След от укуса уже потемнел. Кожа вокруг него стала синевато-серой от инфекции. Зубы вошли глубоко – может, даже задели артерию, – и было чудом, что Остин не истек кровью. Лилли вскочила на ноги. Мысли путались, сердце колотилось как сумасшедшее. Пару мгновений она просто бормотала:

– Боже… Остин, нужно… Господи Иисусе… Все аптечки остались в… черт… ЧЕРТ!

Остин поднялся и снова замотал рану банданой. Он хотел было что-то сказать, но Лилли суетливо вертелась вокруг, обшаривая полки и ящики приемной в поисках чего-нибудь – чего угодно, – что могло бы остановить инфекцию.

– Нужно немедленно обработать рану, пока… ЧЕРТ!

Она открывала один ящик за другим и копалась в старых документах, пыльных формулярах, канцелярских принадлежностях, конфетных обертках и пустых бутылках из-под выпивки. Вдруг она снова повернулась к Остину и воскликнула:

– Жгут!

– Лилли…

Дрожащими руками она попыталась оторвать полоску ткани от полы своей джинсовой рубашки.

– Нужно наложить жгут, пока…

– Какого черта здесь происходит?!

Голос раздался из противоположного угла приемной. Глория Пайн стояла по другую сторону стеклянной перегородки, завернувшись в одеяло, и говорила сквозь прорезь в стекле. Ее глаза опухли и покраснели – видимо, шум разбудил ее. Она постучала по стеклу.

Лилли глубоко вздохнула и ответила как можно спокойнее:

– Ничего, Глория, просто…

– Что с Остином? – она заметила окровавленную бандану. К ней подошли еще двое – Хэп и Бен – и тоже посмотрели за стекло. – Это укус? – Глория не отводила глаз от повязки на запястье юноши. – Его укусили?

– Да нет, конечно, он просто…

– Лилли, подойди на секунду, – тихо сказал Остин. Он положил здоровую руку ей на плечо, слегка сжал его, заглянул ей в глаза и грустно улыбнулся. – Уже слишком поздно.

– Что?! НЕТ! Какого черта ты так говоришь?

– Уже слишком поздно, малышка.

– Нет! Нет! Черта с два! Не говори так!

Лилли повернулась и увидела, что теперь у стекла собралась вся группа. Пробивавшиеся сквозь щели в заколоченных окнах лучи лунного света высвечивали силуэты бойцов, напряженно вглядывавшихся во тьму. Все смотрели на Остина.

– Лилли… – начал Остин, но она оборвала его, резко подняв руку, и обернулась к остальным.

– Мать вашу, идите спать – все вы… – сказала она. – ДАВАЙТЕ! МАРШ СПАТЬ! ЧЕРТ, ДА ОСТАВЬТЕ ВЫ НАС НАЕДИНЕ!!!

Медленно, один за другим они отвернулись от стеклянной перегородки и скрылись в темноте. Воцарилась тишина. Снова повернувшись к Остину, Лилли подбирала верные слова. Она не могла позволить ему сдаться.

Остин прикоснулся к ее щеке.

– Рано или поздно это должно было произойти.

– Что за чушь?! – воскликнула Лилли и сморгнула слезы. Сейчас не время было плакать. Может, однажды она заплачет снова. Но не сейчас. Сейчас нужно было что-нибудь придумать. Как можно быстрее. – Так… смотри… Нам нужны радикальные меры.

Он спокойно покачал головой.

– Я знаю, о чем ты думаешь. К сожалению, Лилли, ампутация уже не поможет. У меня жар. Инфекция уже распространилась. Ты ничего не можешь сделать. Уже слишком поздно.

– Черт, прекрати повторять это! – Лилли отстранилась от Остина. – Я тебя не потеряю!

– Лилли…

– Нет, нет… Это недопустимо!

Она облизала губы и огляделась, лихорадочно размышляя, надеясь найти ответ на все вопросы. Затем она снова посмотрела на Остина, увидела выражение его лица – и вдруг силы покинули ее: она поняла, что действительно ничем не может ему помочь. Она поникла, как сдувшийся воздушный шарик, и горестно вздохнула.

– Когда это случилось? Когда на тебя напрыгнула та здоровая тетка, перед тем как мы забежали внутрь?

Остин кивнул. Его лицо было спокойным, почти блаженным, как лицо человека, которому явилось божественное откровение. Он погладил Лилли по плечу.

– Ты все это переживешь. Я знаю. Если кто-то и может выжить в этом мире, то это ты.

– Остин…

– У меня осталось мало времени… И, знаешь, я не хочу потратить его попусту. Понимаешь, о чем я?

Лилли смахнула слезы.

– Мы так многого не знаем… Я слышала об одном человеке, которого укусили под Мейконом, но он так и не обратился. Черт, да ему целый палец откусили, а он не обратился.

Остин вздохнул и застенчиво улыбнулся.

– Единороги тоже существуют, – сказал он.

Лилли взяла его за плечи и взглянула ему прямо в глаза.

– Ты не умрешь.

Он пожал плечами.

– Нет. Умру. Мы все умрем. Рано или поздно. Но у тебя есть все шансы подольше задержаться в этом мире. Ты выберешься из этого дерьма.

Лилли протерла лицо. Внутри нее бушевали страдание и ужас, которые грозили в любую секунду разорвать ее на миллион кусочков. Но она подавляла их, отбрасывала, не обращала на них внимания.

– Мы выберемся вместе, красавчик.

Остин снова устало кивнул и сел на брезент, прислонившись спиной к стене.

– Если я не ошибаюсь, в одном из ящиков, которые ты только что перевернула вверх дном, была фляжка, – он улыбнулся Лилли фирменной улыбкой рок-звезды и откинул кудрявые пряди с бледного лица. – Если есть на свете Бог, в этой фляжке должна быть какая-то выпивка.

Весь остаток ночи они не сомкнули глаз, передавая друг другу фляжку с почти выдохшимся пойлом из запасов какого-то утомленного работой тюремного надзирателя. В темноте они тихо беседовали, стараясь, чтобы их не услышали остальные бойцы, разместившиеся в фойе, и говорили обо всем на свете, кроме раны Остина. Они строили планы, как выбраться из этого здания и как избежать столкновения с ходячими, которые уже бродили по коридорам, и рассуждали, есть ли вероятность обнаружить какие-нибудь припасы в других отсеках тюрьмы.

Лилли выбросила состояние Остина из головы. Перед ней стояла важная задача – вывести отсюда всех оставшихся в живых людей, – и она вошла в роль лидера с той же готовностью, с какой меняют гардероб, с той же легкостью, с какой спускают курок, с той же быстротой, с какой пуля пробивает очередную голову. Они говорили о том, как люди в Вудбери отнесутся к гибели Губернатора. Лилли даже немного помечтала о новом Вудбери, о месте, где люди смогут дышать, и мирно жить, и заботиться друг о друге. Ей отчаянно хотелось этого, но ни она сама, ни Остин не могли признать, насколько неправдоподобно это звучало, насколько ничтожны были их шансы даже выбраться невредимыми из этой забытой богом тюрьмы.

Ближе к рассвету, когда высокие окна засветились серебром и приемную залил бледно-серый свет, Лилли очнулась от грез. Она посмотрела на Остина. Жар усилился, и юношу знобило. Его темные глаза, в которых раньше всегда плясали озорные искры, теперь казались глазами восьмидесятилетнего старика. Под ними залегли глубокие тени, белки болезненно порозовели из-за лопнувших капилляров. Остину было трудно дышать, в легких скопилась жидкость, но он все равно улыбнулся Лилли.

– Что такое? О чем ты думаешь?

– Прислушайся, – прошептала она. – Ты слышишь?

– Что? Я ничего не слышу.

Она качнула головой в сторону боковой двери, ведущей в коридоры тюремного блока.

– Вот именно! – Лилли встала на ноги, оправилась и проверила пистолеты. – Похоже, ходячим надоели пустые комнаты, и они ушли. – Она передернула затвор одного из ругеров. – Я проверю тюремный блок, может, там есть что-то полезное.

Остин резко поднялся на ноги и чуть не упал от головокружения. Он подавил подкатывающую к горлу тошноту.

– Я пойду с тобой.

– Ни в коем случае, – она засунула пистолет за ремень, проверила второй и тоже засунула его обратно. – Ты не в форме. Я возьму остальных. Оставайся здесь и держи оборону.

Остин многозначительно посмотрел на нее.

– Я пойду с тобой, подруга.

– Ладно… – вздохнула Лилли. – Как хочешь. У меня нет сил спорить. – Она подошла к стеклянной двери, открыла ее и выглянула в сумрачное фойе. – Бен? Мэттью?

Все бойцы сидели на расстеленном на полу одеяле, сбившись в кучу. Ночь прошла без сна, и их глаза покраснели от усталости. На первый взгляд могло показаться, что они играют в какую-то игру: содержимое их карманов одной кучей лежало на одеяле, как будто они только сделали ставки. Но Лилли быстро поняла, что они делили свои скромные запасы – в карманах нашлось несколько шоколадных батончиков, ключи, сигареты, один фонарик, жвачка, пара охотничьих ножей, один телескопический прицел, одна рация, носовые платки, одна фляжка и моток изоленты.

– Что происходит? – Мэттью вскочил на ноги, потянувшись к оружию. – Что с юнцом?

– Я цел и невредим, – сурово ответил Остин, стоя за спиной у Лилли, но голос его намекал, что он столь же невредим, как побитый пес. – Спасибо, что спросил.

– Помогите мне быстро обыскать коридор, – сказала Лилли. – Мэттью, прихвати с собой свой АК… на всякий случай… И ты, Бен… Возьми с собой ножи, – она посмотрела на Глорию. – Остальные пусть держат оборону. Если что-то пойдет не так, сделайте один предупредительный выстрел. Ясно?

Все кивнули.

– Вперед, – сказала она своей группе, – не будем терять времени зря.

Трое мужчин вслед за Лилли подошли к боковой двери. Лилли достала пистолет, глубоко вдохнула и вытащила железный прут, который временно удерживал дверь. Затем она осторожно повернула ручку. Дверь тихо скрипнула и приоткрылась. Лилли выглянула в образовавшуюся щель и попыталась разглядеть весь длинный коридор.

Было темно и тихо. Двери нескольких камер были распахнуты настежь.

В дальнем конце коридора – так далеко, что они казались лишь грудой тряпья, – лежали останки трех солдат, которых Губернатор накануне отправил внутрь. Распростертые на выложенном кафельной плиткой полу, они были обезображены до неузнаваемости. Пол и стены были забрызганы их подсохшей кровью.

К счастью, насколько Лилли могла судить, ходячие уже ушли, хотя их гнилостная вонь до сих пор витала в воздухе.

Лилли кивнула остальным, и все один за другим шагнули в коридор.

Они дошли до середины коридора и не нашли ничего, кроме пустых камер, мусора и разбросанной одежды – люди явно собирались впопыхах, – как вдруг Остин услышал позади себя какой-то шорох. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с огромным ходячим, который вышел из темной камеры без окон.

Остин отпрыгнул и инстинктивно поднял глок как раз в тот момент, когда здоровенный мертвец со спутанной, длинной, как у Распутина, седой бородой раскрыл жуткие челюсти и набросился на него. Его щеки были разодраны в клочья недавним огнестрельным ранением, молочно-белые глаза кровожадно сверкали. Старик пытался укусить Остина в лицо, но в этот момент ствол глока практически случайно оказался в горле у мертвеца. Остин начал давить на спусковой крючок.

– Остин, не стреляй! – прошипел Бен Бухгольц, шедший справа от юноши. – Шум! Остин, не надо!

Часто моргая от испуга, то и дело щурясь от ярких болезненных вспышек, вызванных жаром, Остин ударил монстра головой о ближайшую стену. От удара череп ходячего раскололся, но мертвец продолжил остервенело кусать ствол пистолета, засунутый ему в глотку, словно надеясь разжевать его.

Остин взревел и снова ударил мертвеца о стену, а затем еще раз и еще, и в этот момент он краем глаза заметил, как блеснула сталь, и лезвие ножа с чавкающим звуком вошло ходячему прямо в лоб.

По рукоятке полилась вонючая кровь и черная желчь. Бен Бухгольц высвободил нож, пронзил мертвеца во второй раз и в третий, пока бородатый ходячий не повалился на пол, истекая кровью.

Воцарилась напряженная тишина. С секунду все приходили в себя.

Затем они двинулись дальше. Остин шел последним, очень медленно. Желудок сводило от тошноты, по спине бежали мурашки, юношу знобило. Они направлялись к концу коридора. Во главе колонны шли Бен и Мэттью, каждый из которых держал в руках по ножу. Остин увидел, как Лилли остановилась возле открытой камеры в двадцати пяти футах впереди и внимательно посмотрела внутрь. Мужчины приостановились и оглянулись.

Что-то было не так. Остин понял это по поведению Лилли. Она опустилась на одно колено и подняла что-то с пола. Двое бойцов нетерпеливо переминались с ноги на ногу, но ничего не говорили. Остин подошел к Лилли и заглянул ей через плечо.

Увидев, что привлекло внимание девушки, он повернулся к остальным.

– Ребят, погодите секунду, – сказал он. – Проверьте, можно ли забаррикадировать дверь в конце коридора.

Мужчины пошли дальше, осматриваясь по сторонам и держа ножи наготове. По закоулкам тюрьмы гуляло тревожное эхо. Издалека доносился вездесущий гомон толпы мертвецов. Ходячие заполонили все тюремные площадки и окружили жилые блоки. Но в этот момент в коридоре стояла абсолютная тишина. Остин присел рядом с Лилли и положил руку ей на плечо.

У нее с подбородка сорвалась одинокая слеза. Девушка задрожала. Перед ней была спальня ребенка, которую явно покинули в спешке. На шлакоблочной стене над койкой кто-то подвесил несколько букв, сложенных в имя С-О-Ф-И-Я. Лилли держала в руках плюшевого медвежонка, словно это была раненая птица. У игрушки не было одного глаза, а мех истерся от частых ласк. На сделанном из деревянных ящиков туалетном столике в углу стояла старинная музыкальная шкатулка.

– Лилли?..

Остину стало страшно, когда Лилли отстранилась от него и подошла к туалетному столику. Она подняла крышку музыкальной шкатулки, и зазвучала дребезжащая мелодия. «Тише, малышка, баю-бай… У мамы на ручках засыпай». Лилли осела на пол прямо перед шкатулкой. Ее лицо исказилось от тоски. Она заплакала. Тихо. Безутешно. Опустив голову, она вздрагивала всем телом. Слезы струились у нее по щекам и падали на грязную напольную плитку. Остин подошел к ней, встал рядом на колени и попытался подыскать слова. Но слова не приходили.

Он отвернулся – отчасти из уважения к ее горю, а отчасти из-за того, что он не мог вынести вида ее слез. Он смотрел по сторонам, терпеливо ожидая, пока гнетущая Лилли тоска выйдет наружу. На полу, на кровати и на жалкой полочке, прибитой к растрескавшейся шлакоблочной стене, валялись детские вещи – куклы-голыши, наконечники стрел, наклеенные на картон сухие листья и книги, десятки книг, расставленных на полке и засунутых под кровать. Остин прочитал названия: «Волшебник страны Оз», «Чарли и шоколадная фабрика», «Элоиза», «Мило и волшебная будка» и «Матильда».

Его взгляд задержался на одной из книг. Голова болела. Глаза увлажнились, желудок сжался от озноба. Он все смотрел и смотрел на название книги. И вдруг его осенило, пусть и совсем не к месту: судьба Остина была потрескавшимися золотистыми буквами начертана на корешке зачитанного тома «Золотой библиотеки для малышей». Все сошлось воедино, все слилось в высокую волну вдохновения.

Он посмотрел на Лилли.

– Обещаю, мы выберемся отсюда, – низким, уверенным голосом сказал он. – Ты проживешь долгую жизнь, родишь много детей, станешь прекрасной матерью и еще не раз пойдешь на вечеринку и будешь пить коктейли с маленькими зонтиками.

Лилли подняла голову и взглянула на него опухшими, мокрыми от слез глазами. Она с трудом могла говорить. Ее голос казался совсем безжизненным.

– О чем это ты?

– Есть идея.

– Остин…

– Я знаю, как выбраться. Давай же, зови ребят. Я все расскажу.

Он помог ей подняться.

Лилли посмотрела ему в глаза, и он ответил на ее взгляд, и впервые с начала войны они в полной мере почувствовали свою любовь друг к другу.

– Не спорь со мной, – сказал он, невесело улыбнувшись и подтолкнув Лилли к выходу.

Но прежде чем вернуться в приемную, Остин еще раз окинул взглядом это печальное пристанище ребенка…

…и еще раз посмотрел на потертый, изодранный, подмоченный корешок «Легенды о Гамельнском крысолове».