Ван вынимает старую пику. Габриэль сидит рядом, его голова опущена. Он весь в поту. Я тоже.

Я говорю:

— Я нашел путь, но нам надо оставаться вместе.

Он бормочет:

— Да, вместе.

Ван дает нам обоим еще по порции зелья. Помогает Габриэлю держать чашку, пока тот пьет. Светает, но я не знаю, какой сегодня день и как долго мы уже вместе.

Ван вводит новую пику в рану, оставленную предыдущей, но мне теперь так больно, ладонь горит, что я не выдерживаю и свободной рукой хватаюсь за пику со стороны Габриэля.

— Теперь мы будем вместе, — говорю я, но чувствую, как мой голос слабеет и я падаю куда-то вперед.

Я посыпаюсь на земле, в лесу. Деревья вокруг не старые, но высокие и тонкие. Серебристые березы.

— Франция, — говорит Габриэль. — Вердон. — Судя по голосу, он счастлив.

— Твое любимое место, — говорю я.

Мы не двигаемся. Мне нравится просто лежать в этом необычном месте и любоваться на деревья.

— Покажи мне Уэльс, — просит он. — Твое любимое место.

Я готов сказать, что это слишком опасно, как вдруг понимаю, что могу это сделать. Я хочу показать ему место, которое люблю. Я хочу вернуться туда. Я встаю, Габриэль вместе со мной, я крепко держу его за руку. Перед нами склон холма, и я спрашиваю:

— Куда идти?

— В ущелье, — говорит Габриэль.

Я не знаю дороги в Уэльс и озираюсь, думая про себя, не засели ли где-нибудь поблизости Охотники.

— Ты видишь Охотников? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает он.

— Ты знаешь дорогу в Уэльс?

— Нет. Покажи мне ее.

Но я не знаю, куда идти: склон так крут, что по нему не спуститься, а вокруг все заросло деревьями и кустарником.

Я стою и смотрю вперед. Уэльс на севере, но до него сотни миль. Конечно, можно пойти пешком. Охотников поблизости нет, остальное нам не помеха. Надо только выбрать направление и идти. Но я все стою и стою. У меня странное чувство. Я даже не знал, что могу испытать такое. Мне вдруг ужасно хочется в клетку, туда, где не надо было принимать никаких решений. Но я убежал из клетки. И едва я об этом вспоминаю, едва я понимаю, что свободен и могу идти, куда захочу, во мне взыгрывает звериный адреналин, и сразу понимаю, что надо делать.

Бежать.

Я крепко держу Габриэля за руку и бегу быстро, через лес и вниз по склону холма. Мы разгоняемся все сильнее, впереди маячит только край ущелья. Я набираю скорость, все сильнее отталкиваясь ногами от земли, все крепче сжимая руку Габриэля, и вдруг вижу, какое ущелье широкое и глубокое. И вдруг я слышу его, свое другое «я», оно рычит у меня в голове, но не от страха или ужаса, а как будто хочет сказать мне «Да!». И я бегу все быстрее и быстрее, отталкиваюсь от края пропасти, прыгаю и лечу вперед. Каким-то чудом я нахожу в воздухе проход и попадаю точно в него, меня засасывает внутрь, и я лечу, не отпуская руки Габриэля и чувствуя, как рычит мой зверь. Так мы все вместе летим по темному извилистому тоннелю, и он выбрасывает нас навстречу свету, который ударяет больно, как поднявшаяся на дыбы земля.

Мы лежим на склоне горы, и все вокруг — запах, воздух, влажность и свет — говорит мне, что я в Уэльсе, что я вернулся. Склон порос травой, из нее кое-где торчат камни, а справа от нас ручеек, звеня, протачивает себе путь вниз. Габриэль по-прежнему держит меня за руку, и, опустив глаза, я вижу, что наши запястья соединены широким кожаным ремнем, и пика тоже здесь.

Мы подходим к ручью и пьем. Вода холодная, прозрачная и чистая. Я дома. Зверь во мне тоже это знает. И я, кажется, знаю, что делать.

Я берусь за пику и втыкаю ее в землю рядом с собой. Ничего не происходит. Зверь внутри меня жалобно воет, и я знаю, что он прав. Насчет земли я не ошибся, но сделал все не так. Тогда я крепко сжимаю руку Габриэля, смотрю ему в глаза и притягиваю к себе. Нас разделяют наши соединенные ладони, пика торчащая из них, упирается нам в грудь, прямо над сердцем каждого из нас. И я говорю ему:

— Это путь назад. — Затем я отталкиваю Габриэля, а сам падаю вперед так, что пика втыкается мне в грудь, пронзает сердце — мое и звериное — входя другим концом в землю. Земля, моя кровь и мой дух — все соединяется. Земля принимает меня, и в то же время пика возвращается мне в ладонь, и между мной и землей оказывается ладонь Габриэля, которую я продолжаю крепко сжимать в своей.

Я открываю глаза и вижу Габриэля, он смотрит на меня. У него глаза Черного Колдуна. Темно-карие, с золотыми и шоколадными крапинками, которые то опадают и гаснут, то вспыхивают вновь.