Глава 13
На замке
Ким все же был механиком: он безошибочно понял, что транспорт больше не слушает управления. И у них не было ни секунды, чтобы подготовиться к тому, что началось.
Внезапно машину резко бросило в сторону, они разогнались, потом в момент встали, потом, кажется, ехали только на одном боку, задрав другой в воздух. Их мотало, швыряло и бросало; Ким упал на Власа, потом его ударило раненым плечом о борт и еще повозило туда-сюда. Изо всех сил он пытался вернуться в кресло, соображая наиболее профессионально развитой частью мозга, что там у транспорта с центром тяжести, и могут ли они опрокинуться вверх тормашками.
Насколько удавалось вспомнить – не могут, но и без того машине приходилось несладко: жалобные взвизги и завывания мотора были слышны даже сквозь изоляцию. Теперь они гнали во весь опор каким-то абсурдным курсом, вихляя змейкой и ежесекундно тормозя толчками, от которых съеденные только что мясо и хлеб запросились назад. Вдруг машина заложила красивый вираж по широкой дуге, моментально превратившейся в спираль, и, наконец, завертелась на месте, вокруг своей оси, все быстрее, быстрее, быстрее… Мир поплыл…
А потом все кончилось.
– Есть, – послышался сухой хрип.
Если бы Ким чувствовал, где у него руки, а где что, он бы похлопал Риману. Каким-то запредельным образом в этой свистопляске боец, как видно, сумел отключить автоматику – вместе со всеми системами. Теперь они, с опущенными шторками, которые Ким так хорошо смазал, стояли в полнейшей темноте. Но стояли.
Сбоку послышался стон и шебуршание, потом снова стало тихо.
– Личный состав, перекличка, – поразительно, каким собранным и уверенным был голос Каверина. Словно только что не происходило ровным счетом ничего особенного. От этого Киму сразу стало как-то спокойнее.
Бойцы по очереди называли свои фамилии, и первое «Арипов» прозвучало вполне бодро.
– Пассажиры, все целы?
– Ох, не соврать бы… – спустя секунду откликнулся Влас. – Приятель, привстань с ног моих, а?
Перегнувшись назад, Ким позвал:
– Кира, Рут, вы в порядке?
– О, в полнейшем! – немедленно отозвалась Рут. – А яйца-то в каком порядке – просто загляденье!
– Детка, это вряд ли яйца: они, помнится мне, были печеные. Но вот что касается сбирня, то задумка Бакура презентовать его нам в стеклотаре сейчас не кажется мне такой уж удачной.
Ким улыбнулся в кромешной тьме.
– Ино, в норме? – раздался голос капитана. А потом еще раз, настойчивее: – Ино!
Индра молчал. Ким услышал, как рядом с ним щелкает замок ремня, потом Влас выбрался из кресла и через несколько мгновений отозвался:
– Он здесь, дышит, но без сознания. Ого, неслабо его приложило…
Кабину осветили лучи фонариков. Влас приводил Индру в чувство до тех пор, пока не услышал негромкое, но отчетливое «отвали».
– Риман, доложите, где мы.
Ким мельком подивился порядкам силовиков: кто тут мог, интересно, определить, где они?
– Оно ясно где, – раздался зловещий голос Ерика. – В самом центре. Вы послушайте.
Все затихли. У Кима отчаянно звенело в ушах, но, кроме этого, слушать было вроде бы нечего.
– Головы, головы свои послушайте!
И тут Ким понял, о чем толкует дикарь: звон в ушах не проходил, он нарастал и отзывался во всем теле.
– Уходим? – быстро спросил Риман.
– Поздно. И непонятно куда. Пересидим, – тон у Ерика был мрачный.
– Так, – Каверин поднялся и передал Власу фонарик, – Значит, остаемся здесь и ждем, пока закончится магнитная буря. Будет неприятно, но пережить можно. С места никому не двигаться, всем пристегнуть ремни. Еще раз для особо умных: из кресла – ни шагу, вам ясно?
Зачем теперь-то пристегиваться, если они не собираются бежать от Магнитки, подумал Ким, но приказ капитана выполнил. Влас пристегнул Индру, вернулся на место и, перед тем как воткнуть неизменные наушники, не очень понятно пошутил:
– Ну, что называется, приятного полета, приятель. Держись и поехали.
Звон стал громче. А потом… еще громче. Теперь уже Киму казалось, что он весь резонирует, словно металлический колокол, словно одна большая полая труба, по которой с гудением и свистом несутся с космической скоростью элементарные частицы, из которых состоит все на свете. Ведь любой человек – не больше чем набор элементарных частиц. Это так пугает…
Фонарик, который Влас подвесил к потолку, лил слабый свет на его лицо с закрытыми глазами, на бледную физиономию Индры. Индра выглядел необычно. Он вдруг открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же закрыл обратно. Так повторилось несколько раз.
Ким прекрасно его понимал: ему и самому хотелось заговорить. Ни о чем, просто так, чтобы услышать свой голос и чтобы ему ответили. Чтобы не было так страшно. Стоп, почему это ему страшно? Чего он боится? Они в безопасности, в транспорте. Им ничто не угрожает. Всего и проблем, что звон в ушах, низкая гудящая нота, разрывающая череп, сводящая с ума, наполняющая слабостью и ужасом.
Страх. Паника.
Да что за ерунда, откуда паника? В голове наплывают одна на другую размытые картины: Коллектор, мастерская, хохочущее лицо Тори Лексуса, пустые глаза синтетов, пустые глаза консула Эдо. Ким слышит их голоса, все вперемешку. Нет, он слышит их мысли! Он «читает» их безо всякого усилия.
– Надо уходить отсюда.
Надо, надо, мысль очень умная, но у него нет сил, он и шагу не сделает; руки ледяные, а пульс за двести. Сердце не выдержит, откажет.
– Спасайтесь! Мы все здесь погибнем!
Чей же это след, чья же это тонкая, прерывистая волна. Это говорит Сенна, или Мак, или Готам, или… Да нет же, это никто не говорит. Это думает кто-то… Кто-то здесь, в транспорте.
Ким идет по волне, как по ниточке в лабиринте, он скользит по ее изгибам, и его голову внезапно наполняет стон:
– Боже мой, боже мой, боже мой…
Он дергается, теряет волну – нет, не теряет, она прилипла к нему намертво, он все равно все слышит. А вот и вторая:
– Надо было уходить! Еще не поздно… может?..
Она сливается с первой, рисунки накладываются, резонируют, и амплитуда колебаний резко возрастает, заставляя нервные окончания Кима корчиться от боли.
– Здесь хуже, гораздо хуже, здесь совсем плохо…
– Боже мой, что я наделала…
– Прочь! Прочь! Прочь!..
Чужие волны присасываются к Киму, как паразиты, тянут из него силы, интерферируют, модулируют, усиливают друг друга. Миллионы нейронов в его гудящей, ревущей, сжатой со всех сторон голове перегорают каждую секунду. Страх. Паника. Бежать.
– Бежать! Выйти отсюда.
Как громко… Потому что это не волна, то есть это волна, но звуковая. Кто-то заговорил, и Киму трудно понять кто, хотя все сидят рядом. Все так близко, и все так много думают, так много и больно думают…
– Мамочка!.. – тонкое, жалобное. Это говорит Рут.
– Конец, это конец, – кто-то из бойцов, тоже вслух.
– Надо наружу. Мы здесь задохнемся, – и точно, после этих слов Власа Ким сразу чувствует, что ему не хватает воздуха.
Стены транспорта сжимают его в железном кулаке. Волны, волны со всех сторон, мысленные крики, мольбы о помощи, рыдания… Кто-нибудь, уберите, выключите это немедленно! Он больше не может, не хочет!!!
Ким совершенно отчетливо понял, что единственное, что сейчас может ему помочь, – это выбраться из транспорта. Но приказ Каверина все еще удерживал его. Это не он с неразборчивым выкриком отстегнул ремень, вскочил с места и кинулся к люку: это был Риман.
– НИ С МЕСТА!!! – Ким впервые с начала этого кошмара услышал голос командира, но тот едва донесся до него сквозь адскую какофонию в ушах.
Риман уже успел отвернуть все ручки на двери, бормоча: «Выйти, выйти…» – дверь распахнулась, снаружи брызнул красноватый свет, и пахнуло нагретым железом. Капитан вскочил, попытался перехватить бойца, но все движения его были какими-то плавносмазанными, как будто Каверин двигался в жидком масле. Риман отчаянно лягнулся и выскочил из транспорта. Командир кинулся следом.
В транспорте как будто взорвался снаряд – и за ним начали детонировать другие. Влас вдруг исступленно выкрикнул: «За ними, скорее! Все уходим!» – и сорвался с места. Ерик уже был у двери, крича: «Стой, дебил!» Панько и Сун, пошатываясь, поднялись с мест; Рут, всхлипывая, отчаянно тащила Киру к выходу. Кима качало, он боялся, что не дойдет до двери, но все же дошел и вывалился на воздух, и его с головой макнуло в малиновое зарево: прямо перед ним висело солнце – зловещее, едкое, сводящее с ума.
А потом он бежал. Много минут без передышки – или много часов? Все, что он знал, это что ему нужно оказаться как можно дальше от проклятого места и от чужих болезненных мыслей, которые так терзали его бедную голову.
Когда Ким очнулся, солнце уже почти село. Он лежал ничком на земле, и вокруг, насколько хватало обзора, не было ничего, кроме каменистой земли, песка и жалких ссохшихся пучков травы. Ему стало холодно. Рассеянно оглядев себя, Ким сообразил: правильно, они ехали без термокостюмов. Здорово болело плечо; повязка сползла и размоталась, свисая грязными потрепанными петлями, а царапины, после того как Кима потаскало по салону, опять кровоточили.
Он сел, осмотрелся еще раз. Никаких следов на песчаной почве, ничего… Откуда же он примчался, не разбирая дороги, как курица с оторванной головой? И где сейчас остальные?
В любом случае, если он хочет их найти, начинать нужно прямо сейчас. Ночью на Открытой земле, в одиночестве, без укрытия, одежды и оружия… Верная смерть. А солнце скоро сядет.
Солнце… Ким с содроганием вспомнил, каким чудовищным показался ему пурпурный свет, когда он только выбрался из машины. Наверняка он бежал прочь от него. За это время диск сместился – знать бы насколько!
Без особой надежды он достал из кармана пласт-фон, но обнаружил, что аппарат не подает признаков жизни. Если сейчас неправильно выбрать направление – можно бежать по этой степи до скончания века. Так. Что рассказывал Ерик? Ориентирование по солнцу… Вспоминай, Ким, вспоминай!
Когда начался переполох из-за Магнитки, был как раз полдень – Риман сказал. Прошло где-то с полчаса, и потом их мотало. Тоже с полчаса где-то. Потом они остановились, и начался тот мрак. Здесь уже сложнее… Часа два? Скорее, три. Но ему было больно, и раз ему кажется, что три, значит, на самом деле меньше. Значит, два часа, и потом… Ким прикинул, сколько он мог пробежать до полного упадка сил. Неплотный завтрак, гликогена в мышцах и печени хватило бы на… Нет, неправильно: его подхлестывали адреналин и кортизол, он мог сделать сверхусилие и бежать. Все равно, никак не больше двух часов кряду.
Солнце за два часа должно было сместиться на тридцать градусов. И, Вселенная, пожалуйста, пусть окажется так, что эти два часа он бежал по прямой!
Не медля больше ни минуты, Ким поднялся и рванул назад.
Почти сразу стало ясно, что попасть сюда было намного, намного легче, чем будет теперь вернуться. Свои запасы энергии он истощил полностью. Невыносимо хотелось пить, но пить было нечего, и думать об этом было нельзя. Можно думать о том, что он бежит уже десять минут, и, значит, ему осталось всего лишь час пятьдесят до транспорта… Если, конечно, он не ошибся с направлением, но об этом тоже нельзя думать.
Как удачно, что в Коллекторе бег на длинные дистанции давался ему лучше всего! И как неудачно: ведь иначе он, идиот, не умотал бы так далеко. Жгло легкие, ныло больное плечо, вскоре заболели и ноги. Ким не смел слишком разгоняться, чтобы не перегореть, но и сбавить темп боялся, потому что солнце было против него – в этом месте все было против него.
А хуже всего то, что минуты текли, уходили в песок, а Ким все бежал; и все страшнее становилось бежать, бежать, а в конце концов так ничего и не увидеть.
Он уже тысячу раз потерял надежду, собирался плюнуть на все, лечь на землю и подождать милосердного конца, но продолжал гнать себя вперед. И в конце концов на фоне последних закатных пурпурно-лиловых лучей он увидел транспорт. Ким долго не верил своим глазам и стоял, упираясь ладонями в колени, а потом, не находя сил даже как следует обрадоваться, пошатываясь, пошел к нему.
Там были какие-то люди – Ким плохо видел против солнца, но их точно было гораздо меньше десяти. Остальные внутри? Или…
Пришлось приказать себе трижды, прежде чем он сумел опять перейти на бег. Уже можно было что-то рассмотреть: вот Рут с Кирой сидят на земле, обнявшись. Рядом – кто это, невысокий – Сун? Да, он, и Каверин. И… все?!
Последние метры Ким преодолел почти ползком и, добравшись до женщин, упал на колени.
– Что… – Ему казалось, что слова произносят именно так, но, видно, он ошибался: звука не было.
– Не спеши, парень, отдышись, – Каверин присел перед ним на корточки и вытащил из кармана плоскую флягу, к которой Ким тут же с жадной благодарностью припал.
– Где… остальные… – На этот раз получилось чуть лучше.
Каверин не ответил. Рут монотонно раскачивалась из стороны в сторону: присмотревшись, Ким увидел, что Кира лежит на руках у дочери с закрытыми глазами.
– Она?..
– Чш-ш… – непривычно тихо и мягко перебила девушка. Глаза ее припухли, но были сухими. – Спит. Не буди.
Ким обвел взглядом окрестности. Горизонт пламенел все слабее, все краски блекли на глазах.
– Командир, – он сглотнул, – Что произошло? Где остальные, внутри?
Вместо Каверина ему ответил Сун:
– Все были как пьяные и в разные стороны ломанулись. Капитан вроде Рима изловил, а тот ему предплечье сломал, а сам давай чесать. Я сам-то не очень помню, по правде: все как в тумане. Очнулся здесь, смотрю – четверо нас.
Ким только сейчас заметил, что командир держит правую руку на уровне груди, на весу.
– За Риманом погнался Арипов, – с видимым внутренним усилием сказал он и зачем-то прибавил: – Он не убегал, а хотел остановить товарища.
– И что? – холодея, спросил Ким.
– Что было дальше, мы не знаем, – объяснил Сун, – Но только уже ведь больше четырех часов прошло.
– Смотрите, вон там! – Забыв про спящую мать, Рут вытянула руку и указывала на далекую маленькую фигурку в сумеречной дымке. Человек приближался, но понять, кто это, было пока невозможно.
Это оказался Панько. А узнали они его крупную фигуру не сразу, потому что на спине он тащил Римана. Точнее, тело Римана.
Сжав зубы, Каверин смотрел, как Панько бережно укладывает друга на землю. Даже несведущий Ким сразу догадался, что случилось: голова у Римана лежала неестественно – очевидно, он сломал шею.
– Там какая-то скала торчит посреди степи – отвесная, гладкая, как болт, – глухо выговорил Панько. – Не знаю, как он на нее взобрался. Он вообще лазал всегда не очень, с учебы еще…
Сун положил руку ему на плечо.
– Э-ге-ге-эй… – послышался далекий голос и, чуть не свернув шею резким движением, Ким разглядел еще кого-то, бежавшего к транспорту с той же стороны. Еще за полсотни метров человек начал размахивать руками: – Я зде-есь! Свой!
«Чей же еще… Кому тут быть, кроме нас?» – оцепенело подумал Ким. Это был не Ерик.
Добежав, Влас повалился на бок и навзничь, подняв облако песчаной пыли:
– Вселенная меня забери! Думал, не успею до темноты – и все, каюк… Ну это было, скажу я вам, что-то с чем-то! – Шумно подышав, он приподнялся на локтях, – А что это, кстати, было?
– Геомагнитная буря, – с готовностью ответила Кира, которую все-таки разбудили. Несмотря на пережитое, ни грамма дружелюбной заинтересованности окружающим миром не исчезло из ее голоса. – Резкое изменение кольцевого тока Земли, дельта которого может доходить до экстремально больших значений. Нарушает работу электроники и систем связи, так же как и нейронных цепочек коры головного мозга, приводя к нарушениям когнитивной деятельности, дестабилизации эмоционального фона и глюкам.
– A-а… Значит, нам всем привиделось, что надо валить, вот мы и драпанули… – с пониманием протянул Влас.
– Да, в таком состоянии проявления страха у одного члена группы вызывают цепную реакцию паники у остальных, – подтвердила Кира и, подумав, добавила уже менее уверенно: – Правда, немного аномально, что все разбежались. Обычно при Магнитке, знаете ли, тянет закопаться куда-нибудь, принять позу эмбриона и ни гу-гу. И так с недельку-две.
Киму показалось, что в точности это словцо – «закопаться» – он слышал от Ерика, когда тот описывал Магнитку. «Ходишь, как стукнутый, и мерещится всякое…»
– Влас, Панько, вы Ерика где в последний раз видели, не вспомните?
Панько только расстроенно пожал плечами. А Влас вдруг сел и посмотрел на Кима как-то побито.
– Я его видел. Там, в скалах.
Влас замолчал, и Ким тоже молча ждал продолжения.
– Он там в какой-то разлом свалился, – Влас не смотрел Киму в глаза. – Глубоко.
– Он был мертв? – спросил Ким спустя пару минут.
– Я не уверен, – извиняющимся тоном ответил Влас. – У него голова была вся в крови. И вообще он… ну, не шевелился.
– Ох… – горестно выдохнул Сун, а Панько сжал руками большую голову.
– И ты его там оставил?! – гневно воскликнула Рут.
– Так почти стемнело к тому времени, – принялся оправдываться Влас. – И сил никаких, а стенки там совсем крутые, я бы в одиночку ни в жизнь его не вытащил. Но место я запомнил, утром можно туда…
И правда, стало совсем темно – а Ким и не заметил. Влас, поеживаясь, убеждал:
– Ну правда, так ведь только заблудишься: пойдемте в транспорт, а завтра…
Каверин только посмотрел на него и опять ничего не сказал.
– Да мы бы пошли, – негромко откликнулась Рут. – Только никак. Дверь, понимаешь, на замке.
