Глава 7
Значит, голем.
Похоже, это и есть запасной вариант.
Под прикрытием голема и уйти можно, и груз вроде трупа Лобацкого с собой взять.
А у полицейских и остановить бегство никакой возможности нет. Голем стрельбы не боится — каменный, скорее всего. Еще и прикроется чем-нибудь — вообще не прошибешь.
А там, если в лесу фургон или пролетка какая оставлены, уйдут «козыри». И не перехватить будет.
Я подполз к воротам.
Голем медленно шел от угла морга к дверям. Метра два с половиной в высоту. Широкая грудь, толстые слоновьи ноги, длинные руки ниже колен. Красные угли глаз. Камень обтесан грубо, неряшливо, только чтобы придать сходство с человеческой фигурой.
Сколько же крови в него вбухано, чтобы оживить?
— Господин!
Майтус упал рядом со мной.
Вместе мы смотрели, как пятятся от морга зеленые полицейские и серые пехотные мундиры, как вскидываются винтовки, как пули высекают искры из ожившего каменного существа.
— Бастель! Вы видите?!
Обер-полицмейстер, прислонившись к забору, несколько раз выстрелил из револьвера. Было сомнительно, что он хоть раз попал.
— Вижу, — мрачно сказал я.
Голем одолел последние метры и встал в дверях.
Попытавшийся выбежать из них городовой был пойман и брошен в стену, будто легкая тряпичная кукла.
— Бастель, вы можете его убить? — наклонился Сагадеев. Красный лоб его блестел от пота, усы, завиваясь, ползли в рот. Он отфыркивался от них, выпячивая губу.
Я прислушался к себе.
Кровь звенела в ушах и отзывалась тяжело, с заметной задержкой. Тут не то что сплести атаку на голема, тут и с простым определением статуса промашка может выйти.
— Нет, — кинув взгляд на Майтуса, сказал я. — В ближайшие час-полтора — нет.
— Как некстати!
— А у вас что же — никого?
— Ах, если бы! — Обер-полицмейстер сморщился, отер лицо рукавом кителя. — К нам высокую кровь калачом не заманишь. Служить в полиции — дурной тон, видите ли. Это еще в жандармерию куда ни шло…
Из морга вновь начали стрелять.
Один из полицейских схватился за плечо, опрокинулся навзничь солдат.
— Да что ж вы, слепые дети! За забор! — закричал Сагадеев. — За забор!
До отступающих наконец дошло, что их текущее положение грозит катастрофой, и они сыпнули со двора в стороны.
Я заметил Тимакова, длинным прыжком (жив!) переметнувшегося в лопухи у дороги.
— Господин обер-полицмейстер!
Пехотный поручик с дубленым лицом подбежал к Сагадееву, неловко, качнувшись, отдал честь, присел.
— Слушаю вас.
— Мы это… Что делать-то?
Произнеся это, поручик застыл, пожирая обер-полицмейстера глазами.
— Бастель, — повернулся ко мне Сагадеев, — у вас опыт, боевой опыт, может, подскажете?
Я качнул головой.
— Мы уже ничего не успеем. С крыши можно было бы… Через больничный чердак… двух стрелков, когда выходить будут…
Я замолчал — голему у морга через двери просунули сорванную с основания столешницу, затем какую-то веревочную сбрую.
Щит и… что?
Полицейские стреляли вразнобой. Пехота — более слитно, но все равно бестолку. Пули рикошетили от каменной фигуры. Хорошо хоть «козырям» высунуться не давали.
Те и не огрызались почти.
Сколько их там осталось? Цымба, блондин, цыган, бородатый. Минус четверо, получается. А было вряд ли больше семи.
Семь как-никак число счастливое. От великих фамилий тянется…
— Поручик! — обратился я к пехотному командиру. — Сгруппируйте своих справа, у канавы. Там забор хлипкий, туда, скорее всего, и побегут.
Поручик кивнул.
— И осторожнее. Голем только на вид неповоротлив.
Поручик, уже в движении, кивнул снова.
Зазвучало отрывистое: «Самойленко! Тальм! На месте! Взвод! Перебежками! Ко мне!».
Я прищурился — из морга протиснули узкий прозекторский стол, и жестяная поверхность его отразила солнце.
Еще один щит?
Чего-то я не понимал. Сагадеев, как выяснилось, тоже.
— Бастель, — спросил он меня, — что это они?
— Николай Федорович, честно, не знаю.
Я подумал: допустим, по щиту — в каждую руку, Лобацкого — через плечо, и бегом. Вранье, что големы не бегают. Долго не живут, это правда. Но бегают — земля трясется.
Впрочем, для «козырей» это все же риск.
Отстать, пожалуй, не отстанут, а вот бить по ним будут двадцать человек. Да с разных точек. Пуля-дура ведь щель найдет.
Нет, рядом у них должен быть транспорт, рядом. В леске. За холмом. За сараюшкой какой-нибудь. Вон за забором развалюх построено. Знак дадут…
— А что Добрац ваш…
Договорить мне было не суждено.
В здании морга грохнуло. Через окна и дверной проем повалил светло-серый дым. Кто-то внутри вскрикнул.
— Бомба! — ахнул Майтус.
Дым окутал голема.
Он вроде бы сделался ниже, будто присел. В вырывающихся из морга клубах рядом с ним чудились двигающиеся тени.
Ах, Ночь Падения, ничего ведь не разобрать!
— Надо бы нам к карете… — сказал я Сагадееву. — Чувствую, сейчас побегут.
— Стреляйте! — закричал обер-полицмейстер замешкавшимся городовым. — Стреляйте без разбора!
— Так не видно, — прогудел кто-то. — Дымит.
— На это и рассчитывают!
Я вскинул «Фатр-Рашди».
«Гром заката» рыкнул сдвоенным выстрелом. Пули ушли в дым. С двух рук выпалил Майтус. Грохот нестройной револьверной стрельбы взвился к небу.
Голем появился неожиданно.
Даже для меня, вполне к этому готового.
Громадная фигура, развернувшись, шагнула не к хлипкому забору, она шагнула прямо на нас.
— В стороны!
Свалив Майтуса, я вместе с ним откатился от ворот к дороге.
Мелькнуло незнакомое испуганное лицо. Кто-то перелетел через мою голову. В метре справа погрузился в лопухи Сагадеев.
— А-а-а!
Каменная нога ударила в землю, снеся целую секцию забора вместе с кованой воротиной. Прозекторский стол рассек воздух. Только кому в него было стрелять? Некому.
Как зачарованный я смотрел на спускающиеся на грудь голема веревки, на продетую в эти веревку доску, на сидящих на ней «козырей» и спеленутый труп Лобацкого.
Они, покачиваясь, проплыли в вышине, а голем, поддев и отправив полицейскую карету вместе со смирными лошадками с дороги в кювет, тяжело зашагал прочь.
Как и ожидалось, поспешный залп пехоты не причинил ему вреда. «Козырям», думается, тоже.
Ах, как устроились! Впервые я видел голема, используемого под пассажиров.
Кто-то кричал. Ржала придавленная каретой лошадь. Из здания морга выбежал окровавленный полицейский.
Рот его раскрывался, но при этом не слышалось ни звука.
— За ним! За ним! — орал из лопухов Сагадеев. — Ах, карета! — сокрушался он. — Надо было отогнать! За ним!
Голем отмахивал метры.
Полицейские бежали следом. Майтус помог мне встать, и я заковылял вдогон поредевшей цепочке зеленых мундиров.
— Стой!
— Именем государя-императора!
Пыль вздымалась из-под сапог. Пыхали выстрелы.
Морг отдалился. Слева, в прозрачном осиннике, открылось кладбище с поминальным приходом. Справа впереди на взгорке скособочился полуразвалившийся домишко.
Голем, проломив хлипкую ограду, тяжело двинулся туда, потоптал чахлый огород, каменная голова его завиднелась над низкой крышей.
— Уходят!
Сбоку от меня возник Тимаков.
Оскаленный, грязный, в порванном мундире. На ходу он пытался расстегнуться, но пальцы соскальзывали с пуговиц.
— Вижу, — мрачно сказал я.
— Да что ж ты!.. — Раздался треск. Тимаков с отвращением выдрался из мундира. — Голем же долго не живет, так?
— Да он, похоже, уже.
Я кивнул на неподвижную големовскую голову.
— И что? — приостановился Тимаков.
— И все, — сказал я.
Подтверждая мои слова, от развалюхи донеслось ржание. Полицейская цепь дрогнула, распадаясь. Отдельные городовые, у кого сил было побольше, рванули по взгорку вверх. За ними устремилась пехота. Но и я, и Тимаков видели, что это бесполезно — темно-зеленые фигурки не успевали, а уж серые — и подавно. Сорок шагов, тридцать…
Пехотный поручик и вовсе махнул рукой.
Мне то ли показалось, то ли действительно у избы мелькнул угол пролетки, издевательски блеснул металлом на солнце.
Мы пошли тише.
Тимаков, кривясь, осмотрел револьвер, потом спрятал его в кобуру.
— Как думаете, — спросил я его, — куда они сейчас покатят?
— С трупом-то? — он, щурясь, глянул на небо. — А куда угодно. Могут в Гуляй-ряды, могут на Жирновку. Могут вообще к Городскому Собранию, там экипажей много, чтоб затеряться…
Нас с одышливыми всхлипами догнал Сатанеев.
— Что, ушли?
В его руке был платок, он вытирал им потную шею.
— Наверняка, господин обер-полицмейстер, — сказал Тимаков.
Вместе мы поднялись к развалюхе. Картофельная мелочь скрипела под подошвами.
За избой обнаружились груда из бревен, квадрат вытоптанной земли и, чуть в стороне, косой навес когда-то на четырех, а сейчас на трех столбах.
Голем серой глыбой стыл у провалившегося крыльца. Полицейские, взяв на прицелы, охватили его полукругом.
— Всем отойти! — скомандовал я, одновременно придержав Сагадеева за полу кителя.
— Что такое? — развернулся обер-полицмейстер.
— Сейчас…
Городовые, оглядываясь на меня, отступили. Кто-то покашливал, кто-то ворчал. Далеко звенел колокольчик пожарной кареты.
— Тихо! — крикнул я.
Все замолчали.
В тишине, наполненной жужжанием мошкары, отчетливо слышались идущие от голема потрескивания.
— Что это? — севшим голосом спросил Сагадеев.
— Возможно, сюрприз, — я подвинул попавшегося некстати на пути полицейского.
Голем, как мне казалось, ощутимо просел. Серый камень посветлел. Фигура словно оплыла. Бугор головы провис.
— Господин капитан, — позвал я Тимакова.
По широкой дуге мы с ним двинулись вокруг созданного чужой кровью существа. Майтус засеменил следом.
Мощное плечо. Ладонь с грубыми огрызками пальцев — ниже колена. Прозекторский стол с отметинами пуль и бухтой пеньковой веревки отвален к бревенчатой стене. Трещина на бедре. Еще одна — на предплечье. Веревка с доской свисает с шеи.
Тимаков прищурился.
— Трещины видите?
— Да, — ответил я.
— Он мертв?
— Распадается.
Грудь голема рассекала глубокая борозда. На наших глазах она, треснув, продлилась через живот к ноге. Змейки разрушения разбежались по всему телу.
Голем, словно вздохнув, осел еще больше.
— Можете посмотреть на кровь? — спросил я Тимакова.
— Попробую, — кивнул капитан.
Я присел на корточки, рассматривая свежий отпечаток, оставленный колесом пролетки. Четкий, вдавленный след. Да, ушли «козыри». Где-то теперь труп? Прикопают, пожалуй, к какому-нибудь кладбищу. Или и вовсе в лесу.
А ведь такая нить была!
Красть мертвого Лобацкого имело смысл только в том случае, если он был напрямую связан с одним из заговорщиков.
— Осторожнее, — бормотнул самому себе Тимаков.
Отряхивая ладонь, я поднял голову.
Марево повисло над големом, словно над разогретым полем. Плечи его почернели, растрескиваясь, он подался вперед.
— Ложись!
Я успел упасть сам и подбил под колени Тимакова. Сверху меня накрыл испуганно всхрипнувший Майтус.
Прежде чем голем разлетелся на осколки, из-под Майтусовой руки я увидел удивленно уставившегося на меня полицейского.
В его взгляде читалось: «О, повалились господа хорошие».
Взрыв, визг и грохот смели его, впечатали в столб навеса. Зеленый мундир залило красным. Град из каменной крошки защелкал по крыше, по земле, по людям.
Что-то брякнуло, кто-то сквозь зубы разразился матюками.
— Ах ты ж, кровь моя… — откуда-то сбоку донесся голос обер-полицмейстера.
Майтус тяжело сполз, потом помог мне подняться.
Я чуть не наступил на мертвеца с иссеченным будто дробью лицом. Вокруг медленно приходили в себя городовые. Один, улегшись на бревна животом, протяжно блевал.
От голема осталась лишь горка камней.
Стена дома была вся сплошь в отметинах, навес зиял дырами и неизвестно как еще держался.
Оглядевшись, я признался себе, что был беспечным идиотом.
Недостаток высших фамилий — тебе очень редко встречаются равные противники. Даже в ассамейских землях, где у пустынных шеншеров доблестью является добыть имперского офицера высокой крови, я не чувствовал себя в большой опасности. Так, тревожно щекотало грудь во время разъездов, и только.
Но здесь…
Враг жесток и враг идет к своей цели по трупам. Следующим трупом могу быть и я.
От такой простой мысли я вздрогнул.
— Лихо как оно… — Тимаков встал рядом со мной, весь в мелкой пыли. — Не думал, что с големом так можно.
Майтус в несколько взмахов ладонью отряхнул его расползающуюся по рукаву сорочку. Впрочем, только испачкал.
Городовые сносили мертвых товарищей в тень. Сагадеев, пошатываясь, командовал.
Если считать, что к моргу были стянуты до двух третей полицейских сил управы, то потери были катастрофическими.
— Это и есть ваш сюрприз?
У злого и растерянного обер-полицмейстера кровоточило ухо и он зажимал его рукой.
— Взрыва я не предполагал, — сказал я.
— Они тоже, — кивнув на трупы, бросил Сагадеев.
— Надо бы кого-нибудь послать за помощью… — предложил Тимаков.
— Уже, — отмахнулся обер-полицмейстер влажно-красной ладонью и вновь прижал ее к уху.
К нему мягкими шагами подступил пехотный поручик.
Они зашептались. Поручик вращал глазами и дергал углом жесткого рта. Сагадеев морщился в усы. Кровь с уха торила дорожку.
Я наклонился к Тимакову:
— Успели опознать, чья?
— Кровь-то? — Тимаков замялся. — Я не совсем уверен, но…
— Что — но?
Офицер тайного отделения взял меня под локоть, развернув к Сагадееву с пехотным поручиком спиной:
— Это кровь Ритольди.
— Но вы не уверены…
— Я мог ухватить «обманку». А во-вторых, — Тимаков понизил голос, — Огюст Ритольди — большой друг обер-полицмейстера.
— Господа!
Мы обернулись.
Сагадеев отпустил поручика и теперь смотрел на нас.
— Подойдите.
За спиной у Сагадеева возник пожилой городовой и принялся обматывать его голову белым, как снег, бинтом.
«Капитаны на докладе» — есть, кажется, такая картина у Жихаревского. Обер-полицмейстеру только барабана захваченного не хватало, чтоб под ногу его пристроить. А перевязка — один в один, как на полотне. И мы двое, словно с боевых действий, высокий-низкий, один в сорочке, другой в мундире, правда, без эполет.
Дымов бы еще на заднем плане пушечных…
— Бастель, — Сагадеев потрогал закрытое бинтом ухо, — что думаете делать дальше?
— Меня пугает быстрота событий, — сказал я. — И недостаток информации. Я, честно, не знаю, за что хвататься. Вроде и по старым убийствам надо бы пройтись, и за новые, пока следы горячи, взяться. Нужны проверенные люди.
Сагадеев кивнул.
— Домой поедете?
— Сегодня. Ближе к ночи, — сказал я.
— Я составлю вам компанию. Не возражаете?
— Буду рад.
— А меня пугает другое, — раздумчиво произнес Тимаков, провожая взглядом марширующих в сторону морга пехотинцев.
— И что же? — спросил Сагадеев.
— Легкость, — помолчав, сказал Тимаков. — Легкость, с которой все это проделывается. Убийцы — пожалуйста, «козыри» — пожалуйста. Все наши усилия… даже не знаю, торопливые метания, а не усилия… Вот как курица с оторванной головой еще бегает…
— Ну, головы у нас пока целые, — сказал Сагадеев.
— Это да, — мрачно заметил Тимаков. — Бастель, вы не знаете, где я мундир сбросил?
— Пойдемте.
Солнце, перевалив зенит, било в глаза.
От морга тянул жиденький дымок. За забором краснел верх пожарной кареты. Суета если и была, то невидимая.
Майтус следовал в отдалении. Двое санитаров с носилками брели нам навстречу.
— Вон и транспорт, — сказал Тимаков, показывая на запряженную понурой кобылой телегу. Сонный городовой на передке покачивался в такт лошадиному ходу.
После недолгих поисков мундир обнаружился в ивняке у дороги. Тимаков навертел его на руку.
— Бастель…
— Да.
— Вы пока Николаю Федоровичу про кровь не говорите…
— Как скажете. Может, тоже с нами ко мне? — спросил я. — В команду по расследованию?
— Если начальство…
Я вытянул цепочку из-за ворота. Блеснуло серебро — овал с рельефной полумаской и гравировкой «Т.С.Е.В».
— Годится?
— Так мы из одной службы, — протянул Тимаков, привстав и приблизив к кулону лицо. — А я думал, вы по военному ведомству.
— Я не хочу приказывать…
— Полно, — Тимаков подобрался, зачем-то поддернул сползающий рваный рукав. — Вы извините, если утром наговорил…
Я подал ему ладонь:
— Незачем. Бастель.
— Георгий. — Тимаков пожал мою руку.
Мы пропустили телегу и зашагали по дороге к моргу.
— А далеконько мы за големом отмахали, — оглянулся капитан.
Я остановился, пораженный.
— Слушайте, Георгий. Я ведь только что понял. Голем не мог сам.
— Что?
— Голем — существо исключительно тупое, из-за своего искусственного происхождения воспринимает лишь простые команды, не больше. Охранять. Не пускать. Пыхать огнем. А чтобы вот так скакать…
Я покрутил головой.
Очень кстати, что больница на окраине. Керн знал, где строить. Морг через подъездную дорогу упирается в лесок. Лесок реденький, осинник, но все же. Тропки, видимо, выводят к кладбищу. Построек мало, все больше к самой больнице жмутся, с той стороны и полюдней вроде бы. До взгорка с развалюхой лужок тянется и лес опять же по левую.
С первого взгляда и неоткуда големом управлять. Или сиди у всех на виду, или забирайся в чащу, рискуя выпустить каменюку за предельное для прямого контроля расстояние.
А если?..
Я посмотрел на окна второго больничного этажа, просвечивающие за крышей морга сквозь ветви одинокой липы.
— Георгий…
— Что? — Тимаков проследил за моим взглядом.
— Как думаете, может некто, сказавшись, допустим, больным?..
— Ах ты ж!.. — понял Тимаков, не дослушав.
Нащупывая убранный в кобуру револьвер, он кинулся к воротам.
— Да стойте же! Там наверняка никого уже нет.
— Хоть доктора допрошу! — крикнул Тимаков. — Пусть попробует мне отвертеться! Он мне все как на блюдечке!..
Он проскочил к крыльцу, увернувшись от разворачивающего шланг пожарного расчета.
— «Персеполь», в половине седьмого, — предупредил я.
— Буду.
Тимаков исчез.
Майтус встал за плечом, вздохнул.
— Домой, господин?
— Да, — сказал я, — домой.
Мы прошли мимо полицейских, пытающихся выволочь отброшенную големом карету обратно на дорогу. Черный лаковый борт уродовала дыра, по окружности усеянная, как зубами, желтой щепой.
В осиннике фыркала уцелевшая лошадь.
— Господин, — сказал Майтус, — вы ведь могли меня использовать…
— Тебя? — сделав вид, что удивился, спросил я.
Мы миновали пост, перед которым стоял пустой катафалк, и свернули к центру города. Шарабан, полцарства за шарабан!
— Кровь… против голема…
— Это бы убило тебя, Майтус, — сказал я, вяло собирая пыль сапогами. — И потом — не было никакой гарантии. А если с другой стороны был Ритольди…
Больничный корпус остался позади. Немощеная улочка бросилась в объятья улицы пошире. Здесь было тихо и пустынно. В глубине дворов висело белье. У бочки, свернувшись, спал пес. Будто и не было рядом осады морга.
Ни выстрелов, ни криков. Ничего.
