Иностранцев с русскими женщинами расписывали только в одном-единственном загсе Москвы и только по предварительной записи, словно давая понять, насколько неполиткорректно и непатриотично это все, с какой стороны ни посмотри. Надо поддерживать отечественного производителя, но если уж вы такие настырные… Официально надо было ждать месяц, но запись была забита на полтора. У Анны голова шла кругом при мысли о том, что Матгемейну придется сидеть полтора месяца дома, взаперти, как в тюрьме, в ожидании свадьбы, как приговора о помиловании. О том же, чтобы выпустить его на улицу снова, не могло быть и речи.

После того как она привезла Матюшу домой, такого мрачного, пропахшего черт-те чем, хмурящегося и молчаливого, Анна буквально поминутно ждала от него слов (английских, конечно) о том, что это – too much и что он должен полететь по каким-нибудь срочным неотложным делам к себе домой, в Ирландию.

– Господи, что они с тобой делали? – ужасалась Анна и заливалась горькими слезами, так как на теле ее возлюбленного ирландского медведя нашлись синяки и ссадины, происхождение которых он отказался объяснять. Просто сидел в ванне с закрытыми глазами и держал Анну за руку. Проза жизни – вот то, что рушит отношения. А их проза – она даже и не проза, это какая-то драма, фильм ужасов – чем дальше, тем страшнее.

– I love you, – прошептал уже почти спящий Матюша, чистый, в свежих шортах и футболке, на Анниной кровати.

– Я тоже люблю тебя, – ответила Анна, нежнейше поцеловав его, уже спящего, в губы. Тяжелое прерывистое дыхание смутило и напугало ее еще больше. А что, если бы он там простудился, что, если его действительно роняли в лужу. Не май же месяц. И вообще, как можно так обращаться с человеком, пусть даже и выпившим пинту эля – она тоже уже привыкла, что он именно так называет бутылку пива. Матгемейн вообще-то пил редко и совсем немного. Анна была не против, но для полиции, видимо, одного аромата хватило, чтобы сделать далеко идущие выводы. А тут еще и без документов.

– Свистать всех наверх! – скомандовала Анна, как только убедилась, что Матюша спит. Была вызвана Нонна прямо от школьной доски, для чего ей пришлось сказаться срочно и непоправимо хворой. Благо для этого теперь всегда был ее диабет. Отмазка на любой случай, а если перед лицом завуча начать размахивать глюкометром, то можно даже и пару дней выбить. Нонна ненавидела школу, ненавидела завуча, всегда была рада слинять хоть ненадолго, но это и была ее жизнь, в чем она убедилась именно тогда, когда обнаружила, что больна. Она теперь часто говорила, что диабет у нее – из-за них, из-за коллег. Одни же тортики кругом. Удивительно еще, что он обнаружился только у нее. Впрочем, большая часть их персонала вообще недообследована.

– Что нужно сделать? – спросила Нонна, выслушав душещипательную (хотя и слегка сбивчивую) историю под названием Мытарства Матгемейна Макконели в изоляторе временного содержания нелегальных мигрантов.

– Он у нас ведь простая душа. Небось и не понял, куда его ведут, – вставила свое слово баба Ниндзя, которая, к своему стыду, прониклась сочувствием к человеку, избавиться от которого еще несколько месяцев назад было ее голубой мечтой. И вот – пожалуйста, вот тебе шанс. Депортируют как миленького и никогда обратно не пустят. Но две мысли: первая, крамольная, что ведь Анна-то с детьми может тогда и за ним рвануть, а вторая – малодушная, что не такой уж и плохой человек этот ирландец, хоть и никакой от него пользы в доме, – обе эти мысли заставляли теперь бабу Ниндзю волноваться за него как за родного.

– Впечатляет! – кивнула Нонна и пообещала что-то придумать. Думала-думала она несколько дней и ночей. Впрочем, нет, по ночам она спала совершенно спокойно, но зато днем теребила всех подряд, потому что сама ничего особенного так и не придумала, кроме разве что покупки фиктивной справки о беременности Анны.

– Тьфу-тьфу! – перепугалась та. – Ни за что! Еще накаркаю! – Анна уже имела троих детей, тянуть которых приходилось изо всех сил. И мысли о справках и беременностях буквально шокировали ее, напомнив о том, что, собственно, детородный ее возраст-то никто не отменял.

– Да и где ее купить-то, – влезла баба Ниндзя, чтобы сменить тему. – Чай, их в переходах-то как дипломы не продают.

– Ну, не знаю тогда, – развела руками Нонна, но третьим днем их совместных мук выход вдруг нашелся сам. Причем добрую весть принесла не Нонна, а, как ни странно, Максим Померанцев. Случайно подслушав разговор Олеси с Анной, он лениво потянулся, отключил компьютер и сказал, что такие вещи прекрасно может решить адвокат. И у него, конечно же, есть как раз один неплохой. На любые случаи жизни. Лера через него в свое время судилась с налоговой инспекцией – и то помог. Все входы и выходы знает.

– Лера? – нахмурилась Олеся.

– Померанцев? – нахмурилась Нонна.

– Адвокат? – нахмурилась Анна, предчувствуя недоброе. Предчувствие ее не обмануло. На адвокате идеально сидел дорогой костюм, на руке небрежно болтались наручные часы явно баснословной стоимости, что моментально лишило Анну последних надежд.

– Смотри, какие у него ботинки чистые! – пробормотала Олеся, сама впервые в жизни столкнувшись с адвокатом. Тот же, выслушав проблему, задумался на секунду, не больше, затем сказал, что поженить их с Матгемейном – дело одного дня. Вид на жительство – это сложнее, ибо много, много у нас препон на дороге у даже совершенно законного дела. Но за десять тысяч долларов США в любом соответствующем эквиваленте он берется решить и эти вопросы буквально за три-четыре месяца.

– И, что важно, все эти месяцы ваш Матгемейн будет ходить по улицам на совершенно законных основаниях. Никто и никуда его больше не заберет.

Анна, Олеся и Нонна переглянулись и вздохнули. Решать было, конечно, Анне. У Нонны таких денег отродясь не было, она все дачу никак не могла достроить, там один маленький сарайчик стоял, в котором зимой кони двинешь, если не топить печку каждые два часа. А Олеся, она с деньгами никогда не дружила, и гонорары ее за «Крэйзи тим» хоть и были вполне ощутимыми, а проскользнули сквозь пальцы без задержки. Пара платьев, пара туфель, плюс косметика, плюс уход за собой. Еще курс танцев: Олеся подумала, что лишним не будет, если освоит побольше всякого такого – латино, стрип, вальс. Вдруг для какой роли пригодится.

– Что ж… – вздохнула Анна и подписалась под еще десять тысяч долларов долгов. Самое обидное, что пойти за этими самыми деньгами пришлось к тому же человеку, с которым Анна расплачивалась на протяжении нескольких лет за квартиру – к Олегу Зарубину, бывшему коллеге Анниного покойного мужа.

– Десять тысяч? – удивился он.

– Очень надо, – пояснила Анна, пытаясь унять дрожь в руках, которая поднималась при мысли, что она будет делать, если Олег ей сейчас откажет. Куда пойдет? В банк? Да, Анна пойдет в банк, но только после того, как…

– А что же твой ирландец тебе денег не даст? Или сам не займет у кого-то? – спросил Олег, отводя в сторону глаза. Общая мысль была понятна. «Вот он какой, твой ирландец, мужчина твоей мечты. Даже денег для тебя найти не может. А я – совсем другое дело. А ты меня – вот так. Отвергла, несмотря на все мои намерения, и на джип, и на квартиру, что я у жены при разводе выбил. Впрочем, об этом Анне было знать незачем».

– Он… у него нет, – пробормотала Анна, испытывая непреодолимое желание встать и уйти в банк прямо сейчас…

– Не волнуйся, Аня. Конечно, я дам тебе в долг. Только с процентами, а то сейчас инфляция. – Олег отвел глаза и вздохнул. То, что Анна влюбилась в этого ирландца, было странно и совершенно разрушило все планы Олега. Но отказать жене своего покойного друга он не мог. Кроме того, семь процентов годовых – как говорится, и себе, и ей, да? Олег деньги любил.

– Спасибо, Олег! Огромное! – Благодарность Анны разлилась улыбкой по ее лицу, и оно стало вдруг таким молодым, каким давно уже Олег его не видел. Сплошная усталость и заботы. Ирландец идет ей во вред, определенно.

– Да не за что, Анечка. – Олег заботливо похлопал Анну по плечу, но расписку все же взял. Ну а что? Так положено. Да она и не возражала, ни одного вопроса, кроме того, как ее, эту расписку правильно написать. – А на что, кстати, деньги?

– На врача, – отмазалась Анна заранее заготовленной отмазкой, чем вызвала у Олега недовольство и приступ подозрительности. Отчего это они там собираются лечиться за такие деньги? А вдруг она так больна, что не сможет отдать… – Это для Полины Дмитриевны, – тут же добавила Анна, и Олег успокоился.

Через три дня – всего три дня – адвокат сообщил, что в центральном загсе все готово и что они могут пожениться в любое удобное для них время. Анна сообщила об этом Матгемейну, и, к ее величайшей радости, он отреагировал на это сообщение положительно. Достал откуда-то из недр своего рюкзака золотые кольца – где только достал, ведь она запретила ему выходить из дома.

– Ты не должен был… – растроганно пробормотала она, примеряя кольцо. Оно село на ее пальчик как влитое. Большой тайны в этом не было: еще на фестивале Матюша подарил Анне медное колечко с чеканкой, которое она почти не носила, но хранила дома с большими почестями. Небось по нему и мерял.

– Я должен. Ты не понимаешь. – Матгемейн попытался что-то объяснить о том, что он очень хочет, чтобы они поженились, и не только потому, что это решит какие-то проблемы. Что он вообще-то даже расстроен, что они женятся вот так, из необходимости. Он бы хотел, чтобы они поженились в одном ирландском замке недалеко от Дублина, там очень красиво.

– Как же я люблю тебя, – прошептала Анна, прижимаясь к своему Матюше. Она утопала в его огромных ручищах и обожала это чувство – словно ты маленькая девочка, сидишь на коленях у сильного и смелого великана, который никому тебя не даст в обиду. А ведь Матюша еще при этом та-ак ее обнимал…

Про долг она ему, конечно же, ничего не сказала. Незачем ему нервничать. Все равно ему-то неоткуда денег взять – на метро вон у нее просил. Говорит, карточку почему-то заблокировали. А на самом деле наверняка просто кончились его накопления. Много ли их может быть у музыканта.

Так что пусть живет спокойно – уж Анна привыкла справляться со всем сама. Лишь бы Матюша был счастлив. Лишь бы все хорошо… О том, что он как-то сам узнает или догадается о происходящем, она не волновалась. Самому-то ему узнать – откуда. Загс, полный русскими людьми, адвокат, свободно входящий в двери с надписями «Служебный вход». Ну, так Матюша по-русски не читает.

Анна была в бежевом костюме, Матгемейн же, как его ни пытались отговорить, уперся и пришел в загс в клетчатом килте, в котором частенько выступал, и теперь пугал своими волосатыми ногами всех остальных граждан, которых занесло в этот день в центральный загс. Свои уже давно не пугались – привыкли. Чего возьмешь с иностранца. Вся толпа: Нонна, Женя, Олеся, баба Ниндзя и дети, даже Максим Померанцев – стояла отдельно, в стороночке, и ждала вызова от адвоката. Было мирно и радостно, как и положено в такой вот торжественный день.

– А это будет законно? – спросила Женя, для которой даже прохождение куда-либо без очереди всегда было чем-то из ряда вон, преступлением, за которым неминуемо последует наказание. Хотя бы в виде криков людей в этой самой очереди. Когда Женя выбирала себе профессию, она искала такую, где бы ей пришлось иметь дело в основном с цифрами и компьютерным экраном, нежели с людьми, так как она старалась избегать конфликтов в любых их формах. Ее желание нравиться всем и быть хорошей девочкой иногда доходило до абсурда, но что поделаешь. Воспитание. Мама.

– Что будет законно? – лениво поинтересовался Померанцев, которого уж вообще непонятно что сюда принесло. Без него бы обошлись. Уж Нонна пыталась испепелить его взглядом, но Померанцев на это только поинтересовался, не одолжить ли ей «Визину» – что-то глаза раскраснелись. Да и мешки под глазами, тоже нехороший признак. Надо больше отдыхать и не давать негативным эмоциям прорываться наружу.

– Ну что, их вот так поженят, без очереди? – Женя спросила и немного осела, став словно чуть ниже. Померанцев усмехнулся и заверил ее, что сам акт гражданского состояния будет самым что ни на есть настоящим, а то, что вне списка, так на это адвокаты и нужны.

– А почему так долго? – спросила Нонна, которую так и подмывало ворчать, неважно о чем, главное, чтобы на Померанцева.

– Долго мы ждали, пока Анна прическу доделает, – влезла Олеся, пытаясь нейтрализовать Нонну. И без нее хватало проблем. Матгемейн держал свою Анну за руку и стоял у стеночки так смирно, так недвижимо, что становилось даже жаль – черт его знает, что сейчас творится в его ирландской голове.

– А ты в день нашей свадьбы домой пришла без прически, – заметил вдруг Померанцев, неожиданно оживившись. – Не стала делать?

– А я как чувствовала, что ты не придешь, – пробормотала Олеся после невольной паузы. Что отвечать. План был – отстреляться на прослушивании, затем переодеться, сделать прическу у Анны и потом прийти в загс. План был – план сплыл, а Померанцев ничего такого тогда не заметил.

– Чувствовала, значит? – кивнул он, задумчиво посмотрев на нее. – Всегда приятно, когда твоя девушка тебя хорошо знает.

– А ты не пришел! – возмущенно напомнила вдруг ему Нонна, найдя наконец идеальный повод прицепиться к Померанцеву.

– А это не твое дело, дорогая Нонна, – холодно, сквозь зубы процедил Померанцев, не сводя взгляда при этом с Олеси.

– Конечно, это не мое дело, – кивнула Нонна, полная искреннего и неподдельного (и такого своевременного) сострадания к травме своей хорошей подруги. Проблема была только в том, что Нонне не было известно второй части этой драматической истории. О том, что Олеся сама не явилась в загс, Нонне решили не говорить – на всякий случай. Она была хорошей подругой, но порой становилась непредсказуемой. Особенно когда была уверена, что действует в чьих-то интересах и знает, как будет лучше.

– Конечно, не твое, – еще раз кивнул Померанцев, а Олеся встрепенулась с облегчением, увидев, как к ним направляется адвокат.

– Паспорта, – коротко бросил тот тихим голосом, каким говорит человек, привыкший к тому, что все его распоряжения выполняются беспрекословно. Анна тут же вытащила оба паспорта: свой – новенький, нетронутый, почти никогда не использующийся, и Матгемейна – потрепанный, перелетевший тысячи миль.

– Скоро вызовут, – заверил их адвокат и ушел. Олеся и Померанцев смотрели друг на друга, а Анна покраснела и заволновалась.

– Ты была в тот вечер в одежде для прослушивания. Забавно, что мне это только сейчас в голову пришло! – Померанцев выглядел удивленным, даже пораженным. Он запустил ладони в волосы и вдруг криво усмехнулся.

– Для какого прослушивания? – спросила Нонна, ненавидящая, когда она оказывалась явно не в курсе чего-то важного.

– Ты была в тех черных джинсах и рваной майке. Ты была ужасно накрашена. Как же я не подумал! Ты туда ходила, да? Несмотря на то, что я запретил тебе!

– Я плевать хотела на то, что ты мне запретил, – внезапно прорвало Олесю. – Я – актриса.

– И что, тебе дали эту роль? Нет? Что, забыла там с кем-то переспать? – Померанцев говорил спокойно и негромко, так что с противоположной стороны коридора слышно не было, зато Анне и остальным было прекрасно слышно.

– Прекрати ее мучать! – рявкнула Нонна, и уж это услышали все.

– Пусть она сама меня попросит, – улыбнулся он ей, и улыбка была та самая – полная презрения и превосходства. Нонна была для Померанцева не больше чем пустой надоедливый шум в эфире. Максим повернулся к Олесе, а та только побледнела и перебросилась с Анной перепуганным взором. Нужно было быть очень осторожной. Нужно не ляпнуть чего-то лишнего, в то время как ляпнуть ой как хочется. Чтобы сбить эту невыносимую улыбку с его красивого лица.

– What’s going on? – Даже Матгемейн заволновался, больше реагируя на взбешенное лицо Нонны, чем на тихую речь Максима.

– Так скажи честно: как только я ушел, ты тут же туда и побежала? – вкрадчиво уточнил он. – В то время как любая нормальная невеста только и думала, как подготовиться к свадьбе, ты нацепила эти жуткие шмотки и побежала кривляться, да?

– Да! – фыркнула Олеся. – Почему для тебя это все еще является сюрпризом? Я лжива и помешана на сцене.

– Думаешь, не смогу этого изменить? – спросил он еще более спокойным тоном. – Думаешь, никогда не смогу этого изменить? – Олеся помолчала, покачала головой.

– Не сможешь. – И Померанцев отвернулся, задумчиво глядя в окно. Когда он повернулся обратно, на нем снова была маска скучающего прохожего, не имеющего ничего общего ни с кем из находящихся в этой комнате. Он посмотрел на часы, и Олеся готова была поклясться, что он ушел бы прямо в этот самый момент, если бы не адвокат, который высунулся в коридор и махнул всем рукой. Пора было идти на церемонию бракосочетания.

Кто его знает, почему такие помещения принято отделывать мрамором, холод от которого не перебить ничем. Наверное, в таких комнатах хорошо летом, когда брачующиеся изнемогают от жары. Но не сейчас, не сегодня, когда утром поднялся северный ветер и принес на своих крыльях осень, настоящую, с серым небом, с оголенными ветками. Анна явно мерзла в своем бежевом костюме, но мужественно терпела, пока девушка за столом проверяла бумаги и косилась на килт Матгемейна, всячески при этом стараясь это скрыть. В килтах, видать, у нее еще никто не женился.

– Паспортные данные правильные. Перевод тоже. Я вам сделаю дополнительно копию для миграционной службы. – Дама, собственно, обращалась к адвокату, который стоял рядом с ней и кивал, перебирая документы.

– Если можно, две, – попросил он, и дама тут же кивнула.

– Так, переводчик будет нужен? – уточнила она. Померанцев стоял в стороне и что-то читал с экрана своего смартфона, практически не обращая внимания на происходящее. Просто ждал, что все кончится и он сможет уйти. Олеся отвернулась. Ну и черт с ним. Сколько можно. Какая разница, где была она, если он сам болтался неизвестно где. Олеся почувствовала, как слезы подступают к глазам. Зачем его любит? Почему он никак не бросит ее? Может быть, хоть теперь бросит? Олеся почувствовала, что была бы рада этому. Неспособная вырваться из его чар, надеялась, что он сам разорвет эту мучительную связь.

– Дорогие брачующиеся… – начала говорить дама тоном, отработанным сотнями, если не тысячами повторов. Не успела она закончить фразу, как громкий звон – рингтон Олесиного телефона – нарушил стройность и торжественность ее речи. Олеся вздрогнула, принялась извиняться и искать телефон в сумке с одним лишь желанием – вырубить его навсегда. Минута ушла на то, чтобы выудить «это старье», как сказал Шебякин, из сумки. И желание вырубить телефон навсегда тут же сменилось желанием немедленно ответить на звонок. Олеся запаниковала. На экране отражался номер студии – той самой, где снимали детективное мыло с хакерами. Анна вытаращилась на Олесю, пытаясь понять, что происходит, а она, проклиная все на свете, принялась пятиться, продолжая извиняться, к двери.

– Я сейчас! – пропищала и посмотрела на Анну умоляющим взором. Через секунду Олеся уже была в коридоре, отвечала на звонок – такие звонки случаются нечасто. Возможно, они просто хотели сказать, что она не подходит на роль. Это вряд ли, не стали бы беспокоиться. Фраза «мы вам обязательно перезвоним» означает ровно обратное. Возможно, они решили пригласить ее на какое-то еще прослушивание. Или в массовку. В любом случае это студия, снимающая для серьезных федеральных каналов.

– Алло! – Олеся замерла, подготавливая себя, как всегда, к приему сомнительных или плохих новостей. Вплоть до «Извините, мы ошиблись, набрали вас случайно».

– Олеся Рожкова? – спросил мужчина, по голосу вроде тот самый продюсер, что держал брезгливо ее фото в пальцах.

– Да. Это я. – Она сделала все возможное, чтобы звучать как можно более нейтрально, борясь с бешеным потоком адреналина, выброшенным в кровь какими-то железами. Волнение – актрисы должны уметь с ним справляться.

– Мы хотели бы провести повторные пробы, – сказал продюсер, и тут уж Олесе стоило еще больших усилий не начать прыгать до потолка. С трудом выстаивая на ногах, она спросила:

– Когда?

– Завтра в четыре. Захватите костюм, хотя у нас и наши будут. У вас есть имейл?

– Конечно!

– Пришлите мне СМС. Я вышлю вам кусок, выучите до завтра?

– Конечно. – Олеся буквально не чувствовала своего тела, голова кружилась и даже немного тошнило от страха что-нибудь сказать и сделать не так. Как только продюсер отключился, Олеся аккуратно, двадцать раз перепроверив, выслала ему свой адрес, уточнив, получил ли он его. О, как билось ее сердце! Как бурлила кровь, когда она подняла взгляд и поняла, что церемония Анны все еще идет там, за закрытыми дверями. Но в том, что Анна ее поймет, Олеся не сомневалась. А вот Померанцев стоял прямо напротив нее и смотрел глазами, полными ненависти.

– Господи, это же настоящая любовь! – воскликнул он. – Тебя же просто трясет. Это омерзительно!

– Почему?! – крикнула она.

– Ты любишь их больше, чем меня. Все эти прослушивания, грим, который потом невозможно отмыть, эти крошечные гонорары. Ты даже не переживала, что я не пришел на свадьбу. Я-то думал, ты будешь буквально разбита. Был готов на следующий же день пойти и пожениться, думал, ты любишь меня. Но ты любишь их! – Максим кивнул на Олесин телефон в руке.

– Да! Я люблю их. Я люблю их и не представляю, как смогла бы без них жить.

– А без меня? – спросил он тихо. Олеся опустила голову, не зная, как ответить. Без него она тоже не знала, как жить. Эта тихая пауза была наэлектризована до предела, и, когда она вдруг оборвалась, Померанцев спросил очень тихо:

– Слушай, а ты сама-то была в тот день в загсе? Может, ты и сама тоже передумала? Может, ты поэтому тогда так долго сидела на кухне? Придумывала, как будешь со мной объясняться? – Максим, конечно, только предположил это, но лицо Олеси неожиданно выдало всю правду. Не хватило актерского мастерства. Или не очень-то хотелось. Она усмехнулась – усмешка получилась кривая, жалкая – и сказала просто:

– Я хотела прийти. Просто не успела.

– Что? Ты просто не успела? – вытаращился Померанцев. А потом вдруг расхохотался, стуча самого себя по коленкам, пока смех не перешел в своего рода беззвучный танец. Он так и продолжал, не в силах остановиться, когда Анна и все остальные гости вышли из зала свадеб. Вышли уже мужем и женой, Матгемейн и Анна Макконели. Церемония закончилась, и Анна с Матюшей счастливо улыбались. Померанцев увидел их, разогнулся, облизнул губы, улыбнулся и вдруг неожиданно громко и весело крикнул:

– Горько! – и очень зло посмотрел на Олесю.