Жанна.

– Кто бы сомневался, – кивнула Лидия. – Он же у нас Бэтмен!

– И кстати, он такой с детства, – добавил Павел.

И еще долго они сидели в тот день, пили вино, вспоминали все эти долгие трудные месяцы, вспоминали операцию, женщину-врача, оказавшуюся рядом с ДТП. А как она очутилась в тот день на дороге – это он понял отлично. Страховка. Она сработала, хоть он никогда и не возлагал на нее особенных надежд.

Впервые мысль о страховке посетила Павла, когда мимо его машины прошел какой-то странный бородатый поп с картонной торбой на животе. На торбе была налеплена фотография какого-то храма и призывы помочь, дать денег на его строительство. Павел открыл окно джипа, посмотрел на попа – обычный долговязый парень, бородатый, всклокоченный, чего он тут ходит? Зачем собирает эти деньги? Прикарманивает себе? Павел сунул в торбу какие-то деньги, но мысль неотступно поселилась в его голове. А что, если действительно ОН есть? И все видит, и все понимает, в том числе и того, повесившегося по Пашиной вине. Может быть, тогда он поймет, что Паша не знал, не хотел и предвидеть не мог?

Тогда он впервые вошел в двери какого-то храма. Он не выбирал его, не присматривался к его архитектуре. Просто как-то попался на глаза, вот он и зашел. Постоял, даже свечку поставил, но под конец признался честно – не чувствует он ничего. Совершенно ничего.

А выходя, увидел на полочке в прихожей (или как там это место в церкви зовут, фиг его знает) какие-то бумажки, на рекламные буклеты похожие. Там много их было, не то счета каких-то сиротских приютов, не то адреса детских домов – но только при монастырях, что ли? Он листки сгреб, а дома подумал, что ведь он-то сам, Пашка Светлов, ничего на свете не знает, кроме денег, и ни в чем другом никогда не видел смысла. Так, стало быть, ими и надо платить. Может быть, так ему скидка выйдет? 70 % Off?

И нельзя сказать, чтобы он в это серьезно верил. И вообще что думал об этом. Нет, он просто завел себе привычку кое-какие деньги, довольно значительные, между прочим, по-тихому, анонимно, отсылать туда, по этим адресам. В Екатеринбург, детскому дому для слепых детей. В Ярославль, семье православного священника, усыновившего то ли пятьдесят, то ли шестьдесят детей. На Урал кому-то там еще. Отсылал и забывал. А вспомнил только, лежа в искореженной машине и глядя на лицо того врача. Или ангела? Кто знает. Сейчас Павел Светлов скорее склонялся ко второму.