Часть первая
Черноморский дятел
Было это в те годы, когда простое слово, утерянное на северном побережье Черного моря, невероятно быстро находилось на южном побережье моря Лаптевых. Причем, в одной компании с рассказчиком и слушателями.
Новая порода HOMO STUCUS – человек стучащий была выведена путем скрещивания подлеца типичного и дятла обыкновенного. Взращенный в тепличных условиях первых колхозов и городских коммуналок, он обладал повышенным ощущением локтя товарища, медленно переходящим от пионерского салюта до дружеского рукопожатия с постепенным заведением за спину обеих конечностей.
Старинная советская пословица гласила: роди, построй и посади. Первое относилось к женщинам, второе – к мужчинам, а третье – не имело пола, охватывая без исключения все категории граждан. Т. е. нормальный советский человек должен был родить политически грамотного младенца, построить Днепрогэс или Магнитку, после чего беззаботно провести лет десять в экологически чистых местах дальнего Севера или ближнего Заполярья. И в этом – огромная заслуга человека стучащего. Незаметный, неутомимый и вездесущий, он проявил себя в различных областях науки, культуры, промышленности и сельского хозяйства. Не гнушался ни производственных отношений, ни бытовых склок и всегда находил в каждом человеке новые, ему самому неведомые грани…
1937 год. Новороссийск. В кают-компании брандвахты группа молодых штурманов отмечала пятилетие окончания одесской мореходки. Времени прошло совсем немного, но бывшие курсанты уже почувствовали себя настоящими морскими волками – за столом не умолкали рассказы о штормах, отмелях и шквальных ветрах в Керченском проливе. Самая рядовая баланда была затравлена под красное недорогое вино. Друзья плавали (да простят меня моряки, – ходили) на различных судах технического флота и естественный интерес к условиям работы и быта друг друга постепенно вышел на первый план.
Неожиданно возник странный вопрос: «Почему старший помощник капитана земснаряда постоянно замкнут, уединяется в каюте и что-то читает?» Всеобщий любимец и фантазер, штурман этого же судна по фамилии Кранец немедленно подхватил тему.
Конечно, человек с такой редкой фамилией мог и промолчать, но только не Коля Кранец – душа любой компании. Фантазия переполнила недозревший, как июльская груша, мозг и он загадочно прошептал:
– Так он же – сын известного херсонского фабриканта и дочери николаевского протоирея. Говорят, отец закопал перед смертью целое состояние, а чтобы чекисты не догадались, зашифровал место клада на странице Псалтыря. Вот он и утюжит день за днем священное писание – надеется добраться до наследства…
Застолье, на несколько минут, утонуло в тишине – подобного не ждали даже от него. Коля пригубил вино из бокала и сразу перешел на другую тему, но через два дня к брандвахте подъехала черная легковая машина с аккуратными шторками. Старпом уехал прямо с вахты с двумя деликатными офицерами в штатском. Николаю пришлось долгие двадцать суток стоять на вахте и за себя, и за того парня, вернее, за того старпома.
Не прошло и трех недель, как старпом вернулся. Правда, похудевший, слегка уставший и еще более замкнутый. На Николая посмотрел как-то странно – не то, чтобы враждебно, но мимо. Словно, был Кранец, и нет Кранца. А через два дня фельдъегерь привез пакет на имя: «Кранец Н.А.». Так официально к Николаю никогда еще не обращались.
Расписавшись на отдельном листке, Кранец Н.А. получил возможность ознакомиться с содержимым таинственного пакета. Внутри находился небольшой желтый листок с очень лаконичным текстом:
«Гр-н Кранец Н.А., Вам надлежит явиться к 22.00 в здание ОГПУ, кабинет № 39…»
Строчка с перечислением того, что при себе надлежало иметь, была девственно чиста и давала зыбкую надежду, а неразборчивая подпись таила неизвестную фамилию аборигена кабинета № 39. Две ночи Николай не спал – сны никак не хотели посетить его кудрявую голову, и поэтому в проходной здания ОГПУ штурман был совершенно непохож на предъявленный паспорт. Строгий дежурный не хотел пускать, но, трижды сверив его личность с фотографией и наоборот, разрешил продолжить движение. Для того чтобы гр-н Кранец Н.А., не дай бог, не заблудился, к Николаю прикомандировали сразу двух экскурсоводов с винтовками наперевес. К винтовкам были примкнуты штыки, чтобы движение по коридору насытить динамизмом и целеустремленностью. Естественно, к кабинету № 39 кортеж прибыл без опоздания. На стук откликнулся чей-то заспанный голос:
– Ждите в коридоре, Вас вызовут…
Николай сел на стул. Сопровождающие стали по обе стороны, видимо, чтобы скрасить гр-ну Кранцу Н.А. одиночество. Так, в дружеском окружении. Николай провел целый час. Потом – второй. За ним – третий.
Почетный караул сменялся дважды, но упрямая дверь никак не открывалась. «Может, обо мне забыли, и я могу идти домой?» – подумал Николай. Но тревожить хозяина таинственного кабинета № 39 напоминанием о своей скромной персоне не решился – зачем по пустякам беспокоить такого занятого человека. К концу шестого часа ожидания, когда рубашка Николая в очередной раз высохла, а брюки, совсем наоборот, покрылись утренней росой, из-за двери раздался так полюбившийся гр-ну Кранцу Н.А. баритон:
– Входите…
Едва переступив порог, гр-н Кранец Н.А. почувствовал себя в кабинете настолько уютно, что готов был прожить в этом помещении всю, как ему еще казалось, оставшуюся жизнь.
За столом сидел огромный детина, звание которого не определялось из-за нависших на петлицы щёк.
– Садись, – произнес он, не поднимая глаз, от каких то важных документов.
Переход на «ты» сразу успокоил Николая. Значит, его сразу расстреливать не будут, догадался он. Зачем переходить на такую дружескую форму общения, если собираешься доставить человеку неприятности?
Когда гигант встал во весь рост и подошел к стулу, на котором нервно ёрзал тыл гр-на Кранца Н.А., – все сомнения были отброшены напрочь. Огромный наган в правой руке красноречиво говорил о том, что разговор предстоит конкретный и лаконичный.
– Что же с тобой, гадёнышем, делать? – глядя в упор красными от бессонницы глазами тактично поинтересовался ученик Дзержинского, – Сразу пристрелить или желаешь умереть мучительно, но медленно?
В двух словах рассказав об урожае картошки на огороде старпома, отважный чекист, вкратце, затронул и тему сноса николаевского кафедрального собора с последующим тщательным разбором метровых стен с фундаментом.
Беседа протекала достаточно мило, если не считать дружеского почесывания наганом о висок седеющего на глазах штурмана. К концу разговора гр-н Кранец осознал всё настолько, что не мог усидеть на месте и носился за мудрым следователем уже на коленях по всему кабинету. Последнее, что запомнил штурман, было дуло нагана, прижатое чуть выше переносицы. К сожалению, временная потеря сознания, не дала ему возможности насладиться безудержным весельем, охватившим стража революции после осечки. Была осечка случайной или планировалась заранее, Николай так и не узнал, но вынесли г-на Кранца Н.А. из здания ОГПУ совершенно седым уже знакомые нам экскурсоводы.
Никогда больше штурман Кранец не шутил в присутствие более одного человека – себя. В компании теперь он сидел молча, рядом со старпомом, терпеливо ожидая, когда благородная лысина выбьет коварную седину из его многострадальной головы. В том, что стукач или, как шутили моряки, черноморский дятел, завелся на судне, не сомневался никто. С уверенностью можно было сказать только то, что ни штурман Кранец, ни тем более старпом к этому стуку не имели абсолютно никакого отношения.
А дятел вышел на чистую воду сам – через несколько лет на фронте оказались все участники легендарной встречи выпускников. Кроме одного – самого тихого, скромного, неприметного и малограмотного штурмана забытой даже богом шаланды…
