Мику Леонфорте, сколько он себя помнил, всегда снился один и тот же сон, в котором он видел себя уже не мальчиком, но молодым мужчиной, совершенно не похожим на того смуглого мальчишку, которого он видел каждое утро в зеркале. Во сне у него были светлые волосы и голубые глаза; он всегда был одет в нарядный белый костюм и находился где-то очень далеко от родного дома, расположенного на пересечении 87-й улицы и 101-й авеню в районе Озон-парка в Нью-Йорке.

Впрочем, он не мог сказать наверняка, где он находился. Может, это была Флорида или же Европа, но во сне он видел пальмы, чувствовал прохладный морской бриз, океанская гладь была усыпана роскошными яхтами, блестевшими под яркими солнечными лучами. Впрочем, это могла быть и не Флорида, потому что все вокруг говорили на незнакомом языке — не по-итальянски и не по-английски. Да и сам он говорил на каком-то иностранном языке. Если уж на то пошло, Мик был один раз во Флориде вместе с отцом и братом Чезаре, и в его сне природа была не такая, как во Флориде. Он видел себя в каком-то экзотическом месте, и рядом с ним была чудесная девушка, высокая и стройная. От ее длинных загорелых ног невозможно было оторвать взгляд — так они были хороши. Она заплетала свои светлые волосы во французскую косичку, открывая правильный овал лица, на котором сияли прекрасные глаза неправдоподобно зеленого цвета и почти океанской глубины. Она сидела рядом с ним в шикарном автомобиле марки «штуц-панда» черного цвета, из-под ее шелковой юбки были видны колени, покрытые бронзовым загаром. Она улыбалась ему, поправляя выбившиеся из прически пряди волос. Его сердце сильно билось при виде ее колен и при мысли о стройных бедрах, скрытых юбкой.

— Майкл! — нежным голосом позвала его девушка.

Она всегда называла его полным именем, и ему это страшно нравилось. Ему вообще все нравилось в ней до такой степени, что казалось, будто она — это часть его самого, и что она посвящена во все его мысли и тайны. Ему казалось, что она любит его, и от этого на сердце было так легко и радостно, что ему хотелось летать в небе вместе с белыми облаками, похожими на картинки из детских книжек.

Там, во сне, они ехали на машине по шоссе, окаймленному прямыми темно-зелеными кипарисами. Иногда они проезжали мило небольших домиков, крытых ярко-красной черепицей и сиявших молочной белизной оштукатуренных стен. Ощущение полной свободы пьянило его сильнее любого наркотика. Мик протянул руку, чтобы коснуться девушки, но она взяла ее в свои ладони и стала нежно ласкать его пальцы ртом.

Потом они оказались на открытой танцевальной площадке какого-то ночного клуба, расположенного на горном выступе, нависшем над океанской гладью. Вся площадка была обсажена кустами роз, от которых исходил сильный аромат. Оркестранты во фраках играли приятную мелодию, он обнимал в танце девушку, смотрел в ее глаза и видел в них отражение китайских фонариков, висевших по диагонали над площадкой. Людей вокруг не было, и ему очень нравилось то, что оркестр играл только для них. Все принадлежало только им двоим.

Как бы прочитав его мысли, оркестр заиграл «Серенаду лунного света». Он тесно прижал к себе девушку, ощущая все ее упругое тело от колен до груди. Когда ее бедро касалось его ног, он вздрагивал, как от удара током, и чувствовал, как твердеет его член, и все тело наливалось силой и страстью. Он не мог думать уже ни о чем, кроме нее...

Майкл всегда отчетливо помнил все подробности и мельчайшие детали своего сна. Проснувшись, он лежал в постели, глядя невидящими глазами в потолок. В его ушах еще звучала «Серенада лунного света», он ощущал невыразимое блаженство от прикосновений ее бедра к его пенису...

Резкий стук в дверь рассеял последнее очарование сна. Он повернул голову в сторону открывшейся двери и увидел свою сестру Джеки.

— Пора вставать, Майкл!

Это мгновение он заполнил навсегда — эротические ощущения слились со смертельным страхом: он внезапно осознал, что его сестра и была той девушкой из чудесного сна.

Дед Майкла Леонфорте, в честь которого был назван его старший брат Чезаре, эмигрировал в Новый Свет в 1910 году. Он жил в восточном Нью-Йорке, в районе, который называли Старой Мельницей. Это было сицилийское гетто, расположенное в самом конце улицы Полумесяца рядом с ямайской бухтой, известное более молодому поколению под названием «яма», так как улицы здесь располагались, на двадцать — тридцать футов ниже, чем в любом из пяти районов Нью-Йорка.

На рубеже веков отцы города объявили о том, что все улицы должны быть подняты на определенную высоту по отношению к уровню реки.

Так и было сделано везде, кроме места, которое называлось «яма». И никто не знал, почему так получилось. Возможно, там уже было построено слишком много домов, или же, что более похоже на правду, потому, что там находилось гетто, и всем было наплевать на его жителей.

В те давние времена дед Майкла выращивал коз, продавал их мясо и молоко знакомым иммигрантам. Очень скоро, однако, он стал так называемым «защитником», что было гораздо более прибыльным делом. Он перебрался из «ямы» в просторную квартиру на третьем этаже кирпичного дома на углу 101-й авеню и 87-й улицы, в район Озон-парка, где в шумном соседстве проживали сицилийцы и неаполитанцы.

Уже тогда переезд из восточного Нью-Йорка в Озон-парк был непростым делом. Оба района были населены хулиганами, мошенниками, бандитами и просто ненормальными людьми, любившими упражняться в стрельбе по живым мишеням. В восточном Нью-Йорке верховодила банда Фултон-Рокавей. Им «принадлежал» кусок территории между Рокавей-авеню и Фултон-стрит к югу от Атлантик-стрит. В районе Озон-парка орудовала другая не менее свирепая группировка парней, вернее сказать, подростков, которые родились в пятидесятых годах и называли себя «святошами». В борьбе с более опытным врагом эти ребята даже создали группы «смертников», участвовавших в каждой уличной разборке. Эти безумцы разъезжали на грузо-пассажирском «форде», обвешанные стальными цепями и огнестрельным оружием разного калибра. Имелись у них и весьма устрашающего вида ножи.

Вот в этой-то наэлектризованной атмосфере и рос Мик. Каждый раз, выходя из дома на улицу, нужно было подумать о собственной безопасности и способе защиты от возможного нападения.

Впрочем, в доме тоже было много конфликтов. Будучи младшим ребенком в семье, а в ней, кроме него, было еще двое старших детей — брат и сестра, которая, впрочем, никогда не принималась в расчет, — Майкл постоянно мучился мыслями об их отце, Джоне. О нем в семье никто не говорил ни слова — ни дядя Альфонс, ни отец Джона дедушка Чезаре, в честь которого был назван старший брат.

Что же произошло с Джонни Леонфорте? Никто не говорил, жив он или умер, сам же Джонни вестей о себе не подавал. В округе о нем ходили такие унизительные и оскорбительные сплетни, что сердце дедушки Чезаре обливалось кровью. Говорили, что отец в семью никогда не вернется. Слухи были самые разные и невероятные, и Мик не знал, чему верить. Однако старый Чезаре всегда стоял на страже чести своей семьи и сына Джона. Старик с еще большим рвением защищал семью, когда видел, что Мик не спешит безоговорочно стать на защиту своего отца.

Дедушка Чезаре был очень высоким и худым. Он обладал настолько острым умом, что это с лихвой восполняло отсутствие в нем физической силы, способной устрашить врага. Старого сицилийца и без того все боялись. Что же касалось дяди Альфонса, то этот огромный и свирепый, как медведь, мужчина часто любил затевать драки просто ради удовольствия избить человека до потери сознания. Чезаре, старший брат Мика, очень хотел быть похожим на дядю, но пока что терпел в драках поражение, ему разбивали нос, и Альфонсу приходилось спешить мальчику на помощь. Такое унижение Чезаре вечно стремился выместить на Мике, который, казалось, был абсолютно не способен на предательство или мелкую месть, что было так характерно для старшего брата.

Названный в честь деда, Чезаре был его любимчиком. Это знали все дома и в округе. В ванной комнате у дяди Альфонса висела плетка, которой он время от времени порол мальчишек, вспоминая, очевидно, о том, как его самого в детстве отец нещадно драл за малейшие проступки.

Оказавшись в такой ситуации, Майк мог выбрать одно из двух — либо полностью подчиниться традиционному семейному воспитанию, принятому у них в доме, и, как это делал Чезаре, почитать память отца, либо взбунтоваться и возненавидеть его за то, что он бросил их с матерью. Трудно сказать, что именно заставило Мика, выбрать второй путь, но к тому времени, когда ему исполнилось четырнадцать, мальчик уже не вспоминал об отце, всей душой привязавшись к дедушке.

Старый Чезаре в своем неизменно черном костюме и мягкой шляпе сильно смахивал на сицилийскую ворону, присевшую на изгородь. Его черные глаза, окруженные сетью мелких морщин, с поразительной и пугающей ясностью смотрели из-под полей его шляпы. Поражали воображение и его огромные квадратной формы руки. Старик обычно восседал за кухонным столом, поставив перед собой стакан минеральной воды и покуривая сигареты, которые он держал между мизинцем и безымянным пальцем правой руки. Пожелтевшая от никотина рука была похожа на когтистую медвежью лапу, особенно когда ложилась на плечо Мика, что бывало частенько. Разговаривая о дорогих его сердцу вещах, дедушка Чезаре оживлялся и, дойдя до кульминационного момента в своем рассказе, начинал жевать во рту сигарету и сжимать плечо Мика с такой силой, что поначалу ему даже становилось страшно.

— Ты молодец, — говаривал дед. — Ты умница, но у тебя мозги иного толка, и это дело не для тебя, понимаешь?

Мик отлично знал, о чем говорил старик, он чувствовал, что дед его искренне любит, и на тот момент этой любви мальчику было достаточно.

Брат Чезаре был для Мика сущей загадкой. Глядя в его глаза, он видел в них что-то такое, что напоминало ему далекий свет красных звезд, которые он наблюдал в небе через телескоп, подаренный ему дедом на Рождество. Каждый вечер, взгромоздив свой телескоп на плечо, Мик забирался на крышу дома и разглядывал небесные светила сквозь пелену городских огней. Он был совершенно очарован открывавшимся его взору зрелищем, воображая себя где-то там, далеко в космосе, откуда он мог взглянуть на Землю и увидеть другие континенты и океаны. Старался мальчик держаться подальше и от дяди Альфонса, который, впрочем, был весьма озабочен устройством своей семьи в Сан-Франциско, поэтому часто уезжал из дома Леонфорте.

Иногда, сидя на крыше за своим телескопом, Мик слышал стук дверцы автомобиля и видел, как дедушка Чезаре идет через двор к дому, возвращаясь после ночного собрания в своем офисе или в каком-либо другом месте, предназначенном для таких собраний. Глядя на черную мягкую шляпу старика и наблюдая за его все еще пружинистым шагом, мальчик ясно ощущал себя его продолжением, хотя должен был бы чувствовать это по отношению к своему, увы, исчезнувшему навсегда отцу.

Но больше всего Мику нравилось приходить к деду на работу. Его офис находился на втором этаже здания, в котором помещалось похоронное бюро. Когда-то им владел Тони Мастино, отец четырех дочерей. Сына, который мог бы продолжить его дело, Бог ему не послал. Тони был очень старым и уставшим, когда продал свое бюро дедушке Чезаре. Впрочем, Тони, вероятно, нарочно старался казаться старым и утомленным, чтобы иметь возможность принять выгодное предложение от Чезаре. Теперь он жил со своей молодой женой в небольшом аккуратном домике и в перерывах между путешествиями по Европе забавлял ее игрой в «боче».

Эта сделка была выгодна всем. Через шесть месяцев после вступления во владение похоронным бюро дедушка Чезаре превратил его в процветающее предприятие, приносившее солидный доход наличными. В течение года он открыл еще два филиала похоронного бюро в Квинсе, которые весьма успешно вели свои дела. Да, таков был его дар от Бога, надо думать.

Взлет дедушки Чезаре в Озон-парке был настолько стремительным, что ему стали завидовать конкуренты и члены других семей. Однако вскоре разнесся слух, что некоторые самые ярые завистники были найдены мертвыми на задних сиденьях автомобилей без номерных знаков где-то на свалке в конце Пенсильвания-стрит. У каждого находили маленькую дырку от пули в затылке, и постепенно зависть и вражда по отношению к Чезаре поутихли. Дедушка любил выпить кофе-эспрессо с тремя кусочками сахара и солидной порцией анисовой водки. Мик мгновенно запомнил эту и многие другие привычки деда и после школы, когда он приходил к деду в офис, с готовностью варил старику кофе и подавал анисовую водку. Чаще всего мальчик добирался на работу к деду на автобусе, но иногда, в хорошую погоду, ездил туда на велосипеде.

Стоит ли говорить, что Чезаре в открытую смеялся над услужливостью Мика. Старший брат уже был своим парнем среди уличной шпаны и знал, как надо стрелять из пистолета, однако Мик не обращал на него никакого внимания. В отличие от Чезаре, готового в любой момент ввязаться в потасовку, младшего брата совершенно не интересовали уличные компании. Он предпочитал молча сидеть в офисе деда и наблюдать за его работой. Мальчик видел, как к нему приходили главы других семей и преклоняли перед ним колена, как за круглым столом дубового дерева собирались его друзья, чтобы покурить сигары, выпить вина, спирта или кофе и поговорить о своих делах. Мик учился у деда, как надо работать с людьми, и постепенно разглядел нечто, удивившее его: у деда было много знакомых, еще больше врагов, но у него практически не было друзей или просто людей, с которыми он мог быть откровенным.

— Дружба — это капризное и неуправляемое животное, — однажды сказал ему старик, размешивая сахар в чашке. — Она похожа на ту хромую псину, которую ты из жалости взял в свой дом, а когда она оправилась, то укусила тебя за руку. К дружбе надо относиться с изрядной долей скептицизма.

Они были одни в офисе, где к запаху кофе и анисовой водки примешивался приторный аромат жидкости, используемой для бальзамирования трупов. На улице моросил мелкий дождь. Шорох автомобильных шин напоминал шипение рассерженных змей.

Дед глубоко затянулся сигаретой и положил свою мощную руку на плечо Мика. Потом медленно выдохнул дым и закрыл один глаз.

— Лично я предпочитаю общество врагов, и я скажу тебе почему. Я знаю, кто они и чего хотят от меня. — Он повернул внука лицом к себе, чтобы видеть его глаза. — Кроме того, чем больше времени ты проводишь со своими врагами, тем лучше узнаешь их.

Старик улыбнулся и, помолчав, сказал:

— Но ведь ты умница, и сам это уже понял, ведь так?

И тут дед сделал нечто необычное — предложил мальчику сесть за стол рядом с ним и налил ему чашку кофе.

— Пей. — Он улыбнулся. — Пора и тебе получить хоть немного того удовольствия, какое ты доставляешь мне.

Это был первый и единственный раз, когда старик дал понять, что ему прекрасно известно, почему Мик так часто навещает его в офисе.

Чезаре не питал особого уважения к младшему брату, однако частенько, когда появлялась необходимость, прибегал к его помощи, а Мик не мог ему отказать, хотя позже всегда горько жалел об этом. Взять хотя бы тот случай с автомобилем бирюзового цвета марки «фарлейн». Однажды Чезаре пришел в комнату к Мику и сказал:

— Эй, малыш, мне нужно, чтобы ты сделал для меня кое-что. Не бойся, ничего сложного в этом нет — даже такой слабак, как ты, может это сделать.

Он сунул в руку брата две связки ключей, одна из которых была от автомобиля.

— Мне нужно, чтобы ты отправился в Манхэттен. Там, на десятой авеню припаркован рядом со стояночным счетчиком бирюзовый «форд фарлейн». Все, что от тебя требуется, это сесть за руль и пригнать машину вот по этому адресу — это рядом с почтой на Ямайка-авеню, понял? — И он подробно описал Мику то место, куда тот должен был пригнать машину. — А вот этим ключом ты откроешь квартиру на четвертом этаже. Работать будешь не даром. — Он сунул мальчику двадцатидолларовую бумажку. — И еще столько же получишь от человека, которому потом отдашь обе связки ключей, понял? — Мик кивнул. — Отлично. Не потерял свои водительские права, которые я тебе добыл? — Младший брат снова кивнул. — Так какого черта ты ждешь? Давай поезжай!

Мик повернулся и вышел. Говоря по правде, ему не нравилось, когда с ним так разговаривали, и просьбы брата всегда вызывали в нем нехорошие предчувствия и подозрения. Но семья есть семья.

«Форд фарлейн», действительно чудесного бирюзового цвета, оказался припаркованным точно там, где сказал Чезаре. Счетчик показывал запас оплаченного времени стоянки, топливный бак был доверху наполнен бензином. Машина выглядела чудесно, и Мик любовался ею добрых полчаса. Наконец он сел за руль, завел двигатель и выехал на улицу. Все шло прекрасно до тех пор, пока перед его машиной у светофора на перекрестке 34-й улицы не выскочил какой-то нахал, чья машина чуть было не смяла передок «форда фарлейна» в гармошку. В мальчике вспыхнул гнев. Водитель машины, обычный с виду парень в коричневом костюме, тоже разозлился и погрозил Мику кулаком. Лучше бы он этого не делал, потому что мальчик разъярился еще больше, злость рвалась из него наружу, как лава вулкана. Он подъехал к обидчику, схватил его за шиворот через открытое окно и, приподняв, несколько раз с силой ударил затылком о его белый «шевроле». Когда потекла кровь, Мик внезапно пришел в себя и, бросив раненого водителя, умчался прочь.

Остаток дороги к месту назначения прошел без происшествии. Он припарковал машину на другой стороне улицы, где находилась нужная ему квартира, запер дверцы, поднялся по каменным ступеням лестницы в сумеречный вестибюль дома, где сильно пахло чесноком и розмарином. Затем, шагая через две ступеньки, поднялся на четвертый этаж, на ходу размышляя о том, что станет делать с заработанными сорока долларами. Дойдя до нужной двери, мальчик тихонько постучал. Однако никакого ответа не последовало. Тогда он достал ключи, сам отпер дверь, вошел в квартиру и очутился в бедно обставленной спальне, где сильно пахло грязными, заношенными носками. В кухне, на покрытом линолеумом полу, монотонно гудел старенький холодильник. В крошечной ванной из крана капала вода. В квартире не было ни души. Вернувшись в гостиную, Мик обошел вокруг кушетки, обитой коричневым твидом, и посмотрел в окно на «форд фарлейн», припаркованный рядом с датской елью, покрытой сажей и пылью. Он положил ключи на кухонный столик, накрытый выцветшей клеенкой, открыл холодильник и, достав немного льда, приложил его к пальцам правой руки, болевшим от ссадин на косточках от драки с тем водителем на 34-й улице. Ему хотелось поскорее убраться из этой квартиры, но ему также хотелось получить обещанные двадцать долларов. В это время зазвонил телефон.

После секундного колебания мальчик подошел к аппарату и снял тяжелую черную трубку.

— Майкл, это ты? — спросил знакомый голос.

— Чезаре?

— Ты что там натворил? Я же ясно сказал, что нужно делать! Так какого же дьявола ты своевольничаешь?

— А что я такого натворил? — Мик был искренне озадачен.

— Ты прекрасно все знаешь! Мне донесли верные люди, что полицейские шкуры ищут человека, который сидел за рулем бирюзового «форда фарлейна». Какой-то страховой агент позвонил в полицию из приемного покоя больницы имени Рузвельта и сообщил им номер «форда», рассказав о происшествии.

— Бог ты мой...

— Вот именно! — взревел Чезаре. — Выгляни на улицу, сосунок, и скажи мне, что ты там видишь!

Мик повернул голову в сторону окна.

— Черт меня побери, — пробормотал он, — я вижу полицейскую машину.

— Вот так, придурок! А тебе известно, что спрятано в багажнике «форда»? Десять фунтов героина и столько же другой дури!

«Вот это да, — подумал мальчик. — Чертов братец! Втянул-таки меня в свою грязную игру!»

— За каким чертом тебе понадобилось это дерьмо? — вслух спросил он Чезаре.

— А ты сам не догадываешься? Зарабатываю на жизнь, пока ты, паинька, вертишься вокруг старика!

— Дедушка говорит, что наркотики не входят в сферу нашей деятельности, — проговорил Мик в замешательстве.

— А ты побольше слушай, что там говорит старый пень, — презрительно фыркнул Чезаре. — Да что ты понимаешь в делах, сосунок? Времена меняются, и ты это знаешь, а дед все еще живет старыми воспоминаниями! Ладно, он достоин уважения, но настоящая жизнь проходит мимо него!

Если бы Чезаре сейчас оказался в этой комнате, рядом с младшим братом, а не на другом конце телефонного кабеля, Мик с удовольствием свернул бы ему шею или по крайней мере попытался бы это сделать за такие слова о дедушке. Однако мальчику ничего не оставалось, как только грязно выругаться.

— Не очень-то распускай свой поганый язык, братец, — ухмыльнулся Чезаре. — А теперь слушай меня внимательно. Ты должен вытащить из машины груз наркотиков так, чтобы полицейские этого не заметили.

— Да ты что...

— Ты сделаешь это, поганец! — рявкнул Чезаре. — Или, клянусь, я сам до тебя доберусь и покажу тебе ночь в алмазах!

Мик бросил трубку телефона и постоял какое-то время неподвижно, сжимая кулаки. Потом снова осторожно выглянул в окно. Черт бы побрал этих полицейских собак! Они просидят в своей машине всю ночь, ожидая появления хозяина «форда». Что же делать?

Смеркалось. Когда стрелки часов приблизились к шести, Мик все еще не знал, как поступить. И тут он увидел, что полицейская машина уезжает. Через пару минут ее место заняла другая. Ну конечно! И как это раньше не пришло ему в голову? Они дежурят посменно! Когда будет следующая смена? Пожалуй, в четыре утра, если он правильно все рассчитал. Мик отошел от окна, приготовил себе незатейливый ужин из тех скудных продуктов, что нашел в холодильнике, и улегся спать. Он проснулся в час ночи, потом в три часа и начал наблюдать за полицейскими. Ближе к четырем утра машина тронулась с места и медленно уехала по пустынной улице. Как только она свернула за угол, Мик рванулся к «форду» с ключом наготове. Моментально открыв багажник, он схватил груз, захлопнул крышку багажника и со всех ног рванулся прочь.

По идее, он должен был с облегчением отдать наркотики разъяренному до предела Чезаре, однако на деле все оказалось совсем наоборот. Войдя в дом, Мик почувствовал, как внутри у него все кипело от возмущения. Беглым взглядом окинув пакетики с наркотиками и убедившись в их целости и сохранности, Чезаре отодвинул их в сторону, обнял брата за плечи и притянул его голову к себе, чтобы поцеловать в макушку.

— Ну, малыш, — сказал он, — должен признаться, ты отлично поработал! Вот не ожидал от тебя такой прыти!

— Отвяжись ты! — Мик со злостью замахал руками, посмотрел, нет ли рядом матери и Джеки, и, с трудом сдерживая гнев, заорал на брата: — Сукин ты сын, если еще раз попробуешь втянуть меня в свои грязные делишки с наркотиками, я тебе яйца оторву!

От неожиданности Чезаре вместо того, чтобы рассердиться, громко рассмеялся. Чудеса! Ему грозит недоносок, который вместо того, чтобы драться на улице, вечно сидит у престарелого деда. Все его угрозы просто на смех курам.

— Попридержи язык! Чего ты орешь? Хочешь, чтобы женщины нас услышали? — примирительно сказал Чезаре, все еще улыбаясь.

Мик отлично знал своего брата. Старший ни в грош не ставил ни мать, ни сестру. Когда речь шла о деле, ему было наплевать, что эти бабы о нем подумают. Однако он боялся, как бы о наркотиках не пронюхал дед. Вот кто не пощадил бы его за это!

— Где деньги? — резко спросил Мик.

— Ах, да, конечно, я обещал тебе еще двадцать долларов.

Чезаре вынул из кармана пачку банкнот и протянул брату бумажку: — Вот твоя двадцатка.

Но Майк отрицательно помотал головой:

— Я заработал больше!

— Интересно, каким это образом?

— Дельце оказалось слишком опасным. Мне пришлось спасать твое дерьмо от полицейских, так что гони еще деньжат.

Чезаре с нескрываемым изумлением посмотрел на мальчика и увидел, что тот не шутит. В душе он понимал, что Мик прав, однако, засмеявшись, сказал:

— Это твои трудности. Сколько я тебе обещал, столько и дал!

Мик нахмурился:

— Интересно, что скажет дедушка, если узнает о твоих делишках с наркотой.

— А то ты не знаешь, что он скажет, поганец ты этакий? — Глаза Чезаре полыхнули недобрым огнем. — Ах ты, маленький вымогатель!

Однако ему пришлось полезть в карман и достать еще пару двадцатидолларовых бумажек.

— На, салага, да не трать все сразу!

— Так-так, восемьдесят долларов, — пробормотал дедушка Чезаре, разглядывая банкноты, выложенные Миком на стол в офисе, в котором сильно пахло формальдегидом, сигаретным дымом и потом.

В течение последних трех часов мальчик внимательно наблюдал за тем, как его дед вел сложные переговоры со своими союзниками и врагами относительно передела зон влияния разных бандитских группировок. Ситуация осложнялась возросшим преследованием со стороны полиции города.

После мучительно долгого обсуждения соглашение наконец было достигнуто, но оно все же устраивало не всех. Самыми ярыми противниками идеи создания так называемых «нейтральных» зон, не подчинявшихся ни одной семье, и служивших в качестве буферов, выступали смуглолицый Франк Видзини и толстяк Тони Пентаньели. Сдержанно-нейтральную позицию заняли Пол Варио, контролировавший аэропорт Кеннеди, и Черный Пол Маттачино, который, подобно дедушке Чезаре, занимался страховым бизнесом и пожарной охраной. К ним присоединился и венецианец, дон Энрико Гольдони, занимавшийся незаконным импортом-экспортом. Они считали, что этого сладкого пирога вполне хватит на всех даже в том случае, если будут созданы «нейтральные» зоны.

Победило дедушкино мастерство ведения переговоров при солидной поддержке Джино Скальфы, главы одной из семей восточного Нью-Йорка. Именно к нему пошел в свое время дедушка Чезаре, когда только что перебрался с семьей из района «ямы» в Парк Озон.

Чувствуя страшное напряжение, которым сопровождалось заседание, Мик прислуживал собравшимся за столом, подавал кофе, сигареты, выпивку и с изумлением наблюдал тонкую игру деда на слабостях каждого из главарей группировок. Наконец дело было сделано, и все ушли.

— Открой-ка окно, — сказал старик, — здесь душно!

Мик послушно распахнул створки, и дедушка с наслаждением втянул в себя струю свежего воздуха.

— Что-то не очень все это весело, — пробормотал он себе под нос.

— О чем ты, дедушка? — спросил мальчик, наливая немного анисовой водки в хрустальную рюмку.

Чезаре медленным движением взял в руки рюмку, разглядывая игру света на ее гранях, и с наслаждением потянул носом.

— Вот запах, который вызывает во мне желание жить!

Он осушил рюмку и снова вздохнул.

— Запомни мои слова, Мики, есть запах, который будоражит сильнее всего на свете, сильнее даже, чем запах женщины, — я говорю о запахе страха! Это самый главный из всех запахов.

Он взглянул на банкноты, лежавшие на столе:

— Так что ты хочешь делать с этими деньгами?

Мик был рад, что дед не спросил его, откуда он добыл восемьдесят долларов.

— Я хочу вложить их в дело, — поспешно сказал он.

— Разве у тебя нет счета в банке?

— Пусть дураки кладут деньги в банк! — сказал Мик. — А я хочу вложить их в твое дело!

Мик предложил деду еще немного анисовой, но тот отказался, встал, потянулся всем телом и надел шляпу.

— Пойдем, я тебе кое-что покажу. Возьми свои деньги с собой.

Старик любил водить машину. У него был изумрудно-зеленый «кадиллак» в очень неплохом состоянии, имелся, конечно, и шофер, но он все же предпочитал сам садиться за руль. Дед всегда говорил, что доступность автомобиля и отличные дороги — одни из самых привлекательных черт Америки. С возрастом ему все больше нравилось водить «кадиллак», и только Мик догадывался, что самостоятельное вождение автомобиля было очень важным для деда, потому что давало ощущение жизни.

В тот вечер Чезаре повез внука к бухте Овечья Голова. Там было довольно пустынно — в двух загородных клубах-ресторанах и гостинице «Золотые ворота» находились только завсегдатаи-эмигранты из Италии. Вероятно, близость океана напоминала им родную страну.

Дед припарковал машину вдалеке от основной дороги. Солнце собиралось садиться, в голубом небе пронзительно кричали чайки. Старик остановился у кромки воды, которая постепенно обретала цвет неба и сливалась с ним у горизонта.

— Как красиво здесь!

Мик согласно кивнул головой.

Дедушка повернулся к нему:

— Знаешь, сколько людей, которых я когда-то знавал, лежит на дне этой бухты, привязанных к бетонным блокам? Двадцать. И все это сделал я.

Он рассмеялся трескучим смехом:

— Ты помнишь толстяка Джино Скальфу? Каждый вечер он приезжает сюда и подолгу смотрит в воду. Как ты думаешь, зачем он это делает? Он говорит, что это помогает ему быть всегда начеку, поскольку напоминает о том, что случается со слишком алчными, хитрыми и самолюбивыми парнями. И он прав! Таков наш мир.

Вздохнув, он взял банкноты из рук Мика:

— Ты хорошо понимаешь, о чем просишь меня?

— Да, — ответил Мик.

— Что же, ладно? — Старик медленно сложил банкноты и убрал их в свой карман. — Посеем твои денежки, как семена, пусть они дадут всходы и вырастут. — Он прикоснулся к своей шляпе. — Здесь, в этой бухте, лежат не только врага, но и друзья. Я даже немного скучаю по некоторым из них.

Он повернулся к Мику и неожиданно сказал полушепотом по-итальянски:

— Мики, я расскажу тебе, в чем секрет жизни — не моей, твоей. Займись своим образованием. Хорошее образование — вот ключ к пониманию себя и своего призвания. Без него ты останешься просто мелким хулиганом, известным только в своей округе. Образование — это знание истории, которая может научить нас всему, потому что люди уже совершили все самые серьезные ошибки, и теперь они лишь повторяют их, так и не научившись ничему у прошлого. Ты же не должен повторять чужие ошибки — именно в этом и заключается успех в жизни.

Дедушка Чезаре развел свои огромные руки в стороны:

— Это Америка, и было бы ошибкой с твоей стороны думать о ней, как о Сицилии. Это не Сицилия и даже не «яма», как бы нам того ни хотелось.

Он повернул ладони рук вверх и снова перешел на английский:

— Я хочу сказать, что мы пришли в эту страну не для того, чтобы продолжать заниматься тем же, чем занимались у себя дома, на родине; Мы пришли сюда в поисках новых возможностей, в поисках перемен!

Он подмигнул внуку:

— Немногие понимают это, и именно они кончают жизнь, подыхая как собаки, уткнувшись мордой в землю.

Мик разглядывал далекие туманные звезды через линзы телескопа, и в ушах его стоял голос старика: «Займись своим образованием». Через окуляр были видны Большая Медведица и созвездие Ориона, более слабые звезды затмевались сиянием огней большого города. Мик сожалел, что его брат не слышал этих слов деда. «Мы пришли сюда в поисках новых возможностей, в поисках перемен». Может, тогда Чезаре понял бы, к чему надо стремиться. Впрочем, он мог бы и не понять. У него был свой собственный взгляд на мир, своя философия. И хотя Мик не разделял мировоззрение брата, он не мог не уважать его. Все же Чезаре был умнее и дальновиднее рядовых мошенников и бандитов, живших в округе, его ждало большое будущее, если только ему не придется, говоря словами деда, подохнуть как собака, уткнувшись мордой в землю.

Однажды, почти месяц спустя с того вечера, когда дед отвез его к бухте Овечья Голова, Мик, как всегда по вечерам, сидел на крыше, глядя на звезды. Он так пристально всматривался в небесные светила сквозь городские огни, что у него заболели глаза.

Внезапно мальчик услышал, как позади него тихо открылась дверь, отвел глаза от окуляра и с удивлением увидел на крыше хрупкую фигурку сестры.

— Джеки?

— Привет, Майкл, — сказала она.

Было самое начало июня, но погода стояла жаркая. Ночь почти не принесла облегчения после дневного зноя. Мик уставился на сестру, одетую в белое ситцевое платье и сандалии. На ее плечах и ногах уже лежал легкий загар.

— Как ты тут?

— Отлично, — сказал он, пытаясь отогнать видение из своего сна. — Вот, смотрю на звезды. — Он показал рукой на небо.

— Мне кажется, это просто здорово!

— Да?

— Конечно. Ты смотришь на звезды, а это гораздо лучше, чем шляться по улицам с этими бандитами и всякой прочей шпаной.

— Шпана меня никогда не интересовала, — храбро ответил Мик.

— Тем лучше для тебя.

Свое отнюдь не типичное для итальянки имя Джеки получила от матери, которая вычитала его в журнале «Лайф». Девочка совсем не походила на своих сверстниц в округе. Она была трудолюбива, любознательна и добросовестна и, кажется, гордилась этим. Некоторые члены семьи хотя никогда и не говорили об этом в открытую, но намекали, что она, возможно, станет монашкой, уйдет в монастырь. Действительно, Джеки не пропускала ни одной церковной службы и часто пропадала по нескольку дней в женском монастыре Святого Сердца Девы Марии в Астории.

Джеки была действительно очень красива: широко расставленные зеленые глаза и алые пухлые губы, — но больше всего Мику нравилось в ней то, что, живя в полукриминальной среде, она не замечала ее. Казалось, что у девушки выработался иммунитет к ежедневным актам насилия, кровавым разборкам между бандитскими группировками, огнестрельному оружию и табачному дыму в доме и даже закрытым дверям, за которыми собирались главари банд, чтобы обсудить свои страшные дела.

Джеки было уже девятнадцать, но она чудесным образом сохранила душевную чистоту и благородство, и совсем не была похожа на свою мать, которая за долгие годы жизни рядом с преступным миром сама восприняла от него немало черт и свойств. Джеки подобно одинокой сияющей звезде, оставалась единственным неиспорченным существом во всем Парке Озон. В определенном смысле она жила как бы на другом материке, неизвестном и очень далеком, там, где хотелось бы жить и Мику.

Откуда-то доносилась приятная мелодия популярной песни «Полюби меня или уходи навсегда». Мальчик тут же вспомнил продолжение этой песни: «...но никогда не обманывай меня». Вряд ли подобные чувства были известны обитателям этого района.

У сестры была слегка танцующая походка, и Мику это страшно нравилось. Он сразу вспоминал танцевальную площадку из своего сна, оркестрантов во фраках, гроздья китайских фонариков...

— Можно и мне посмотреть? — спросила девушка.

— Конечно, смотри.

Мик отошел от телескопа, и она приблизила свое лицо к окуляру.

— Это созвездие Ориона, да? — Джеки посмотрела на Мика своими холодными зелеными глазами и тихо рассмеялась. — А сколько звезд в этом созвездии?

— Семь, — ответил он. — Две по плечам, три у пояса и еще две у колен.

— Что-то я не вижу, где пояс Ориона.

Он склонился над ней и почувствовал свежий цитрусовый запах ее волос — коленки у него тут же ослабели и подогнулись. И тут же его щеки вспыхнули от стыда. Как он только мог так подумать о своей сестре?! Но он знал, что это было не простое физическое влечение, это было нечто гораздо большее. Она была его частью, его половиной, которую он так долго и безуспешно искал.

Положив руки на плечи девушки, он мягко развернул ее в нужном ракурсе.

— Вот же он, смотри.

— Ой, да, теперь вижу. Майкл, как здорово!

Конечно, звезды не могли не быть прекрасными, особенно по сравнению с Озон-парком. О, как ему хотелось оказаться сейчас вместе с Джеки на той танцевальной площадке из его сна. Неосознанным движением мальчик провел рукой по нежной коже плеча девушки и почувствовал, как по ней пробежала дрожь.

— Джеки...

Она оторвалась от телескопа:

— Что, Майкл?

— Нет, ничего.

Мальчик отвернулся и с трудом проглотил комок в горле. Что он мог ей сказать? Какая глупость могла сорваться с его губ? Он поднес ко лбу руку и ощутил на нем горячую влагу.

Девушка завела руки за спину и улыбнулась.

— Ты знаешь, что мне еще в тебе нравится?

— Что?

— Ты хорошо учишься в школе. — Она сжала губки и покачала головой. — А вот наш братец, похоже, хочет бросить всякую учебу. Его больше интересует, как стрелять из пистолета, чем то, как можно использовать свои собственные мозги.

— Какие там мозги? — Чезаре не было рядом, так что Мик мог безбоязненно отпускать на его счет шутки.

Джеки нахмурилась:

— Он совсем не дурак, ты и сам это знаешь, во всяком случае, он умнее многих его приятелей. Если бы они обладали хотя бы половиной его ума, они стали бы чрезвычайно опасными бандитами.

Удивляясь ее проницательности, Мик улыбнулся:

— Да, ты отлично знаешь Чезаре.

— Вне всяких сомнений. Он жесток и упрям как буйвол, но тем не менее обладает первоклассными мозгами. — Она вздохнула. — Если бы только он пошел по правильному пути...

— Чезаре? Он никогда не станет учиться! — воскликнул Мик. — Ему слишком нравится шляться по улицам, хапая все подряд.

Джеки стояла совсем рядом с ним. От нее пахло розами, и это напоминало ему сон, где тоже сильно пахло розами, а граница между мечтой и явью становилась все более размытой.

— Майкл, мне страшно. Ты знаешь, я не могу, как наша мама, спокойно смотреть, когда вокруг меня свирепствуют жестокость и бессмысленная смерть. Я не могу даже представить, как я буду сидеть и терпеливо ждать, пока мой муж вернется с этой необъявленной войны. Страх пронизывает все мое существо. Он как болезнь, которая затаилась и ожидает своего часа.

Она поежилась, и Мик не мог не обнять ее. Девушка склонила голову ему на плечо, и это ощущение было для него невыносимым.

— Я не хочу так жить, Майкл, я хочу вырваться из этого порочного круга, — прошептала она ему на ухо.

Внезапно Джеки подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— Это безумие — то, что я сейчас тебе наговорила.

Внутренний голос Мика молил его: «Скажи ей все, идиот! Скажи же ей все, признайся!» Но вслух он произнес:

— Вовсе нет, я понимаю тебя.

— Понимаешь? Истинная правда?

Это была одна из ее любимых фразочек: «истинная правда». Интересно, где она это подцепила?

— Клянусь, истинная правда.

Джеки лучезарно улыбнулась и прижалась к нему.

— О Майкл, слава Богу, хоть с кем-то в семье я могу поговорить по душам!

Теперь он знал, что толкнуло ее к нему. «Я не похожа на нашу маму», — сказала Джеки. Мужчины в семье не допускали ее в свое общество, а мать не разделяла взглядов дочери. Один Мик ее понимал, но девушка раньше даже не подозревала этого.

— Ты всегда можешь поговорить со мной абсолютно обо всем, о чем тебе только захочется, — улыбнулся мальчик.

— Ты совсем не такой, как все они, — Джеки села на ограждение крыши, провела рукой по волосам, и огни города отразились в ее прекрасных глазах.

— Неудивительно, что каждый вечер ты приходишь сюда, на крышу. Здесь чувствуешь себя такой далекой от всего, что происходит там, внизу, от злобы и бессмысленного насилия.

Она взглянула на него, и от этого взгляда невинных глаз у него пробежала дрожь где-то ниже живота.

— Почему эти люди так агрессивны и злобны, Майкл? Я никак не могу найти ответа на этот вопрос.

— Не знаю, — ответил он. — Может, это у них в генах — защищать свою семью и свою территорию, как это было в древности.

— Хочешь сказать, что воинственность — неизбежное свойство любого мужчины.

— Да, что-то в этом духе. И тут ничего не поделаешь.

— Но ведь ты не такой!

— Наверное, у меня что-то с генами не в порядке, — попытался пошутить мальчик.

Шутка ему удалась, и они вместе громко засмеялись. Мик почувствовал, что с каждой минутой они становятся все ближе и понятнее друг другу, реальность переплеталась с мечтой, запах роз пьянил его все больше.

— Жутковатые слова. Чем-то это похоже на философию Фридриха Ницше, слышал о нем?

— Нет.

— Был такой философ в Германии в девятнадцатом веке, чьи теории о природе человека были позаимствованы и частично искажены нацистами. Именно его философией они пытались оправдать свою идеологию этнической чистки. Ницше с восхищением описывал повадки первобытного человека, жившего в южных тропических лесах, и с жалостью, смешанной с презрением, говорил о тех, кто обитал в умеренных зонах, и потому был внутренне застенчив и робок. Так по крайней мере казалось Ницше.

— Другими словами, он считал, что война у людей в крови и что настоящий человек всегда воинственно настроен по отношению к соседям.

Джеки согласно кивнула:

— Пожалуй, ты прав. Он также писал, что наиболее воинственные из людей, такие как Наполеон и Чезаре Борджиа, не получили должного признания в обществе. Их заклеймили как злодеев, в то время как они просто действовали в соответствии с естественным инстинктом человека и мужчины.

Эта идеология показалась Мику очень верной, так как она давала ответ сразу на два вопроса, от которых мальчик долгое время не мог отделаться. Дедушка утверждал, что ключом к успеху было образование, потому что именно оно помогало осознать свое место среди людей, и Мик вполне верил ему. Но как же тогда быть с Чезаре? Нельзя отрицать, что самообразование ему абсолютно чуждо, но он почти перестал ходить в школу и давно уже ничему не учился, однако при этом сумел добиться некоторых успехов в жизни. У парня сложилось весьма определенное мировоззрение, имелась внутренняя цель. Короче, он был уже вполне зрелым человеком. Как же это произошло? И теперь, в свете философии Ницше, Мик понял, что помогло брату достичь успеха, не занимаясь школьными науками. Чезаре существовал как первобытный человек в южных тропических лесах. Его можно было отнести к числу таких людей, как Наполеон и его тезка Чезаре Борджиа.

Внизу хлопнула дверца машины. Перегнувшись через ограждение крыши, на котором сидела Джеки, Мик посмотрел вниз и увидел, что к дому идет дедушка, а его водитель паркует «кадиллак» на другой стороне улицы, где, по общему молчаливому согласию, для него всегда оставалось свободное место. Мик хотел уже было окликнуть деда, но в этот момент услышал какой-то звук. Ему показалось, что кто-то очень тихо сказал: «Вот он, Чезаре Леонфорте!»

Должно быть, старик тоже услышал эти слова, потому что остановился и обернулся назад. И тут мальчик увидел, как две тени метнулись к деду. Его предостерегающий крик слился со звуками револьверных выстрелов. Вспышки яркого желтого пламени из стволов прорезали темноту, и многократное эхо усилило грохот выстрелов. Старик повалился на землю, из ран на груди и на голове лилась кровь.

Прижав ко рту руку, Джеки вскрикнула. Она тоже видела, как убили деда. У Мика хватило присутствия духа, чтобы стащить ее с ограждения, где ее могли заметить нападавшие. Он упал рядом с ней на крышу и почувствовал, как все ее тело била крупная дрожь. Зеленые глаза были широко распахнуты, чтобы не закричать, девушка прикусила свою руку, и Мик увидел на ней струйки крови и маленькие крестообразные следы, оставленные зубами.

Она все порывалась встать, но мальчик крепко держал ее за плечи, удерживая в лежачем положении. Джеки хотела возмутиться, но Мик прижал свою руку к ее губам и отрицательно замотал головой, сделав из своих пальцев нечто вроде пистолета, чтобы она поняла, в какой опасности они окажутся, если выдадут себя хоть малейшим звуком или движением.

Внизу из открытого окна послышались встревоженные крики и горестные вопли. Мик приподнялся и осторожно выглянул из-за ограждения. Во дворе собралась толпа, нападавших, конечно, уже и след простыл. Отпустив сестру, мальчик перебежал к другому краю крыши, откуда была видна 101-я авеню, и увидел, как «кугар» темного цвета рванул с места и помчался в сторону 88-и улицы. Он уже почти проскочил перекресток на красный свет, как из-за поворота показалась полицейская машина, и водитель резко затормозил перед светофором.

Подбежав к телескопу, Мик навел его в сторону 88-й улицы и успел разглядеть номер темного «кугара». Включилась полицейская сирена, замигал на крыше машины проблесковый маяк, и автомобиль помчался в сторону их дома, а «кугар» помчался прямо в противоположном направлении.

— Ты видел хоть что-нибудь? — спросила Джеки. Глаза ее все еще были широко раскрыты от ужаса. — Прибыли полицейские, ты можешь им что-нибудь сказать?

Мик вспомнил ее слова о том, что он не похож на других мужчин в округе, и вслух произнес:

— А что я скажу? Я никого не заметил.

В глазах сестры он увидел нескрываемое разочарование.

— Истинная правда?

— Да, истинная правда.

Он сложил телескоп в футляр и обнял ее за плечи.

— Давай спустимся вниз.

Сцена, открывшаяся их взгляду, была слишком типичной для Озон-парка — плакали женщины, полицейские суетились над трупом и опрашивали потенциальных свидетелей происшествия. Чезаре совсем потерял голову от страха и отчаянно и бешено орал на полицейских. Джона Леонфорте давно уже здесь не было, а дядя Альфонс в это время находился за три тысячи миль отсюда, в Сан-Франциско. Джеки сразу же подбежала к матери, рыдавшей на руках у нескольких женщин.

Продираясь сквозь толпу, Мик подошел к деду. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, в луже крови, в которой плавали куски костей и мозгов. Более страшного зрелища мальчику еще никогда не приходилось видеть, и он застыл как вкопанный, не в силах отвести взгляд от покойного. Чезаре кричал, что отомстит за деда. Мать была в полуобморочном состоянии, и ее увели в дом. Мик и Джеки стояли рядом, отвечая на вопроса полицейских и щурясь от фотовспышки судебного эксперта. Вскоре на место преступления прибыл следователь по особо важным делам.

— Сестренка, тебе незачем оставаться здесь, — спокойно сказал Мик.

Она взяла его за руку и, сплетя свои пальцы с его пальцами, произнесла:

— Я останусь с тобой.

Так они и стояли рядом посреди двора. Не было в помине никаких оркестрантов во фраках, и вместо китайских фонариков ночь освещали проблесковые маяки полицейских машин. В воздухе пахло не розами, а смертью. Мик вспомнил пророческие слова деда: «И все они подохнут как собаки, уткнувшись мордой в землю».

— Что тебе надо?

— Ну я же говорил тебе, Чезаре, — мне известен номер машины!

Старший брат внимательно посмотрел на младшего.

— Я знаю, что ты парень не дурак, но сейчас у меня нет для тебя ни минуты свободного времени. Я собираюсь отомстить за деда, но не знаю, с кого начать — Видзини или Пентаньели. К тому же мне пока не понятно, чью сторону занимает этот молодой дон, Доминик Маттачино, По сей день никому не известно, как умер его отец, Черный Пол Маттачино. И года не прошло с тех пор, как он откинул копыта, а его вдова уже связалась с этим Энрико Гольдони. Теперь этот выродок, Доминик, корчит из себя невесть что, воображает, что он умнее всех! — Чезаре возмущенно всплеснул руками. — А ведь он вообще венецианец, даже и не итальянец вовсе! Дед, может, и доверял ему, но со мной этот номер не пройдет! Это война, а не игра в солдатики! А тут еще ты ко мне пристаешь со своими глупостями!

Мик и Чезаре вместе с дюжиной своих дружков сидели в офисе деда над похоронным бюро. Несмотря на шум и нервозную атмосферу, офис казался холодным и опустевшим, и только сейчас мальчик понял, как здесь не хватает дедушки.

— Я понимаю тебя, брат.

— Вот и хорошо. Если тебе не терпится быть хоть чем-то полезным, приготовь мне кофе-эспресссо, — сказал Чезаре.

— Но мне действительно нужна твоя помощь, это очень важно! К тому же у меня украли мой телескоп!

Чезаре схватился за голову:

— Украли телескоп? О, мадонна, что мне делать с этим сосунком?

— А почему бы нам не выяснить, кто владеет этой машиной, — вмешался в разговор один из парней, Ричи.

Чезаре прищелкнул пальцами:

— А что? Давай попробуем, почему бы и нет?

Через час Ричи, держа трубку телефона между плечом и ухом, быстро записывал информацию в маленький блокнот.

— Да... да... понятно. Спасибо!

Он положил трубку обратно на рычаг, вырвал исписанный листок из блокнота и протянул его Мику.

— Ну вот, малыш, постарайся не влипнуть в какую-нибудь историю, а то твой братец укокошит нас обоих!

— Спасибо, — отозвался Мик, пряча в карман листок бумаги.

Уже перевалило за полдень, на улице ярко светило солнце, и легкий бриз шевелил листву платанов. Нескончаемый поток автомобилей и автобусов оставлял в воздухе дымные облака выхлопных газов. Мик огляделся, и ему показалось, что привычный мир непостижимым образом переменился — очертания предметов и краски стали ярче и резче, ему даже захотелось надеть солнцезащитные очки, чтобы хоть как-то смягчить эти слишком отчетливые зрительные образы.

Вернувшись домой, он пошел в спальню брата, забрался в его стенной шкаф с одеждой и, отодвинув в сторону коробку с аккуратно упакованными зимними вещами, вытащил на свет божий металлический ящик оливкового цвета времен второй мировой войны. Когда-то давно мальчик вместе с Чезаре был в небольшом магазинчике военной амуниции и очень удивился, когда брат приобрел себе эту, на его взгляд, бесполезную вещь. Ему страшно любопытно было узнать, зачем брату понадобился ящик, и дома он постарался подсмотреть, что Чезаре с ним делает.

И вот теперь настало время достать этот ящик из потайного места. Мик положил его на кровать и открыл крышку. Внутри, завернутый в промасленную бумагу, лежал ручной пулемет 45-го калибра и коробки с боеприпасами. Там же лежал и крупнокалиберный пистолет. Мик вынул его из ящика, подержал в руке и зарядил так, как это много раз на его глазах делал Чезаре. Затем сунул в карман брюк запасной магазин с патронами и убрал ящик на место. Перед выходом из дома мальчик взял из своей спальни проволочную вешалку для одежды, стянул из кухни кривой резак с длинным лезвием и спрятал его за поясом. Только после этого он развернул листок бумаги, на котором Ричи написал имя и адрес владельца темного «кугара», который он видел в ночь убийства деда. Имя ему было незнакомо, адрес же относился к восточной части Нью-Йорка.

Мик знал, что вся жизнь его круто переменилась с того момента, как убили деда. Он это понял еще тогда, когда вместе с Джеки стоял во дворе, залитом кровью деда. Ничто уже не будет таким, как прежде. Он не знал почему, но был абсолютно уверен в этом.

Мальчик прошагал пешком больше мили, прежде чем ему удалось угнать автомобиль. Проволочной вешалкой он взломал замок дверцы, легко завел двигатель и, чуть помедлив, направил машину на восток города. Припарковав автомобиль через улицу от указанного в бумажке адреса, Мик огляделся, но не увидел поблизости ни одного «кугара». Побродив вокруг стоянки, он снова сел в автомобиль, сложил руки на груди и принялся ждать, вспоминая об ужасной участи деда — «подохнуть как собака, уткнувшись мордой в землю»...

Боже праведный!

Слезы выступили на глазах мальчика, и он почувствовал, как поднимается в нем горячая ярость и жажда мести. Мик не мог отомстить за смерть деда, за его поруганную честь. Теперь он был уже не юнцом из умеренной зоны, но мужчиной из первобытных тропических лесов.

Почувствовав дуновение свежего ветра, мальчик очнулся от своих мыслей. И вовремя! Из-за дальнего поворота выезжал темно-синий «кугар», медленно двигаясь в поисках места для парковки. Мик повернул зеркало заднего вида так, чтобы разглядеть номер машины, — номер совпадал с тем, который он записал той ночью, — завел двигатель и тронул машину с места, освобождая путь для «кугара». Его водитель в ответ благодарно взмахнул рукой.

Мик припарковал машину за углом и поспешил назад, к «кугару». Когда он приблизился к стоянке, из машины вышел высокий темноволосый парень со смуглой кожей. Мальчик внимательно рассмотрел его, пока тот запирал машину на ключ. Парень выглядел не старше двадцати лет, одна бровь у него была рассечена надвое.

— Эй, послушай! — крикнул Мик, дружелюбно улыбнулся и шагнул навстречу темноволосому. — Винни Медзатеста?

Тот обернулся:

— Чего тебе, пацан?

— Да ничего особенного, — отозвался Мик и со всей силы ударил Винни в солнечное сплетение.

Тот мгновенно согнулся пополам от боли и неожиданности, и мальчик быстро оттащил его в темный, узкий переулок. Прижав Винни к стене, он ударил его по лицу.

— Эй ты, задница вонючая! Винни Безмозглый, ты меня слышишь? Меня зовут Мик Леонфорте! Слышишь, Леонфорте, осел ты этакий!

— И что с того, черт тебя дери? — задыхаясь, промычал парень.

— А вот что, — процедил Мик и с силой ударил его в пах.

Винни застонал и рухнул на землю. Мальчику пришлось поднять его и поставить спиной к стене. Он бил его по щекам до тех пор, пока тот не открыл налитые кровью глаза и не увидел нацеленное на него дуло пистолета.

— Так это ты убил моего деда?

Винни непонимающим взглядом уставился на пистолет.

— Пацан, да ты что, сбрендил?

— Это сделал ты и еще один ублюдок, который был в ту ночь с тобой! — убежденно произнес Мик.

— Ах ты, сосунок, знаешь, на кого я работаю? Мой хозяин — Джино Скальфа! Как только ему станет известно, что ты посмел вмешаться в его дела, можешь считать себя покойничком!

Мик приставил дуло пистолета к шее Винни и, глядя ему в глаза, одним движением выхватил из-за пояса кривой резак и вонзил его по самую рукоятку в правую коленную чашечку парня. Раздался звук рвущихся связок и сухожилий, хруст раздробленного сустава.

Винни заорал и задергался, как лягушка над пламенем костра. Мальчик видел, что от боли его зрачки сузились до микроскопических точек, и, когда он отпустил его, парень безвольно сполз вниз.

— О, Иисус и Мария, — стонал он, раскачиваясь из стороны в сторону, — ты только посмотри, что ты сделал с моим коленом.

— Да, Винни Безмозглый, теперь ты уже никогда не оправишься от этого.

Мик опустился рядом с ним на колени и, не глядя на кровь и осколки костей, выпиравших сквозь разрезанную кожу, сказал:

— Ты убил моего деда, и мне плевать на то, как тебя зовут, на кого ты работаешь и в какую церковь ходишь!

Он приставил дуло пистолета к левому виску Винни:

— А сейчас я тебе вышибу мозги!

До Винни наконец-то дошло, что ему грозит смерть, и с него слетела всякая бравада.

— Я не делал этого! — завопил он, все еще раскачиваясь из стороны в сторону. — Я только сидел за рулем этого «кугара». Убил другой!

— Кто убил, говори, мерзавец!

— Слушай, парень, да ты понимаешь, что со мной будет, если я тебе скажу его имя?

Спокойным и уверенным движением Мик снова вонзил лезвие ножа в коленную чашечку Винни, и тот снова заорал и забился, пытаясь освободиться. Мик сильно ударил его по щеке рукояткой пистолета.

— Так кто нажал на курок?

Мик был уверен: парень врет, что не причастен к убийству, он видел две тени и вспышки выстрелов из двух пистолетов. Значит, стрелял Винни и еще один бандит. Но кто?

Парень низко опустил голову и пробормотал что-то невнятное.

— Что ты сказал?

Похоже, у Винни начинался болевой шок, его била дрожь, по телу пробегали судороги. В глазах стояли слезы.

— Это был сам Джино, — прошептал он. — Господи, как больно! Хозяин стрелял в твоего деда. Он называл его поганым сицилийцем, который вперся на его территорию, завел дружбу с его врагами. Он возненавидел его с самого начала. Хочешь знать почему? Потому что старик Чезаре сначала пошел на поклон к Черному Полу Маттачино, а не к Джино. Вот он и затаил обиду, долго-долго ждал своего часа и дождался! Хозяин видел, что твой дед — прекрасный организатор, и решил подождать, пока он все наладит, а потом укокошить старика и воспользоваться его трудами.

Говоря все это, парень старался незаметно добраться до пистолета Мика. Тот все прекрасно видел, но, притворившись простаком, позволил Винни дотронуться рукой до оружия и тут же вонзил ему в грудь страшное лезвие ножа. Должно быть, он перерезал основную артерию, потому что из раны тут же фонтаном хлынула кровь, и Мику пришлось отскочить в сторону, чтобы не запачкаться. Глаза Винни расширились от ужаса. Он беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Несколько раз парень тщетно пытался зажать рану, но через мгновение замертво свалился на землю.

Мик удивился, как спокойно и хладнокровно он все это сделал, а ведь ему никогда прежде не приходилось убивать людей. Он даже не помышлял об этом! А сейчас его руки обагрены кровью другого человека, а он не чувствует никакого страха, как будто убийство для него стало обычным и естественным делом. Мальчик понял, что за эти несколько минут стал совершенно другим. Он обтер лезвие ножа о край одежды Винни и вынул у него из кармана ключи от «кугара». Машина была припаркована совсем рядом. Мик осторожно обошел ее и открыл крышку багажника. Вернувшись в переулок и убедившись, что рядом никого нет, он подтащил труп Винни к машине и запихнул его в багажник, захлопнул крышку и исчез с места преступления.

Когда Мик подъехал к бухте Овечья Голова, моросил мелкий дождик. Он остановил «кугар» и некоторое время сидел неподвижно, вслушиваясь в монотонный гул реактивных двигателей, который доносился из аэропорта. Здесь, у берега, неповторимо пахло чем-то сладковатым и нежным. Может, это пахли тела несчастных, убитых и затопленных здесь дедом и Джино Скальфой?

Скальфа уже был там, в бухте. Как и рассказывал дед, он стоял у кромки воды и всматривался в глубину бухты. Мик несколько раз нажал на гудок, и Джино медленно повернул к нему голову.

— Эй, Винни, что ты тут делаешь? Я тебе сегодня звонил, но у тебя никто не снял трубку.

Мик вышел из машины и подошел ближе к заплывшему жиром дону.

— Да это вовсе не Винни! — прорычал старик и сморщил лоб, пытаясь вспомнить лицо мальчика. — Мы знакомы?

— Меня послал ваш водитель, — ответил Мик, пытаясь рассеять опасения Джино и выиграть тем самым для себя драгоценные мгновения. Затем выхватил пистолет и прижал его дуло к жирной груди старика.

— Меня зовут Мик Леонфорте, — сказал мальчик и нажал на курок.

Пуля прошила Скальфу насквозь, разорвав его сердце. Старик рухнул на колени, но делать второй выстрел было не нужно — он уже умер.

Вокруг с криком кружились чайки, потревоженные выстрелом и запахом крови. Мик почувствовал боль в руке от сильной отдачи. Когда Скальфа упал лицом в песок, он кинул пистолет в воду. Место было довольно пустынным, и, похоже, никто не обратил внимания на выстрел, прозвучавший как сильный выхлоп отработанных газов. Мальчик подтащил труп старика к «кугару» и, открыв крышку багажника, с трудом запихнул его рядом с Винни. Вокруг никого не было, только высоко в небе бесшумно двигался огромный лайнер. Внезапно его реактивные двигатели взревели — и это показалось Мику предзнаменованием свыше.

— Что? Что ты сделал? — Чезаре изумленно помотал головой. — Ты что мне сказки рассказываешь?

Стоя в мрачном вестибюле похоронного бюро, Мик снова стал рассказывать, как он очутился на крыше в ту ночь, когда убили их деда, как он сумел с помощью телескопа разглядеть номер машины, где, по его предположению, сидели убийцы, как он прирезал Винни, а потом отправился в бухту Овечья Голова.

— И ты хочешь, засранец, чтобы я поверил в то, что ты укокошил Винни и Джино Скальфа? — Чезаре всплеснул руками. — Ну ты и козел! Здорово сказки рассказываешь! Литератор!

— Пойдем со мной, — спокойно произнес Мик. — Оба трупа лежат в багажнике машины. Я не хотел оставлять их где попало, чтобы полицейские ищейки не напали на мой след.

Десять минут спустя смертельно побледневший Чезаре послал за Ричи и еще двумя своими дружками. Когда они все собрались у «кугара», он приказал им:

— Подгоните эту колымагу к служебному входу. В багажнике найдете трупы, которые соответствующим образом надо подготовить, понятно? После этого избавьтесь от машины. Сожгите ее в кремационной печи.

— А что там за трупы? — спросил Ричи.

На лице у Чезаре появилась полубезумная улыбка.

— Скоро сам увидишь и глазам своим не поверишь!

Пока они отгоняли машину, старший брат стоял на улице рядом с младшим под моросившим мелким дождиком.

— Ну ты и псих ненормальный! — Чезаре грубо хлопнул Мика по плечу. — Я бы должен сердиться на тебя за то, что ты сделал это без моего ведома. — Он ухмыльнулся. — Но, клянусь Богом, ты и сам отлично справился, совсем как настоящий профессионал!

Это было высшей похвалой в устах Чезаре. Мик, который только теперь осознал, как долго он ждал этой похвалы от брата, почувствовал скорее некоторое разочарование, чем радость. Вместо того чтобы гордиться своей местью, он вдруг задумался о том, что об этом скажет Джеки. И самое ужасное заключалось в том, что он прекрасно знал ответ на этот вопрос. Она будет презирать его всем своим чистым и непорочным существом.

— Вот чертов Скальфа! — Чезаре помотал головой. — Я бы ни за что не догадался, ведь он был лучшим другом деда.

— Дружба — это капризное и неуправляемое животное. Она похожа на ту хромую псину, которую ты из жалости взял в свой дом, а когда оправилась, то укусила тебя за руку. К дружбе надо относиться с изрядной долей скептицизма.

Чезаре недоуменно взглянул на Мика.

— Не понял, что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, что в деле не бывает друзей, бывают лишь враги.

— А откуда тебе это известно, малыш? — В голосе брата мальчик услышал нечто, похожее на уважение, так он с ним никогда еще не говорил.

— Я понял это, когда подавал деду кофе и анисовую водку, — невозмутимо ответил Мик.

Они вернулись в похоронное бюро. Мик никогда прежде не бывал в служебном помещении, где тела покойников подготавливали к погребальной церемонии. За те четыре часа, что мальчик провел там, он многое узнал. Тела Винни и Джино были обмыты, забальзамированы и уложены на второе дно гробов вишневого дерева, заказанных и оплаченных по всем правилам клиентами бюро для своих покойников. Поверх убитых уложили тех усопших, для которых гробы и были предназначены. Таким образом можно было незаметно избавиться от трупов, которые уже не всплывут через шесть месяцев или через год где-нибудь в штате Пенсильвания на мусорной, свалке или на океанском берегу.

Это был абсолютно надежный способ заставить исчезнуть кого угодно без всяких следов. В тот вечер Мик узнал, что этот способ «изобрел» дед, именно благодаря такому нововведению его дело процветало.

— Ты молодец, что прикончил этих ублюдков, убивших деда, — сказал Чезаре. — Он бы гордился тобой. — Старший брат печально покачал головой. — Признаюсь, мне не хватает старика.

— Мне тоже, — едва слышно ответил Мик.

— Да, но есть маленькая разница — ты-то все время околачивался возле него. Похоже, ты был умнее меня.

Братья поднялись в офис деда. Майк принялся за кофе, Чезаре устроился за круглым столом, за которым в прежние времена бывало столько уважаемых людей — они ели, пили, курили и лгали друг другу самым бесстыдным образом. Оба брата знали, что прежние времена уже никогда не вернутся. На похороны приезжал дядя Альфонс, но вскоре снова уехал в Калифорнию, куда в недалеком будущем должны были перебраться и Чезаре с матерью. Времена изменились. Теперь, когда деда не стало, не имело смысла оставаться в Нью-Йорке. Кроме того, на Западном побережье для них открывалось немало новых возможностей.

— Я собираюсь работать с дядей, — сказал Чезаре. — И поверь мне, очень скоро я стану его правой рукой. Своего сына у него нет, так что... — Он помешал сахар в чашке кофе, поданной ему Миком. Какое-то время оба молчали, отхлебывая крепкий напиток и думая о своем.

— Хочешь, я возьму тебя в помощники?

Мик, давно научившийся распознавать, где правда, а где ложь, понял, что брат фальшивит. Он не верил, что Чезаре искренне хочет видеть рядом с собой конкурента, потенциального соперника в борьбе за привязанность и уважение дяди.

Чезаре в изумлении остановился на полпути. И по его глазам Мик понял, что брат наверняка вспомнил о двух трупах в багажнике «кугара».

— Ну и черт с тобой, поступай как знаешь, — сказал наконец Чезаре, сунув руки в карманы. — Но не вздумай потом просить меня о помощи. Я знать тебя не хочу!

Монастырь Святого Сердца Девы Марии был расположен на тихой улочке в Астории. Это было самое большое здание на улице. По бокам к нему примыкали пекарня и химчистка. На противоположной стороне улицы выстроились в ряд небольшие аккуратные домики, облицованные кирпичом, — все с алюминиевыми козырьками над входной дверью.

Здание монастыря было действительно прекрасным. Оно было возведено из больших блоков белого камня, отражавших ослепительный солнечный свет. С одной стороны въездных ворот была установлена алебастровая статуя Девы Марии, с другой — она же, но уже с младенцем Иисусом на руках.

Натянув на лоб мягкую черную шляпу, чтобы ее случайно не сорвал ветер, Мик позвонил у ворот, и его тут же впустили. Не зная, как подобает вести себя в подобном месте, юноша, как только попал во внутренний двор, на всякий случай снял шляпу. Навстречу ему вышла дежурная монахиня и дружелюбно улыбнулась.

— Я пришел повидать Джеки. — У него внезапно перехватило горло, и монахиня бросила в его сторону чуть удивленный взгляд. — Джеки Леонфорте.

В ответ монахиня снова улыбнулась.

— Вы, должно быть, Майкл, — тихим голосом произнесла она. — Прошу следовать за мной.

Она вела юношу нескончаемой чередой сумрачных коридоров, каменные стены которых были лишены всяческих украшений. Они миновали высокие и почти прозрачные французские двери, которые вели прямо в маленький садик, почти утонувший в буйном цветении кустов миндаля, увитых виноградом. В глубине садика он успел заметить каменную скамью рядом с фонтаном. В самом конце длинного коридора монахиня распахнула высокие деревянные двери, но сама в них не вошла.

— Мать-настоятельница хочет видеть вас.

Мик вошел в неожиданно небольшую комнату, превращенную в некое подобие офиса. В нише стояла гипсовая статуя Мадонны, на стене висело деревянное с позолотой распятие.

— Меня зовут Бернис, — из-за письменного стола поднялась женщина лет пятидесяти с небольшим. — А вы, должно быть, Майкл Леонфортё. — Она протянула ему руку, ее пожатие было сильным и сухим, совсем как мужское. — Мэри Роуз часто говорила о вас.

— Кто говорил?

Бернис сняла очки в стальной оправе, и Мик ощутил почти физическую силу воздействия ее бледно-голубых глаз.

— Я думала, вам уже известно об этом. Ваша сестра теперь стала послушницей нашего монастыря, и теперь ее зовут Мэри Роуз.

Крепко держа дедовскую мягкую шляпу обеими руками, Мик нервно переминался с ноги на ногу.

— Значит ли это, что я не могу повидаться с ней?

— Как правило, подобные свидания запрещаются, — сказала Бернис ровным тоном.

— Но, видите ли, я уезжаю. Может, надолго. Мне очень нужно увидеть сестру.

— Присядьте, Майкл. — Бернис указала ему на стул с высокой прямой спинкой и, когда он послушно сел, милостиво улыбнулась. — Мне вовсе не хочется доставлять вам неприятности. — Она помолчала, как бы колеблясь, стоит ли разговаривать с юношей дальше, и наконец произнесла. — Я знаю, что у вас были очень близкие отношения с вашим дедушкой.

Мик поспешно кивнул головой:

— Это Джеки, то есть Мэри Роуз, вам рассказала?

— Нет, — ответила Бернис, усаживаясь на свой стол. — Я хорошо знала вашего дедушку.

— Вы?

— Почему это вас так удивляет? — Настоятельница снова улыбнулась.

— Ну, вы же знаете, монастырь находится не на нашей территории, — быстро нашелся Мик.

Бернис засмеялась удивительно звучным и приятным смехом.

— Я кое-что вам покажу. — Настоятельница выдвинула ящик стола и вынула из него деньги. — Четыре двадцатидолларовые банкноты, — медленно произнесла она, пристально глядя в глаза юноше.

— Я просил дедушку вложить их в дело, — сказал Мик.

— Вы удивлены, что он вложил ваши деньги в монастырь, а не в похоронное бюро или страховые компании, которые контролировал?

Мик прищурился:

— А откуда вы это знаете?

— Мне известно все, — сказала Бернис и ловким движением дилера из Лас-Вегаса смахнула доллары обратно в ящик стола. От улыбки все лицо ее покрылось сетью морщин. — Мне кажется, в конце концов вы будете очень довольны тем доходом, который принесут вам эти деньги. — Она встала. — А теперь пройдите в садик, там вас ждет послушница Мэри Роуз.

— Благодарю вас, мать-настоятельница, — сказал юноша, поднимаясь со своего стула.

— Всегда рада видеть вас, Майкл, — ответила Бернис и, когда молодой человек был уже у двери, еле слышно добавила: — Ведь я любила Чезаре.

Шагая по коридору, Мик слышал отдаленные звуки молитв. Интересно, что имела в виду мать-настоятельница? В каком смысле она любила дедушку? И зачем ему об этом сказала?

Дойдя до французских дверей, он все еще не мог найти ответа на эти вопросы. В садике его встретила радостная песня жаворонка и сильный аромат цветущих роз — Мик тут же вспомнил свой сон. Этот прелестный садик вполне мог заменить танцплощадку из его сна. Из раскрытого окна доносились звуки молитв, похожие на музыку.

Он пошел по узкой, поросшей мхом дорожке, выложенной камнем, в сторону единственной скамьи. Сидевшая там Джеки повернулась к нему. Ее лицо сияло, и Мик почувствовал, как у него сильно забилось сердце. В его отношении к сестре ничего не изменилось. Она улыбнулась и, вместо того, чтобы обнять, взяла его за руки.

— Майкл, как здорово, что ты пришел! Я уж думала, ты так и уедешь, не простившись со мной. — Она покачала головой. — Я пыталась поговорить с Чезаре, но ты же знаешь, каков наш братец. — Она одарила его смущенной улыбкой. — Он никогда не слушает меня, что бы я ни сказала. — Она коснулась ладонью его щеки. — Ты выглядишь усталым.

Сестра подвела его к скамье, и какое-то время они оба сидели молча. В воздухе стоял сильный аромат роз. Мик попытался задержать дыхание, чтобы не чувствовать этого мучительно-прекрасного запаха, но у него ничего не вышло.

— Джеки, ты уверена, что сделала правильный выбор?

— Это как раз по мне, Майкл.

Он вздохнул:

— Кажется, я не совсем тебя понимаю. — Юноша махнул рукой в сторону белокаменных стен. — Все это... — Он покачал головой в полном недоумении.

— Ты говорил с Бернис?

— С матерью-настоятельницей? Конечно.

— Тогда тебе известно, зачем я здесь. — Она схватила его за руку. — Дедушка все об этом знал.

— Знал?

Она кивнула:

— С самого начала; И мама тоже поняла меня. — Она перевела взгляд на птаху, порхавшую в виноградных лозах.

— Джеки...

Она повернулась к нему:

— Теперь я Мэри Роуз.

— Ну да, конечно. — Он отнял у нее свою руку и встал. Совсем не так он хотел попрощаться с ней. — Мне пора идти.

«И зачем я только приходил сюда?» — пронеслось в его голове.

— Я знаю. — Она продолжала сидеть на скамье, словно стремясь хоть ненадолго продлить их свидание, и на какую-то долю секунды Мику пришла в голову безумная мысль о том, что Джеки знала все про его сон.

— Когда вернусь — не знаю.

Девушка взглянула на брата:

— Но ведь мы с тобой еще когда-нибудь увидимся?

— Не сомневайся.

Мик повернулся и пошел прочь. Все те годы, что он прожил в разлуке с сестрой, он вспоминал ее чудесные зеленые глаза, и она часто ему снилась.