Глава 26
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Ирме доставили платье от Беспрозванных.
Алинке доставили платье от Беспрозванных. Тайтингилю также доставили одежду от Беспрозванных. Брюки, и ремень с пряжкой в виде златой розы, и шитую тонкой нитью белоснежную рубаху, и новый великолепный жилет.
Самый привередливый взор не уловил бы ничего общего в платьях двух женщин. Ирму от плеч до безупречных колен обтекал бордовый шелк, великолепно гармонирующий с темными волосами и темными блестящими глазами; Алинка выглядела как мятая винтажная роза с тончайшим черешком, сплошь шитым бисером, и осторожно цокала каблучками белоснежных лабутенов с алой подошвой. Отдельной заботой было уберечь легчайшие наплывы материи подола от чересчур общительного Лаки.
Девушка гладко расчесала волосы, не делая с ними ничего сверх этого; просто расчесала и разбросала серебряные пряди по стройной шее и плечам. Бриллиант на шею, бриллианты в маленькие очаровательные ушки.
Машины были заказаны к часу дня; в половине первого зашли Яков Ааронович и Абрам. Поздоровались за руку с Тайтингилем, отдали должное щенку, вручили подарки Алинке. Необычные подарки — на первый взгляд, и не поймешь, что это. Алинка восхитилась работой… и оставила рассмотрение искусства подгорных мастеров на потом.
Эльф, да и с ним Ирма внимательно приглядывались к Алинке. Как девушка вздрогнула на звонок и бросилась к двери… и как чуть угасла, увидав почтенных двергов.
Позвонили снова; Котов. Орк был идеально-фееричен — в узких черных брюках, мокасинах на босу ногу, в приталенной белой рубашке с короткими рукавами.
Котик бросился к Алинке и закружил ее по комнате:
— Вот тебе и восемнадцать, мы ждали же с тобой этого, ждали, теперь вдвое интерреснее шалить можно, вдвое…
Полез в карман за конвертом.
— Угадай, что?
— После пони я даже не пытаюсь, — засияла девушка, зачмокивая щеки друга.
— После того как ты ее в Париж уволок вместо того, чтобы на дачу ехать, — сказала Ирма попутно. Она шла в комнату уже третий раз — не могла собрать воедино ключи, карты, телефон, документы, сумку. И себя. Себя.
— Лучше! Лучше! — просиял орк. — Помнишь, мы в «Музторге» были? Установка, вот, белая, перламутровая та! Сер-ртификат на нее. Пр-ритащим потом. Хоть сюда. А хоть и в новую квар-ртиру. — Отчего-то голос Димы Котова прозвучал чуточку печально — или это показалось?
Алинка снова бросилась к орку на шею:
— Спасибо, спасибо!
— Какая… установка? — растерянно проговорила Ирма.
— Барабанная, мам, барабанная! Классная, фирмы «Тама», — девочка заглянула в бумаги и захлопала в ладоши, — и с тарелками, и с педалькой даже! Спасибо, дядя Котик!
Ирма длинно выдохнула и пошла за телефоном. Опять забыла.
Барабаны, да. Пес и барабаны. То, что надо.
Тайтингиль шагнул за ней.
— Я купила Алинке подарок… от тебя, — шепнула Ирма эльфу.
Тайтингиль, обнимая ее за плечи, глянул сверху — серые глаза искрились звездами.
— Не нужно. У меня есть.
Он потянул с шеи шнурок.
Там висел великолепно ограненный рубин, оправленный в золото, с каплями бриллиантовых слез. Последний из кулонов, магических подвесок, оставшихся у эльфа. Последняя драгоценность из его мира.
Тут погибло все — оружие, одежда, доспехи; что-то было продано, что-то подарено. Что-то изъязвил яд паучихи после битвы. Но…
Ирма ахнула и замерла. Молча погладила по плечу.
— Дари… дари, да.
И Тайтингиль шагнул к белокурой девушке.
— Алина… много лет назад я собирался жениться. На прекрасной эльфийской деве. Я приготовил это ей, но рубиновое сердце так и не было вручено. Оно согревалось теплом моей души долгие годы. Теперь я отдаю его тебе.
Алинка без колебаний сдернула с шеи бриллиант и надела грубоватый кожаный шнурок с бесценным камнем — пылающая алая капля опустилась прямо в ложбинку груди. Девушка молча поднырнула под руки эльфа и обняла его. Липа, песок, новая ткань, мамины духи и еще что-то особенное, тревожное, сильное. Металл? Война?..
— Куда делась… дева? — спросила она куда-то в его живот.
— Погибла от мечей орков, — вполголоса ответил Тайтингиль.
Случившийся рядом Котик отчего-то болезненно скорчился, но эльф вовсе не укорял его. Он просто ответил. И продолжил:
— Мы не успели пожениться и сплести души. У нас, эльфов, заведено иначе, нежели принято здесь. Мы любим единожды, как живем. Связываем, сливаем жизни и сердца навечно. Я надеюсь, что ты сумеешь обрести истинную любовь. Алина…
Алинка вывернулась из больших теплых рук эльфа. Коснулась пальцами камня.
Он был холодным и сиял.
— Спасибо, — сказала девушка, отводя глаза. — Спасибо вам большое, дядя Тай… Тайтингиль.
— Пожалуйста, — ответил эльф. — Будь счастлива. Пожалуйста, будь.
Он чувствовал что-то неуловимо разлитое в воздухе. Казалось, что за время его отсутствия в Москве тут изменилось все — изменилась Ирма, изменилась Алина.
Его рассудок и вся его магическая суть устремлялись в черный простор небес, к звездам, где копила силы пожирательница света, великая паучиха.
Опасность росла вместе с ней, и битва близилась; но здесь надо было уделить внимание и время обычным делам — теплым, радостным, светлым.
Живым.
Ирма подошла, обняла за талию эльфа, притянула к себе Алинку.
— Пойдемте, да? Я вроде собралась… кажется, ничего не забыла…
Котик, в тысячный раз вспоминающий, как Макс целовался с Олей-Алорой, уже маялся внизу около пары «линкольнов».
Ты погасила свечи, загадала желание
Чтоб в этот вечер он пришел на свидание,
Этот вечер он провел с тобой.
Не надо ни подарков, ни цветов, ни внимания,
А только чтоб осуществилось желание
В день рожденья твой…
Девушка-вокалистка с прической бабетта, в платье в стиле пин-ап раскачивалась у массивного микрофона, плавно выводя ноты. Гитаристы меланхолично перебирали струны, очерчивая мотив. Медленно таял на блюде ледяной лебедь, чьи крылья уже раскололи и отправили в коктейли.
Алина сидела рядом с Максом, вяло ковыряя цветастый салат на тарелке.
— Потанцуем, чё? — Парень коснулся ее руки. — Зря заказывали, что ли? Музыка. Живая.
Девушка встала, комкая салфетку в пальцах.
— Пойдем…
На другом конце стола Котик компенсировал страдания своего организма, нанесенные беломорской полевой кухней. Стейк. Средней прожарки, сладко сочившийся темно-красным соком. Котяра тщательно отрезал, положил в рот и зажмурился. Наконец-то ему было вкусно.
Эльф пил воду. Маленькими глотками. Есть совсем не хотелось, он был очень напряжен. Огромная темная сила высилась в небе над миром — над всеми мирами сразу; высилась и сосала из него соки. Это было странно знакомое ощущение, но… Тайтингиль не мог вспомнить, где, когда он сталкивался с такой недоброй опустошающей мощью, и это смущало витязя.
— Та-ай… — вдруг муркнул Котяра, прожевав, — Тайтингиль, послушай. Вот послушай. Если, например, ты что-то такое знаешь, что-то важное, но это может не то что навредить, а человеку будет неприятно это слушать, непр-риятно, понимаешь… и оно может несколько изменить ход событий, может, на… вот стоит ли такое говорить, а?
— Нет, я не понимаю, — отозвался эльф. Он смотрел поверх людских голов на суету, на Ирму, которая общалась с лысоватым полным мужчиной и дамой ему под стать — будущими сватами. Я не понимаю, оруженосец, — сказал Тайтингиль. — Есть что сказать — скажи. Можешь смолчать — смолчи. Молчание бывает ложью, ты же знаешь. Иногда молчать — лгать. Это тоже выбор. Ну а не желаешь вредить или обижать — не обижай, чего уж проще.
— Да не просто ни фига, в том и дело, — признался орк.
И неожиданно даже для самого себя плеснул в рот коньяку из маленькой филигранной стопочки.
В руках букеты, твои слезы на фольге.
Обнимет мама, но трудно боль держать в себе.
Вокруг веселье, каждый хочет дать совет,
Но его рядом нет… —
выводила певица.
Песня закончилась, Макс с Алиной вернулись к столу. Переглянулись и…
Макс поднял хрустальный стакан и постучал по нему кончиком ножа.
— Уважаемые гости! — выговорил громко. — А сейчас мы с Алиной кое о чем вам объявим. Да, Алин?
Она кивнула, расправляя подол платья. Винтажного платья, похожего на бутон чуть подвядшей розы.
— В этот праздничный день, в день восемнадцатилетия моей девушки Алины… я хотел бы предложить ей стать моей женой. Вот кольцо. — Макс полез в карман штанов, достал красный футлярчик, раскрыл его. — Алина, выходи за меня замуж!
Щеки девушки вспыхнули, свет всех софитов ударил в глаза. Она протянула руку, и сияющий ободок белого золота обнял прохладный пальчик. Тут же зашумели гости, вставая; гром аплодисментов оглушил; наемные фотографы защелкали вспышками с разных ракурсов. Тянулись десятки рук — оглаживали, трепали, поздравляли.
Помолвка. Как мило.
Тайтингиль, отвлекшись от размышлений о судьбах мира, напряженно следил — за Алиной, за Ирмой, за Котовым. Что-то было неладно тут, на этом людском празднике, понятном и все-таки странном, все-таки неправильном.
Котов молча опрокинул горлышко бутылки в рюмку и сразу же коньяк — в себя.
И тут он увидел ее.
Загорелую, красивую брюнетку в облегающем коротком черном платье, в темных очках, с яркими вишневыми губами.
Олю. Лучницу Алору.
Ты ворвался в жизнь мою нежданно,
Изменил мою реальность.
Мысли мерцают, на сердце вспышки
И любовь без передышки.
Все начиналось как невинный флирт,
А теперь пуст без тебя мой мир.
Ты волшебный, ты с другой планеты,
Ты из моей мечты.
Певица очень старалась, помогая мотиву бедрами, и басист ласкал гриф уверенными широкими движениями… Котов затравленно оглянулся: Тайтингиль стоял подле Ирмы, и вокруг белого с золотым крутилось, вертелось пестрое, гулкое, гомонящее. Эльф прихватил плечи Ирмы и удерживал ее — в буквальном смысле удерживал, дав опору спине и силы принимать бесчисленные поздравления, охи и ахи. Ирма что-то тихо сказала Тайтингилю — Котик увидел, что эльф раздвинул толпу широким движением длинной руки.
— Алиночка, детка, я поеду домой, — Ирма обняла дочку, — я не выспалась, вы все равно будете до утра танцевать. Тайтингиль меня проводит. Хорошего тебе дня рождения!
Обнялись еще раз.
Котяра встал, провожая эльфа и Ирму взглядом.
Его шатнуло.
Он огляделся — Макс спокойно подошел к Оле и проследовал за ней в сторону туалета.
Алинка разговаривала с будущей родней, глядя в обломки лебедя. Тоненькая; зеленый черешок корсета и бежевые, серые, розовые складки легчайшего жатого шелка, лежащие бутоном чуть завядшей розы.
Сердце Димы Котова ударило в ключицы. В горло.
— Алиночка, — выговорил орк, подходя.
— Дядя Котик! — заулыбалась она. — А ты пьяненький!
Он длинно выдохнул, в сторону.
— Алин, потанцуешь со мной?
— Ну конечно!
Обвила его шею руками; на каблуках смелая озорная девчонка была такая высокая, взрослая. Тонкая талия кололась бисером и горячила широкие лапы Котика.
— А вот эта девушка темненькая, — начал он издалека, ощущая себя отчего-то неловким подростком. — С Максом сейчас туда пошла, она кто?
— Девчонка какая-то из его универа, — улыбнулась Алина, — а что, Котик?
Котик дрогнул. В нежной ложбинке Алинкиных грудей горел эльфийский рубин. Глаза ясно смотрели на него. На Диму Котова, на коньяке пережившего объявление помолвки.
И Котик…
— А то, Алин, что это Оля. В университете никаком она не учится, а снимается по кабакам. Они любовники. Любовники, н-ну… Мы с Натальей Петровной их с Максом застукали, и что-то сильно я подозр-реваю, что наррркотики у него — именно от этой Оли. Если ты мне не веришь…
Замок пальцев на его шее распался, девушка будто стекла с накачанного Котикова торса. Круто развернулась на каблуках и быстро зашагала к туалету — не тормознув ни на секунду.
— Алина! — Орк рыскнул вдогонку, а Алина уже рвалась в закрытую дверь; Котик оттер ее, налегая плечом на дверь, выдирая ручку с мясом — и…
Голая, ослепительно и нахально голая плоть, спущенная, растрепанная одежда. И две жирные, как черви, дорожки белого порошка, раскатанные прямо на мраморе умывальника.
Котик не успел перехватить — Алинка рванулась и со всего маху залепила Максу пощечину, рванула Олю за волосы, роскошно пнула ногой, вспомнившей давние занятия айкидо, раз, другой; кто-то закричал, завизжал, зазвенело стекло, шумно забегали люди, и мир превратился в рассыпающийся, гаснущий кавардак.
Алинка сидела на ступеньках опустевшего кафе и плакала. По-девчоночьи, навзрыд. Девушка-администратор помотала круги около, но подойти так и не решилась, памятуя крутую разборку, которую решительная девушка устроила своему благоверному.
Теперь она была одна.
Алинка помнила, как визжала в голос: «Уходите, уходите все, все прочь, все уходите, все-е-е…»
И даже Котик.
Даже.
Пышное принцессовое платье как-то сдулось, колготки были порваны. Один лабутен слетел от пинка по Максу, другой она скинула. Косметика размазалась.
Ей было все равно.
«Жизнь сломалась. Жизнь у тебя, мам, сломалась, давно. Все плохо. Рыдай».
Она вспоминала свои наставительные слова. Теперь жизнь сломалась у нее.
Нет, все были живы, здоровы, но…
Но нет.
— Алина.
От негромкого хрипловатого голоса она вздрогнула, как от удара.
Подняла глаза.
Перед ней стоял Мастер Войны.
И он был в брюках.
Более того, в галифе, заправленных в начищенные сапоги. И в пиджаке типа кителя, из-под которого виднелся ворот сахарно-белоснежной рубашки. И даже при галстуке.
В руках он держал букет белых лилий.
Нет, охапку белых лилий.
Черный гроб «гелендвагена» маячил за его спиной. Черные волосы крылом рассыпались по прямым плечам.
Девушка спешно вскочила, одергивая драный пышный подол.
— Вы…
— Я, — сказал он и протянул ей руку.
С привычно когтистыми пальцами.
— Две вещи на свете наполняют душу священным трепетом, Алина. Это миг повержения врага твоего и бескрайний простор звездного неба. Первого скоро у нас будет с избытком. Второго же с избытком не бывает никогда.
Она несмело коснулась его ладони, горячей, как лава.
Он посмотрел ей в глаза. Вертикальные зрачки будто резали душу.
— Послушай. Я Мастер Войны великой империи Йертайан, и подле меня нет ничего, кроме смерти. Я осознаю, что нарушаю все непреложные традиции своего народа, обращаясь к тебе, желая примкнуть к роду твоему. Осознаю, что за это буду проклят матерью дома твоего, а Тайтингиль получит право убить меня… и я не окажу сопротивления. Как сейчас я не могу оказать сопротивления тому, что разрывает меня изнутри. Тело мое мертво, и тело мое есть смерть, — выговорил он чеканно и приложил ее ладошку к своей груди, где жадно билось, едва не выскакивая вон, сердце, жаркое и трепетное. — Но я не могу не любить тебя — вот здесь, Алина. Вот здесь.
Мастер Войны замолчал. От соприкосновения с его телом в пальцы Алины стремительно вливался жар.
— Примешь ли ты меня, Алина?
Вместо ответа, она рванулась к нему — схватила узкое лицо и приникла губами к губам, щекам, скулам, неожиданно покорно прикрывшимся векам — горячим, горячим, горячим…
На темном бархате московского неба рассыпались мириады звезд.
Все было так, как она мечтала.
Стремительная поездка по ночной столице и шпионское проникновение в Москва-Сити через дырку в заборе, замирание сердца — от запаха лилий, восхитительного чувства опасности и приключений… и бесчисленных лестничных пролетов. Кошачьи глаза инопланетянина сияли во тьме, Алина оступалась, ахала, и льнула, и повисала на безупречно прямом, огненно-горячем плече, и стискивала в ладони жесткие пальцы.
— Это… корабль? — наконец увидела Алинка.
Приземистая, горбатая, угластая поверхность, похожая на геометрический рисунок распластанного ската с агрессивно торчащим плавником, была сделана не из металла, а из какой-то мерцающей похоронным фиолетовым цветом субстанции, больше всего похожей на стекло. Пыльное стекло.
— Да. Это она. Моя корабль… тихо, Алина.
Мастер Войны тронул пальцами воздух, указывая во тьму, откуда попахивало странным — то ли горелым, то ли химическим — и слышались звуки тяжкого, будто старческого дыхания, усиленного в десятки раз.
— Ящер… дряхлый, уставший итту… Ступай сюда, Алина.
Он коснулся борта, и в гладкой, ровной поверхности с тихим шипением образовалась щель, обрисовавшая вход.
Алина вертела головой, оглядывая интерьер. Просто все белое, ярко-белое — никаких тебе космических штурвалов и звездных карт. Глаза с непривычки начали саднить от хлорированной белизны, пустоты.
Она сделал еще шаг — в белом полу разомкнулись створки, и снизу поднялись, раскладываясь в диагональ, белые кресла, вызвавшие у девушки ассоциации со стоматологическим кабинетом.
— Сядь и пристегнись.
Она взобралась и села — то есть почти легла. Мастер Войны перекинул через ее тело широкие белые ремни.
— Волноваться не нужно, она чувствует тебя…
— Я не волнуюсь, — ответила Алина пересохшими губами.
Все было непривычно, странно — и ужасно восхитительно!
Мастер Войны занял место чуть впереди нее. Руля или штурвала у корабля не было, а были ручки, вроде джойстиков. Чуткие когтистые пальцы пробежали по ним, и корабль ожил. Белизна исчезла; все стены оказались панорамным монитором, на котором в странном спектральном раскрасе вырисовывалась ночная Москва.
— Теперь полетаем.
Он до отказа выжал свои джойстики.
По корпусу пошла мелкая нарастающая дрожь, и Алину начало вдавливать в кресло так, что сердце оказалось где-то под горлом. Она попыталась что-то сказать, но губы, небо, язык потеряли чувствительность, а дыхание оказалось словно пережатым, вдохнуть было трудно, трудно, но…
— Терпи, — как всегда коротко сказал звездный воитель.
И корабль выстрелил вперед, мощно и совершенно бесшумно.
Буквально выстрелил, да; город всеми странными красками ударил Алине в глаза, потом сверкнула какая-то мутно-белая полоса — облака?..
А потом были звезды.
Перед девушкой распахнулась необъятная бездна великого космоса.
Это было совсем иное, нежели смотреть на белую вату облаков под крылом летящего в теплые края самолета.
Это был восторг, пронзивший в самое сердце. Алина никогда не думала, что может быть — вот так. Что вокруг будет монументальная мерцающая темень размываемого скоростью пространства и что к яростному, косматому от протуберанцев Солнцу можно подойти так близко, что станет очевидна упрямая борьба двигателей корабля с солнечным ветром и корабль победит — чтобы потом устремиться дальше, в необоримый звездный простор.
Мастер Войны вел свой корабль… свою корабль, да! — закладывая крутые виражи. Алина немного привыкла к компенсационным перегрузкам, которые сопровождали особенно лихие из них; терпела, сцепив зубы. И смотрела во все глаза. И чувствовала — всей собой. И дыхание замирало вовсе не от перепадов гравитации…
— Как красиво… — шептала она. — Как же красиво…
Он слушал ее шепот, и кивал, и снова швырял застоявшийся, соскучившийся по космическим просторам транспорт вперед и вверх, вперед и вверх…
Земной мастер Вадим Цах не подвел — все системы работали безупречно.
— Вот твоя планета, — проговорил Мастер Войны. — Смотри.
Земля была прямо по курсу, зеленая и голубая, маленькая и щемяще родная. Над ней, как комары, роились мелкие спутнички, что добавляло картине достоверности и… умиления.
— Так странно, — выговорил инопланетянин. — Нет защитных станций. Патрульных кораблей. Ничего нет. Полностью беззащитна… ты… хочешь пострелять, Алина?
— Куда? — опешила девушка.
Мастер Войны молча поднялся и подошел к ней; она завела глаза, пристегнутая ремнями поперек груди, двинуться не было никакой возможности, и от этого сердце билось еще сильнее.
Он встал сзади, прильнув виском к виску, и уложил горячие когтистые ладони поверх ее рук.
— Возьми управление.
— Я? — несмело пискнула она. Алинка, отважная девчонка, озорной и бесшабашный веселый ветер, — взрослеющая прямо сейчас.
Сейчас.
Черные пряди свивались около ее лица, щекотали, рассыпались по груди…
— Ты…
Она вцепилась в выехавшие из подлокотников ручки, ощущая, что они вовсе не холодные и не твердые, а словно живые, и пальцы вминаются в них, будто в плоть.
— Легче, расслабь запястье. Так. — Острый коготь прочертил по косточке. — Еще… Корабль умная, в этом кресле ты связана с ней всею собой. Она чувствует тебя и слушается. А теперь вели ей развернуться. На себя, вот так.
Он повел ее руку, и корабль послушно лег на курс.
— Быстрее не надо, — говорил Мастер в Алинкино ухо, и мурашки сладко бежали по спине. — И резче не надо тоже, хорошо. Вот, видишь? Там погибший спутник, космический мусор. У вас еще не научились его убирать. Убери.
Алина чувствовала, как на его виске бьется горячая жилка — близко, близко, почти на ее коже. Их руки стали вдруг едины, и стали едины с кораблем тоже — удивительное и небывалое чувство. Жар обливал ее всю, с головы до пят, она чувствовала, что рдеет щеками — хрупкая, неуклюжая в неистовом белом свете; в драном платье, драных колготках, со следом от ржавой рабицы на локте, с размазанной косметикой…
Она была счастлива.
Для того чтобы выстрелить, следовало особым образом вжать пальцы в ручки управления. И — пожелать этого выстрела, так он сказал.
Он, Мастер Войны.
— У меня точно получится? — тихо спросила Алина, вдыхая странный легкий запах Мастера Войны — звезд, космоса, необъятных, бесконечных черных просторов с вкраплениями далеких бриллиантовых звезд; и немного — лилий…
— Это хороший транспорт, — шептал Мастер Войны. — Его боевой мощи хватит, чтобы истребить целую планету… Моя корабль… и ты… лучшие. Стреляй, Алина.
Она зажмурилась, а потом распахнула глаза и вдавила пальцы в эти гашетки, названия которым она не знала, и почувствовала краткий удар пульса, отдавшийся по всему опасному, хищному телу звездного корабля. Мертвый остов старого спутника вспыхнул и брызнул осколками.
— Лучшая, — выдохнул Мастер Войны, и горячие губы коснулись шеи Алины.
