Глава 10
Никто из них не знал, когда это случилось, или, говоря по правде, случилось ли это вообще. Не было ни потрясающей драмы, ни конфликтов, которые требовали компромиссов, ни барьеров, которые приходилось бы преодолевать. Все, что было для этого необходимо, заключалось в простом обмене словами или взглядами; возможно, более важным был аккомпанемент легкого смеха, которым частенько сопровождались их беседы.
Условия в сельской гостинице были максимально приближены к условиям больничной палаты. В течение дня Мари занималась всеми жизненно необходимыми делами. Она покупала одежду, продукты, карты и газеты. Она же самостоятельно отогнала реквизированный Борном автомобиль за десять миль к югу от города Рейнах, где и бросила его, после чего вернулась в Ленцбург на такси. Пока ее не было, Борн усиленно занимался восстановлением сил: старался больше двигаться по комнате, растягивая интервалы между минутами отдыха. Где-то в глубине подсознания он чувствовал, что выздоровление зависит как от того, так и от другого.
Когда они были вместе, они часто разговаривали, сначала стесненно, с взаимными выпадами, как это характерно для незнакомых людей, брошенных в жестокие волны обстоятельств и пытающихся выжить. Они старались создать нормальные условия там, где не оставалось почти никаких шансов на существование, но это было проще, чем ситуации, когда оба допускали существенные отклонения от обычных правил: когда было нечего сказать о чем-либо, не относящемся к происходящим событиям. И такие ситуации возникали именно в те моменты, когда темы для разговоров, затрагивающих конкретные дела, временно истощались и наступали паузы, которые становились подобием трамплина, ведущего к словам и мыслям иного содержания.
Именно в эти моменты Джейсон узнавал разного рода факты из прошлого женщины, которая спасла ему жизнь. Внутренне Борн не был согласен с ее заявлением, что она знает о нем значительно больше, чем он сам, но в то же время констатировал тот факт, что ничего не знает о ее жизни. Откуда она появилась? Почему такая привлекательная женщина с темно-рыжим цветом волос и рыжеватым оттенком кожи, несомненно, воспитывавшаяся в детстве на какой-нибудь ферме, захотела стать доктором экономических наук.
– Потому что она устала от фермы! – воскликнула Мари.
– Вы шутите? Действительно ферма?
– Да, ферма. Очень маленькая, по сравнению с огромными фермами в Альберте. Когда мой отец был молодым и люди шли на Запад покупать землю, существовали неписаные ограничения: нельзя было конкурировать с вышестоящими по положению. Отец часто говорил, что если бы его имя было Сен-Джеймс, а не Сен-Жак, то он стал бы более самостоятельным человеком в наше время.
– Он фермер?
Мари рассмеялась.
– Нет, он был бухгалтером, который стал фермером, точно так же, как во время войны стал пилотом бомбардировщика. Отец был пилотом Канадских королевских военно-воздушных сил. Я всегда полагала, что раз он видел небо не с земли, а с самолета, то бухгалтерская контора после этого должна была показаться ему мышиной норой.
– Да, это требует нервного напряжения.
– Больше, чем вы думаете.
– Мне кажется, что я могу его понять.
– Возможно.
Мари жила в Калгари с родителями и с двумя братьями до восемнадцати лет, когда поступила в Монреальский университет и вступила в жизнь, о которой никогда не помышляла. Равнодушная к занятиям ученица, прежде отдававшая предпочтение скачкам на лошадях вместо скучных занятий в школе при женском монастыре, открыла в себе тягу к знаниям.
– На самом деле это было очень просто. Я смотрела на книги как на естественных врагов, и вдруг попала в окружение людей, которые преуспели во всем этом. Кругом были разговоры. Разговоры днем, разговоры ночью, разговоры на лекциях, семинарах и в переполненных кафе за кружкой пива. Я думаю, что эти-то разговоры и приохотили меня к занятиям. Вам знакомо что-то подобное?
– Я не могу вспомнить, но понять, пожалуй, смогу. У меня не сохранилось воспоминаний о годах учебы, я не могу сейчас вспомнить ни колледжа, ни друзей, но я абсолютно уверен, что прошел через все это. – Он улыбнулся. – Долгие беседы за кружкой пива – довольно эмоциональное времяпрепровождение.
Мари тоже улыбнулась.
– Я и сама достаточно эмоциональна в подобном окружении. Своенравная девица из Калгари, привыкшая к конкуренции со стороны двух старших братьев, которая может выпить пива гораздо больше, чем многие студенты в Монреале.
Джейсон наблюдал за разговором как будто со стороны. Несмотря на внешнюю сдержанность, рассказ Мари свидетельствовал о большой внутренней энергии, которую она могла вкладывать в любую работу, поглощающую ее с головой. После окончания университета она получила степень доктора экономики и должность в торгово-экономическом отделе, обслуживающем правительство Канады.
– А как все остальное?
– Что вы имеете в виду?
– Самое обычное… Муж, семья, дом, обнесенный белой изгородью, и так далее.
– Рано или поздно они могут появиться, но пока я над этим не задумывалась. Явных претендентов на роль мужа еще не возникало.
– А кто такой Петер?
Улыбка сошла с ее лица.
– Я уже и забыла, что вы читали телеграмму.
– Я сожалею…
– Не стоит. Петер… он очень нравился мне. Мы жили вместе почти два года, но это ничем не кончилось.
– Он не обиделся на вас?
– Конечно, нет! – рассмеялась Мари.
– Но он собирается встречать вас в аэропорту двадцать шестого. Вам, кажется, надо как-то сообщить ему.
– Да, я все помню.
Ее ближайший отъезд был той темой, обсуждать которую они забывали, вернее, не хотели. Это было неотвратимо, и изменить это обстоятельство, по мнению Борна, уже ничто не могло. Мари собиралась помочь ему, но он воспринимал это как фальшивую вежливость, и не более того. Она могла задержаться на день или два, но что-нибудь другое было просто невозможным. Поэтому они и избегали этой темы. Разговоры, обмен взглядами и даже улыбки – все это происходило между ними, но каждую секунду они понимали нелепость подобной ситуации и невольно замыкались в себе.
Поэтому они постоянно старались вернуться к обсуждению жизненных проблем, связанных с их положением, скорее даже с его положением, так как все случившееся с ним никак нельзя было распространять на постороннего человека. Но так или иначе, любая сложная ситуация провоцирует деятельность ума, и Мари Сен-Жак пыталась применить свои способности хотя бы к частичному решению этой сложной задачи. Все необычные обстоятельства, сведения, домыслы должны быть тщательно проанализированы и разложены на части, как в свое время это проделал доктор Джефри Восборн на острове Порт-Нойра. Единственное, чего ей не хватало, так это терпения, которым тот обладал. Кроме того, у нее не было времени, чтобы все как следует обдумать. Она понимала это и поэтому допускала определенную резкость в своих суждениях.
– Если не возражаете, ответьте мне на один вопрос. Что больше всего захватывает ваш интерес при чтении газет?
– Сообщения. Кажется, это интересно всем.
– Будьте серьезнее. Что вы обычно ищете в газетах?
– Как правило – все. Я даже не могу объяснить, почему.
– Приведите пример.
– Ну, вот сегодня утром. Описывается инцидент с американским и греческим кораблями и затянувшиеся дебаты в ООН. Русские протестуют. Мне понятно взаимное внимание военных сил в Средиземноморье и проблемы Среднего Востока. Особенно меня беспокоит Ирак.
– Дальше.
– Еще статья о переговорах Восточной Германии с Боннским правительством в Варшаве. Восточный блок, Западный блок, и снова все понятно.
– Таким образом, вы в курсе международных событий. Вы вполне подготовлены, чтобы рассуждать о политике.
– Я не думаю, что у меня когда-то было особое отношение к дипломатической службе. Размер моего счета в Джементшафт Банке сразу отрицает всякую государственную службу.
– Я согласна с тем, что политическая грамотность может иметь разное происхождение. А что вы скажете насчет карт? Вы просили меня купить вам карты. Что вам приходит в голову, когда вы их рассматриваете?
– Иногда названия, которые я там встречаю, вызывают в моем воображении картины, точно так же, как это было со мной в Цюрихе. Здания, отели, улицы… иногда лица. Но никаких имен. Лица без имен.
– Это говорит о том, что вы много путешествовали.
– Иногда мне тоже так кажется.
– Вы знаете это?
– Хорошо. Допустим, что я путешествовал.
– Каким образом вы путешествовали?
– Что вы имеете в виду?
– Что это было обычно: самолет, автомобиль – не такси, а когда вы сами за рулем.
– Я думаю, что и так и так. Почему вы об этом спрашиваете?
– Самолеты чаще всего могут объяснять большие расстояния. Вас всегда встречали? Вы припоминаете какие-нибудь лица в отелях, аэропортах?
– На улицах! – непроизвольно воскликнул он.
– Улицы? Почему улицы?
– Не знаю. Люди встречались со мной на улицах… в таких местах. Там, где темно.
– Рестораны, кафе?
– Да… и номера.
– В отелях?
– Да.
– А не конторы? Я имею в виду деловые конторы.
– Иногда, но это не как правило.
– Хорошо. С вами часто встречались люди. Их лица вы помните, но плохо. Как они такие? Мужчины? Женщины? Те и другие?
– Чаще всего были мужчины. Несколько раз женщины, но чаще мужчины.
– О чем шла речь?
– Не помню.
– Попытайтесь вспомнить.
– Не могу. Я не помню ни их голосов, ни слов. Возможно, что их и вовсе не было.
– Но расписания встреч были? Вы встречались с людьми, которые назначали вам свидания. Они ожидали встреч, и вы – тоже. Кто назначал эти встречи? Ведь кто-то должен был это делать?
– Телеграммы, телефонные звонки.
– От кого? Откуда?
– Этого я не знаю. Они просто попадали ко мне.
– В отелях?
– Думаю, что чаще всего.
– Что-то наподобие Тредстоун 71?
– Тредстоун…
– «Тредстоун». Это ваша компания, не так ли?
– Это название мне ни о чем не говорит. Я не смог найти эту компанию.
– Конкретнее!
– Я говорю очень конкретно. Этой компании нет ни в одном телефонном справочнике Нью-Йорка. Я туда звонил.
– Вы склонны считать, что это что-то необычное, но на самом деле это не так.
– С чего вы это взяли?
– Это может быть вспомогательное отделение какой-нибудь крупной фирмы. Такие ситуации распространены.
– Кого вы хотите убедить?
– Вас. Вполне возможно, что вас используют как мобильного представителя для заключения торговых сделок. Для этого имеются все данные: поступление на счет денег для реализации прямых сделок, которые были заранее одобрены. Кроме того, ваша организация труда и ваша ориентация в политике говорит о том, что ваш уровень в этой компании достаточно высок. Возможно, вы совладелец или крупный держатель акций.
– Вы делаете очень поспешные выводы.
– Но я не сказала ничего, что не подкреплялось бы логикой.
– Но есть один или два разрыва в ваших рассуждениях.
– Где?
– Этот счет имеет только приходные ордера, там никогда не было изъятия денег.
– Вы можете и не знать этого, потому что не помните. Выплаты со счета могут производиться с помощью депозитов.
– Я даже не знаю, о чем идет речь.
– Это знают специалисты. Что еще?
– Люди не должны пытаться убить кого-то за покупку каких-нибудь товаров по низкой цене. Они могут разоблачить, но убить – никогда в жизни.
– Они могут это сделать, если происходит гигантская ошибка.
– Вы говорите весьма убедительно.
– Я убеждена в этом, так как провела возле вас три дня. Вы говорили, а я слушала. Произошла огромная ошибка… Или разновидность заговора.
– В чем заключается этот заговор? Против кого он направлен?
– Это то, что вы должны выяснить.
– Благодарю вас.
– Скажите мне, пожалуйста, что приходит вам в голову, когда вы думаете о деньгах?
«Остановись! Не делай этого! Неужели тебе еще не ясно? Когда ты думаешь про деньги, ты размышляешь об убийствах».
– Не знаю. Сейчас я устал и меня клонит ко сну. Не забудьте отправить утром вашу телеграмму.
Наступила глубокая ночь. Начинался четвертый день, а сон все не приходил. Борн лежал, уставившись в потолок, в темном дереве которого отражался свет настольной лампы. Свет горел всю ночь. Мари просто оставляла его без всяких объяснений.
Утром она должна была уехать, и ему было необходимо четко представить собственные планы. Он должен оставаться в гостинице еще несколько дней, затем вызвать доктора и подготовить все для отъезда. После этого – Париж. Деньги теперь находились в Париже, и, кроме того, что-то еще притягивало его к этому городу: он ощущал это кожей. Окончательный ответ на все вопросы находился в Париже.
«Вы не беспомощный человек. Вы должны найти свой путь».
Что он хотел найти? Человека по имени Карлос? Кто такой Карлос и какое отношение он имеет к человеку по имени Джейсон Борн?
Он услышал легкое движение на живописном диване. Вглядевшись, он обнаружил, что Мари не спит. Наоборот, она внимательно смотрит на него.
– Вы не правы, и вы знаете это, – неожиданно заявила она.
– Относительно чего?
– Того, о чем вы думаете.
– Вы не знаете, думаю я или нет.
– Знаю, я вижу это по вашим глазам. Собирая факты, вы не уверены в их значении и поэтому боитесь их.
– Тем не менее они были! – негромко воскликнул он. – Объясните тогда Степпдекштрассе… Объясните толстяка в «Альпенхаузе».
– Я не могу этого объяснить, но вы тоже не можете. Вам нужно отвлечься от этих мыслей. Не надо быть тем, кем вы быть не можете, Джейсон. Забудьте об этом.
– Париж… – проронил он.
– Да, Париж. – Мари поднялась с дивана. Она была в желтом ночном халате, с перламутровыми пуговицами, начинавшимися почти у подбородка. Подойдя к нему ближе, она подняла руки и стала расстегивать пуговицы. Халат мягко упал на пол, когда Мари села на его кровать и склонилась над ним, уставившись в его глаза.
– Я хочу отблагодарить вас за мою жизнь, – призывно прошептала она.
– А я – за свою, – мгновенно возбудился он. В его воспоминаниях не осталось места для женщин, и поэтому она казалась ему всем, что он только мог вообразить.
Но они боялись говорить друг другу, что все это – только на остаток ночи до утра, может быть, на час или два. И лишь бог знал, как нуждались они в обыкновенной ласке и участии.
Они лежали, обнявшись, ничем не нарушая окружавшей их тишины. Наконец Мари подняла руку и приложила указательный палец к его воспаленным губам.
– Я хочу что-то сказать, но не желаю, чтобы меня прерывали. Пока еще я не отправила телеграмму Петеру. Пока…
– Минутку… – Он отвел ее руку от лица.
– Пожалуйста, не перебивай меня. Я сказала «пока». Это не означает, что я не пошлю ее. Может, это произойдет чуть позже. А сейчас я останусь с тобой, так как хочу проводить тебя в Париж.
Он с трудом нашел нужные слова:
– Предположим, что я против этого.
Мари повернулась, прижимаясь к нему всем телом.
– Это не твое желание. Это говорит компьютер внутри тебя.
– На твоем месте я бы не был таким уверенным.
– Но ты – это не я. Я же вижу все способы, какими ты стараешься удержать меня от этого поступка. Ты говоришь о стольких разных вещах, о которых тебе не хочется разговаривать. В конце концов, нам пора сказать друг другу все, что мы не успели сказать за эти несколько дней. Сейчас я не могу от тебя уехать. Ты нуждаешься во мне, и ты вернул мне жизнь.
– С чего ты взяла, что я в тебе нуждаюсь?
– Я могу сделать для тебя очень много такого, чего ты сам сделать не в состоянии. Это все, о чем я думала в течение нескольких последних часов. Тебе придется иметь дело с банками, счетами и с множеством других вещей, в которых я разбираюсь лучше тебя. Возможно, раньше ты знал это, но не теперь. Есть и еще кое-что… У меня имеется определенное положение в правительственных учреждениях Канады. Я могу вполне официально получить доступ к различной информации, а кроме того, могу рассчитывать на определенную защиту. Международная финансовая система терпит кризис, в результате которого страдает и Канада. Это еще одна причина, почему я в Цюрихе. Я занимаюсь насущным анализом ситуации, чтобы поддержать принятие правильных решений на государственном уровне во взаимоотношениях с нашими союзниками, а не только прослушиванием теоретических дискуссий на конференциях.
– И при всем этом ты собираешься помогать мне?
– Я думаю, что это возможно, включая защиту со стороны посольства, что может оказаться достаточно важным. Но я даю тебе слово, что при малейших проявлениях недоверия с твоей стороны я уеду. Мои собственные страхи позади, и я не буду обременять тебя ни при каких обстоятельствах.
– При первых признаках… – повторил Борн, глядя на Мари. – И я смогу определить, когда и где это может случиться?
– Если тебе так хочется. Здесь мои познания ограниченны. И я не буду спорить.
Он продолжал смотреть на нее, загипнотизированный тишиной.
– Теперь ты можешь прервать меня, чтобы мы могли заняться намного более приятными вещами, если тебе это по силам.
Рука Борна непроизвольно потянулась к ее груди…
Прошло еще три дня. Они все время находились в напряжении, как люди, ожидающие перемен. И когда эти перемены пришли, то пришли они так быстро, что разговоры о них уже нельзя было больше откладывать.
Над столом поднимался сигаретный дым, смешиваясь с ароматом свежего кофе. Консьерж, весьма живой швейцарец, чьи глаза видели гораздо больше, чем произносили его губы, оставил им несколько цюрихских и одну местную газету.
Джейсон и Мари сидели друг против друга, погруженные в просмотр новостей.
– У тебя что-нибудь есть? – осведомился Борн.
– Этот старик, сторож на Гуизон Квей, был похоронен позавчера. Полиция не сделала никаких конкретных заявлений. «Расследование близится к завершению», – утверждают они.
– В моей газете это сообщается более подробно, – заявил Борн, неуклюже складывая газету левой рукой.
– Все еще болит? – поинтересовалась Мари, уставившись на его руку.
– Уже лучше. Я могу двигать пальцами более уверенно.
– Я это знаю.
– У тебя испорченная голова, – он сложил газету и продолжил: – Здесь они повторяют все то, что было вчера. Пули и следы крови будут переданы на анализ. Но кое-что они добавили. Остатки одежды, этого раньше не было.
– А в чем тут проблема?
– Во всяком случае, не во мне. Моя одежда была куплена в самом расхожем магазине Марселя. А что можно сказать о твоем платье? Оно сшито по заказу или это стандартная модель?
– Ты пугаешь меня. Конечно, нет. Все мои платья сшиты у портнихи в Оттаве.
– Их можно проследить?
– Я не вижу, каким образом. Материал привезен из Гонконга.
– А могла ты что-нибудь купить в магазинах вокруг или внутри отеля «Кариллон»? Что-нибудь, что потом могло быть на тебе. Косынку, заколку или еще что-то в этом роде?
– Нет, я никогда не покупаю вещей подобным образом.
– Хорошо. А с кем ты встречалась в Цюрихе, кроме тех, кто присутствовал на конференции?
– Ничего важного. Я имела ряд встреч, в результате которых нашлось несколько заинтересованных лиц. Этих людей можно будет использовать в интересах наших торговых компаний, а также компаний наших торговых союзников. Я должна отправлять отчеты об этом Петеру в Оттаву. Кстати, этот разговор навел меня на еще одну мысль относительно тебя. Ты мог представлять ту часть вашей фирмы, которая занималась нелегальными торговыми операциями. Мне кажется, что я смогу получить об этом некоторую информацию. Но я должна сделать это по телефону. Такие вещи нельзя доверять телеграммам.
– Теперь я попытаюсь сунуть нос в твои дела. Что подразумевается подо всем этим?
– Если «Тредстоун 71» стоит за каменной стеной каких-нибудь промежуточных компаний, то существуют определенные методы обнаружить их связь. Для этого я должна позвонить Петеру в Оттаву с телефона-автомата где-нибудь на автоматической телефонной станции в Париже. Я скажу ему, что натолкнулась на это название «Тредстоун 71» в Цюрихе, и оно почему-то заинтересовало меня. Я попрошу его провести скрытый поиск и скажу, что чуть позже перезвоню ему.
– И если он найдет ее?
– Если она существует, то он ее найдет.
– И тогда я смогу войти в контакт с кем-либо из директоров или должностных лиц?
– Надо соблюдать осторожность и действовать через посредников. Через меня, например.
– Почему?
– Потому что их поведение весьма странно.
– То есть?
– Они даже не попытались разыскать тебя в течение полугода.
– Но этого ни ты, ни я знать не можем.
– Это знает банк. Миллионы долларов лежали невостребованными, и никто не попытался узнать почему. Этого я никак не могу понять. Похоже, что тебе дали отставку. Это бывает, когда совершена крупная ошибка.
Борн откинулся на спинку стула, глядя на поврежденную руку и вспоминая резкое, сокрушающее оружие в темноте мчащегося автомобиля, рвущегося вперед по Степпдекштрассе.
Он поднял глаза и посмотрел на Мари.
– То, что ты говоришь о моей «отставке», может означать, что эта ошибка принимается за истину директорами «Тредстоун».
– Возможно. Они могут думать, что ты вовлек их в нелегальные операции с участием преступных элементов, которые могут обеспечить им высокие прибыли. Возможно, что такая ситуация не понравилась правительству. Или ты соединил усилия своей фирмы с международным преступным синдикатом, вероятно и не подозревая об этом. Все возможно… Это может объяснить их нежелание связываться в такой ситуации с банком. Они не желают быть официально замешанными в этих связях.
– В этом случае неважно, что выяснит твой приятель Петер. Так или иначе я остаюсь в одиночестве.
– Мы отступаем, но это уже не одиночество.
– Одни хотят меня уничтожить, а я не знаю, почему. Другие должны защитить, но почему-то не делают этого. Не имея памяти, я сам не могу обеспечить достаточную защиту. Возможно, что для меня может наступить такой период, когда я окажусь попросту беспомощным.
– Я отказываюсь верить в это, и ты должен думать так же.
– Благодарю…
– Я действительно настаиваю на этом, Джейсон. Прекрати это!
– «Прекрати это!» Как много раз я говорил подобное самому себе! Ты единственная на свете, кто верит в меня. Почему же я сам не могу поверить в себя?
Борн поднялся, как обычно, проверяя свои ноги. Способность двигаться возвращалась к нему, раны оказались менее опасными, чем показалось ему сначала. Сегодня ночью у него должна состояться в Волене встреча с доктором, который снимет ему швы. Завтра все изменится.
– Париж. Ответ находится в Париже. Я почти так же уверен в этом, как был уверен в существовании треугольников в Цюрихе. Но я пока не знаю, с чего мне начать, и это плохо. Я всегда ожидал какого-нибудь знака, слова, фразы или коробки спичек. Они бы подсказали мне что-нибудь, и это был бы сигнал.
– Почему бы нам не подождать вестей от Петера? Я могу позвонить ему завтра, когда мы окажемся в Париже.
– Это не имеет значения, неужели тебе неясно? Неважно, что он узнает, но того, что я хочу знать, в его сообщении не будет. По той же самой причине и «Тредстоун» не связывается с банком. Эта причина – я. Я хочу знать, почему многие охотятся за мной, почему меня хотят прикончить, почему кто-то по имени Карлос заплатит… как это было сказано… за труп.
Он рассказывал это, пока резкий звук под столом не прервал его. Мари уронила чашку и смотрела на него застывшими глазами. Ее лицо было белым, как будто вся кровь отхлынула от него.
– Что ты сказал?
– Что? Я сказал, что хочу знать…
– Имя. Ты только что произнес имя. Карлос?
– Да, верно.
– За все дни и часы, что мы пробыли вместе, ты никогда его не упоминал.
Борн смотрел на нее, стараясь что-нибудь припомнить. Действительно это было так. Он рассказал ей все, что приходило на ум, но всегда опускал это имя… Наверное, пытаясь таким образом совсем избавиться от него.
– Ты, кажется, знаешь этого Карлоса?
– Не смеши людей! И должна сказать, что это не очень удачная шутка.
– Я не моральный урод и не думаю, что в данном случае уместны какие-то шутки. Кто такой этот Карлос?
– Бог мой, ты не знаешь, – она всматривалась в его глаза. – Это тоже выпало из твоей башки?
– Кто же такой этот Карлос?
– Убийца. Его называют палачом Европы. Человек, за которым охотятся уже двенадцать лет. Предполагают, что он убил около шестидесяти политических и военных деятелей. Никто не знает, как он выглядит, но известно, что всеми операциями он управляет из Парижа.
Борн ощутил, как его пронизывают ледяные волны.
Машина, на которой они добирались до Волена, была старым английским «Фордом», принадлежавшим зятю консьержа. Джейсон и Мари расположились на заднем сиденье. За окном быстро проносились картины загородного пейзажа. Швы уже были сняты, а на их месте теперь находился мягкий бандаж, скрепленный кусками пластыря.
– Возвращайся в Канаду, – тихо сказал он, нарушая молчание.
– Я поеду, как уже говорила тебе, но через несколько дней. Мне надо побывать в Париже.
– Я не хочу, чтобы ты ехала в Париж. Потом я позвоню тебе в Оттаву, там ты сможешь провести поиски «Тредстоун» и сообщить мне результаты по телефону.
– Но ведь ты сказал, что это не имеет решающего значения. Ты хотел знать «почему?», «кто?», и все по-прежнему остается загадкой и бессмыслицей до тех пор, пока ты поймешь хоть что-нибудь в происходящем.
– Я должен найти выход, и я найду его. Мне нужен один человек.
– Но ты не знаешь, где он и с чего начинать. Ты ожидаешь знака, фразы или пачки спичек. Их может там не оказаться, и что ты тогда будешь делать?
– Что-то должно там быть.
– Что-то – да, но ты можешь этого не увидеть и поэтому нуждаешься во мне. Я знаю слова и методы, а ты – нет.
Борн посмотрел на нее в надвигающихся сумерках.
– Выскажись яснее.
– Банки, Джейсон. Все связи «Тредстоун» осуществляет через банки, но не тем путем, который ты можешь вообразить.
Сгорбленный человек в потрепанном пальто с черным беретом в руке медленно брел к дальнему боковому приделу деревенской церкви, находящейся в местечке Ападжон в десяти милях к югу от Парижа. Удары колокола созывали на вечернюю молитву к Пресвятой Богородице, прорываясь через верхние ярусы дерева и камня. Человек занял свое место в пятом ряду и стал ждать, когда затихнут удары колокола. Это было сигналом для него, и он строго выполнял все предписания, точно зная, что в течение всего времени, пока звонил колокол, другой, более молодой человек, – безжалостный, как никто из живущих на земле, – обходил вокруг маленькой церкви, изучая всех снаружи и внутри нее. Если он замечал то, что не ожидал увидеть, то любой, кто был, по его мнению, опасным для него в данный момент, немедленно уничтожался без всяких вопросов. Таковы были методы Карлоса. И только те, кто понимал, что их жизнь может оборваться в любой момент, становились связниками убийцы. Все они, как и человек в пятом ряду, были стариками, чья жизнь уже прошла, оставляя лишь жалкие месяцы, ограниченные возрастом, болезнью или и тем и другим.
Карлос не допускал ни малейшего риска, соблюдая единственное правило: если кто-нибудь умирал на его службе или от его руки, то деньги все равно находили путь к его жене или к их детям. И никогда не было недостатка в щедрости. Это было как раз то, что очень хорошо понимала его маленькая армия немощных стариков. Карлос придавал смысл концу их существования.
Связной зажал свой берет в руке и направился к ряду кабин для исповеди, расположенных вдоль левой стены. Он прошел к пятой кабине, откинул занавес и вошел внутрь, приспосабливая свои глаза к слабому свету единственной свечи, которая находилась по другую сторону драпировки, отделяющей священника от грешника. Затем сел на небольшую деревянную скамью и взглянул на силуэт, обозначившийся в святом месте. Это была фигура человека в монашеской одежде, с головой, покрытой капюшоном. Связной никогда не пытался представить себе, как выглядит этот человек, не его это было занятие.
– Слава Пресвятой Богородице, – пробормотал он.
– Слава Пресвятой Богородице, – отозвался человек в капюшоне. – Достаточно ли обеспечены твои дни?
– Они близятся к концу, но вполне обеспечены! – воскликнул старик.
– Хорошо. В таком возрасте чень важно иметь чувство уверенности, – сказал Карлос. – Но вернемся к делам… Получил ли ты подробности из Цюриха?
– Сова мертва, как и двое других, а возможно, и третий. Он тяжело ранен в руку и не сможет работать. Кейн исчез. Они думают, что женщина вместе с ним.
– Весьма странно, – заметил Карлос.
– Есть еще кое-что. Тот, кому было поручено убить ее, не подает о себе никаких весточек. Он должен был забрать ее на Гуизон Квей, но никто не знает, что случилось.
– За исключением сторожа, который был там убит. Вполне возможно, что она была вовсе не заложницей, а ловушкой. Мне необходимо поразмышлять об этом… Теперь мои инструкции. Ты готов?
Старик полез в карман и достал оттуда карандаш и клочок бумаги.
– Телефонограмма в Цюрих. Мне нужен человек, который видел Кейна и сможет опознать его здесь, в Париже, и лучше всего завтра. Кроме того, в Цюрихе нужно связаться с Кёнигом и сказать ему, чтобы он отправил необходимые материалы в Нью-Йорк. Для этого следует использовать почтовое отделение в деревне.
– Пожалуйста, – перебил его старик, – старые руки уже не могут писать так быстро, как делали это когда-то.
– Простите меня, – прошептал Карлос. – Я озабочен и поэтому невнимателен. Извините.
– Не стоит, не надо извинений. Продолжайте.
– И наконец, я хочу, чтобы наши люди сняли комнаты на улице Маделен, в квартале, где расположен банк. Теперь этот банк станет местом его гибели. Самозванец будет наказан за свою самоуверенность… а также за кое-что еще: за то, чем он является на самом деле.