Мыслить надо глобально. Нельзя идти на войну, вооружившись стихами и вздохами. А ля гер ком а ля гер, как говорили незабвенные мушкетеры. Вот и свекровь была того же мнения, и, узнав подробнее, в чем заключается суть моего… м-м-м… дела, она воспылала желанием оградить меня от перекрестного огня и быстренько, за один вечер обучить правилам ведения ближнего боя в условиях, когда даже шпильку спрятать будет негде из-за наготы.

– Думаете, все так сложно? – хмурилась я, слушая ее.

– А ты думала! – вздыхала она. Оказалось, что ее личный опыт несколько отличался от моего о нем представления. Совсем немного. Я-то все это время думала, что свекровь родила ребенка вообще сама по себе, без помощи мужчин. Но оказалось, что нет. Что она в свое время тоже попала в жернова большой и светлой любви. Ее «благовредный» в свое время все-таки осыпал ее обещаниями, окутал цитатами, и, по ее же собственным словам, от этого у нее прибавилось только проблем. Которые она решала несколько лет, потеряв на время покой и здоровый сон.

– Вы были замужем? – поразилась я, ибо от Сергея Сосновского всегда слышала нечто совершенно противоположное.

– Замужем? – затуманилась она. – Нет, так далеко я не зашла. Хотя и собиралась. И даже платье у меня было.

– Платье? – смутилась я. – И что случилось?

– Да ничего особенного. Он просто решил, что еще не готов стать отцом. В принципе, Диночка, это вполне нормально, верно? Человек должен иметь возможность решать такие вещи. Подумать…

– Ну да, – пожала плечами я. Свекровь сверкнула глазами из-под дорогих очков в тонкой оправе и добавила:

– Если только невеста не на пятом месяце. Желательно все-таки думать быстрее.

– Да что вы! – только и ахнула я. Выяснилось, что мистер Икс покинул Елену Станиславовну за три дня до свадьбы, и вся эта любовь ничего не оставила ей, кроме привкуса горечи и белого, так и не надетого платья. Что ж, у всех есть свои скелеты в шкафах. Висят и пылятся, прикрытые пластиковым чехлом.

– Вы сохранили платье?

– А как же! – хмыкнула она. – Обязательно сохранила, чтобы никогда не забыть. И не забыться однажды, если вдруг снова кто-то начнет петь соловьиные песни.

– Кошмар.

– Да уж, такая вот сказочка на ночь. Если удастся родить дочь, читай ей на ночь.

– Мне так жаль! – вырвалось у меня, но свекровь только удивленно посмотрела и хмыкнула:

– Если от вас ушел муж, еще неизвестно, кому повезло. Я прожила прекрасную жизнь, поверь мне. О такой жизни можно только мечтать.

– Что ж…

– Ладно, милочка моя. Объявляю вечер воспоминаний закрытым, – хлопнула в ладоши она и заказала нам еще по чашечке кофе.

– Я закурю? – робко попросила я.

– Кури, конечно. И давай-ка все-таки вернемся к нашим баранам, – усмехнулась она. – То есть, к барану. Значит, говоришь, заботится о здоровье. Все-таки хорошо бы тебе заставить его пройти хоть какие-то тесты.

– Но как? Сказать, что, мол, дорогой, я хочу тебя, не мог бы ты сдать кровь? И мочу заодно?

– Нет, это не вариант. Но можно и по-другому. Может, ты из тех современных девиц, которые пропитались всякими западными лозунгами.

– Лозунгами? – не поняла я.

– Ну, которые не ложатся в постель, пока не получат справку от врача. Правда, они еще обматываются пятью слоями презервативов… Что с тобой, Дина? Что ты краснеешь? Ой, боже мой, и этой женщине скоро будет тридцать!

– Через три года! – искренне возмутилась я.

– Что такое три года? Особенно когда на руках маленький ребенок.

– Ребенка еще надо сделать, – напомнила я. – А мой Владимир так боится всего на свете, что в любую минуту даст деру.

– Все они такие, – кивнула свекровь, изящно нанизывая на вилочку салат. Я смотрела на нее и просто не могла взять в толк, как от такой женщины можно было сбежать. Особенно тогда, в ее молодости. Я видела ее фотографии тех времен, где она улыбается и держит за ручку малюсенького Сосновского. Поверьте, если бросили ее, значит, мужики окончательно свихнулись на почве феминизма или еще чего.

– Я вообще не представляю, как можно сделать так, чтобы он не дергался, – вздохнула я, выпуская дым.

– А вот тут есть одна простая мудрость. Ты должна убедить его в том, что для тебя все это – не более чем приключение. Что ты сама ни за какие коврижки не полезешь в серьезные отношения. Нет для мужчин более волшебного слова, чем секс без обязательств.

– И для меня тоже, – пробормотала я про себя.

– Что?

– Ничего, – помотала головой я. – Значит, секс без обязательств. Это сработает?

– Еще бы. Теперь о самом деле. Надо, чтобы он даже и не заподозрил, что именно ты пытаешься сотворить. Но при этом контрацепция – это важный вопрос. Раз он у тебя такой здоровенький, наверняка запасся пачкой презервативов. Скажи, что ты сама принимаешь таблетки.

– Таблетки? – деловито уточнила я. – А какие?

– Неважно. Какая разница?

– Он может спросить, – заметила я, удивляясь, как могу быть такой циничной. И есть ли мне оправдания? Я знала, что есть. Стоило только вспомнить Катерину, сидящую с безмятежным лицом под нашим тополем на площадке – с коляской, совочками и прочей ересью, как я тут же понимала, что все средства хороши, чтобы только заполнить эту пустоту, в которую я проваливаюсь, как в зыбучие пески, с тех самых пор, как она родила. Ребенок – это единственное, чего я хотела.

– Да. Верно. Скажи, что это… постинор, к примеру.

– Ладно. А как мне вообще себя вести? Сколько раз может понадобиться?

– Этого я не знаю, – вздохнула Елена Станиславовна. – Только имей в виду, есть один очень страшный риск во всем этом.

– Какой? – нахмурилась я.

– Ты говоришь, он красивый и умный. Ты упоминала, что у него глаза зеленые?

– Зеленые. И ресницы.

– И он заботливый?

– Что-то вроде того.

– Ты можешь к нему привязаться. Будь очень осторожна, помни, что именно ты делаешь, и не давай себе расхлябываться. Помни, если только пустишь его реально в свою жизнь – пропадешь. Будешь рыдать и биться о стену.

– О, за это вы можете не беспокоиться, – улыбнулась я. – Во-первых, после вашего сына мне никто больше уже не может разбить сердце. Чего бить, если все уже разбито. А во-вторых, вы просто не видели моего Владимира. Этот человек никогда и ни к кому сам не войдет ни в какую жизнь. Более закрытого и помешанного на самом себе товарища я еще не встречала.

– Что ж, тем лучше! – кивнула она. – Просто… будь осторожна. Тебе еще не пора?

– Ой, пора. Я еще хотела заскочить домой переодеться. Блин, надо жвачку купить! – засуетилась я. Для Владимира-то я не курила. И не пила. И вообще была его единомышленницей, в смысле оздоровительного бега, зарядки и прочих здоровых образов жизни. Нет, ничего не могу сказать, в какой-то степени все это мне даже нравилось. И чувствовала я себя значительно лучше после этих недель, однако ведь на самом деле это была не я. И приходилось постоянно отслеживать, что и как я делаю, не забываться и не терять лица.

– Ты мне позвони, как все пройдет. В любое время. И фолиевую кислоту купи. И, кстати, витамины.

– Обычные?

– Можешь сразу для беременных купить. Они просто чуть больше обогащены, так что вреда не будет.

– Ладно, побежала, – выдохнула я и выскочила на улицу. Жара все еще никак не спадала, город сонно плелся по улицам, дышал тяжело, с одышкой, обливался из бутылок водой, газированной и нет. Я же неслась, не чувствуя ног. Видимо, утренний бег не прошел уж совсем без следа. Дома лихорадочно прошлась по гардеробу, пытаясь прикинуть, как бы одеться, чтобы выглядеть соблазнительно, но не слишком серьезно. Ничего серьезного не должно мелькать в наших отношениях.

«Кстати, а с чего ты вообще решила, что что-то будет?» – вдруг пришло в голову.

«С того, что он меня поцеловал».

«Ну и что? Вдруг это была случайность».

«И сейчас не семь утра, так что мы явно встречаемся не для физкультуры и спорта».

«А может, он решил взяться за тебя всерьез! И тренировать даже с вечера», – подтрунивала я сама над собой, но при этом что-то внутри меня ужасно дрожало. Что-то во мне совершенно отвыкло встречаться с мужчинами (во всяком случае, не в клубе и не после пары коктейлей), а особенно с такими вот взрослыми, серьезными, знающими много языков. Умными. Заносчивыми. С теплой доброй улыбкой.

Я выбрала легкое платье из золотистого шелка. Подарок мамы на двадцатипятилетие, который она вручила мне со словами «может, хоть в нем ты кого-то подцепишь» и «сколько уже можно сохнуть по этому козлику». Мама не стеснялась в выражениях, когда говорила о любимой дочери. И как же забавно, что теперь я возлагаю примерно те же надежды на это платье! Подцепить определенного мужчину, использовать, выбросить из своей жизни. Когда я снова проговорила этот план, во мне что-то оборвалось. Опять. Я не делала так, я не поступала так никогда! Разве я – такой человек? Разве я смогу?

«Ага, но Катерина же смогла. И Сергей тоже смог как-то. Помнишь его лицо? А как он смотрит на тебя сейчас? Ты ничего не должна этому мужскому миру. Никакой больше совести, ладно?»

«Ладно!» – кивнула я, глядя в маленькое зеркало над раковиной в ванной. Испуганное, растерянное загорелое лицо, вытаращенные карие глаза, обведенные серым с блестками карандашом, подчеркнутые тушью ресницы, покусанные от волнения губы. Он не засмеется, увидев все эти жалкие потуги? В конце концов, может, лучше опять надеть шорты и майку? Если уж у меня и есть что-то ценное, так это ноги и грудь.

Все, времени нет на это, одернула я саму себя. И, нацепив босоножки на каблуке, вышла во двор, чтобы (вот кто бы сомневался!) наткнуться там на Катерину и Сергея, мирно выгружающихся из машины. От шока я не успела даже отвернуться. Сергей, чуть вспыхнув, быстро осмотрел меня колючим взглядом и коротко кивнул, а Катерина демонстративно громко сказала:

– Ты не мог бы взять у меня сумку, дорогой?

– Конечно, дорогая! – еще более мерзким слащавым голосом ответил он и подхватил Катеринину авоську. Гад. Я заставила себя вдохнуть поглубже и спокойным (насколько смогла) шагом отчалила с родного двора. Вот уж точно, наш дом – как подводная лодка. Никуда с нее не денешься, ни от кого не скроешься. С лавочки около приема стеклотары улыбнулись и помахали рукой Аркашка и мой старый знакомый панк, с которым я так памятно напилась в день расставания с мужем, подругой и иллюзиями. Панк уже успел с того времени все-таки сходить в армию, а когда вернулся, волосы красить уже не стал, а, напротив, влился в дружный коллектив местного стекляшечного бомонда.

– Отлично выглядишь! – крикнул Аркаша.

– Спасибо, – кисло выдавила я и еще быстрее побежала со двора. Нет, ну почему именно сегодня? Неужели же нельзя было хоть в этот день не сталкиваться с ними всеми? Почему я такая невезучая? И что, кстати, с Сергеевой машиной? Я вдруг вспомнила – что-то в ней не так. Кажется, какая-то большая царапина. Или я что-то перепутала? Вообще, машина эта уже старая и битая с разных сторон. Везде по чуть-чуть. Он что, снова с кем-то встретился? Ладно, не мое это дело. А какое – мое? Ах да. Владимир.

– Привет! – услышала я, чуть не просвистев мимо, погруженная в свои дурацкие упаднические мысли.

– О, привет, – развернулась я. – Извини, я задумалась.

– Я так и понял, – усмехнулся он, стоя вполоборота ко мне и с интересом меня рассматривая. От одного его взгляда по моему телу вдруг пронеслась волна жара. Отчего бы? Может, от ужаса? – И о чем ты задумалась?

– Да так… – растерялась я. Что тут скажешь? Что мне интересна каждая царапина в жизни и на машине моего бывшего? Или что я почему-то боюсь его, Владимира, хотя он выглядит совершенно безопасно и даже вполне симпатичен?

– Понятно. Ладно, какие у нас планы? – поинтересовался он. Я нахмурилась. Я-то откуда знаю, какие у нас планы?

– Я тут тоже думала, что это у нас – вечерняя пробежка, или что?

– О, ты полюбила бегать? – ехидствовал он. – Не думал, что так быстро добьюсь от тебя результатов.

– Нет уж, бегать я не люблю. Я больше предпочитаю ходить. Или даже лежать, – ляпнула я, не подумав, что мой спич может быть понят превратно. И тут же поправилась, краснея: – Или стоять. Или сидеть.

– Сидеть. Понятно. Тогда пойдем ко мне, я угощу тебя ужином. Там и посидишь, – миролюбиво добавил он и взял меня под руку. Это было в высшей степени странно – идти с ним вот так по нашим улицам. Особенно в платье, развевающемся на ветру. Я украдкой поглядывала на Владимира, но тот был слегка насмешлив и непроницаем. Его загорелое красивое лицо никак не позволяло определить, что у него в голове, но в какой-то момент он повернулся ко мне и улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– Что? – от неожиданности вытаращилась я.

– Ты так смотришь…

– Просто… не видела тебя в человеческой одежде. Думала, ты всегда только в спортивной форме, – нашлась я. И хитро улыбнулась.

– Ты тоже, признаться, смотришься странновато. Платье. Каблуки.

– Я? Странновато? – обиделась я. Вот так, старайся выглядеть женственно! Надо было не напрягаться, припереться в бриджах и футболке. В панталонах, все равно он надо мной смеется. – Да я на работе постоянно на каблуках!

– Да? Только я-то тебя там вижу только из-за этой тумбочки. Как ее там, тумбочку – стойка? Так что… Впрочем, мне нравится.

– Что нравится? – продолжала юродствовать я. – Из-за тумбочки на меня смотреть?

– При чем тут тумбочка? – нахмурился он. И остаток пути шел молча и даже мрачно, уже не глядя на меня. Я злилась на себя. Почему я веду себя как дура, какая разница, что он думает обо мне и моем платье! Мне надо только, чтобы он продолжал двигаться в правильном направлении.

– Мне нравится твое платье, – вдруг высказался он после длинной паузы. Мы уже практически подошли к его дому на улице Расплетина, когда он подал голос.

– Правда? – от неожиданности смутилась я.

– Послушай, Диана, мне нравится твое платье. И ты мне тоже очень нравишься. Только вот… дело в том, что… Черт, я даже не знаю, как сказать.

– Но ты же знаешь пять языков! – не сдержалась я. Владимир замолчал, нахмурился и внимательно посмотрел на меня.

– И почему ты такая язва?

– Я? Разве? – пожала плечами я. И улыбнулась. – Но я рада, что тебе нравится мое платье. Мне тоже нравится, как ты смотришься в… джинсах и рубашке. Правда, в шортах ты смотришься еще лучше. С такими-то мышцами. С такими ногами.

– Ноги у тебя тоже отличные.

– Правда? – глупо обрадовалась я.

– Так, будем считать этот сеанс грубой лести оконченным. Пойдем! – он схватил меня за руку и повел к себе. Даже, можно сказать, настойчиво потащил.

– Мы же договорились, что это – не пробежка. Куда мы так несемся? – ехидно уточнила я, но Владимир проигнорировал, и только когда мы оказались в лифте, он, так и не сказав ни слова, вдруг обхватил меня за талию, прижал к стенке кабины и принялся целовать. Жадно, яростно, словно хотел сделать больно, но при этом я бы ни за какие коврижки не согласилась, чтобы он прекратил это делать. Именно это можно было назвать «попасть в настоящие мужские руки». От этих сильных объятий я чуть не потеряла устойчивость и окончательные остатки здравого смысла. Так, как он, меня никто никогда не целовал. Даже Сосновский, честно говоря. Такое ощущение, что в этом Владимире живут какие-то тайные демоны, которые почему-то просыпаются при виде меня.

– Что ж это такое! – простонал он, когда лифт уже остановился на нужном этаже, но мы так и не двинулись с места.

– Я хочу тебя, – пробормотала я, сама удивляясь собственной наглости.

– Да что ты говоришь! – язвительно воскликнул он, оторвался от меня на секунду, продолжая держать мое лицо в своих ладонях. Посмотрел на меня и рассмеялся: – Значит, хочешь?

– Могу и перехотеть!

– О, это вряд ли. Я тебе не позволю.

– Нет, вы только посмотрите, – возмутилась было я, но он вытащил меня из лифта, через пару мгновений мы влетели в его прихожую, а дальше… дальше я предпочитаю думать, что все случилось именно так только потому, что я заранее все именно так и планировала. Просто я, видимо, гений, раз все, чего я хотела, получилось так легко и просто. И благодаря моему гениальному плану совращения (видимо), Владимир совсем сошел с ума и не дал мне и шагу ступить, раздевая меня чуть ли не в прихожей, еще не успев закрыть дверь. И перенес на руках в гостиную, где на диване сорвал с меня все, что оставалось, а потом сделал именно то, ради чего я, собственно, и пришла. Сделал на диване, потом на ковре, потом немножко насмешил предложением что-то перекусить, пока дают (имей в виду, Дианочка, у тебя есть минут пять, не больше). А потом – честно говоря, хоть это и был гениальный план совращения (видимо), я так и не поняла, что же я такого сделала, на какие правильные кнопки нажала и как это вообще все случилось. Мне почему-то больше кажется, что в тот вечер какое-то стихийное природное явление, произошедшее в рамках одной отдельно взятой квартиры, накрыло нас, сотрясая с вибрацией в десять баллов. Нас просто захлестнуло странной волной, прижало друг к другу, переплело наши руки, ноги, губы, вызывая стоны и крики, и не давало оторваться друг от друга ни на секунду. Пока ураган не прошел дальше, оставив после себя лежащих на песке (то есть на ковре) усталых, измученных, совершенно голых людей. Ах да, забыла. Голых, но совершенно довольных друг другом людей.