Я плохая и злая. Это не самокритика и не самобичевание, это простое признание существующего положения вещей. Я плохая, потому что я поддельная и фальшивая, как китайские кольца – я только блещу и переливаюсь фальшивым лоском, а в глубине души я все та же хмурая тощая девчонка из Ростова-на-Дону, ненавидящая все и вся. Я плохая, потому что с некоторых пор, с самого детства у меня не имелось ни чести, ни совести, ни желания о них горевать. Разве можно печалиться о чем-то, чего никогда не было?

И еще я плохая, потому что у меня больше не было ни мечты, ни цели, ни желаний, кроме разве тех, которые могут быть удовлетворены с помощью чужих денег.

Я злая, потому что я ненавижу. Это чувство – комплексное, искреннее и глубокое, чем-то даже сродни любви, настолько оно сильное и крепкое. Сложно сказать, что или кого именно я так ненавижу. Я ненавижу все, что случилось со мной в жизни, все проблемы, которые свалились на мою голову, ненавижу несправедливость, ненавижу, когда мне говорят, что нужно делать, но при этом ненавижу необходимость решать все самостоятельно. Я ненавижу себя и ненавижу других людей. Иногда я ненавижу сильнее, иногда забываюсь, и ненависть засыпает где-то внутри меня до поры до времени.

Так или иначе – я ненавижу и злюсь, но уже давным-давно научилась жить с этими чувствами в мире и согласии, ни о чем не жалея, никого не призывая и не плача. Бриллианты – лучшие друзья девушек после простых золотых слитков и счетов в банках. У меня были именно такие друзья, я не была одинока, а больше мне никто не был нужен.

Моя машина летела по Ленинскому проспекту, пробок не было – середина дня. В радиоприемнике играла песня «Нас не догонят», я улыбалась, но улыбка моя была плохая и злая. Чем дальше я отъезжала от больницы, тем злее я становилась, тем плотнее сжимались мои губы. Дашка сидела рядом, буквально вжавшись в сиденье автомобиля, и молчала, парализованная каким-то священным ужасом. Скорее всего, она никогда в жизни не ездила на таких скоростях. Молодые люди из Ростова ее могли катать максимум на мотороллере. Машины там были только у самых приблатненных, тех, что покинули ПТУ еще на первом курсе, сделав выбор в пользу карьеры в криминальных организациях. Такие, конечно, могли и на угнанной «Вольво» покатать, но Дашка была слишком молода, слишком романтична для того, чтобы общаться с местным блатняком. Странным образом Дашка умудрялась жить среди самого грязного отребья (прежде всего я имею в виду нашу матушку, конечно) и не запачкаться при этом. И как это она умудряется никого не ненавидеть. Я льстила себя надеждой, что она такая хоть немного от того, что у нее есть я. Всегда была. У меня же не было никого.

Спидометр показывал сто сорок километров в час. Иногда приходилось выезжать на встречную полосу, чтобы не снижать скорость. Я была настолько зла и плоха сегодня, что даже хотела каких-нибудь проблем. Чтобы меня остановили, чтобы заставили дышать в трубку, а я бы всех послала, швырнула бы в лицо постовому свои документы и уехала бы, предварительно пообещав ему увольнение – достаточно было сообщить Свинтусу о своей проблеме. Мне нравилось так делать, это бодрило сразу и Свинтуса, и меня.

– Знаешь, если мне сейчас не отдадут права, я вечером никуда с тобой не пойду. Ты хотел в гости? Так и иди один, если не можешь даже сделать так, чтобы меня не останавливали! Что? Номера твои крутые, видимо, недостаточно круты. Да! Скажи это человеку под номером 22935-43 – он говорит, что лишит меня прав на полгода. Да, встречка. Но тут пробка! И что мне делать?

– Я сейчас приеду и разберусь, – обреченно вздыхал Свинтус.

– Приезжай, а я уезжаю без прав. Мне тебя некогда ждать, у меня маникюр! – Да, я любила выкидывать такие штучки.

Не знаю, как, но права возвращались ко мне всегда – через пару часов. Иногда это сопровождалось лекциями, что вытаскивать меня из ДТП не будут и что встречку придумали не для того, чтобы по ней ездить, тогда я начинала требовать себе мигалку и шофера. Таких полномочий у Свинтуса, видимо, не было. А он очень не любил, когда что-то было не в его власти. Я же такие моменты коллекционировала и трепала ему нервы время от времени.

– Ты хочешь есть? Ты же с утра ничего не ела! – крикнула я Дашке, умело выруливая среди разделительных ограждений. Пару раз невнимательные водители со встречки еле успевали уклониться от меня в самый последний момент. Кто не спрятался – я не виноват. То есть не виновата. Так что для всех будет лучше не попадаться мне сейчас под руку или скорее под колеса.

– Юля! Меелня ждвоыд! – пробормотала в ответ что-то неразборчивое Дашка, продираясь сквозь грохот моих прекрасных, премиум-класса, колонок.

– Что? – крикнула я.

– Меелня джвоит! – снова ничего не разобрать.

Ткнув пальцем в приборную панель, я отключила музыку и свернула в первый же переулок. Руки дрожали.

– Что? – рявкнула я зло, хоть и не хотела на самом деле пугать Дашку. Просто… все происходящее меня саму напугало до чертиков.

Дашка побледнела и принялась, неуклюже барахтаясь, отстегивать ремень безопасности.

– Мне надо выйти! – пробубнила она сквозь зубы.

Я ударила по тормозам, и Дарья чуть не впечаталась в лобовое стекло. Ой, как же я была зла. Припарковалась прямо на пешеходном переходе – из вредности и еще потому, что мне все можно. Такая у меня должность. Ради чего еще есть смысл становиться любовницами таких, как Свинтус?

– Куда тебя несет? – раздраженно спросила я, но сестренка уже выскочила из автомобиля, и все стало понятно. Скрючившись в три погибели, она застыла над пожухшим, утратившим цвет газоном. Ее вырвало. Потом еще и еще. Я прикусила губу. Я еще не успела привыкнуть к тому, что моя Дарьяна, моя синеглазая хохотушка беременна. Это были совершенно незнакомые, пустые и лишенные смысла слова. Беременна. Что? Как это? Какая связь между появлением на земле человека и этой скрюченной в три погибели девочкой, которую только что вытошнило на газон?

Но главный вопрос, который следовало бы хорошенько обдумать, – это «что делать»! Что нам теперь делать, когда этот суровый и неприглядный мир вот-вот готов обрушиться на ее наивную голову. Беременна! И я ничего не смогла с этим сделать! Я сама, своими руками обрекла ее на нищенское прозябание на задворках жизни! Я забрала ее от врача – ведь все уже было сделано и почти кончено, все вопросы были решены.

– Прости, – пробормотала Дарья, заползая обратно в машину.

Я стояла, не заглушая мотора, но и не трогалась с места. Мы помолчали, потом я посмотрела на нее. Она была маленькая, бледная, даже какого-то зеленого цвета.

– Это ты прости. Надо было тебя сразу же у больницы покормить. Мне просто хотелось…

– Убраться оттуда подальше? – эхом продолжила Дашка. – Мне тоже. Просто жуткое место.

– Да уж… – согласилась я.

Мы помолчали. Потом я посмотрела на нее и спросила, что бы она хотела съесть. Мой-то желудок плевать хотел на голод – я легко могу неделю существовать на литре минералки.

– Как сказать. Я думаю, что могла бы съесть кусок сала, хотя когда я о нем думаю, мне одновременно хочется его и хочется опять… ну, на газон. Или вот мороженое. Если бы тут продавали фруктовое, такое, на деревянной палочке. Или еще селедку. Или сало, которое заморозили.

– Так, вкусы беременных женщин мне понятны, но тебе немедленно нужно съесть что-то человеческое. Картошку с котлетой и чаю выпить, что ли, – отрезала я.

Не успела я договорить, как Дашка вдруг снова выскочила из машины. С теми же целями, задачами и результатами. Я терпеливо подождала, потом подала ей влажную салфетку.

– Я что-то не уверена, что смогу сейчас съесть. А при слове «котлета» меня просто скручивает.

– А раньше тебя так тошнило?

– Ну… иногда. Нет, я думаю, что меня просто в машине укачало. У тебя такой… стиль вождения… немного непривычный.

– Троллейбусы ездят по-другому? – усмехнулась я. Дашкины красные губки тоже растянулись в улыбке.

– Ага. Троллейбусы не так гоняют.

– Это потому, что у них рога, – с умным видом пояснила я. – Все, что имеет рога, это отстой. Нет, поесть тебе все-таки придется. Тут должно быть полно пристойных кабаков, где дают еду, подходящую беременным.

– Мороженое сало? – с надеждой спросила Дашка, и глаза ее снова заискрились.

Мы аккуратно добрались до места, причем по дороге я как-то растеряла и половину моей злобы. Дашка заставит подобреть кого угодно.

Ресторан нашелся буквально через пару поворотов. Тяжелые портьеры, дубовые столы и затемненные уголки были призваны придать этому месту некое подобие элитности или утонченности, но дизайн безбожно устарел, официанты безнадежно запаздывали, меню несли медленно и к довершению всего тут не было разделения залов на курящие и некурящие, так что сильный и неприятный запах пепельниц пропитал все. После посещения таких мест необходимо немедленно отдавать в химчистку свою одежду. Я бы ушла сразу, но Дашку нужно было хоть немного привести в чувство, а кроме того, разговор нам предстоял непростой, и какая разница, где его вести.

– Сначала напитки закажете? – спросил официант, когда наконец соизволил до нас добраться. Причем свой вопрос он обращал только ко мне, игнорируя Дарью.

– Мы подумаем, а вы пока нам принесите минералку с лимоном – только вымойте лимон сначала, не пихайте в стакан грязным.

– Конечно, обязательно.

Услужливый паренек с прыщами на лице, в белой форменной рубашке и зеленом фартуке сделал пометку в блокноте, но по выражению его лица я поняла, что информацию он пропустил мимо ушей. Я нахмурилась.

– Послушайте меня внимательно. Эта девушка, вы ее видите? Отлично! Она беременна, ей никак нельзя ваших бактерий. Если что – вы лично будете отвечать. Вас как зовут?

– Сергей, – пробормотал официант, немного растерявшись.

– Фамилия? – продолжила я допрос.

– Баранчиков, – еще тише ответил он.

– Так что, Сергей Баранчиков, проследите, чтобы лимон помыли? Да? Мы можем на вас рассчитывать? А то ваш повар нарежет лимон да и бросит в бокал как есть. Неизвестно еще, где эти лимоны лежали.

– Не волнуйтесь, все помоем, – еще раз заверил нас Сергей, на этот раз очень и очень искренне. Что ж, пусть старается. Его беготня будет с лихвой оплачена чаевыми.

– Ну, ты решила, что будешь? – спросила я сестру, которая то бледнела, то краснела – никогда и никто до этого не говорил вслух о ее беременности, особенно в присутствии совершенно чужих людей. Да, вот еще – я забыла сказать, я не только злая и плохая, я еще черствая и нетактичная. Я понятия не имею, как на самом деле управляться с беременными девочками. Что им говорить, а что нет. Я только знаю, как управляться с мужчинами. Но тут эти знания были неприменимы.

– Юля, я вообще могу воду без лимона выпить! – вступилась за официанта Даша. – Я лимоны не люблю.

– Тебе нужны витамины. – И я, поймав правильную мысль, жестом вернула официанта обратно. – Нам еще по стакану какого-нибудь апельсинового фреша. Только свежевыжатого. Ок?

– Ок. – Официант убрался восвояси, а мы остались сидеть и пялиться друг на друга. Дашка покусывала губку. Потом спросила тихо-тихо:

– А почему мы уехали? Ведь доктор сказала, что это опасно – в моем возрасте рожать.

– Доктор сказала? – переспросила я со злостью. – Доктор?!

– Ну да. Я ничего не понимаю. Она что, ошиблась? – Дашка побледнела и глаза ее наполнились слезами. – Что происходит? Почему ты меня забрала?

– Ты что, не рада? Ты же хотела рожать? Ты что, передумала? – Я смотрела на нее в упор.

Дарья отвела взгляд и прикусила губку.

– Нет, ты что. Не передумала, конечно. Только… мне так страшно.

– Это и правильно. Тебе и должно быть страшно, – согласилась я. – И я сейчас скажу тебе то, что напугает тебя еще больше. Ты должна понять, я делаю это для твоего же блага. Раз уж ты приехала ко мне, ведь ты не просто так приехала именно сюда, да?

– Да… – еле слышно шепнула она.

Принесли воду с лимоном. Молодец Сережка Баранчиков. Я улыбнулась ему, и он выдохнул. Сразу понятно, какие разные тут ходят клиенты, как много проблем они могут создать для отдельно взятого официанта. Еще бы, в кафешке, где стакан воды вам подают почти за десять евро!

– Что бы ты делала, если бы не нашла мой адрес? А? Ведь это было случайностью, практически чудом. И ведь я – это единственный выход в твоем положении, разве не так? Я так и вижу, как ты сообщаешь «радостную» новость нашей общей матери, если бы только нашла минуту просветления в ее традиционном анабиозе. Она же по-прежнему в анабиозе, да? Круглые сутки?

– Она больной человек.

– Определенно больной, – не стала я спорить.

Только, в отличие от Дашки, я не считаю это смягчающим обстоятельством. Кто-то должен быть виноват в том, что наша мать – больной человек, больной алкоголизмом и еще черт знает чем, таскающийся по каким-то злачным местам и отказывающийся принять любую помощь, кроме денежно-алкогольной. Кто виноват в том, что она отказывается от помощи врачей и уносит из дома мало-мальски пригодные к продаже вещи? Точно не я и не Дашка. Баба Зося, которая пожинает всю жизнь плоды материной «болезни»? Государство? Вот уж нельзя найти более бессмысленного виновного, ответственность которого не наступает никогда.

– Она бы очень обрадовалась, узнав, что я жду ребенка, – вступилась Дашка.

– О да! Она бы была рада, ты бы была рада. Все были бы рады, кроме меня и, как я понимаю, счастливого папаши, который ничего не знает о своем счастье.

– Он не виноват! – крикнула Дашка.

– Конечно! – язвительно улыбнулась я. – Он не виноват, мать не виновата, ты уж тем более – у тебя же случилась большая любовь, да? А кто из вас задумался над тем, как вы будете дальше жить? Только мне это интересно? Ты хоть понимаешь, что ждет тебя дальше? Баба Зося – она захочет тебе помочь, но она старая, совсем старая. Что она сказала тебе?

Даша отвела глаза.

Я знала, что могла сказать баба Зося. Она наверняка сказала Дашке то же, что когда-то сказала и мне, когда я, размечтавшись о своей счастливой звезде, собралась уехать в Москву: «Решай сама, деточка».

– Может, она сказала тебе какую-нибудь глупость из серии «Раз ты его любишь – значит, все будет хорошо». Или «Раз Бог дал ребеночка, он и денег на него даст, не забудет»?

О, когда говорят такое, я обычно начинаю громко хохотать. Истерически и при этом бурно аплодировать. Вот уж чушь первостатейная.

– Но разве это не так?! – Дашка залпом допила свой стакан с водой и зло уставилась на меня.

Хороший признак. Злость – это как раз то чувство, которое может помочь ей выстоять. Я склонилась к ней ближе и тихо заговорила:

– Слушай, деточка моя, очень внимательно. Я не стану говорить тебе того, что собираюсь сказать, дважды. Наш мир устроен очень специфически. Тебе придется прямо здесь и сейчас все понять и без разговоров. Доктор, моктор – все это не важно, все это – декорации. Ты должна, милая моя Даша, раз уж ты хочешь поскорее стать взрослой, ты должна начать видеть все в сути и проникать в глубину вещей.

– Что ты имеешь в виду? Какая суть вещей?

– Суть в том, что наш мир – это мир хищников. Всем на всех наплевать. Никто никого не любит. Все думают лишь о себе и все хотят только денег.

– Ну что ты! Не все такие! – Дашка вскочила и покраснела.

Какая она у меня выросла хорошенькая. Не тощая жердь с тряпками от кутюр на плечах, а нормальная, среднего роста, румяная и округлая девушка, которую так и хочется обнять и прижать к себе.

– Конечно, не все. Но те, кто принимает решения, – только такие.

– Ты просто заработалась. На самом деле ты так не думаешь. Просто мы слишком на тебе висим, вот ты и устала. Юлечка, ну что ты. Люди хорошие. И любовь есть, это точно. У нас вот в соседнем доме приехала семья – мама, папа и четверо детей. Знаешь, как они друг друга любят! Знаешь, как они счастливы! Просто тебе не хватает чего-то тут, в Москве этой. Еще бы, жить на такой верхотуре – там же и воздуха-то не остается.

– Даша, я не просто думаю, что все такие. Я и сама такая. Какая же ты у меня наивная! – я всплеснула руками. Официант принес наши соки. – Не хочешь видеть правды? Хочешь всю жизнь прожить с закрытыми глазами, как живут почти все?

– Да что такое эта твоя правда?

– Ну уж точно не то, что тебе в школе говорили, – вздохнула я. – Правда – что докторша сегодня говорила тебе то, за что ей заплатили денег. Хочешь знать, сколько? Тысячу долларов.

– Сколько? – ахнула Даша.

Ее, как ни странно, больше поразила сумма, а не сам факт.

– И ведь ты ей поверила, моя дорогая, – поддела ее я. – Ты, прилетевшая в Москву на крыльях любви к неизвестному мальчику, полная любви и надежд, была тут же опутана сетью. И если бы я не передумала, сейчас ты уже отходила бы от наркоза. Ну что, разве ты сама решаешь хоть что-то в своей жизни? Ты можешь в чем угодно убеждать себя, но сегодня все решали я и мои деньги.

– Ты… ты подкупила ее? Но зачем? Чтобы не тратиться на моего ребенка? – дошло наконец до моей сестры. Дошло, и лицо ее перекосилось от ненависти и ужаса.

– Не совсем так. Я сделала это, чтобы защитить тебя.

– Меня?! Зачем меня спасать? Разве я просила меня спасать?

– А РАЗВЕ НЕТ?! – громко крикнула я. Ее перекошенное от ярости лицо меня полностью устраивало. – Разве ты не приехала ко мне безо всякого приглашения, не образовалась на моем пороге, чтобы я решила все твои проблемы?

– Нет! Я только…

– Только что? Хотела, чтобы я нашла тебе твоего Юру? Не ври ни себе, ни мне! Ты просто растерялась, ты одна, у тебя нет денег, тебе нет даже восемнадцати лет. Тебе негде жить. У тебя нет никакой профессии, ты живешь много лет на мои деньги. И ты приняла единственное верное решение и приехала к единственной хищнице в нашей родовой ветке – ко мне.

– Ты не хищница. Ты… ты наговариваешь на себя. – Даша села обратно на стул, испугавшись того внимания, которое мы начали привлекать.

– Я? Я наговариваю на себя? Ты так думаешь?

– Да! Я знаю тебя! Может, ты и хочешь считать себя такой вот стервой, но я-то тебя знаю! И ты не такая!

– А какая? Что ты обо мне знаешь? Что я экономист, что я работаю в Москве, что я подарила тебе швейную машинку. Да уж, немного. Хватит витать в облаках и идти на поводу у чужой воли! Если бы ты хотела сама рожать, если бы твердо это решила – разве бы притащила я тебя к Агате? Разве ты дала бы ей себя уговорить? Ты не держишься за свои решения, моя дорогая. Тебя легко напугать, моя дорогая. Ты веришь всему, что тебе говорят. Ты думаешь, что люди добрые.

– Но ведь они добрые. Ты – добрая! Подруга у тебя – добрая!

– Подруга? Ты про Маринку, что ли, говоришь?! – Тут я не удержалась и расхохоталась в голос. – Да мы с Маринкой этой злее всех чертей в этом чертовом городе. Ни черта ты меня не знаешь.

Я отсмеялась, щелкнула пальцем (официант подбежал молниеносно) и заказала нам какой-то еды – самой дорогой и замороченной, из меню шеф-повара. Так всегда проще – не надо думать, выбирать, тратить время. Лучше сразу брать какой-нибудь самый дорогой и пафосный суп. «Две порции пафосного супа, пожалуйста. С креветками размером с мой кулак. Или даже со Свинтусов». Даша сидела как в воду опущенная и молчала. Тогда заговорила я.

– Знаешь, почему ты сидишь тут со мной? Только по одной причине – потому что ты моя сестра. Не потому, что я добрая, а потому, что ты – моя единственная семья. А семья – это святое. Вопросы крови – самые важные, и их еще никто не отменял. Но не будь никогда сентиментальной, Даша. Хочешь стать взрослой? Хочешь родить этого ребенка? На самом деле этого хочешь? Заучи, как молитву – никогда ни за что не верь людям. Никому. Даже мне.

– Но почему?

– Потому что я – злая и плохая. И все здесь – злые и плохие. Все хорошие – они пьют по подворотням, как наша мамочка. А выживают только злые и плохие. И ты должна научиться быть плохой и злой, если хочешь выжить. Если хочешь, чтобы выжил твой ребенок и чтобы его детство не было таким, как у нас с тобой.

– У меня было нормальное детство! – выпалила Дашка и густо покраснела.

– А у меня – нет. Потому что у меня, уж извини, еще не было меня. А у тебя была я. И у твоего ребенка буду я, и в этом ваш счастливый билет. Но ты должна делать все, что я скажу, и в точности так, как я скажу. Моя жизнь сложна и не слишком законна, и ты не должна мне ничего испортить.

– Не слишком законна? – протянула Даша и испугалась.

Тут я сочла возможным вскрыть карты.

– Я живу с мужчиной, который женат…

– Но ты и раньше говорила об этом. Это не страшно, да?

– Которого не люблю. Я живу с ним только из-за денег. Он занимает довольно высокий пост в нашей системе, он борется с коррупцией, и небезуспешно. А я при нем, любовница, дорогой товар, которым он хвастается перед друзьями.

– Может быть, он тебя любит! – Как за последнюю надежду, она уцепилась за призрак любящего Свинтуса.

– Он меня любит, да. Спать он со мной любит. Любит, как на меня смотрит его шеф. Любит, потому что я на двадцать лет его моложе и потому что я хорошо умею любовь его подогревать, не давать его огню погаснуть. Это, моя милая, целое искусство – заставить мужчину потерять голову. Я тебя научу, если захочешь.

– У меня есть Юра, это мне не нужно.

– Ах да, Юра. К Юре твоему мы еще вернемся. А пока еще немного обо мне. Итак – я содержанка, причем дорогая, можно сказать, даже эксклюзивная. Но все равно в моей жизни крайне много есть от проститутки. Свои правила. Клиент всегда прав. Клиента можно поменять только на другого клиента. Мой товар – комплексный продукт, имидж. И в этом имидже, дорогая сестричка, сказать по правде, нет ни слова правды. Мой так называемый гражданский муж человек щедрый и для моего дела подходящий идеально. Только вот проблема – он обо мне тоже ничего не знает.

– Как это? – опешила Дарья.

– А вот так. Он живет с тем образом, который был наиболее востребован и продан ему за хорошие деньги. Как на аукционе, понимаешь. Для него я – избалованная студентка, истеричка с утонченным вкусом, из хорошей семьи. Деталей много, и тебе они, в общем, ни к чему. Главное, что между этим миром и тем, из которого ты ко мне приехала, нет ничего общего. Разве что это слово «экономист», оно удобно легло в обе истории.

– Юля! Что ты такое говоришь!

– А что я такого говорю? Ты же хотела правды? Вот тебе правда! Это и есть моя работа – жить со Свинтусом. Работа как работа, и оплачивается складно. Хватает на все, и на твоего ребенка хватит. Если ты, конечно, не побрезгуешь теперь и не выскочишь из этого кабака со словами: «Я никогда больше не желаю тебя видеть, презренная шлюха». С другой стороны, ты должна подумать хорошенько, прежде чем крикнуть такое. Денег у тебя нет. На что ты собираешься ребенка одевать, кормить? А вдруг ребенок заболеет, ему потребуется реальная медицинская помощь, а не та, что полагается по системе страхования. Агату не забыла? Неужели ты захочешь лечиться у таких врачей?

– Нет! – вскрикнула Дашка.

Принесли суп с креветками, но ни одна из нас к нему даже не притронулась. Кажется, у Дашки тоже пропал аппетит. Я продолжила:

– Или, предположим, ты принесешь в дом коляску, а мать ее пропьет. Или ты получишь деньги от государства, на которые сможешь купить себе и ребенку овса. Положены же малолетним матерям-одиночкам какие-то копейки! Так мать эти деньги украдет. А если, не дай бог, не станет бабы Зоси? Ты же не сможешь даже на работу выйти! Или придется ребенка отдавать в ясли, где его не будут кормить и он начнет болеть чем-нибудь страшным. Ты этого хочешь? Ты об этом думала? Ты хоть один вопрос себе задала или только думаешь о своей большой любви к какому-то Юре! Юре! – я фыркнула и залпом допила воду. Подумала было, а не заказать ли мне что-нибудь покрепче, но вообще-то во мне и так хватало адреналина.

– Юля, но ведь как-то люди живут! – растерянно пробормотала Даша. – Не все же вот так, как ты…

– Как я? О да. Чтобы жить, как я, нужно уметь и знать очень многое. Нужно уметь одеваться, уметь себя подать. Нужно быть профессионалом своего дела, хоть в твоих словах и прозвучала изрядная доля презрения ко мне и к моему делу! – горечь вырвалась, хоть я и не хотела этого. Мне всегда было плевать на то, что думают обо мне окружающие, но на Дашку я так плюнуть не могла. Она замолчала и принялась помешивать ложкой желтый кремообразный суп, который, как мне показалось, она явно не сочла за съедобный. Да уж, не борщ. Потом вдруг вскочила со своего места и бросилась ко мне, обниматься, конечно же. И тут же расплакалась.

– Ты прости меня. Юля, прости. Простишь? Я дура, дура полная. Конечно, я никак не могу тебя осуждать. Через что ты прошла, кто знает? Никто! И я тебе за все, за все благодарна.

– Дашка, прекращай. Прекращай, не то я и сама разревусь, а у меня макияж, между прочим. – Я пыталась делать вид, что мне все это совсем не важно, но слезы снова жгли меня изнутри. Какой-то странный день.

– Никто не может тебя понять лучше меня. Юля, да ты герой, да! – Дашка улыбнулась и чмокнула меня в щеку. – Люди должны тебе медаль дать.

– Люди? – хмыкнула я. – Да уж. Стадо, которое несет течением, и никому не приходит в голову хотя бы задуматься, куда именно. Не нужна мне никакая медаль. Пусть нас с тобой только оставят в покое. Все в мире этих людей происходит случайно. Случайно рождаются, случайно оказываются в старой засранной квартире – вдесятером. Случайно устраиваются на работу, выбранную тоже случайно. Случайно женятся, обязательно разводятся. Остаются без денег – голодают. Дети голодают, понимаешь? Случайные дети – это неправильно. Дети должны рождаться у тех, кто может себе это позволить. Тогда и жизнь будет легче.

Я говорила и говорила, а Дашка слушала, и лицо ее то темнело, то светлело, то глаза затуманивались слезами. Я не помнила, чтобы хоть раз в жизни я говорила с кем-то так, как в том кафе со своей беременной сестрой. Я понимала, что в чем-то она внутренне не согласна со мной. Я понимала, что с годами ей все же придется со мной согласиться.

– Но ведь бывает так, что люди счастливы, – вдруг спросила она.

– Бывает, – согласилась я. – В Голливуде, всякие звезды.

– Юля, но ведь ты красивая – как с картинки. И хорошая, добрая… внутри. Почему ты не можешь встретить достойного мужчину, полюбить его и жить с ним счастливо?

Я вздрогнула и вспомнила усталого доктора, сидящего на скамейке больничного сквера. Почему я не могу быть счастливой? Простой ответ: «Потому что так получилось!» – куда от него денешься. Те, кто мог бы быть мне интересен, не смогли бы мне дать того, без чего я отказываюсь существовать. Да-да, я говорю о деньгах. Я бы не хотела жить впроголодь снова. И работать, как это делает, к примеру, Агата, я тоже не хочу. Почему-то мне кажется, что то, чем я занимаюсь, все равно несоизмеримо лучше, чем брать деньги за незаконные аборты. Или за законные, что еще хуже.

– Ну, суди сама, – вздохнула я. – Я же как потемкинская деревня – все напоказ и все – липа. Знаешь, сколько раз я это видела – как мужчины бегут за мной толпами, но не за мной, а за той, другой – красивой и капризной, а какая я на самом деле, всем все равно. Все думают только о себе, и хотят, чтобы я была именно такой.

– Что-то еще? Может, десерт? – спросил подошедший официант.

Я отвернулась и замолчала. Дашка спросила у него, есть ли у них в меню сало.

– Сало? – опешил официант.

Я покачала головой. Черт, сейчас же пойду и куплю ей пармской ветчины – пусть отрывается ребенок. Кажется, на сегодняшний день с нее хватит.

– Принесите счет.

– Сейчас. – Официант исчез, а я повернулась и посмотрела на сестру. Она сидела молча, немного подавленная.

– Ты его совсем не любишь? – переспросила Даша после некоторого раздумья.

– Кого?

– Ну… своего этого, Свинтуса? Он тебе хотя бы нравится? Ну, ведь это же невозможно, да, жить с тем, кто даже не нравится.

– Я понимаю, сестренка, тебе стало бы легче, если б я сказала, что это любовь. Ради любви можно на все пойти, верно? И с женатым мужчиной жить, и вообще – это хорошее объяснение для всего. Нет, моя милая. Я долго его искала, выбирала, ловила – именно такого, взрослого, под пятьдесят, старше себя на двадцать лет. С одышкой, с хорошей должностью, с бычьими представлениями о жизни и о месте женщины в этой жизни. Вытягивать из него деньги, быть его содержанкой – это моя работа. Нравится ли он мне? Не знаю, я как-то не задумывалась. Наверное, в чем-то он не так уж и плох. Вряд ли он мог быть другим. Он – полноценный продукт своей системы, и я тоже.

– Значит, все в мире либо продаются, либо покупаются?

– В общем, да, – согласилась я.

Сестра быстро все схватывала, практически на лету.

– Ты вообще не веришь в любовь?

– Почему? – пожала я плечами. – Я люблю тебя. Ты моя сестра, мы связаны с тобой узами крови, я помню тебя, когда ты еще даже ползать не умела. Я люблю и всегда буду тебя любить. Я на твоей стороне. Поэтому я все это тебе рассказываю, хотя ты можешь представить, как я рискую, говоря тебе все это.

– Почему? – удивилась Даша.

– Согласись, что теперь ты можешь сделать эту информацию доступной для многих. Понимаешь, что это было бы довольно-таки чувствительно для меня. Но я уверена, что ты не сделаешь того, что может мне навредить.

– Никогда! – убежденно сказала Дашка. – Мы же вместе, да?

– Это точно, мы вместе. И теперь перейдем к делу, – сказала я. – Раз уж мы здесь и решили рожать.

– Мы решили, да? – вытаращилась на меня Даша. – Все-таки будем? Ура!

– Да, теперь мы это решили. Ты вообще, моя девочка, если хочешь чего-то в жизни добиться, должна уметь принимать решения и придерживаться плана. Ну как же это какая-то старая ведьма в белом халате смогла тебя в три счета переубедить?

– Она меня напугала! – призналась Даша. Потом вдруг, вспомнив о чем-то, подняла голову: – Слушай, а Марина твоя, ну, которая подруга. Она тоже, как и ты? Содержанка?

– Ну, можно сказать и так, – рассмеялась я, и в исчерпывающих выражениях дала моей сестре пояснения относительно того, какие отношения связывают меня и респектабельную замужнюю женщину Марину Москвитину.

– Не может быть! – воскликнула Дашка, как только я закончила свой рассказ.

Я улыбнулась и ничего не ответила.