Часть третья
Без проблем!

Август – самое время для сбора грибов. Как же я люблю это дело, словами не передать. С самого Никиного детства, как только она научилась ходить, мы с ней и Розочкой каждое лето бродили в наших лесах, выискивая подберезовики и подосиновики. А если повезет, то и белые – с ними грибной суп становился поистине королевским блюдом. Как только асфальт становится мокрым от теплого летнего дождя, а в воздухе начинает пахнуть свежестью, мне так и хочется влезть в резиновые сапоги и схватить корзинку. Теплый летний дождь шел в Москве и в этот вечер, а мы все пропустили, ругаясь на холодной шуваловской кухне.

Когда мы вышли из его подъезда, на улице уже не было ни дождя, ни ветра, а только тихий мягкий летний сумрак окутывал темным бархатом московские дворы. Усталая от жары и пыли листва трепетала в каплях влажной прохлады. Пока мы были в квартире Стаса, по улицам пробежался грибной дождь.

– Помнишь, как мы с тобой собирали грибы? Весной, когда грибов вообще еще нет? – улыбнулась я, вдохнув поглубже влажный воздух.

– Выпьешь? Сегодня такой странный день, – ухмыльнулся Стас.

Мы сели на лавочку в его дворе, рядом с детской горкой и скрипучими качелями. Из бесконечного множества окон его высокого дома лился разноцветный уютный домашний свет. У кого-то горели парадные люстры, а кто-то жег множество маленьких галогеновых светильничков на потолке. Иногда сквозь занавески пробивался тусклый свет торшеров. Я заглядывала в окна, мне было интересно понять, счастливы ли люди, собравшиеся, например, вот на этой кухне с зелеными шторами. Или вот там, в комнате с большим цветком на подоконнике, – живет ли там большая семья или одинокая женщина, которая от этого самого одиночества бесконечно поливает и удобряет свой цветок.

Люди входили и выходили из подъездов, хлопали дверьми, щелкали брелками машинной сигнализации и бежали домой, а мы со Стасом сидели на детской площадке и молчали. Я взяла из его рук предусмотрительно захваченные остатки коньяка и отпила, поморщившись.

– Вообще-то я не пью коньяк.

– Ты еще скажи, что не куришь. Почему ты стараешься казаться лучше, чем ты есть?

– А вдруг тогда ты меня полюбишь? – предположила я и выпила еще. – Ты ведь такой идеальный. Сказочный принц, не пьешь (хотя теперь я не уверена), не куришь. И вообще, может, ты инопланетянин? А твоя мама – она точно инопланетянка, причем она с моей мамой прилетели с одной планеты.

– Да уж, – усмехнулся Стас. – Значит, ты считаешь меня идеальным принцем?

– Ну, в целом… – смутилась я. После его поцелуев в лифте я готова была считать его кем угодно.

– А что, если я совсем не так уж хорош? И что, если у прекрасного принца есть совсем не сказочные проблемы, которые он не хочет переваливать на свою Золушку? Что, если он именно из-за этого совсем не звонил? Что она теперь обо всем этом будет думать?

– Зато теперь я совершенно уверена, что у тебя там дома не твоя жена, – рассмеялась я. – Потому что, если честно, сначала я именно это подумала.

– Моя мама, конечно, хорошо выглядит, но… – задумчиво сказал Стас. – Хотя действительно, почему нет. Все бывает…

– Что бывает? – вытаращилась я.

– И такие бывают жены у людей, и такая бывает любовь.

– О чем ты? – Я дернула его за рукав.

– О чем я говорю? Ты понимаешь, в том-то и вся проблема, что моя мамочка влюблена. Причем влюблена в мужчину моих лет, черт бы его побрал. – Стас поднялся с лавочки и зло пнул алюминиевую банку из-под джин-тоника.

– Что? Твоя мама? – Тут уж я окончательно запуталась. – Ты что-то придумываешь.

– Не придумываю. Точно, – кивнул Стас. – Он не просто моих лет. Он на полгода моложе меня. И в три раза хитрее. Свел мою маму с ума.

– Твою маму? Это невозможно. Такие с ума не сходят.

– Я тоже так думал, но, видимо, после шестидесяти лет что-то меняется. Раньше она бы такого, как он, на версту к себе не подпустила. Зато теперь моей маме срочно потребовалась квартира для создания любовного гнездышка.

– Это так… странно! – с трудом выдавила я.

Его мама? Эта высокомерная женщина с нарисованным ртом и застывшим от пластической медицины лицом?

– Странно? Я бы сказал, неприлично. Она старше его на двадцать лет! Господи, неужели я тебе все это рассказал? – вдруг запоздало расстроился Стас. – Я никому не хотел говорить.

– Но я-то не никто, – заметила я, – я – это я!

– Да, ты – это ты, – рассеянно согласился Стас. – Только я-то вот теперь не совсем я.

– Да почему это? – Я разозлилась. Что с того, что его мама крутит роман с каким-то молодым мужчиной? При чем тут мы-то со Стасом. Я слышала, что мужчины склонны переживать все проблемы глубоко внутри себя, но не до такой же степени, чтобы из-за этого бросить собственную любимую женщину.

– Да потому. Мама вышла за этого мерзавца замуж на прошлой неделе. А проблемы из-за этого у меня. Но главное, когда я вижу, как она на него смотрит, меня охватывает какое-то отчаяние! Он ее буквально поработил. И это мою мать, которая всю жизнь вертела мужчинами, как жонглер шариками для пинг-понга. Я просто разорвать его хочу, когда все это вижу. Она без него не может даже дышать!

– Но при чем тут ты! – влезла наконец я в его грустный монолог отвергнутого сыночка. – Ладно бы, если бы это был твой папа. Как он, кстати, все это перенес?

– Ужасно. Он ходит бледный и постоянно повторяет, что хочет, чтобы она была счастлива. Ой, Надя, ты не представляешь, как мне тяжело, – вздохнул Стас.

Я прикрыла глаза и вздохнула. Ну почему Стасу тяжело? И что эти мужики о себе возомнили? Его мама вышла замуж, ну что тут такого?!

– Но если это перенес твой отец, почему ты не можешь этого перенести? – спросила я.

– Потому что отец страдает в тишине своего дома, окруженный своей обожаемой библиотекой и оригиналом Кандинского в холле. А я – я должен отдать этому проходимцу свою квартиру! – выпалил неожиданно Стас.

Я оторопела.

– Квартиру? Почему?

– Не важно, – моментально скуксился он. – Я не хочу тебя грузить еще и этим. Это моя проблема, и я ее решу.

– Но я тоже могу что-то сказать, посоветовать. В конце концов, просто посочувствовать, – расстроилась я. Ведь именно этого нам с ним никогда не хватало – умения доверять друг другу, делиться своими радостями и проблемами.

– Мне не надо сочувствия, – огрызнулся Стас.

– Да, тебе вообще ничего не надо. И все-таки, как видишь, я здесь. Потому что мне надо. Мне много чего надо. Например, чтобы моя дочь была счастлива. Чтобы войны не было, чтобы кризис кончился, чтобы Лужков построил нам в Бутове новую развязку… Чтобы ты меня не бросил, потому что без тебя мне очень плохо и хочется плакать по ночам. Почти каждую ночь. А еще, чтобы не было инфляции и чтобы в «Меге» объявили распродажу, да так, чтобы не какие-то жалкие двадцать процентов, а все семьдесят…

– Надя, – тихо позвал меня Стас.

Однако меня несло.

– Чтобы я не пошла работать кассиром, но за это отдельное спасибо тебе, потому что я теперь – секретарь твоего друга, что не может не радовать…

– Надя! – сказал Стас уже гораздо громче.

– Что?

– Ты что, правда плачешь по ночам?

– Почти каждую ночь. И не потому, что ты такой сказочный, а потому, что мне просто нужно сильно, очень сильно прижаться к твоей груди. Если уж этого недостаточно, чтобы просто поговорить со мной, рассказать про свои проблемы – то что вообще нужно? Что вам – мужикам – вообще нужно? – возмутилась я. Вырвала у него из рук коньяк и сделала необоснованно большой глоток.

Стас смотрел на меня молча, но глаза его вдруг потемнели. Он вынул у меня из руки бутылку, поставил ее на землю, приподнял меня (благо, что приподнимать почти нечего) и посадил к себе на колени. Потом обнял и прижал к себе так, что мне стало трудно дышать.

– Так достаточно? – тихо спросил он, приблизившись к моему лицу.

Я закрыла глаза и подумала, что если уж на то пошло, я согласна вообще не дышать, чтобы это не прекращалось.

– Нет.

– А так? – Он обхватил меня за плечи и притянул еще сильнее, поцеловав в щеку.

– Нет, – еле прошептала я.

– А так?

Он поцеловал меня в губы, и целовал меня, пока сам не закрыл глаза и не ослабил хватку. Я же уже совсем не понимала, где мы и что делаем. В этом мире мы слились воедино, растворились друг в друге, растеряв по пути все мысли и чувства, все желания и всю память, заполнявшую нашу пустоту. Мы были вместе, и пустоты больше не было. Одно только сплошное счастье заливало все вокруг ярким светом.

– Надо же, ну ничего не стесняются! Нет, ну до чего молодежь дошла, пьют и сосутся! А ведь тут дети гуляют, – скрипучий надтреснутый голос, полный благочестивой злости, принадлежал старушке в коричневом платке, она толкала тележку, направляясь к подъезду.

– Идите, мамаша, идите. Нечего взрослых людей баламутить, – строго повелел Шувалов.

– Батюшки! – присела бабуля. – Это вы, Станислав Сергеевич? Простите, не признала.

– Хорошего дня, – холодно, одними губами улыбнувшись ей, сказал Шувалов.

Даже мне стало как-то зябко от его слов. Вспомнилось, что, когда он был нашим директором, после этих слов сразу шло увольнение. Бабуля, видать, тоже это почувствовала, и хотя уволить ее было никак нельзя, из бабуль не увольняют, она быстро посеменила прочь, приговаривая: «Надо же, вот дожили. Такие люди и на детской площадке».

Мы со Стасом рассмеялись. Потом замолчали и напряженно посмотрели друг на друга. Один поцелуй, а мы вдруг стали гораздо ближе. Словно перепрыгнули невидимый забор, отделяющий нас друг от друга. Мы столько лет защищались от всего на свете, но один поцелуй – и никаких доспехов не осталось.

– Я так рад, что ты приехала.

– Я ужасно скучала. Почему ты не звонил?

– Потому что мне нечего было тебе сказать.

– Ты мог бы сказать мне «привет».

– Этого никогда не бывает достаточно. Я мужчина, и я должен…

– Больше ни слова, – попросила я. – Ты мне ничего не должен. Это совсем не так. Кто тебя воспитывал? Кто тебе сказал, что всем женщинам что-то нужно? Мне – нет.

– Меня воспитывала мама. Та самая, которая бросила к ногам любовника мою квартиру, – снова разозлился Стас.

Я вздохнула. Надо все-таки разобраться, что за ерунда.

– При чем тут ты? Не понимаю.

– При том, что я дурак, – скривился он.

– Расскажи, – потребовала я.

– Зачем? – удивился Стас.

– Я просто выслушаю тебя. Иногда этого достаточно, чтобы все разъяснилось. Ну, что ты? Ты же не можешь быть дураком. Я хорошо тебя знаю и уверяю тебя, что кто угодно, но только не ты.

– Ты думаешь? – задумался Стас и долго-долго на меня смотрел.

– Уверена, – кивнула я.

– Эта квартира, которую я самонадеянно считал своей, принадлежит моей маме. Вот так-то. И теперь она хочет, чтобы я уехал и оставил ее для их любовных утех. У этого-то шалопая ничего нет. Ничего! Господи, как она не видит, что ему от нее нужны только деньги, – всплеснул руками мой драгоценный «принц».

– Может быть, она любит его с такой силой, что это уже не имеет никакого значения? – спросила я тихо.

– Точно, – вытаращился Шувалов. – Знаешь, когда она на него смотрит, мне кажется, что она – больной или раненый зверь. Что она дышать не может без него. А он – он говорит ей, что не видит, не замечает ее лет. Что она – женщина всей его жизни. И она оплачивает все его счета. Она занимает для него деньги. А теперь еще и это – зачем я оформил квартиру на нее?

– А действительно, зачем? – удивилась я.

– Я тогда еще не был в разводе. Хотя уже понимал, что буду. Моей жене доставался мой дом в Эдеме, а если бы у нас была общая квартира, она оставила бы меня еще и без нее. Так что… я решил оформить ее на родителей. Дурак.

– Ты не дурак, – как могла, утешила я его. – Просто обстоятельства вышли из-под твоего контроля.

– Это точно. Но я бы никогда не подумал, что моя мать! Ты не представляешь, какая она вообще-то железная дама. И всегда была на моей стороне. Нет, это все просто наваждение какое-то. Самое ужасное, что я совершенно не представляю, что мне со всем этим делать. Вот уже два месяца она уговаривает меня… – Тут он запнулся и посмотрел на меня. Я ободряюще кивнула. – Она уговаривает меня съехать с квартиры. Теперь уже вот, ты видела – угрожает.

– Ну не выставит же она тебя на улицу? – развела я руками.

Стас вскочил и принялся метаться по двору.

– По закону я к этой квартире не имею никакого отношения. Я в ней прописан, но она может выписать меня в три счета. Просто я бы и предположить не мог, что она на это способна. Но я знаю, это не она. Это ее Ванечка, тьфу, прости господи…

– Успокойся, Стас. Успокойся. Нервами все равно делу не поможешь, – зачем-то вставила я. Банально, но что я еще могла сказать?

– Это все он – он все разузнал. Возможно, он даже смотрел документы. Потому что она их у меня забрала, даже не предупредив. Можно сказать, она их вытащила. Этот Ваня опытный, наверное, аферист. Или даже многоженец. И вот теперь моя мать откуда-то знает про все законы и хочет, чтобы я… – Он опять запнулся, но почти сразу продолжил: – Хочет, чтобы я убирался. Невероятно! И самое время, потому что в стране кризис и все сидят без работы. Я в том числе.

– Да, невесело, – устало кивнула я. Суть дела была мне ясна, а слушать, как именно он ненавидит молодого любовника своей матери, мне совсем не хотелось. Мне казалось, что это не совсем правильно. Не совсем мое дело.

– Куда там. Вот поэтому-то я тебе и не мог позвонить, – развел руками Стас. Он плюхнулся на лавку.

– Позвонить-то ты мне как раз мог. И вообще, в чем тут проблема? Тебе негде жить? Живи у меня, – как можно легче сказала я. Так, чтобы, как говорится, не спугнуть, не ошибиться.

– Что?

– Ну… ничего.

– Нет, что ты только что сказала? – нахмурился Стас.

– А что? – смутилась я. Только бы он не озверел. Только бы это не оказалось еще одним неправильным вариантом поведения женщины, при котором настоящие мужчины обязаны скрыться и больше никогда не звонить.

– Повтори! – потребовал он.

– Ну, что ты так нервничаешь. Как хочешь. Я просто так предложила. У меня места полно. И вообще, тут такие дела. У нас еще будет Коля жить, Никин… м-м-м… бойфренд.

– Кто? – Шувалов раскрыл рот от изумления.

– Ой, это тоже долгая история. В общем, Ника у меня беременна.

– Что?! – еще шире открыл рот Стас.

– Что-то ты какие-то короткие вопросы задаешь, – забеспокоилась я. – С тобой все хорошо? Ты дыши, дыши.

– Я дышу, дышу, – досадливо отвел мою руку от своего сердца он. – Ника беременна? И что, кто этот Николай?

– Ну, мальчик ее. Так что чем больше народу – тем веселей! Ты не думай, я просто так тебя зову, по-дружески, – добавила я, а про себя подумала: «Как бы не так. Только бы вышло, а там я окружу тебя такой любовью, что ты уже и не выкарабкаешься!»

– В смысле? – опешил Стас.

– Ну, поживешь, пока решишь свои проблемы. Захочешь – уедешь. Это никого ни к чему не обязывает, – стоически добавила я.

Стас долго молчал и внимательно осматривал меня сверху вниз и справа налево.

– А что, ты считаешь, что я именно этого хочу? Чтобы не было никаких обязательств?

– Между прочим, ты сам мне это сто раз говорил, – пожала я плечами. – Что тебе нечего мне предложить.

– И ты это так поняла? – кивнул он.

– Слушай, я и правда буду очень рада, если ты у нас поживешь. Незачем так жутко ругаться с мамой. И потом, может, она поживет с этим ее Ванечкой пару месяцев и остынет? И все вернется на свои места, – предположила я.

– Вот уж не думаю. – Стас помотал головой и наклонился за коньяком.

Мы сидели и молчали, передавая друг другу коньяк. Потом он положил мне руку на плечо и спросил:

– И ты действительно готова принять меня? Чтобы я у тебя жил? Ведь я же вас всех стесню.

– Зато я не буду плакать по ночам, – возразила я.

Он улыбнулся и ободрился:

– Да уж. Плакать по ночам я тебе не дам. Разве только от восторга.

– Это меня устраивает, – кивнула я и положила голову к нему на плечо.

– Только по-дружески? Никаких обещаний? Это правда? – уточнил Стас.

– Только так. Никак иначе, – подтвердила я.

Он облегченно вздохнул:

– Хорошо.

– Прекрасно. Кстати, – перевела я тему, – если захочешь, мы можем пойти за грибами. Сейчас такой момент, когда они есть на самом деле. В лесу.

– Правда? – заинтересовался Стас. – То есть они вот так прямо торчат из травы?

– Ну, не везде, конечно. Надо искать. Надо внимательно заглядывать под деревья, под пеньки. Это, кстати, очень полезно для глаз. Я бы и Нику взяла, но ей теперь тяжело, – вздохнула я.

– А от кого она?… – спросил Шувалов.

Я потерлась щекой о его футболку, вдохнула любимый, но такой почти забытый запах и зажмурилась от удовольствия. Я рассказала ему о Николае, рассказала, что чуть не умерла от смущения, когда вошла к Нике, забыв, что там лежит ее голый и спящий будущий муж, студент МГУ и, между прочим, на секундочку, хороший друг-приятель Алеши – сына Стаса.

– Он-то их и познакомил, кстати, – добавила я.

– То есть подожди, – задумался Стас. – Это какой Николай? Это что, Коля Захаров, что ли?

– Ой, а я не знаю, – поразилась я. – Я у него фамилию не спрашивала. Надо будет узнать. Они же заявление подали в загс. И что, моя Ника будет Захаровой? Ну и хорошо, пусть хоть у нее не будет фамилии Митрофанова.

– Почему? – удивился Стас. – Нормальная фамилия.

– Ага. Знаешь, сколько раз меня спрашивали: Митрофанова, компоту хочешь? Я заколебалась отвечать!

– Захаров – он такой довольно высокий, тонкий? В очках. Очень умный, на мехмат собирался. Очень положительный мальчик, хорошо на Лешку влияет.

– Тогда это точно он, – закивала я. – Так теперь этот твой положительный мальчик, студент этого самого мехмата, положительно лежит в кровати моей дочери. И собирается на ней жениться.

– Кошмар!

– Кошмар, – не стала я возражать.

– За это же надо пороть!

– Кого, Нику? – испугалась я. – Ее нельзя сейчас пороть. Разве что после родов. Но тогда у нее может пропасть молоко.

– Что? – поперхнулся Стас.

– Молоко, – ухмыльнулась я. Эх, мужики. Ничего не смыслят. – Твоя жена Лешку чем кормила?

– «Нутрилоном». Вообще-то его я кормил. Она сказала, что от молока портится грудь, – добавил он.

Я присвистнула и замолчала. Как все запущено. Неужели такое бывает? Правда, поскольку у меня и груди-то почти нет, я не очень боялась потерять ее форму. С молоком она была даже лучше, чем без молока. А вдруг у других по-другому. Откуда мне знать?

– В общем, давай не будем никого пороть. Тем более что надо свадьбу организовывать. А его родители, кажется, решили нас игнорировать. И вообще!

– Этому не бывать, – решительно взмахнул рукой Стас и встал: – Они у нас все придут. Я их знаю. Я им позвоню. Ишь, чего удумали. Им такая девочка достается, да они должны плясать от радости!

– Тут с тобой не поспоришь, – кивнула я, вставая следом за ним. Его деловой тон и его желание помочь – неужели же это все правда?

– А ты куда? – остановил меня Стас.

– А ты? – не поняла я.

– Я – за вещами. А ты посиди-ка пока в машине. Мне нужно полчаса.

– А кто поведет? – забеспокоилась я. – Ты-то пьян. Я – тоже.

– Действительно, – остановился Стас. – Так, ладно. Жди меня здесь. Поедем на такси. Я сейчас вызову.

– Я жду, – как можно спокойнее кивнула я, хотя на самом деле внутри меня все пылало, кричало и визжало от радости. Неужели он едет ко мне?! Неужели он идет собрать вещи, чтобы поехать ко мне? И не так, чтобы на пять минут, он будет спать в моей кровати (надеюсь, это входит в понятие «пригласить по-дружески»), он будет вместе со мной пить кофе. Он будет ворчать, учить меня жить. Смотреть мой телевизор. Может быть, мы даже будем с ним спорить, что смотреть в прайм-тайм. Но я всегда буду уступать. И буду жарить ему рыбу. И печь блины. И я буду всегда улыбаться и тихо мурлыкать себе под нос какую-нибудь веселую песенку. И буду всем-всем довольна. Потому что все это – настоящее счастье. Не какое-то там сказочное, выдуманное и вставленное в рамочку счастье, а СЧАСТЬЕ, когда кто-то просто есть рядом.

– Ну что, Надежда моя и Любовь, ты еще не передумала? От меня в доме много шума и технических сложностей. Я неудобен в эксплуатации и в настоящий момент непригоден для извлечения прибыли. И вообще – еще есть минутка, чтобы послать меня ко всем чертям, – зачем-то выпалил Стас, делая вид, что это такая шутка.

Но я-то понимала, что ему не до смеху. Он всегда был гордым, и сейчас тоже. И я понимала, что он просто плачет от всего этого. И особенно от того, что на его белой кухне, которую он заработал тяжелым трудом, в скором времени будет пить чай Ванечка, последняя любовь его матери.

– Поехали. Уверена, что ты быстро привыкнешь. Главное – не требовать, чтобы мы ставили в прихожей ботинки по порядку. В нашем доме их принято сваливать кучей! – надменно заявила я. Стас рассмеялся, подхватил с асфальта большую фирменную сумку и чемодан на колесиках (интересно, как на это отреагировала его мать?) и повел меня к дороге. Меньше чем через час мы были у меня дома.