Прежде чем случилось то, что перевернуло всю мою жизнь, прошло достаточно много времени. А точнее, я проработала в банковской конторке рядом с метро «Октябрьское Поле» около полутора лет, и можно сказать, что к тому моменту моя семейная жизнь вошла в спокойное русло. Или в накатанную колею. Я уходила с утра, а возвращалась около семи часов вечера с сумками в руках. Почему в руках, спросите вы? Почему не в достаточно вместительном багажнике нашей (как бы) «Субару»? Ведь я была, в конце концов, замужней женщиной, а муж имел машину. Уже не новая (далеко не новая, ведь прошло уже лет пять, как Сергей так удачно поставил технику в мамочкин банк), немного битая со стороны пассажирской передней двери («эти уроды обязаны меня пропустить, я уже наполовину в полосе!»), машина должна была обеспечивать какие-то процессы типа поездки в гипермаркеты. В конце концов, так делают все.

В пятницы вечером, пока мужья задерживаются в пробках, а потом злые, задерганные и ненавидящие Лужкова отдельно и московские дороги в целом, сидят на кухнях и выпивают, чтобы хоть немного расслабиться, их жены, деловито фланируя по квартире, составляют длинные, подробные, бесконечные списки. И чем недовольнее муж, тем длиннее будет список – это просто обратная математическая пропорция. Утром, которое у всех наступает в разное время, в зависимости от количества выпитого накануне, все эти деловитые жены и недовольные мужья влезают в тачки разной степени крутизны, цены и года выпуска. И во всех этих тачках, хоть с ручной коробкой, хоть с вариатором, разговоры звучат одни и те же:

– Не понимаю, зачем нам столько продуктов!

– Он не понимает! А кушает он хорошо!

– Мы же были там в прошлые выходные. Мы вывезли две тележки, мы что, уже все съели? Может, надо кушать поменьше? И ты бы похудела, дорогая!

– Я – кушаю? Да я практически на одних салатах. А вот ты помнишь, как пришел с друзьями в среду? Сколько вы тогда съели? Обед на три дня слопали за час.

– И что? Что я – не могу уже с друзьями посидеть?

– Можешь. И еще ты можешь перестать бухтеть? Не могу сосредоточиться. Где у них копченая колбаса? – и жена, как правило, выспавшаяся, удобно одетая женщина с активным выражением лица, часто без маникюра (прям как я), в кроссовках, со списком формата А4 в руках, несется сквозь бесконечные ряды какого-нибудь «Ашана». А муж, с тележкой и с угрюмым, подавленным и немного отекшим, красноватым лицом, следует за ней.

– Слушай, долго еще?

– Долго-долго! – возмущается жена, которая только, можно сказать, разошлась.

– Нет, это же идиотство какое-то.

– Пойди взвесь картошку, – игнорирует последнее жена. Но мужья не могут и пять минут походить по супермаркету спокойно. Самые смышленые быстро предлагают:

– Слушай, ты тут походи, а я пойду покурю. И мне надо еще посмотреть кое-что в магазине электроники. А ты мне позвони, когда закончишь.

– Но… – разводит руками жена – но его, супруга, уже и след простыл: ушел, скрылся, провалился сквозь землю. И сто к одному, что курить и ходить он будет там, где по каким-то мистическим причинам у него не ловит телефон. И жена, то есть вы, прождете примерно час, пока он не появится снова со словами:

– Ну как ты? Хорошо прошвырнулась? О, сколько всего накупила. Бедные мои денежки! – и покачает головой. Вы к тому времени уже закончите весь покупательский цикл, то есть сначала озвереете от постоянных ответов «Абонент темпорари блокт», сами все оплатите, вытащите на ленту кассы, потом запихнете все в пакет, причем какой-нибудь пакет обязательно прорвется, и все, скажем, мандарины вывалятся на пол. И вы будете собирать их, а в очереди кто-то обязательно начнет вздыхать, цокать языком и тихонько (но так, чтобы было слышно) говорить:

– Ох, ну сколько же можно. Неужели нельзя побыстрее!

– Нельзя быстрее! – рявкнете, не выдержав, вы и отъедете наконец от кассы, желая убить мужа сразу по появлении. Но телефон будет молчать, а вы вспомните, что забыли купить подсолнечного масла, которого в доме ни капли. Или что-то еще очень важное, типа двенадцатикилограммовой пачки стирального порошка, который бывает только в этом магазине и в итоге обходится чуть ли не вдвое дешевле. И вам хочется забить на этот порошок, но вы из-за него, собственно, и приехали, отстояв все пробки. И приходится возвращаться в магазин, опечатывать все пакеты, идти за порошком, которого, как выяснится, нет (завоз будет в понедельник, приезжайте).

– Да пошли вы, – срываетесь вы, выкатывая набитую тележку. Вот тут-то (ни на минуту раньше) и возвращается ваш муж с этим сакраментальным вопросом:

– А чего ты не звонила? Я бы тебе помог, – и дальше следует немая сцена.

Да, именно так и должны происходить покупки, как мне кажется. Именно в этом и заключается семейное счастье: потратить половину законного выходного, пробиваясь сквозь толпы людей, ругаясь, матерясь, когда пакет с ряженкой протечет мужу в багажник (надо самому тогда все запаковывать, раз уж ты такой умный!). И к вечеру, когда все это будет окончено, продукты расставлены по полкам, водка охладится достаточно, а по телевизору начнется какое-нибудь тупое комедийное шоу – ты наконец-то расслабляешься и понимаешь, что ХОРОШО! И что счастье есть, его не может не быть. Особенно когда копченая колбаса уже порезана.

Все это было здорово, но совершенно невозможно с моим мужем. Он ненавидел магазины и особенно ненавидел, когда в его машиночке любимой появлялось что-то кроме его пиджака или, на крайний случай, чистенького пакета с виски и лимоном. И считал, что все это – совершенно не мужское дело.

– Я не для того женился, чтобы таскаться за колбасой, – говорил он, и если вдруг мне случалось попросить его купить хлеба к ужину, даже в этом случае он смотрел, словно я совершила настоящее преступление, перекладывая на него свои святые обязанности. Преступление и наказание в чистом виде. Вообще, у Сергея было много этих «я не для того женился». Я уже говорила о завтраке, который он не для того женился, чтобы себе готовить. А дальше – больше. Я не для того женился, чтобы:

– гладить себе рубашку (это понятно и законно, хотя если в доме нет утюга…), чтобы жить в помойке (это странно, потому что тогда мы бы должны были жить у его мамы),

– чтобы таскаться по магазинам,

– чтобы выслушивать всякие твои жалобы,

– чтобы мне указывали, когда приходить домой, чтобы самому себе ужин греть (вариант: хорошая жена мужа и в час ночи встречает с ужином),

– чтобы бояться выпить немного с друзьями,

– чтобы отвечать на нелепые вопросы (такие, как «почему у тебя на рубашке помада?», к примеру),

– чтобы терпеть все это (общее негодование, применимое в любых обстоятельствах).

А зачем? Зачем же ты женился все-таки, дорогой ты мой, если все во мне так плохо, хотелось мне спросить, но я всегда сдерживала этот порыв. Потому что зачем он все-таки это сделал, я так и не поняла за все время нашего брака. Но предпочитала думать, что хоть он и ведет себя так, что иногда хочется визжать и бить его (или себя) сковородкой по голове, но женился он на мне и живет со мной, потому что любит. Ох уж эти женские сказки на ночь! Хоть он и редкостная скотина, но он же ЛЮБИТ меня. А кто еще меня полюбит? Кому еще я нужна! Если, глядя в зеркало, я думаю, что даже самой себе не нужна. К двадцати трем годам я была похожа на кикимору. Даже папа, которого я видела достаточно часто у «стекляшки» (он был не из тех, кто бросает своих друзей), как-то сказал:

– Доча, может, тебе к врачу сходить? Ты как-то плоховато выглядишь! – о, это был удар. Если я выглядела плоховато даже по мнению папы, в кругу которого женщины смотрелись соответственно – с синяками под глазами, это в лучшем случае, – это значит, что у меня действительно плохой вид.

– Все нормально, пап. У меня все хорошо.

– Может, мне поговорить с Сергеем? – смело предложил папашка, но я только покачала головой. Еще чего не хватало, чтобы к нашему и без того длинному списку прибавилось: «Я не для того женился, чтобы выслушивать нотации от старых алкашей».

– Я разберусь и сама, – пообещала я, но на деле все продолжало течь своим чередом. Какое там разобраться, если я жила в постоянном страхе, что Сергей меня бросит. Что он от меня уйдет. А этого я боялась больше всего на свете.

Я хорошо помню день, когда это случилось. До сих пор не знаю, может быть, я сама накликала это – в конце концов, если мы чего-то так уж сильно боимся, оно обязательно случится. Для меня жизнь казалась осмысленной, только пока я была женой Сергея. Хорошей или плохой – не важно. Также для меня не имело значения (я не знаю даже почему), счастлива я или нет. Честно говоря, я и вопроса такого себе не задавала. Как в старом фильме: живут-то ведь не для радости, а для совести. А мне было достаточно, что я нужна Сергею. А счастье – это что-то такое, метафизическое. Счастливыми бывают те, кто любит себя. А я себя терпеть не могла. Вот если бы я была не собой, а кем-то другим…

В тот день, как говорится, ничто не предвещало. Стояла весна, погода была прекрасная, принцесса была ужасная… Ох уж эти песенки. Я пришла на работу в прекрасном настроении. Сергей не ругался, не требовал чего-то от меня, да и вообще спал, когда я ушла. У него как-то совсем сомнительно продвигался компьютерный бизнес. Компьютеры покупали плохо, все норовили найти подешевле, в общем, Сергей на работу ходил не каждый день и не с самого утра. Слава богу, моих денег вполне хватало на еду и квартплату, потому что просить денег у него я не любила, зная, какое высыплется количество воплей и претензий за каждый полученный рубль. И не вопрос, что деньги нужны на жизнь. Все мои просьбы Сергей воспринимал негативно. «Я не для того женился, чтобы ты спускала мои деньги на всякую ерунду». Или вот это: «Куда ты только деньги деваешь?» Так что не буди лихо, пока оно спит тихо. Придя на работу, я даже что-то напевала.

– Что, Динка, жизнь бьет ключом? – поинтересовался наш охранник, Димон.

– И все по голове, – в такт ответила я, разгребая всякие бумажечки на столе. В тот момент я уже была не какой-то там жалкий помощник дворника, а «консультант»: уговаривала людей размещать деньги на наших вкладах и, не побоюсь этого слова, паевых фондах. Я уже знала много умных слов, таких как динамика роста акций, дивиденды, допустимый инвестиционный риск.

– Что думаешь делать летом? – продолжил он. Скучая, мы проводили в разговорах массу времени. – Когда отпуск возьмешь?

– В июне. Поеду на дачу к свекрови, – поделилась планами я.

– Трудовой подвиг – дело благородное, – кивнул он. – А неужели не хочешь хоть раз на море съездить? Покупаться. Сколько лет ты только туда и ездишь, неужели же не надоело со свекровью?

– Мне и под Тверью хорошо, – покачала головой я. – Там Волга. А прополоть грядку – это не проблема.

– Дура ты. Живем один раз, – утешил меня он. И вот тут вдруг во всем здании неожиданно погас свет.

– Что случилось? – зашелестели любопытные голоса. В полумраке затихшего офиса, без компьютеров, без гула кондиционера было как-то неуютно и тревожно.

– Не знаю, – нахмурился Димон. На поясе у него ожила и зашипела рация. Выяснилось, что дом, на первом этаже которого располагалась наша конторка, горит. Да-да, именно горит. Мы высыпали на улицу, и оказалось, что с другой стороны нашего длинного сталинского дома, построенного еще в пятидесятом году, валит густой дым. И с визгом слетаются пожарные машины.

– Эвакуировали всех? – дергалась наша начальница, администратор Танечка, пересчитывая вверенный ей персонал по головам. Из дома выбегали люди, кто в трусах, кто с чемоданами, в которых, без вариантов, были самые ценные вещи. Выяснилось, что в подъезде, откуда валит дым, горит электрическая проводка. Причем сильно, уже зацеплено три щитка. Это все мы узнали от Димона.

– И света не будет до вечера.

– И что же делать? – спрашивали все с радостными лицами. Не поймите неправильно, это вовсе не означает, что все мы такие черствые и не можем сочувствовать чужому горю. Однако горя пока никакого не приключилось, все были живы-здоровы, в том числе жители подъезда. А вот работа, кажется, закончится задолго до окончания рабочего дня! Танечка созванивалась с центральным офисом и выясняла, что именно ей следует предпринять в отношении коллектива, норовящего рассыпаться и свалить по домам.

– Езжайте уж. Сейчас приедет инкассация, все опечатают. Завтра утром быть на месте, как обычно, – сморщила она носик, не переставая куда-то там звонить.

– Да уж, сегодня мы кредитов явно не выдадим, – хмыкнула моя коллега по консультированию, Галина Грачик. – Динка, может, пойдем, где-нибудь посидим? Пожрем?

– Я – пас. Мне еще надо белье постирать, я вечером собиралась, но раз уж все так здорово…

– И чего ты не купишь стиралку? – вздохнула она.

– Да чего ее ставить, дом того и гляди снесут, – ответила я и поехала домой. Если бы я только знала, не то что пожрать – я бы до вечера на пожар глядела, только не домой. Только не открыть дверь своим ключом, радуясь, что Сергей дома, потому что его машина стоит перед подъездом, битой стороной наружу. И тихо-тихо пройти на кухню с сумкой, в которой сосиски и лук, который кончился вчера. А там – Катерина.

– О, привет, – улыбнулась я, как полная идиотка, радуясь, что любимая и на все времена лучшая подруга сидит за моим столиком и пьет чай. – Как дела?

– Э… – закашлялась она и как-то диковато, загнанно посмотрела на меня. – Ты с работы?

– Ага. У нас, представляешь, пожар, – рассказала я. – А ты чего? У тебя выходной?

– Да, – кивнула она и вдруг пошла красными пятнами. Я даже испугалась за нее в первый момент. А потом вдруг проследила за ее мечущимся взглядом, обернулась – и увидела Сергея, стоящего прямо за моей спиной, бледного и в трусах. Я эти трусы недавно купила. Он устроил мне скандал, что у него нет ни одних нормальных чистых новых трусов, что он вынужден носить старые, как какой-то додик. Ну, я и купила ему трусы, чтобы человек, значит, не чувствовал себя додиком. Чтобы было ему комфортно и чисто. И он стоял в них. Только надел он их не для меня. А Катерина, когда я присмотрелась, оказалось, сидит в его рубашке. Голые ноги и рубашка моего мужа. Господи, я просто онемела. Я вообще не представляла, что сказать. И что вообще может теперь быть дальше. Что угодно, как угодно, кто угодно – но только не Катерина! Ей же он даже не нравился. Она отговаривала меня выходить за него замуж. Она же… она же знает, как я его люблю. И что я просто не переживу, если… если что?

– А ты почему дома, Диана? – вдруг прервал странную паузу Сергей. И уж у него голос был спокойный.

– Я… – попыталась ответить я. Голос охрип и не слушался. – У нас пожар.

– А тебя не учили, что надо звонить, если ты едешь домой? – неожиданно зло и даже возмущенно спросил он.

– Звонить? – не совсем поняла я.

– Нет, а что ты хотела? – спросил он, глядя на меня с вызовом.

– Ничего, – только и смогла ответить я. И самым жалким образом заплакала, прямо так, не сходя с места и переводя взгляд с Катерины на него. Мир рушился, как карточный домик, а я стояла посреди малюсенькой кухни и смотрела на это, не зная, что сказать. Потому что во всех самых сложных, самых тяжелых ситуациях всегда знала, куда идти. И где найти и помощь, и поддержку, и совет, и просто чашку чая и несколько теплых слов. Но теперь, сидя здесь же в рубашке моего мужа на голое тело, Катерина, конечно же, никак не могла мне помочь. Было бы странно.