Книга: Подлинная история носа Пиноккио
Назад: II. Неделя перед наилучшим днем – самая обычная. С какой стороны ни посмотри
Дальше: IV. Подлинная история носа Пиноккио

III. Расследование убийства адвоката Томаса Эрикссона. Начальная фаза

20
Бекстрём вошел в прихожую жилища своей последней жертвы убийства. Анника Карлссон уже ждала его там. Она протянула ему бахилы и пластиковые перчатки, кивнула в направлении лестницы, ведущей наверх.
– Там, вроде бы, все и произошло, – сказала она. – Его нашли в зале на втором этаже. Это большая комната, пятьдесят – шестьдесят квадратных метров, которую он, похоже, использовал одновременно в качестве кабинета и гостиной, и к ней снаружи примыкает большая лоджия.
– Тело все еще лежит там? – перебил ее Бекстрём.
– Естественно, поскольку я посчитала, что ты захочешь осмотреть его на месте. Судмедэксперт уже покинул нас. Он уехал пятнадцать минут назад. Ниеми и Фернандес наверху, но с лестницей они закончили, так что можно подняться.
– И что он сказал? Дяденька доктор, – уточнил Бекстрём.
– Убийство, – ответила Карлссон. – Удар тупым предметом по голове, но это любому видно. Весь затылок разбит. Череп стал совсем плоским. Покойный выглядит хуже не придумаешь.
Бекстрём довольствовался лишь кивком. Он сел на стул и не без труда надел бахилы на обувь, а потом поднялся и натянул на руки пластиковые перчатки.
– Я прямо горю от нетерпения, – сказал Бекстрём.
– Еще кое-что, – привлекла его внимание Анника Карлссон, понижая голос.
– Я слушаю – «Что еще она придумала?»
– У Эрикссона там… – Анника Карлссон кивком показала в сторону верхнего этажа, – компьютер. Он стоит на письменном столе. Когда я была наверху до тебя, Ниеми рассказал, что на нем явно работали и он сейчас не запаролен. Я предложила ему воспользоваться случаем и скопировать жесткий диск…
– Так в чем проблема? – перебил ее Бекстрём.
– На нем есть наклейка, он принадлежит адвокатской фирме «Эрикссон и партнеры», в результате Ниеми захотел сначала обсудить это дело с прокурором.
– Чертов трус, – ухмыльнулся Бекстрём.
– Поэтому я сделала все сама, – сообщила Анника Карлссон и протянула Бекстрёму маленькую красную флешку.
– И как отреагировал Ниеми?
– Никак, – ответила Анника Карлссон и улыбнулась: – Он и Фернандес вышли попить кофе.
– Разумно с их стороны, – констатировал Бекстрём и сунул флешку в карман.
«Лучший день в моей жизни, – подумал он. – Такой, когда все просто идет своим чередом, и ничто уже не сможет помешать».

 

Бекстрём остановился на верхней ступеньке лестницы и окинул взглядом зал на втором этаже дома, который сейчас был для него местом преступления. В центре комнаты стоял большой, старинный, выполненный в английском стиле письменный стол из отполированного до блеска благородного дерева неизвестного Бекстрёму происхождения и с поверхностью, покрытой зеленой кожей. Стул перед ним соответствовал ему по стилю. Деревянный, с подлокотниками, с сиденьем и спинкой, обитыми тем же материалом и того же цвета, как и поверхность стола.
На полу между лестницей и письменным столом лежал убитый. На спине, параллельно столу и с руками, вытянутыми вдоль тела, в кожаных тапках, серых брюках свободного покроя и белой льняной рубашке с расстегнутым воротником и закатанными рукавами. Удобно и неформально одетый, даже перед последней встречей в жизни, когда пришлось столкнуться со своей смертью, а в остальном покойник точно соответствовал описанию Анники Карлссон. Его лицо от волос до подбородка и шея были залиты кровью, она также попала на белую рубашку на груди, в то время как разбитый затылок покоился на полу.
– Ага, – сказал Бекстрём и кивнул Ниеми, стоявшему с другой стороны письменного стола и, судя по всему, пытавшемуся снять отпечатки пальцев с черного мобильного телефона. – Как думаешь, Петер? Просто несчастный случай или обычное само убийство?
– Да нет, – ответил Петер Ниеми с еле заметной улыбкой. – Тебе не стоит беспокоиться по данному пункту. Если верить судмедэксперту, который недавно побывал здесь и взглянул на него, речь идет о хрестоматийном примере смертельного избиения классическим тупым предметом. В данном случае досталось голове и шее жертвы. Ей проломили затылок, по крайней мере, тремя-четырьмя ударами, помимо остальных.
– Орудие убийства?
– Мы не нашли ничего такого в доме, хотя здесь хватает кочерег и подсвечников. Если тебе интересно мое мнение, использовалась обычная железная труба или бейсбольная бита довольно компактной модели. Нечто круглое, твердое и длинное, в меру толстое, чтобы держать в руке, обеспечивающее нормальный выигрыш в силе при ударе. Зато топоры, молотки и другие инструменты с острыми кромками ты можешь сразу исключить.
– Он так и лежал, когда вы нашли его? На спине? – Бекстрём кивнул в сторону мертвого тела.
– Нет, на животе, с правой рукой под грудной клеткой и левой закинутой над головой. Но его голова находилась на том же месте, где и сейчас, и тело располагалось так же, параллельно письменному столу. Один из коллег из службы правопорядка, прибывший сюда в первой патрульной машине, сфотографировал убиенного на камеру мобильного телефона, в то время как его напарник констатировал, что бедолага мертв. Тот парень явно работал санитаром на скорой, прежде чем стал полицейским. Когда мы с Фернандесом прибыли сюда час спустя, он лежал так, как они нашли его. Мы перевернули тело, когда приехал судмедэксперт. Тогда я нашел этот мобильник, – сказал Ниеми и поднял в руке черный телефон. – Он лежал под телом. Похоже, покойный держал его в руке, но, наверное, выронил, падая.
– Странно, – сказал Бекстрём.
– О чем ты?
– Никаких брызг. – Бекстрём показал на натертый до блеска паркет вокруг мертвого тела и белый потолок над своей головой. – При мысли о том, что он получил удары по затылку, красные пятна должны ведь находиться повсюду. Пол должен быть в крапинку, потолок тоже, но я вижу только лужу крови там, где лежит голова.
– Ты не единственный, кого это смутило, – констатировал Ниеми. – Нас с Фернандесом тоже, когда мы пришли сюда.
Он кивнул в направлении своего одетого в белое коллеги в другом конце комнаты, целиком и полностью занятого попытками отодвинуть большой диван, стоявший вплотную к стене.
– Может, его просто били в другом месте, и там разбили ему черепушку, а потом притащили сюда тело и положили.
– Это стало нашей первой теорией, – кивнул Ниеми. – Но мы не нашли никакого другого места в доме, где подобное могло случиться. Также никаких признаков, указывающих на то, что тело перемещали. Никаких следов волочения, ни одной капли, упавшей по пути, если его несли. Другая возможность естественно состоит в том, что ему надели на голову мешок, прежде чем начали избивать, и в результате кровь осталась в нем. А его забрали, уходя.
– Звучит слишком неправдоподобно, – заключил Бекстрём.
– Пожалуй, – согласился Ниеми и пожал плечами.
– Странно, – вновь повторил Бекстрём.
– К сожалению, это не единственная странность в данном деле, – констатировал Петер Ниеми с кривой улыбкой.
– Я слушаю. – Бекстрём кивнул ободряюще.
– Там, как раз над письменным столом, сидит пуля. – И Ниеми показал пальцем на белый потолок.
– Ничего себе, – буркнул Бекстрём и подался вперед, чтобы лучше видеть.
– Судя по углу, стреляли прямо вверх. Она вошла внутрь на несколько сантиметров. Я видел ее, когда посветил в отверстие, но еще не выковырял.
– Бинго! Я сейчас нашел пулю номер два, – констатировал Фернандес. – Она застряла здесь в диване. – Он показал на отверстие в спинке, откуда выглядывала белая набивка.
– Черт, это начинает напоминать настоящую гангстерскую войну, – сказал Бекстрём.
– Да, и мы припасли лучшее на десерт, – произнес Ниеми с невинной миной.
– Что? Еще лучше? – недоверчиво уточнил Бекстрём. «Но это же невозможно».
– Мы нашли еще один труп, он лежит там, на лоджии. – Ниеми показал рукой в сторону двойной стеклянной двери, ведущей на широкий деревянный помост, за которым в отдалении сверкали на солнце волны озера Меларен.
– Еще один труп, – повторил Бекстрём. – Ты издеваешься надо мной?
– Нет, – покачал головой Петер Ниеми. – Второй покойник.
– Его тоже убили? – Бекстрём подозрительно посмотрел на Ниеми.
– Определенно, – кивнул Ниеми.
– Вне всякого сомнения, – подтвердил Фернандес. – У него перерезано горло.
«Абсолютно точно лучший день в моей жизни», – подумал Бекстрём, когда четверть часа спустя покинул жилище жертвы и взял курс на такси, уже стоявшее в ожидании его ниже по улице.
21
Примерно в то время, когда комиссар Бекстрём покинул место преступления на Ольстенсгатан в Бромме, чтобы поехать в здание полиции Сольны и собрать первое совещание своей розыскной группы, исполняющей обязанности старшего прокурора Лизе Ламм позвонил на домашний телефон ее верховный босс, главный прокурор Стокгольма, и соизволил сообщить, что он принял решение назначить ее руководителем расследования убийства, которое, вероятно, произошло самое большее сутки назад.
– Жертва не самый последний человек в нашем мире, – сообщил главный прокурор и кашлянул. – Речь идет об адвокате Томасе Эрикссоне, и его, скорее всего, убили в собственном доме в Бромме в воскресенье вечером или сегодня ночью. Наша жертва успела засветиться в средствах массовой информации, как ты наверняка знаешь. – Главный прокурор снова покашлял.
– Томас Эрикссон, тот самый, кого вечерние газеты называли любимым адвокатом мусульманской мафии? – Лизе Ламм стоило труда скрыть свое удивление.
– Точно, именно он, – подтвердил главный прокурор. – Как ты, конечно, понимаешь, дело может получиться сложным и неприятным, в зависимости от того, чем все закончится. Поэтому, если испытываешь хоть малейшее сомнение, желательно сказать уже сейчас. В таком случае я смогу найти кого-нибудь другого.
Главный прокурор кашлянул в третий раз.
– Нет, – ответила Лиза Ламм. – Я прямо-таки рвусь в бой.
– Замечательно, – сказал главный прокурор. – Если возникнут хоть какие-то проблемы, сразу же звони мне. Кроме того, я хочу, чтобы ты постоянно держала меня в курсе.
– Естественно, – сказала Лиза Ламм.
«Адвокат Томас Эрикссон, ничего себе, – подумала она, положив трубку. – Вестерортский полицейский округ. Там есть, по крайней мере, один человек, кого я знаю и уважаю».
И она позвонила своему старому знакомому комиссару Тойвонену, шефу криминального отдела полиции Вестерорта.
– Странное совпадение, – констатировал Тойвонен. – Я думал о тебе. Только сейчас сформировал розыскную группу и могу обрадовать. Тебе не придется жаловаться на недокомплект, все согласно инструкциям Государственного полицейского управления о расследовании тяжких преступлений, хотя это получилось очень непросто при мысли о списках отпусков, которые наши бюрократы навязывают мне. Первая встреча через три часа. Ровно в двенадцать здесь, в Сольне. Я уже организовал пропуск для тебя, он лежит у дежурного.
– Спасибо, и группа с тобой в качестве руководителя розыска, если я могу высказать пожелание.
– По данному пункту, боюсь, мне придется тебя разочаровать, – сказал Тойвонен. – Мы подключаем по-настоящему тяжелую артиллерию.
– И кого же тогда?
– Наше все, Эверта Бекстрёма. Самое время старшему прокурору встретиться с ним, человеком с большой буквы, легендой, даже если я сам немного сомневаюсь относительно первой части данного описания.
– И что же он собой представляет?
– Слишком легкой жизни не жди, – констатировал Тойвонен с восторженными нотками в голосе. – Но если слишком достанет, обращайся ко мне, а я, будь уверена, вправлю ему мозги. Мне уже приходилось заниматься этим раньше, так что никаких проблем.

 

«Итак, Эверт Бекстрём… Стоит сразу взять быка за рога», – подумала Лиза Ламм. Потом она позвонила Анне Хольт, которая была шефом полиции Вестерортского округа и главным боссом Бекстрёма.
– Я ждала твоего звонка и догадываюсь, о чем ты захочешь поговорить, – сказала Анна Хольт, как только Лиза представилась. – Поэтому предлагаю увидеться у меня за четверть часа до того, как ты встретишься с Бекстрёмом и другими.
– Без четверти двенадцать у тебя, это подходит мне просто замечательно, – согласилась Лиза Ламм.
– Прекрасно, – ответила Хольт. – Спасибо за звонок. – И она положила трубку.
– Дело пошло, – сказала себе Лиза Ламм и покачала головой.
22
– Пожалуйста, располагайся, Лиза. – Анна Хольт дружелюбно кивнула в направлении трех стульев для посетителей с другой стороны своего большого письменного стола.
– Спасибо, – ответила Лиза Ламм и села.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – продолжила Хольт, одновременно открыв папки, лежавшие перед ней, – но, по-моему, ты хотела поговорить о моем сотруднике Эверте Бекстрёме, твоем руководителе розыска, и если тебя интересует, почему выбор пал на него, то это мое решение. Бекстрём у меня уже четыре года и сейчас возглавляет отдел расследования тяжких преступлений, и как раз его подразделение у нас занимается убийствами. Я не увидела ни одной причины что-то менять.
– И как у него складываются дела? – спросила Лиза Ламм.
– За время работы у меня он руководил расследованием двенадцати убийств и раскрыл одиннадцать из них. Последнее только неделю назад, поэтому в этом смысле тебе не о чем беспокоиться.
– Нет, я поняла, что он невероятно эффективен. Меня больше волнуют его прежние трения с жертвой убийства, а их, пожалуй, можно считать довольно серьезными. Ведь именно Томас Эрикссон защищал Афсана Ибрагима, когда того обвиняли в том, что он вместе со своим старшим братом Фархадом и жутким типом, чье имя я всегда забываю… пытались убить Бекстрёма в его собственной квартире.
– Хассан Талиб, – напомнила Хольт. – Ты имеешь в виду Хассана Талиба, кузена братьев Ибрагим и их собственную гориллу, если придерживаться терминологии вечерних газет.
– Точно, – поддержала ее Ламм. – Если я правильно помню, все случилось в начале лета… четыре года назад.
– Это было 29 мая, – констатировала Хольт. – Суд состоялся в том же году, в сентябре, и в качестве обвиняемого на нем оказался только Афсан Ибрагим. Как ты наверняка знаешь, его старший брат Фархад погиб, пытаясь сбежать из Каролинской больницы, где находился на излечении по причине пулевого ранения, полученного в связи с попыткой убийства Бекстрёма. Он сорвался вниз и упал на землю с седьмого этажа, когда спускался из окна по веревке. Это, кстати, произошло через неделю после нападения на Бекстрёма. В тот день, когда Фархад пытался бежать, Хассан Талиб умер на операционном столе в результате травм, полученных, когда он набросился на Бекстрёма. Единственным, кто выжил из всей компании, стал братец Афсан, который привез двух других домой к Бекстрёму на Кунгсхольмен. Он не был с ними наверху в квартире, его задержали, когда он сидел и ждал в автомобиле перед подъездом Бекстрёма. Это произошло, по большому счету, одновременно с тем, как у Бекстрёма началась стрельба. Как ты наверняка знаешь, мы следили за ними, и коллеги ворвались в жилище Бекстрёма уже через пару минут после произошедшего. Талиб лежал без сознания на полу в гостиной. Когда он попытался выстрелить в Бекстрёма, тот сбил его с ног, и Талиб очень неудачно для себя ударился головой о придиванный столик Бекстрёма. Бекстрём выстрелил в ногу Фархада, когда тот попытался ударить его ножом. Вот здесь, в папках, все подробности. Включая результаты двух проверок, проведенных отделом внутренних расследований. Там Бекстрёма оправдывают – и тебе это наверняка тоже известно – по всем пунктам. Он действовал исключительно согласно правилам.
– Да, я слышала все это. – Лиза Ламм отодвинула от себя папки с бумагами, которые Анна Хольт положила перед ней. – Меня беспокоит то, что случилось в связи с судебным процессом. По словам Афсана, двое других оказались в квартире у Бекстрёма с целью дать ему деньги. Никто не собирался убивать его. Бекстрём брал взятки, числился у братьев Ибрагим в платежной ведомости.
– Данное объяснение суд не принял в виду отсутствия доказательств, – констатировала Хольт. – И никаких денег ведь не нашли, хотя коллеги ворвались внутрь, по большому счету, одновременно с тем, как все случилось.
– Да, да, – согласилась Лиза Ламм. – Конечно, суд отверг историю Афсана, но одновременно с него сняли обвинение в соучастии в покушении на убийство. Было принято в расчет, что вполне возможно, по глубокому убеждению Афсана, они приехали дать Бекстрёму на лапу, а не убивать его. Его ведь осудили за гораздо менее значительное преступление, он получил всего восемнадцать месяцев тюрьмы. Главным образом по той причине, что имел при себе десять граммов героина, когда его задержали на улице. По большому счету, обвинение против него осталось недоказанным. Встань суд на сторону прокурора, ему грозило бы пожизненное заключение.
– Да нет, – возразила Хольт. – Если говорить о суде, когда его оправдали в части покушения на убийство, никто, в принципе, не сомневался в его осведомленности относительно их намерения убить Бекстрёма. Но конечно, Томас Эрикссон отлично потрудился. В той манере, которая стала его фирменным знаком в качестве защитника таких, как Афсан и его товарищи. Сеять сомнения и поливать жертву грязью, насколько это возможно. Я сама сидела в зале и слушала его, если тебе интересно.
– Насколько я поняла, процесс получился громким. Сама я не присутствовала, но…
– А я там была, как уже тебе сказала, – перебила прокуроршу Анна Хольт, – и на Бекстрёма вылили ушаты дерьма совершенно напрасно. Плюс он еще получил отдел внутренних расследований себе на шею, и они его также оправдали по всем пунктам. Я приехала домой к Бекстрёму примерно через час после того, как все случилось. Эксперты обследовали всю его квартиру, и мне очень трудно поверить, что он успел бы спрятать пару сотен тысяч наличными, о которых заявили адвокат Эрикссон и его клиент.
– Да, поэтому он вряд ли испытывал теплые чувства к адвокату Томасу Эрикссону, – заметила Лиза Ламм с улыбкой.
– Нет, и в этом отношении он не единственный в полиции. Будь у тебя такое требование, мы вряд ли вообще смогли бы сформировать какую-либо розыскную группу. Почти все коллеги, с кем приходится разговаривать, просто уверены, что адвокат Томас Эрикссон был еще большим мошенником, чем те, кого он защищал.
– Я сама не смогла бы сказать лучше, – констатировала Лиза Ламм. – Ужасная проблема.
– Конечно, это одна сторона дела. Другая состоит в том, что Бекстрём раскроет его для тебя. По его мнению, именно собственная преступная деятельность адвоката привела к тому, что его убили, и он не сомневается, что скоро сможет доказать это. Не беспокойся, он уж точно не будет пытаться спустить дело на тормозах и в конце концов отправить его в архив как нераскрываемое. По мнению Бекстрёма, речь идет о гангстерской разборке.
– Что вряд ли уменьшает основную проблему.
– Верно, – согласилась Хольт. – Но это легкий бриз по сравнению с тем штормом, который разразится, если ты попытаешься поменять Бекстрёма на какого-то другого руководителя розыска. Подумай как следует, Лиза, – продолжила Хольт. – Бекстрём – легенда, если ты уберешь его, вся полиция стеной пойдет на тебя. Не говоря уже об обычных людях. Он ведь собственный Клинт Иствуд всего шведского народа, – закончила Хольт с улыбкой.
Лиза Ламм тоже улыбнулась Хольт:
– Я уже с нетерпением жду, когда начну работать с ним. Человеком с большой буквы, легендой.
– Удачи тебе, – пожелала Анна Хольт.
23
Ровно в двенадцать часов комиссар Эверт Бекстрём вошел в большую комнату для совещаний, где состоялась первая встреча розыскной группы, сел с торца стола, поздоровался с присутствующими и предоставил слово своему заместителю Аннике Карлссон.
– Пожалуйста, Анника. – Бекстрём откинулся на спинку стула, выпрямился и сложил руки на животе, окидывая взглядом собравшихся.
По большому счету, те же самые тупые лентяи, что и обычно, хотя речь шла о лучшем дне в его жизни. Единственным лучом света в этом темном царстве он нашел крошку Йенни, вдобавок поменявшую черный топик на красный.
– Спасибо, – кивнула Анника Карлссон. – У нас умышленное убийство. Жертвой стал адвокат Томас Эрикссон, сорока восьми лет, одинокий, бездетный и вряд ли незнакомый кому-то из сидящих здесь. Его убили в собственном доме по адресу Ольстенсгатан, 127, в Бромме, вероятно, вчера вечером, и причиной смерти, согласно предварительному заключению судмедэксперта, похоже, стали удары тупым предметом по голове. Мотив неизвестен, но пока ничто не говорит в пользу версий ограбления или кражи со взломом с трагическим финалом. Того или тех, кто сделал это, остается найти. Именно поэтому мы сейчас и собрались. – Анника Карлссон подняла глаза от своих бумаг и кивнула собравшимся. – Подробности, я думаю, сообщит Петер.
В это самое мгновение открылась дверь и внутрь шагнула Анна Хольт в компании Лизы Ламм.
– Я не буду мешать, – сказала Хольт. – Хочу только представить вам руководителя расследования – старший прокурор Лиза Ламм. Я полагаю, вы во всем разберетесь сами.
«Приятная девочка, – подумала Анника Карлссон. – Маленькая, коротко подстриженная, со вкусом одетая в юбку, блузку и пиджак прекрасно сочетающихся тонов белого и синего. Выглядит не больше, чем лет на сорок. Глаза веселые. Если верить слухам, не имеет ни мужа, ни детей. Здесь, пожалуй, даже может что-то получиться!»
Она, кивнула и улыбнулась:
– Добро пожаловать, Лиза. Располагайся и чувствуй себя как дома.
– Спасибо, – ответила Лиза Ламм и села с другого торца стола. – Извините за опоздание. Она улыбнулась и кивнула собравшимся: – Продолжайте…
– Хорошо, – отчеканил Бекстрём. – Рады, что вы присоединились к нам.
«Десять минут коту под хвост, поскольку дамочка не в состоянии прийти вовремя, – подумал он. – И Утка Карлссон, наша собственная отдельская лесбиянка-мужененавистница, явно уже сделала стойку. Малышке Ламм надо держать ухо востро, иначе попадет в ее сети».
– Петер Ниеми возглавляет наш технический отдел, – сказал Бекстрём и жестом показал на того, кого сейчас представил. – Поведай нам, как обычно, о том, когда, где и как.
– Конечно, – сказал Петер Ниеми. – Хотя сейчас будет масса оговорок, ведь я и коллега Фернандес занялись этим делом только восемь часов назад, но ситуация, значит, выглядит в настоящий момент следующим образом. По предварительным оценкам, преступление произошло без четверти десять вчера вечером. Местом преступления с большой долей вероятности является зал на втором этаже дома жертвы на Ольстенсгатан. Причина смерти, по предварительному заключению судмедэксперта, – удары тупым предметом по голове и шее, из-за которых адвокат сразу потерял сознание, а потом умер в течение нескольких минут.
– Почему вы так считаете? – спросил Бекстрём, удобнее располагаясь на своем стуле.
По разным причинам, если следовать логике Петера Ниеми и сейчас идти по порядку и начинать со времени убийства, таковых имелись четыре.
Их жертва, похоже, очень серьезно относилась к своей безопасности. В самом доме находилось множество датчиков движения, камер и, кроме того, надежная система сигнализации для защиты от проникновения снаружи, охватывавшая все двери и окна.
– Здесь перед нами, значит, вход в дом, – сказал Ниеми, нажал клавишу на своем компьютере и показал фотографию входной двери жертвы на экране проектора, висевшего на торцевой стене комнаты. – Нет никаких следов вторжения, и сигнализация была включена все воскресенье вплоть до без двух минут девять вечера, когда кто-то, скорее всего сам Эрикссон, как мне кажется, отключил защиту входной двери и впустил внутрь одного или нескольких посетителей. Без двух минут девять, – повторил Ниеми. – Тогда к нему кто-то приходит, и это наша первая отправная точка.
Без двадцати десять в службу экстренной помощи позвонили с мобильного телефона жертвы. Разговор прервался через минуту, причем звонивший так и не сказал ни слова.
В службе экстренной помощи не отреагировали на данный вызов по той простой причине, что половина принимаемых ими звонков является результатом неправильного набора номера, а еще двадцать процентов так называемые «немые», то есть когда от звонившего не удается добиться никакого ответа. На них реагируют только в том случае, если есть основание считать, что абонент находится в бедственной ситуации, но почему-то не может сказать об этом. Однако в данном случае ничего не сделали. Судя по всему, звонил сам Эрикссон в надежде получить помощь, но его убили, прежде чем он успел открыть рот. Без двадцати десять, через сорок две минуты после того, как он впустил внутрь одного, двух или больше посетителей, – констатировал Ниеми.

 

В шесть утра, целых восемь часов спустя, на место преступления прибывает судмедэксперт для предварительного осмотра мертвого тела. Трупное окоченение тогда уже полностью охватило лицо и шею жертвы, и, приняв в расчет температуру в доме, он делает заключение, что смерть наступила, по меньшей мере, шесть часов назад, до полуночи воскресенья.
– Когда он приезжал, мы еще не знали о звонке Эрикссона в службу экстренной помощи без двадцати десять, но час спустя я связался с ним и рассказал о звонке, – объяснил Ниеми. – У судмедэксперта не возникло никаких причин не согласиться с этим временем. Что именно тогда, значит, и убили Эрикссона.
– Без двадцати десять в воскресенье вечером, – подвел итог Бекстрём. «Ниеми уж точно не дурак, пусть и по крайней мере наполовину финик». – У тебя есть еще что-нибудь? – спросил он.
– Да. Похоже, в тот вечер хватало и других звонков в службу экстренной помощи. Между без четверти десять и пятью минутами одиннадцатого туда позвонили трое соседей Эрикссона и пожаловались, что его собака бегает по лоджии его дома и лает как бешеная. У Эрикссона, значит, имелась собака. Ротвейлер, настоящий зверь, если кого-то интересует.
– И что было предпринято в результате? – спросил Бекстрём, хотя уже угадал ответ.
– Ничего, – подтвердил его предположения Ниеми, – у них не нашлось ни одной машины, чтобы послать туда. Потом, похоже, все успокоилось вплоть до двух ночи, когда псина расшумелась не на шутку. Она лаяла и выла, и сосед номер четыре вновь позвонил в центр экстренной помощи и, на сей раз не собираясь сдаваться, вдобавок рассказал, кто живет в доме, где собака устроила концерт. Тогда, наконец, вроде бы все и завертелось. Туда отправили патрульный автомобиль, прибывший на место двенадцать минут спустя. Коллеги звонят во входную дверь, но никто не отвечает, и тогда они трогают ее, а поскольку дверь не заперта, входят внутрь и почти сразу же находят Эрикссона на втором этаже.
Как вы можете видеть здесь, – продолжил Ниеми и вывел на экран фотографию окровавленной жертвы убийства, лежавшей на животе перед письменным столом.
Дальше все развивается как обычно. Я и Фернандес оказываемся на месте час спустя, в половине четвертого утра, вот в принципе и все. Если у кого-то есть вопросы, пожалуйста, задавайте, – добавил он, одновременно убрав с экрана фотографию жертвы преступления.
– Да, у меня есть вопрос, – подала голос инспектор Росита Андерссон-Трюгг. – То, что ты рассказываешь, представляется мне ужасно, ужасно странным. Чисто мистическим даже пожалуй.
«У кого сейчас могла бы возникнуть мысль спросить тебя?» – подумал Бекстрём.
– Поведай нам, – произнес он нежно. – О чем ты, Росита?
– О поведении собаки, – ответила Андерссон-Трюгг. – Почему она не лает.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – сказал Бекстрём. – Но, как мне кажется, она же лаяла как бешеная полночи. «Баба явно совсем чокнулась, и самое время серьезно переговорить с Хольт относительно ее обещания забрать от меня это чудо».
– Да, я должна поправить тебя, – сказала Андерссон-Трюгг резко. – Собака ведь фактически молчала как рыба целых три часа, с одиннадцати вечера до двух ночи, а подобное поведение ненормально для ротвейлера, хозяина которого убили.
– Знаешь, Росита, – сказал Бекстрём и улыбнулся нежно. – Я хочу, чтобы ты уделила особое внимание собаке, а потом мы вернемся к этому вопросу снова. Приятно осознавать, что у нас есть свой эксперт. Ниеми, – продолжил комиссар, – а место преступления. Что нам известно о нем?
– Вероятно, все произошло именно там, где лежала жертва. Около письменного стола на втором этаже.
Имелись, разумеется, кое-какие неясности, но с ними Ниеми предлагал подождать, пока судмедэксперт не скажет свое слово.
– Когда мы получим его заключение? – уточнила Анника Карлссон.
– Он обещал сделать вскрытие сегодня вечером, поэтому, надо надеяться, предварительные выводы будут у нас завтра в течение дня, – сообщил Ниеми. – Окончательные, наверное, где-то через неделю.
– Вполне терпимо, – сказал Бекстрём. – Давай сейчас оставим это, Петер. Что нам известно о причине смерти?
Здесь тоже имелись вопросительные знаки, и с окончательным ответом стоило подождать, пока не вынесет вердикт судмедэксперт.
– Удары тупым предметом по голове – вот что можно предположить сейчас, – сказал Ниеми. – Большинство признаков говорит за это.
– Хорошо, – кивнул Бекстрём. – Тогда, если подвести итог, у нас, значит, убийство, которое произошло примерно без четверти десять вчера вечером в зале на втором этаже в доме жертвы, и смерть наступила в результате ударов тупым предметом по голове. Анника, не могла бы ты позаботиться, чтобы все, кто обходят соседей в том районе, сразу же получили данную информацию в качестве исходной. Естественно, не разглашая ее всем и каждому, с кем они будут разговаривать?
– Само собой, – ответила Анника Карлссон. – Я позабочусь, чтобы…
– Не забудь напомнить, пусть они поспрашивают и о собаке тоже. Почему она молчала три часа, если, конечно, все так и было. Она же могла скулить, я имею в виду, – перебила ее Андерссон-Трюгг.
– Конечно. – Анника Карлссон вздохнула. – Я ведь слышала, что ты говорила, Росита.
– Ну и славненько, – сказал Бекстрём, стараясь сгладить ситуацию. – Тогда я предлагаю прерваться на пять минут и размять ноги, прежде чем ты, Петер, расскажешь о втором трупе, который вы нашли на лоджии.
«Вот тебе, защитница животных, пища для размышления», – подумал он. И не только для нее, если судить по выражению лиц других участников встречи.
24
«Наверное, новый рекорд для пятиминутных перерывов», – решил Бекстрём, когда последним занял свое место в точно оговоренное время.
– Ну что ж, – сказал Бекстрём и улыбнулся дружелюбно, – самое время для жертвы номер два, Петер.
– Да, – согласился Петер Ниеми. – Не самая красивая картинка.
Потом он вывел на экран снимок мертвого ротвейлера, который лежал на лоджии снаружи от зала на втором этаже, в десяти метрах от того места, где, вероятно, убили его хозяина.
– Псине, похоже, перерезали горло, – констатировал Ниеми и показал огромную рану на шее собаки и полукруг крови, забрызгавшей светлый пол лоджии.
– Когда это случилось с ней? – спросил Бекстрём.
– Если судить по звонку в службу экстренной помощи, скорее всего, около двух часов ночи…
– Через четыре часа после того, как ее хозяин переместился в мир иной, странно, – констатировал Бекстрём.
– Да, – согласился Ниеми. – Это дело, похоже, не самое простое. Мы отправили собаку к ветеринарам. У нее в пасти нашли остатки ткани. Нити и приличный кусок материи, как я полагаю, от джинсов.
– Она явно цапнула нашего злодея за ногу, – предположил Бекстрём, оперся локтями о поверхность стола и сформировал свод из пальцев. – У тебя есть еще что-то интересное, чем ты можешь поделиться с нами?
Все очень странно, если верить Ниеми. Адвокату размозжили череп тупым предметом, его собаке перерезали горло четыре с лишним часа спустя, и, кроме того, словно этого еще было мало, в зале на втором этаже, по крайней мере, дважды стреляли.
Ниеми вывел на экран новые фотографии, показывавшие пулевое отверстие в потолке над письменным столом и такое же в спинке дивана. Затем последовало увеличенное изображение двух расплющенных пуль, снятых на белом листе бумаги на письменном столе жертвы, чтобы получить максимально хорошую картинку.
– Перед вами пули, – констатировал Ниеми. – Я думаю, они выпущены из одного и того же оружия. У них в любом случае одинаковый 22-й калибр, и они того же самого типа. Свинцовые, безоболочечные. Мы не нашли гильз, что говорит о револьвере, и, вероятно, стреляла жертва, поскольку мы обнаружили следы пороха на ее правой руке и снизу на рубашке. Вдобавок у убитого имелась лицензия на револьвер 22-го калибра. Для использования при норной охоте и чтобы добивать животное, попавшее в ловушку. Всего он имел лицензии на шесть видов охотничьего оружия. Три штуцера, два дробовика и уже названный мною револьвер. У него в подвале стоит оружейный шкаф, но, поскольку он заперт, пришлось подождать с этим делом.
– Но вы не нашли никакого револьвера, – сказал Бекстрём.
– Нет еще, – подтвердил Ниеми и покачал головой. – Мы только начали искать, и у нас хватит работы на целую неделю. Он жил в огромном доме. Первый этаж почти двести пятьдесят квадратных метров, второй – сто пятьдесят плюс лоджия в сотню квадратов. В самом низу, в подвале, у него большой гараж, кроме того, тренажерный зал, баня, биллиардная, винный погреб, прачечная и кладовая. Если говорить о поисках, мы едва успели начать.

 

Никакого тупого предмета и никакого револьвера. Хотя удалось найти нечто иное, если верить Ниеми. В верхнем ящике письменного стола лежал толстый коричневый конверт, который, как оказалось, содержал девятьсот шестьдесят две тысячи крон тысячными купюрами, разделенные на десять пачек и по отдельности перетянутые резинками. На самом письменном столе лежал старый и хорошо использованный носовой платок со следами как крови, так и соплей. Там стоял также наполовину полный хрустальный графин с виски и один почти пустой стакан, где напитка осталось на донышке. Ниеми еще особенно не задумывался относительно значения этих находок. Имелось другое, привлекшее его внимание.
– Есть еще один стакан, – сообщил Ниеми и показал фотографию. – Он стоит на столике перед диваном с той стороны, где в его спинку попала пуля. Если провести линию между стаканом и графином на письменном столе и пулей в спинке дивана… то стакан на придиванном столике оказывается на той же прямой… хотя примерно на метр ниже… перед пулевым отверстием в диване, значит… и если мы сейчас предположим, что тот, кто пьет из него, сидит так, как обычно делают… вполне вероятно, ему или ей могли попасть в верхнюю часть туловища или в голову… но этого, однако, судя по всему вроде бы не случилось.
– Человек на диване уже не находился там, – предположила Анника Карлссон. – Он или она уже успел переместиться.
– Нет, я почти уверен, что он… или она… все еще сидел на диване, хотя в него не попали. И причиной этому в моем понимании являются следы, которые мы нашли на диванной обивке, – сказал Ниеми и показал новую картинку, увеличенный снимок обивки. – Обратите внимание на темное пятно, примерно там, где у сидевшего на диване должен был находиться зад, – продолжил Ниеми и показал на фотографии.
– Да он просто наложил в штаны, когда у него около уха просвистела пуля, – констатировал Бекстрём.
«Что происходит с нашими преступниками, – подумал он. – Обосраться, как только какой-то педик-адвокат открыл стрельбу. Сам я достал бы своего малыша Зигге и ответил вдвойне».
– Следы и кала, и мочи, – кивнул в знак согласия Ниеми. – Не впервые подобное случается, если хотите знать мое мнение.
Ниеми улыбнулся и убрал фотографию с экрана.
– Какие-то вопросы? – добавил он.
– Мы вернемся к этому позднее, когда будем знать больше, – вмешался Бекстрём, чтобы избежать ненужной болтовни. – Если я тебя правильно понял, у нас более важные дела на очереди, – продолжил он и посмотрел на прокурора и руководителя расследования Лизу Ламм.
– Если говорить об обыске в жилище Эрикссона, то никаких проблем, – сказала Ламм и покачала головой. – То же самое касается его компьютера, поскольку тот находился в доме и стоял на месте преступления. Остается адвокатская фирма, и с ней могут возникнуть определенные сложности, как вы понимаете. Пока я решила опечатать офисное помещение Эрикссона. А через два часа должна встретиться с его партнерами и обсудить, какие меры нам, возможно, еще придется принять.
«Ничего себе», – подумал Бекстрём.
– У кого-то еще есть вопросы? – спросил он.
Дальше все покатилось по накатанным рельсам (вопросы, размышления вслух и обычная болтовня), пока он не решил, что хватит, не поднял правую руку и не поставил точку в первом совещании своей розыскной группы.
– Закончили болтать, – сказал Бекстрём. – Сейчас все за работу. Постарайтесь поймать идиота, сделавшего это. А толочь воду в ступе мы сможем, когда он будет сидеть в кутузке.
25
«Мне надо поесть, – подумал Бекстрём. – Как следует пообедать, выпить рюмочку и по крайней мере бокал очень холодного пива. А потом нужно спокойно поразмыслить. И сейчас, когда перевалило за полтретьего пополудни, медлить уже нельзя», – решил он.
Его ближайшая помощница, Анника Карлссон, сидела за письменным столом в их комнате руководящего звена и демонстрировала свою известную способность делать несколько дел одновременно: ела салат из пластикового контейнера и печатала на компьютере, а также еще и кивнула Бекстрёму.
– Руководитель розыска решил выйти пообедать, – констатировала она и улыбнулась.
– Я собираюсь прогуляться, – ответил Бекстрём. – Подумать в тишине и покое.
– Ты собираешься прогуляться? Я начинаю за тебя беспокоиться. Ты, случайно, не заболеваешь?
– Нет, – ответил Бекстрём и покачал головой. – Мне просто нужно поразмышлять в тишине.

 

– Первый по-настоящему летний день, – подумал Бекстрём, когда вышел на улицу, успев по пути зайти к себе в кабинет и прихватить в такую пору крайне необходимую вещь – очки сыщика, которые обычно доставал, как только приходило лето и солнце заставляло женщин обнажаться. Тогда благодаря их заключенным в металлическую оправу черным зеркальным стеклам никто уж точно не мог принять его за одного из многочисленных извращенцев, бродящих по улицам в такое время года и ищущих почву для своих болезненных фантазий.
Уж никак не Эверта Бекстрёма в темных солнечных очках и желтом льняном костюме, когда он сейчас (вне всяких подозрений относительно низких мотивов), оставив здание полиции, не спеша прошел вниз по улице, кратчайшей дорогой пересек торговый центр Сольны, миновал футбольный стадион Росунда и через полчаса переступил порог своего любимого кабака в Фильмстадене.
По дороге у него хватало на что посмотреть, а о последнем расследовании даже мысли не возникло.
«Всему свое время», – подумал Бекстрём. Конечно, он был беззаботным прожигателем жизни и модником, прославился на всю страну благодаря криминальным программам на телевидении, имел собственный фан-клуб в Сети, а также соответствовал тайным мечтам любой женщины, но помимо всего этого существовала и другая сторона его личности. И там он выступал в роли некоего наблюдателя, стоявшего над грязной мышиной возней, на которую его более примитивное окружение, похоже, тратило большую часть жизни.
«Всему свое время, и ты даже отчасти философ, Бекстрём», – констатировал он, усаживаясь за свой постоянный столик, в то время как владелец заведения, как обычно, оказал ему самый радушный прием и сразу же поставил перед ним в меру большой бокал очень холодного пива.
– Добро пожаловать, Бекстрём, – приветствовал он давнего клиента. – Что думает комиссар о хорошо прожаренной рубленной котлете с беарнским соусом и печеным картофелем? Без салата.
– Звучит просто замечательно, – признал Бекстрём. – Плюс все как обычно – маленький бокал воды и графин с настоящей водой сбоку.
– Естественно, естественно, – ответил ресторатор и закивал энергично.
Потом Бекстрём ел в тишине и покое, постепенно возвращаясь в свое нормальное состояние. И скоро стал чувствовать себя как обычно. К концу совещания, в то время как его помощники наперебой делились идеями и планами расследования, теснившимися в их головах, Бекстрём почувствовал себя разбитым корытом и, по большому счету, очень хотел уединиться и поразмышлять. Нечто подобное он обычно испытывал, когда суперсалями получала свое, и его единственным желанием становилось остаться одному и чтобы лежавшая рядом с ним в его огромной кровати дамочка куда-то исчезла и не докучала ему больше своим присутствием.
«Жизнь продолжается», – подумал Бекстрём, поднял свой маленький бокал и осушил его до последней капли.
Когда ему принесли кофе, хозяин кабака подошел и сел рядом. Он был страстным болельщиком АИКа, подобно Бекстрёму, становившемуся таковым, когда он посещал данное заведение, и слухи явно уже дошли до него. Слухи о том, что полицейская легенда Сольны расследует убийство одного из заклятых врагов его клуба.
– Ты знаешь, наверное, что этот идиот сидел в правлении «Юргордена»? Если говорить о мотиве, я имею в виду.
– Я в курсе, – кивнул Бекстрём. – Я в курсе, по мне только из-за этого его убийцу надо не просто освободить от ответственности, а еще и по головке погладить.
Потом он взял такси и поехал на работу, а по дороге остановился и пополнил свой запас мятных пастилок, чтобы не давать почву для дурных слухов. Едва придя к себе и успев сесть на свой стул и положить уставшие ноги на письменный стол, он услышал стук в дверь. Его малышка Йенни в комплекте с крошечным красным топиком и очень широкой улыбкой попросила о разговоре с глазу на глаз.
– Найдется у шефа пять минут?
– Конечно, естественно, садись, – сказал Бекстрём и махнул в сторону стула для посетителей.
«Жизнь продолжается», – подумал он, и даже чуть не надел свои черные очки, но после секундного размышления отказался от этой мысли.
26
– Чем я могу помочь тебе, Йенни? – спросил Бекстрём, одновременно скрестив ноги на случай, если его суперсалями захочет прийти в движение.
– У меня есть идея, которую я хочу обсудить с шефом, – ответила Йенни. Она улыбнулась снова, наклонилась и передала ему бумагу.
– Ага, да, – пробормотал Бекстрём. Взял ее и прочитал. Три строчки, написанные аккуратным, округлым, школьным почерком. И едва он задумался над этим нюансом, как его суперсалями ожила.
– Пусть шеф прочитает.
Йенни указала на свое творение и энергично кивнула.
– Воскресенье 19 мая. Барон избит аукционным каталогом. Вторник 21 мая. Забирают кролика по причине недостаточного ухода. Воскресенье 2 июня. Убивают адвоката, – прочитал Бекстрём громко и с возрастающим удивлением.
«Что это, черт возьми?» – удивился он.
– Шеф думает как и я? – спросила Йенни и еще немного наклонилась вперед. Она выглядела чуть более возбужденной и выставила свою грудь напоказ.
– Честно говоря, не знаю, – ответил Бекстрём и покачал головой. – Рассказывай, я слушаю.
– Меня просто осенило, когда я сидела на встрече. Насколько обычны такие дела? Тогда я вспомнила три основные правила, касающиеся расследования всех умышленных убийств… во-первых, оценить ситуацию… во-вторых, не придумывать ничего лишнего… и, в-третьих… и как раз об этом я подумала на нашей встрече… не верить в случайные совпадения.
– Ага, – сказал Бекстрём. – Извини, но я…
– Я имею в виду, насколько обычно, что три таких события происходят в течение примерно одной недели? В одном и том же полицейском округе вдобавок? Если говорить о чистой случайности, подобное статистически невозможно, при мысли о том, насколько необычно это должно быть. Я вошла в Сеть и проверила. Знает ли шеф, как давно в последний раз убивали адвоката в нашей стране?
– Нет, – ответил Бекстрём. – К сожалению, подобное происходит не каждый день, если ты спросишь меня, но…
– В последний раз такое случилось более пятнадцати лет назад. На севере в Норланде, кстати. В связи с переговорами в суде. Одна из сторон застрелила защитника противной стороны. Именно адвокаты принадлежат к наиболее редким жертвам убийства в Швеции… а что касается изъятия кролика… я никогда не слышала о таком деле за всю мою жизнь… а если говорить об избиении аукционным каталогом тогда…
– Я слушаю, – сказал Бекстрём. «О чем, черт возьми, она болтает?»
– Шеф же расследовал насильственные преступления всю свою жизнь, – продолжала гнуть свою линию Йенни. – Сколько раз шеф имел дело с бароном, избитым аукционным каталогом? Перед дворцом, где живет король, кроме того?
– Никогда, – ответил Бекстрём с нажимом и покачал головой. – Если ты спросишь меня, такое встречается впервые в истории шведской криминалистики.
– Точно, – кивнула Йенни. – Точно так я и подумала.
– Я тебя услышал, Йенни, но все еще не понимаю…
– Это не может быть случайностью, – перебила Бекстрёма Йенни и серьезно на него посмотрела.
– Не случайность?
– Нет. – Йенни кивнула. – Ни о чем подобном нет и речи. Наверняка есть какая-то связь между всеми тремя событиями. Другой возможности я не вижу. Одно тянет за собой другое, а то ведет к третьему. И как только мы обнаружим данную связь, сразу же найдем решение всего вместе. Кто убил Эрикссона и всего, что касается историй с кроликом и с аукционным каталогом.
– Вот как, – сказал Бекстрём. – Вот как, – повторил он, поскольку мысли его уже устремились в другом направлении. «Рогерссон, конечно, тоже не подарок, но он в любом случае вполне адекватно мыслящий полицейский, который уж точно не стал бы использовать груди вместо мозгов, и он никак не может быть отцом этого частного детектива».
– Я знала, что шеф поймет, о чем я думаю. Именно поэтому и решила лучше действовать напрямую и не говорить ни слова никому другому.
– Разумно с твоей стороны, – сказал Бекстрём. – Очень разумно, – повторил он на всякий случай. – Позволь мне убедиться, что я правильно тебя понял.
– Нормально я написала? – спросила Йенни, потянулась вперед и забрала бумагу, которую ему дала.
– Естественно, – согласился Бекстрём. – Если я правильно тебя понял, то, по твоему мнению, значит, у нас есть неизвестный преступник, избивающий некоего высокородного идиота аукционным каталогом, в результате чего два дня спустя у больной на голову пожилой дамы забирают кролика, а в итоге все заканчивается тем, что четырнадцать дней спустя неизвестный преступник или преступники убивают адвоката Эрикссона.
– Да, примерно так. Я понимаю, это звучит странно, но здесь на сто процентов есть какая-то связь. Вряд ли такое случайно.
– Интересно, – поддержал ее Бекстрём. – Пожалуй, стоит копать дальше.
«Малышка Йенни, наверное, просто феноменальная дура, – подумал он. – Мадам Пятница по сравнению с ней просто Нобелевский лауреат, притом что она вполне заслуживает семь баллов, когда дело доходит до секса».
– Я знала, что шеф поймет, как я…
– Конечно, конечно, – перебил ее Бекстрём. – И знаешь, Йенни…
– Да, шеф.
– Ты будешь докладывать лично мне. Ни слова об этом никому другому.
– Спасибо, шеф, – сказала Йенни. – Обещаю не разочаровать шефа.
– Хорошо. – Бекстрём дружески ей улыбнулся. «Тогда мне не придется переживать, что Утка Карлссон сплавит тебя на ресепшн заниматься входящей почтой».
27
Соседей убитого адвоката начали опрашивать уже в семь утра. Этим продолжали заниматься весь день и наиболее успешно утром и вечером, поскольку именно так всегда случалось, когда требовалось искать свидетелей в местности, где все жили в своих домах. Утром и вечером лучше всего. Когда жильцы не находились на своих рабочих местах, а их дети в школе. Подобное был в состоянии понять любой, даже не будучи полицейским.
Район, где обитал адвокат Эрикссон, кроме того, обладал одним значительным преимуществом с точки зрения серьезно относящихся к «поквартирному» обходу полицейских. Большинство из соседей жертвы убийства были собачниками и, следовательно, проводили вне дома значительно больше времени, чем граждане не отличавшиеся данным пристрастием, и вдобавок совершали свои прогулки в такое время и в таких местах, что это часто могло вызывать интерес при расследовании противоправных действий. В любом случае, когда дело касалось преступления, непосредственно затронувшего их соседа, адвоката Томаса Эрикссона.
«Территория с таким количеством собаководов просто урожайное поле, когда надо опрашивать соседей», – подумал инспектор Ян Стигсон тридцати двух лет, сын крестьянина из Даларны, который по-прежнему мыслил в таких категориях, хотя уже более десяти лет назад перебрался в Стокгольм с целью стать полицейским.
Он работал у Бекстрёма уже четыре года и на протяжении этого времени неоднократно отвечал за подобные задания. Сейчас он и его помощники отправились в дорогу снова. Он сам и четверо молодых коллег, одолженных в отделе правопорядка округа, ходили от дома к дому, от одной двери к следующей, и когда он сам позвонил во вторую дверь, ему повезло, хотя часы показывали не более половины девятого утра.
«С погодой подфартило тоже, первый по-настоящему летний день, и почти идеальный при мысли о задании», – решил Стигсон.
Ему открыла приятная женщина среднего возраста, позади нее стоял черный лабрадор и вилял хвостом. Она прожила с мужем в этом доме последние двадцать лет. Сейчас дети разъехались далеко. Супруг укатил в Испанию играть в гольф, и она уже несколько дней отвечала за вечерние прогулки с собакой. В обычном случае муж брал их на себя, в то время как она выгуливала пса по утрам.
– Мы живем по абсолютно разному графику, мой благоверный и я. Я – ранняя пташка, и зачастую ложусь спать уже около десяти, а с ним все наоборот. Он может просидеть за своими делами полночи, и до обеда с ним почти невозможно разговаривать. Ты входи, поговорим в тишине и покое. Мы с Налле уже успели прогуляться с утра, и сейчас я собиралась выпить чашечку кофе. Инспектор ведь не откажется составить мне компанию?
– Спасибо, с удовольствием, – ответил Стигсон.
Приятная женщина, подумал он. Опять же она наблюдательна, поскольку явно заметила его чин, когда он показал свое полицейское удостоверение.
Стигсон просидел у нее на кухне почти час, пока она делилась наблюдениями, сделанными предыдущим вечером во время прогулки с лабрадором Налле. Они обычно ходили одним и тем же маршрутом. Сначала вверх по улице, потом поворачивали направо и возвращались домой.
– Короче говоря, я делаю круг по близлежащему кварталу, – объяснила она и показала пальцем на карте, которую Стигсон принес с собой. – Всего это самое большее пара километров, но в компании с таким другом на них уходит примерно час. Нам надо многое понюхать и со многими поздороваться, как с собаками, так с их хозяевами и хозяйками, – констатировала свидетельница и улыбнулась Стигсону.
– Ты не могла бы назвать мне несколько имен да и время тоже, если помнишь. Как ты наверняка понимаешь, мы пытаемся найти всех, кто передвигался в вашем районе вчера вечером. Все сказанное тобой, естественно, останется между нами.
С этим не возникло никаких проблем. Она ведь встретилась с теми же самыми соседями и владельцами собак, с кем сталкивалась обычно. И назвала ему полдюжины имен, и все было точно как всегда. Никаких странностей и определенно никаких таинственных личностей, с кем она столкнулась бы. Фактически ей попался только один человек, который был незнаком ей по имени или внешнему виду. Когда она миновала дом Эрикссона, где-то в сотне метров вниз по улице увидела мужчину, стоявшего с другой стороны проезжей части и укладывавшего пару больших картонных коробок в багажник машины. И примерно в тот момент, когда вставляла ключ в замок своей входной двери, услышала, как взревел мотор и автомобиль тронулся с места.
– Наверное, тот же самый, – сказала она. – Я абсолютно уверена в этом.
– Ты не помнишь, который был час? Когда он там стоял?
– Насколько мне помнится, я вышла из дому без десяти девять. До этого сидела и смотрела телевизор, программу, которую всегда смотрю, реалити-шоу, как их обычно называют, она закончилась без четверти девять. Потом я сделала обычный кружок и добралась назад примерно полдесятого, пожалуй. Мне помнится, когда я включила вечерние новости по ТВ-4, они только начались. А ведь они начинаются в десять, но прежде я вытерла лапы Налле, налила ему воду в миску и немного прибралась на кухне.
– Мужчина, грузивший коробки в автомобиль. Ты смогла бы его описать?
«Становится горячее», – подумал Стигсон.
– Нет, – ответила она и покачала головой, внезапно посерьезнев. – Я услышала в восьмичасовых новостях о случившемся, поэтому понимаю, к чему ты клонишь. Когда я проходила мимо, он стоял наклонившись в багажник, и я не увидела его лицо. Но выглядел он вполне обычным. Как большинство других, живущих здесь. Средних лет, прилично одетый, в пиджак, по-моему, или, возможно, приличную куртку, синюю или черную, и темные брюки. Пожалуй, еще одно…
Стигсон улыбнулся ободряюще.
– По-моему он был сильный, хорошо сложенный, выглядел отлично тренированным. Я же видела, как он поднимал коробки, засовывая их в багажник. Конечно, я не знаю, что в них лежало, сколько они весили, но были из толстого белого картона и довольно большие, и поднимать их вроде не составляло для него никакой проблемы… если можно так сказать.
– У тебя есть какие-то предположения относительного его роста?
– Определенно выше среднего. Мне кажется, скорее метр девяносто, чем метр восемьдесят. Это был крупный парень. Мой муж достаточно высокий, метр восемьдесят шесть, даже если, по его словам, у него был рост метр девяносто, когда мы встретились, но он забывает, что с той поры минуло почти сорок лет.
– Ты говоришь – среднего возраста, – сказал Стигсон, не собираясь сдаваться. – Сорок пять, пятьдесят, шестьдесят…
– Определенно не шестьдесят. – Свидетельница решительно покачала головой. – Пятьдесят или самое большее пятьдесят пять, судя по его манере двигаться – легкой, непринужденной, а она ведь пропадает с годами, сколько не бегай в тренажерный зал, и он был хорошо тренированный, как я уже сказала.
– Ничего больше не приходит тебе на ум?
– Автомобиль. Это был серебристый «мерседес», такой низкий, спортивный, никак не универсал. Определенно не из тех, на каких разъезжают воры-домушники.
– Серебристый «мерседес». Ты абсолютно уверена?
– Да, на сто процентов. У нас с мужем у каждого свой мерс. У меня маленький, а у него немного солиднее, чтобы хватило места для всех принадлежностей для гольфа, но этот был значительно больше, чем у моего благоверного, и наверняка дороже, чем наши оба.
– Ты обратила внимание на что-то иное в машине? Регистрационный номер? Может, на нем имелись какие-то наклейки или отметины.
– Нет. Относительно номера я даже не подумала. Никаких наклеек не видела тоже. Ничего подобного, иначе я заметила бы. Хотя сейчас понимаю, почему ты спрашиваешь. Случившееся ведь просто ужасно. Ни о чем подобном мы и подумать не могли в нашем районе. У нас здесь редко случаются преступления. Единственно, если говорить обо мне и муже, у нас когда-то украли нашу яхту, мы владеем местом для нее в бухте, которая находится рядом с домом Эрикссона, но с той поры минуло, наверное, уже десять лет.
– Надеюсь, вы получили ее назад?
– Да, и все оказалось гораздо проще. Наш младший сын и его товарищи взяли ее без разрешения и посадили на мель, о чем он не осмелился рассказать папе с мамой. Хотя, в конце концов все выплыло наружу.
– Но потом он ведь образумился? – спросил Стигсон.
– Сейчас он женат, у него двое детей, и он работает юристом в банке СЕБ, так что, надо думать, с ним все в порядке, – с улыбкой ответила его мать.
Десять минут спустя Стигсон поблагодарил ее за радушный прием и в довершение всего оставил свою визитную карточку. Если она вспомнит еще что-нибудь, следовало просто позвонить. Большое или малое, важное или нет, не играло роли, ей требовалось просто позвонить, в любое время.
«Почти попал, почти попал, хотя почти не считается», – подумал он, когда вышел на улицу и взял курс на следующий дом из своего списка.
28
После обеда в понедельник, примерно когда Йенни Рогерссон рассказывала свои теории испытывающему все большее удивление Бекстрёму, Лиза Ламм и Анника Карлссон встретились с товарищами по работе Томаса Эрикссона в офисе адвокатского бюро «Эрикссон и партнеры» на Карлавеген в Стокгольме.
Но прежде чем отправиться туда, Лиза Ламм зашла на домашнюю страницу фирмы и хорошо подготовилась к предстоящей встрече. Явно не самой легкой, которая в худшем случае могла вылиться в пикировку юридического характера, и поэтому ей требовалось как можно раньше изучить своего противника.
Томас Эрикссон основал адвокатское бюро «Эрикссон и партнеры» пятнадцать лет назад. Оно специализировалось на уголовном и семейном праве и вплоть до воскресенья в нем работали шестнадцать человек: пять равноправных партнеров, из которых все были адвокатами, кроме того пять помощников юристов, занимавшийся бухгалтерией, кадровыми и общими вопросами финансист, а также две женщины-паралегалы и три секретарши, выполнявшие далеко не самые основные в данной сфере вспомогательные функции, но все равно значительно более важные, чем Лиза Ламм представляла себе. В тех немногочисленных случаях, когда она встречалась с Томасом Эрикссоном в суде, он производил впечатление типичного волка-одиночки. Никак не основателя и самого старшего совладельца фирмы такого размера.
«Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу, кто ты, а четыре адвоката и пять помощников юристов явно через край для нас», – подумала Лиза Ламм и обеспокоенно покачала головой, выключая свой компьютер.

 

Анника Карлссон, судя по ее виду, тоже прекрасно понимала ожидавшие их трудности, и еще до того, как они выехали из полицейского гаража, поделилась своей тревогой.
– Делать обыск в адвокатском бюро не очень легко, не так ли? – сказала она, и это прозвучало скорее констатацией факта, чем вопросом.
– Да уж точно, – согласилась Лиза Ламм более эмоционально, чем намеревалась.
– Опиши мне все как можно короче и доходчивее, – сказала Анника Карлссон и улыбнулась.
– О’кей. Во-первых, это хлопотно, принимая в расчет деятельность, которой занимаются адвокаты. Нельзя навредить интересам клиентов, и действующие там правила секретности значительно более жесткие, чем обычно. Если они захотят встать в позу, то… – Лиза Ламм пожала плечами.
– А что во-вторых?
– Во-вторых, Томас Эрикссон ведь жертва убийства, а не подозреваемый в каком-то преступлении, и, кроме того… в третьих… его же убили в собственном доме, а не на работе. Если сложить все это вместе, уже получается немало, – вздохнула Лиза Ламм.
– Ты в любом случае забываешь самое главное, – заметила Анника Карлссон. – Эрикссон был гангстером. Я подумала обо всех его товарищах по работе. Что за люди захотят работать с таким? Другие гангстеры.
– Мне приходили подобные мысли. И меня это беспокоит.
– Но не меня, – призналась Анника Карлссон и покачала головой. – Коль скоро они полезут в бутылку, хуже не будет, если я повыкручиваю им руки.
– Спасибо, и я говорю серьезно, хотя сама, конечно, собиралась начать с другого конца, – сказала Лиза Ламм.
– Это такая мелочь, – рассмеялась Анника Карлссон. – Только дай отмашку, когда передумаешь.
«Мы наверняка договоримся, ты и я», – подумала она.
29
Наде Хёгберг было пятьдесят два года. До двадцати лет ее звали Надеждой Ивановой, и родилась она в маленькой деревушке в паре десятков километров от большого города Ленинграда, ныне носившего имя Санкт-Петербург. Ее с детства отличала хорошая голова, и секретарь районной партийной организации, двоюродный брат ее отца, позаботился о том, чтобы племянница как можно быстрее прошла все необходимые университеты и в будущем смогла послужить своей великой родине наилучшим образом.
Она также не разочаровала его. В двадцать шесть лет защитила докторскую диссертацию в области прикладной математики в Ленинградском университете. Получила наивысшие баллы, и ее, по большом счету, сразу же взяли риск-аналитиком в региональное управление атомной энергетики.
Еще за три года до «освобождения от коммунистического гнета» ее старый наставник, бывший партийный босс, сообразил, как вскоре будут развиваться события. Именно он дал ей совет относительно следующего шага. Если она сейчас не хотела принять его предложение и перейти на работу в частный сельскохозяйственный концерн, которым он теперь руководил, а предпочитала заниматься своим прежним делом, женщине с ее опытом стоило попытать счастья за пределами новой России, пока ее старый работодатель не осознает прописные истины и не приспособится к тем условиям, которые отныне должны были касаться любого нормально функционирующего предприятия, совершенно независимо от того, о какой отрасли шла речь. А именно, что высококвалифицированный специалист вроде нее, ядерный физик и доктор математических наук, должен зарабатывать гораздо больше, чем обычный врач, учитель и полицейский.
Довольно быстро выяснилось, что ее работодатель не понимал не только этого. В первый раз она ходатайствовала о разрешении покинуть свою страну летом 1991 года, через два года после «освобождения». Тогда она трудилась на АЭС в Литве, расположенной всего в нескольких десятках километров от Балтийского моря. Но так и не получила никакого ответа на свою просьбу. Взамен ее неделю спустя вызвали к шефу, сообщившему ей о переводе на другую станцию, находившуюся на тысячу километров севернее, в районе Мурманска. Несколько молчаливых мужчин помогли ей упаковать вещи. Отвезли на новое место и не отходили от нее ни на шаг в течение двух суток, потребовавшихся на дорогу.
Два года спустя она уже не стала спрашивать разрешения. А с помощью своих «новых и тайных контактов» перебралась через границу в Финляндию. Там ее встретили новые контакты, и уже на следующее утро, осенью 1993 года, она проснулась в каком-то доме в шведской провинции.
За всю жизнь с Надей никогда так хорошо не обходились, и первые шесть недель она, главным образом, занималась разговорами со своими новыми хозяевами. И все общение состояло в том, что они задавали вопросы, а она отвечала на них, и вдобавок особое время отводилось на более непринужденные диалоги. Год спустя она научилась бегло говорить по-шведски, получила шведское гражданство, собственное жилье в Стокгольме, новую работу и работодателя, с дружелюбной улыбкой объяснившего, что ей под страхом наказания запрещено даже намекать, где она трудится.
Еще через два года они мирно разошлись. Несмотря на короткий стаж, Наде выдали щедрое выходное пособие и позаботились о новом месте. И последние пятнадцать лет она трудилась в различных отделах полиции Стокгольма. А четыре года назад в качестве гражданского аналитика оказалась у Бекстрёма, в его подразделении расследования тяжких преступлений полиции Вестерорта. Кроме того, она уже давно была наиболее доверенным помощником комиссара, единственным, на кого он полагался целиком и полностью.
Хёгберг зато давно стал историей для нее. Они встретились в Сети, но Надя развелась с ним уже через год, поскольку, по большому счету, сразу же выяснилось, что он в качестве мужа слишком русский на ее вкус. Вполне хватило того, что она сохранила фамилию, полученную от него, а дальше роман развивался уже между ней и новой родиной, хотя на ее условиях, и Бекстрёма она приняла близко к сердцу из-за всех его слабостей. В силу собственной слабости тоже, даже если она скорее прикусила бы язык, чем призналась в этом самой себе.
Сейчас пришла очередь расследования нового убийства, где ей естественно отводилось определенное место, и ее роль в данной связи была давно известна. Надя отвечала за внутренний сыск (то есть по регистрам и не выходя из кабинета), и, прежде всего, от нее требовалось разложить по полочкам личность убитого, сделать это как можно быстрее и лучше сразу же узнать, чем он занимался в последние сутки своей жизни, прежде чем встретился с убийцей.
Сначала она поделила различные части данной задачи между четырьмя своими помощниками. Затем занялась компьютером жертвы и всем, находившимся в нем. И для порядка сначала проверила, что содержимое жесткого диска соответствует начинке флешки, которую Бекстрём дал ей. А потом убрала ее в шкаф Бекстрёма, ключи от которого имелись только у него и у нее.
«На всякий случай», – подумала она, поскольку ведь уже не раз прокуроры меняли свое решение, когда становилось жарко.
И первое открытие, сделанное ею, состояло в том, что компьютер, несмотря на наклейку на нем, принадлежал не адвокатскому бюро «Эрикссон и партнеры», а фирме с туманным названием «Инвестиционная компания Ольстенен». Ею, как оказалось, владел адвокат Томас Эрикссон, и она занималась различными манипуляциями с капиталом. Ее собственный капитал составлял не более семи миллионов, годовой оборот, главным образом, построенный на торговле ценными бумагами, порядка десяти, а единственным существенным ресурсом был дом по адресу Ольстенсгатан, 127, находившийся во владении компании и сдаваемый ею в аренду в качестве жилища и офиса адвокату Томасу Эрикссону за минимальную, устроившую налоговый департамент плату.
Рыночная стоимость двадцать пять миллионов, аренда на пятнадцать лет, собственный капитал владеющей домом фирмы – семь миллионов, арендная плата – тридцать тысяч в месяц, и пока ничего, вызывающего подозрение, подумала Надя и быстро перешла к проверке содержимого жесткого диска.
Меньшую часть на нем, похоже, составляли различные документы всевозможного рода и малопонятные по своей сути, с которыми Надя, в силу своего характера, все равно намеревалась разобраться в будущем. С почти всем другим дело обстояло значительно проще.
«Ох, эти мужики», – подумала Надя, вздохнула и покачала головой, и единственно утешила себя тем, что последние находки, по крайней мере, доставят удовольствие ее шефу Эверту Бек-стрёму. Потом она выключила компьютер жертвы и включила собственный, намереваясь разобраться со следующим пунктом своего длинного списка того, что ей и ее коллегам следовало узнать о жизни, которую вел Томас Эрикссон.
30
В пятницу 31 мая, за два дня до убийства адвоката Томаса Эрикссона, Йенни Рогерссон поступила, как ее шеф Эверт Бек-стрём сказал ей, и закончила расследование странного избиения барона Ханса Ульрика фон Комера, якобы случившегося двенадцатью днями ранее на парковочной площадке перед дворцом Дроттнингхольм.
Она собрала все бумаги (решение Бекстрёма по делу, результаты проделанной ею самой работы, оригинал анонимного заявления и окровавленный каталог) и сунула их в один большой конверт, чтобы переправить в большой полицейский комплекс на Кунгсхольмене и отдел личной защиты полиции безопасности. Все вместе, «для информации», в соответствии с инструкциями, которые касались полиции Вестерорта, и утром в понедельник 3 июня ее послание вместе с другой входящей почтой легло на письменный стол комиссара Андерссона.
Дан Андерссон, сорока пяти лет, женатый на женщине на три года моложе его, трудился в полиции Стокгольмского лена. Вместе с тремя своими детьми, мальчиками школьного возраста, семейство Андерссон проживало на вилле на островах Меларёарна в паре десятков километров от Стокгольма. Абсолютное большинство их соседей работало полицейскими, учителями, в службе спасения или медицине, и пока, с учетом данного описания, Дан Андерссон представлялся типичным стражем закона среднего возраста, так называемого среднего руководящего звена, из тех, какие трудились в Стокгольме.
В профессиональном же смысле, то есть с той точки зрения, которая, прежде всего, заботила шефов и оценивалась с их стороны, в то время как его товарищи по работе относились к этому с более смешанными чувствами, он считался благонадежным, добросовестным, немногословным, трудолюбивым и способным сотрудником. Прежде всего, немногословным.
Дан Андерссон проработал в полиции почти четверть века, все время в Стокгольме, и уже восемь лет возглавлял группу анализа угроз в отделе личной защиты СЭПО, то есть в подразделении, отвечавшем за безопасность королевской семьи, членов правительства и всех других почти столь же высокопоставленных персон, у которых при различных обстоятельствах могла возникнуть необходимость в услугах персональных охранников. В повседневной речи и в здании, где они базировались, их всех называли «телохранителями», пусть от большинства из его сотрудников никто в принципе не ожидал, что они успеют выстрелить первыми или, в худшем случае, примут на себя пулю, предназначенную для объекта их защиты.
В понедельник 3 июня Дан Андерссон вошел в свой кабинет только после обеда, просидев все утро на всевозможных совещаниях. Заметив толстый конверт, полученный из полиции Вестерорта, он сначала собирался попросить секретаршу позаботиться о нем, даже не вникая в его содержимое и не разбираясь, какую важность он представляет. Но не стал изменять себе и поступил совсем наоборот. Он с ухмылкой ознакомился с решением Бек-стрёма, прочитал анонимное заявление, вздохнул в первый раз, полистал аукционной каталог, даже не удосужившись надеть пластиковые перчатки, и в довершение всего просмотрел материалы расследования, проведенного инспектором Йенни Рогерссон по данному делу. И за последним занятием он вздохнул уже неоднократно.
«Йенни Рогерссон, – подумал Дан Андерссон. – Скорее всего, кто-то из недалеких деток бедолаги Яна Рогерссона, пытающихся любой ценой стать полицейскими, как папа. И как раз в данном случае одно такое чадо, похоже, работает у Эверта Бек-стрёма. Дочка того самого Яна Рогерссона из Государственной криминальной полиции, который по его собственному утверждению и согласно сложившемуся у коллег мнению являлся единственным другом Эверта Бекстрёма в организации, на сегодняшний день насчитывавшей двадцать тысяч полицейских.
Весьма странное совпадение, решил Дан Андерссон и вздохнул в последний раз, прежде чем начал наполнять свой портфель бумагами, необходимыми ему для следующего совещания.
В последние недели перед знаменательной датой на комиссара Андерссона и его коллег всегда наваливалась масса работы. В национальный праздник Швеции 6 июня почти все их главные объекты защиты из двора и правительства обычно принимали участие в различных общественных мероприятиях, и сам день, кроме того, считался критическим с точки зрения теории и практики, лежавшей в основе их работы. Прекрасный случай излить все свои эмоции по поводу Швеции и живущих в ней. Крайне важный день чисто в символическом смысле, совершенно независимо от того, кто и каким образом будет выражать свои чувства.
– Только намекни, если я могу чем-то тебе помочь, – сказала его секретарша, когда он, спеша по делам, вышел из своего кабинета.
– Коллеги из Сольны прислали конверт со всевозможными данными относительно некоего барона фон Комера, якобы получившего по башке перед дворцом Дроттнигхольм четырнадцать дней назад. Он, похоже, каким-то непонятным образом имеет отношение ко двору, поэтому лучше проверить все согласно стандартной процедуре, конверт лежит на моем письменном столе, – сказал Дан Андерссон, кивнул и улыбнулся.
– Я сразу же все организую, – заверила его секретарша.
– Не торопись, дело не спешное, – охладил ее пыл Дан Андерссон и добавил: – Похоже, обычная дребедень.
Всего неделю спустя он станет корить себя, размышлять о том, что ему следовало сказать нечто совсем иное, и тогда это, конечно, отразилось бы на случившемся потом.
31
Лиза Ламм начала встречу в адвокатском бюро «Эрикссон и партнеры» точно в той манере, о какой она и говорила Аннике Карлссон, пока они сидели в машине.
Держалась очень дружелюбно и прежде всего выразила сочувствие по поводу постигшей их утраты. А потом постепенно перешла к тем практическим проблемам, которые подобное печальное событие, к сожалению, обычно тянуло за собой. И которые, в ее понимании, лучше всего было бы решить при полном согласии, как можно быстрее и без необходимости даже на короткое время прерывать их деятельность.
Пять минут спустя все пошло точно, как она и опасалась. Сначала разразилась постепенно приобретавшая все более резкие формы дискуссия, касавшаяся самых разных юридических тонкостей, которая быстро перешла в «обмен любезностями». Конкретно речь шла о четырех вещах, и в виде исключения все обстояло столь просто, что, по сравнению с прокурором, адвокаты имели относительно их прямо противоположное мнение.
Четыре вещи. Найденные в доме Эрикссона компьютер и телефон являлись собственностью фирмы и поэтому не могли стать предметом тех действий, какие прокурор явно собиралась предпринять с ними. То же самое, естественно, касалось обыска в кабинете Эрикссона, насчет которого прокурор уже приняла решение. Не говоря о собственных помещениях адвокатского бюро, если она сейчас могла прийти к мысли расширить границы поисков улик для себя и для полиции.

 

– Это же не так трудно понять, – констатировал ее одетый с иголочки противник. – Нет ведь никаких предпосылок для изъятия чего-либо или обыска в офисе. Надо просто прочитать процессуальный кодекс. Параграфы двадцать семь и двадцать восемь, и особенно двадцать девять, пункт один, поскольку нет и намека на явные причины, необходимые в нашей ситуации. Мы ведь говорим об адвокатской фирме, а не о каком-то наркопритоне, если прокурора это интересует, – добавил он с сардонической улыбкой, поправив аккуратный пробор небрежным движением левой руки.

 

Человека, взявшего слово, как только Лиза Ламм замолчала, звали Петер Даниэльссон. Он был на десять лет моложе Томаса Эрикссона, первым стал его партнером, когда тот основал свое бюро, и сегодня (судя по его жестикуляции, словам и тому, как дружно коллеги кивали в знак согласия по поводу всего, что он говорил) уже взял бразды правления в свои руки.
Лиза Ламм знала его ранее. Они несколько раз встречались в суде в последние два года. Вдобавок ей было прекрасно известно, как упорно он трудился с целью создать себе такую же репутацию, как у его бывшего шефа, и что, похоже, удалось преуспеть, если судить по тем людям, чьи интересы он обычно представлял.
– Если мы пойдем по порядку, то у меня другая точка зрения, – сказала Лиза Ламм.
– Точно как я и мои коллеги опасались, – констатировал адвокат Даниэльссон.
– Позволь мне высказаться до конца, – перебила его Лиза Ламм и принялась перелистывать свои бумаги, напоминая ту умненькую папенькину дочку, какой отец Лизы, член Верховного суда, всегда хотел видеть ее. – С компьютером, найденным на месте преступления, все обстоит очень просто, – констатировала она. – Он является частной собственностью Эрикссона. Несмотря на наклейку на нем. Он использовал его прямо перед убийством, а если говорить о содержимом компа, по-моему, оно не имеет никакого отношения к той деятельности, которой вы занимаетесь в бюро. Как мне представляется, она в высшей степени личного характера, если тебя это интересует.
– Ты не могла бы выразиться точнее?
– Нет, – ответила Лиза Ламм и покачала головой. – Я не могу и не хочу этого делать. Относительно мобильного телефона все то же самое, хотя номер и числится за фирмой. Разговоры, которые убитый вел по нему, явно имеют значение для следствия.
– И на каких основаниях ты делаешь такой вывод, мы тоже не сможем узнать?
– Ты в праве обжаловать мое решение, – сказала Лиза Ламм и пожала плечами.
– Мы уже занимаемся этим, – сообщил адвокат и сделал попытку подняться.
– Я еще не закончила, – остановила его Лиза Ламм. – Мои решения, касающиеся изъятия и мобильного телефона, и компьютера Эрикссона, таким образом, остаются в силе. С обыском в его служебном кабинете я, пожалуй, могу повременить, пока суд не скажет свое слово, но до тех пор он, естественно, будет опечатан, и, я полагаю, у вас сразу же найдутся возражения?
– Не беспокойся, – сказал адвокат с кислой миной и поднялся.
– Что касается возможного расширения обыска на другие офисные помещения, я вернусь к этому, если возникнет необходимость. У тебя есть что добавить, Анника? – спросила Лиза Ламм и посмотрела на Карлссон, за все время не произнесшую ни слова.
– Да, – сказала Анника и окинула взглядом сидевших за столом. – Нам придется допросить всех, кто работает здесь.
Короткий заключительный кивок Анники не оставил ни у кого сомнений относительно ее намерений, и сама она уже просчитала, где ей нанести главный удар. В комнате с ними сейчас находились десять человек из пятнадцати, которые работали в адвокатской фирме. Один болел, а остальные четверо либо протирали штаны в суде, либо занимались какими-то делами за пределами офиса.
Одна из присутствующих выглядела значительно более расстроенной, чем другие. К тому же она была самой молодой и красивой из всех.
«Он спал с тобой», – подумала Анника Карлссон.
32
После разговора с Йенни Бекстрём сначала собирался пройтись по своим помощникам и проверить ситуацию, но по причине обеда и поскольку ему пришлось вставать среди ночи, у него возникло желание отправиться домой и навестить свою кровать фирмы «Хестенс». А по дороге он решил посетить место преступления и посмотреть, что там можно сделать.
И сначала он достал свой служебный портфель, полученный в наследство от бывшего шефа отдела насильственных преступлений Стокгольма, комиссара Фюлкинга, тоже считавшегося легендой среди коллег. Довольно противоречивой личности, среди подчиненных известного как их собственный комиссар Хроник. Его портфель из коричневой кожи также имел свою историю. Согласно одной из классических полицейских баек Хроник однажды вынес в нем двенадцать литров шнапса в связи с облавой в нелегальном питейном заведении в Старом городе. И сейчас, в силу своей большой вместительности, он вполне мог пригодиться, если бы Бекстрём наткнулся на что-то интересное. Поэтому он решил прихватить портфель с собой и сунул в него свой ноутбук и немного разных бумаг по новому делу на случай, если кто-то из любопытных коллег заинтересуется, почему он таскается с ним.
На пути из офиса он остановился в дверях комнаты, где сидело большинство из его сотрудников. Они занимались своими делами, разговаривали по телефону, читали или работали за компьютерами. С целью привлечь их внимание, он хлопнул в ладоши, а затем задал общий вопрос. Не случилось ли чего-то, требующего немедленного вмешательства с его стороны? Судя по неразборчивому бормотанию и качающимся головам, ничего подобного не произошло, и Бекстрём позволил себе откланяться.
– О’кей, – сказал он. – Постарайтесь изменить это дело в лучшую сторону. Сам я поехал на место преступления осмотреть все еще раз в спокойной обстановке. Мы увидимся завтра.
– Может, шеф подвезет меня? – спросила Фелиция Петтерссон, которой требовалось заменить Стигсона и возглавить вечернюю смену опроса соседей убитого.
33
Вечер воскресенья в начале июня, и погода не подвела. Работы было не так много, и Ара Дости планировал закончить свою ночную смену еще до полуночи, а потом поехать домой в Щисту и поспать. Но ему неожиданно пришлось совершить рейс в Нючёпинг, расположенный в ста километрах к югу от Стокгольма, и когда он наконец вернулся, уже перевалило за половину второго.
– Надо в последний раз прокатиться мимо кабаков, – решил Ара и, проезжая мимо площади Стуреплан, заметил клиента. Тот стоял на проезжей части и махал ему, а потом попросил отвезти домой на Алвиксвеген в Бромме. Нормальный мужик, конечно, пьяный, как часто бывает со многими шведами, но хотя бы не стал болтать всякую чушь и задавать обычные вопросы о том, как Аре живется на новой родине и откуда он прибыл.
И как он отвечал бы на них? Родился в лагере беженцев в Смоланде, всю свою жизнь провел в Швеции и никогда не бывал на земле предков – в Иране. Но ничего такого не случилось на этот раз. Хороший клиент, давший ему приличные чаевые. И согласно распечатке таксометра, часы показывали десять минут третьего, когда он добрался на Алвиксвеген в Бромме.
Ара Дорси развернулся перед домом, около которого оставил пассажира, и, подкатив к перекрестку с Ольстенсгатан с целью повернуть налево и по кратчайшей дороге поехать в направлении своего дома в Щисте, где его ждала теплая постель, чуть не влип в историю, поскольку узнал большую виллу у воды, и внезапно его мысли потекли в другом направлении.
Сюда он подвозил клиента всего полгода назад. Другого шведа, который тоже возвращался домой из кабака и, кроме того, был настолько пьян, что по пути заснул на заднем сиденье. Однако как только Ара остановился, он проснулся, выбрался из машины, вытащил солидную пачку купюр из кармана брюк и дал ему тысячную. А когда Ара попытался объяснить, что у него нет сдачи, пассажир просто покачал головой и отмахнулся от него, мол, ничего страшного.
Ара запротестовал и заявил, что это слишком много, поскольку такая поездка стоила всего лишь несколько сотен, но клиента подобное, похоже, нисколько не волновало. Он снова отмахнулся и, не без труда открыв калитку перед входом в свой дом, повернулся с широкой улыбкой.
– Тебе не стоит благодарить меня, – пробормотал швед. – Лучше скажи спасибо своим бывшим землякам из Ирана.
И когда он произнес последние слова, Ара узнал его, поскольку раньше однажды подвозил в Стокгольмский суд. Это был известный адвокат, он видел его по телевизору и читал о нем в газетах.
Назад: II. Неделя перед наилучшим днем – самая обычная. С какой стороны ни посмотри
Дальше: IV. Подлинная история носа Пиноккио